Письмо (2)

Ирина ушла. Лететь в Россию предстояло ей, но ощущение сбоя во времени, знакомое всем, кто пересекает сразу несколько часовых поясов, появилось у Алена: его внутренние часы как будто слишком приблизились к источнику мощного излучения, и все их винтики и колесики завертелись не в том направлении.

«Возьми меня с собой в Россию». Он помнил, что сказал ей это, когда обнимал на прощание. В квартире было тихо. Из-за шторы в спальню проникал единственный луч света. Ален еще никогда не произносил ничего столь же бессмысленного и никогда не был так искренен.

– Ты с ума сошел, – тихо ответила Ирина.

– Я могу лечить людей. Это моя профессия. У тебя в деревне есть врач? – не отступал он.

– Ты с ума сошел, – повторила Ирина.

Ален прошел в приемную, допил свое виски и виски Ирины. Потом взял бутылку и стаканы; бутылку вернул в буфет на полку, стаканы сполоснул в раковине, вытер и поставил в шкафчик. В спальне он нараспашку открыл окно, снял с подушек наволочки, сдернул простыни, бросив их на пол посреди комнаты, забрался на кровать и, встав на четвереньки, обследовал матрас в поисках случайно затесавшегося длинного белокурого волоса. Он не нашел ни одного. На кухне он сунул белье в стиральную машину, засыпал порошок и включил программу – почти наугад, надеясь, что не слишком промахнулся. Вероника, скорее всего, удивится его инициативе, но не станет задавать лишних вопросов. Мысль о том, что женщина, родившаяся в Сибири двадцать пять лет назад, раздевалась в ее гостиной, а потом повела ее мужа в спальню, где занималась с ним любовью, после чего села в самолет и улетела в Москву, никогда не придет ей в голову. Пока она не вернулась, у него было время придумать какое-нибудь идиотское объяснение из тех, что составляют прелесть семейной жизни: например, что он нес чашку кофе, споткнулся и ее содержимое пролилось на постель, или что он поставил на кровать свой докторский саквояж, а дно у того оказалось грязным и запачкало белье… Из шкафа в ванной Ален достал чистые простыни и наволочки, застелил постель и отступил на шаг, оценивая результат. От пребывания Ирины не осталось ни следа, включая следы ДНК. Ален закрыл окно и пошел в душ. Переодевшись в чистую одежду, он сел на диван в приемной – из кухни доносился негромкий гул включенной стиральной машины, – и тут его взгляд упал на дневную почту, так и оставшуюся лежать на журнальном столике. Он же собирался вскрыть конверт, когда в дверь позвонила Ирина. С той минуты как будто минула целая неделя. Ален разорвал от руки надписанный конверт и достал письмо.

Клод Калан

Коммунальное шоссе Ле-Валла

43450 Блель

Овернь

Дорогой месье!

Я получил ваше письмо и копию письма, отправленного с адреса фирмы звукозаписи «Полидор», которой я когда-то руководил.

Я глубоко тронут вашей историей. Понимаю ваше удивление, когда тридцать три года спустя вы получили ответ из «Полидора». Вы пишете, что пытаетесь разыскать своих прежних товарищей в надежде, что у них сохранилась кассета с записью ваших песен. Не знаю, удастся ли вам ее найти; мало того, я не знаю, имеет ли смысл ее искать – дело в том, что тридцать три года назад я не писал вам никакого письма.

Прекрасно понимаю, что это признание требует объяснений. Сейчас я вам их дам. Итак, в сентябре 1983 года у меня в «Поли-доре» работала ассистентка по имени Сабина. Именно она занималась деловой перепиской. Между нами возникли некоторые разногласия. Сегодня, учитывая срок давности, я могу сказать честно: у меня была любовная связь с этой девушкой – связь, которой я решил положить конец. Я объявил Сабине, что мы должны расстаться, и она вроде бы со мной согласилась. Как говорится, восприняла эту новость с достоинством. Но это была только поза, а на самом деле она затаила на меня злобу. Накануне своего ухода она мне отомстила: нарочно перепутала все письма. Всем, кто прислал нам пробные диски с записями своей музыки и кому надо было отправить типовой отказ от лица компании, она написала письма с положительным отзывом и приглашением срочно связаться с нами и договориться о личной встрече. Сабина уволилась, а на меня обрушился шквал звонков – мне звонили сотни людей, требовавших прослушивания, и мне приходилось каждому объяснять, что полученное ими письмо есть результат ошибки моего секретаря. Что их песни нас не заинтересовали. Попробуйте представить себе, в каком положении я оказался. Некоторые отказывались мне верить, заявлялись ко мне в кабинет и вели себя довольно агрессивно. Это продолжалось больше трех недель, но потом поток соискателей иссяк. Про эту мерзавку Сабину я больше не слышал. Сегодня, когда прошло больше тридцати лет, я готов признать, что ее месть была довольно изобретательной и с моей стороны отчасти заслуженной, но, поверьте мне, я никогда не забуду тот кошмарный сентябрь 1983 года.

Подпись под письмом похожа на мою, но это подделка. Мою уверенность в том, что его подписала Сабина, подкрепляет тот факт, что именно она обычно пользовалась зелеными чернилами. Кроме того, в тот период 1983 года, о котором идет речь, наше внимание привлекли всего две группы и один сольный исполнитель. Разумеется, они получили письма с отказами, но позже я их разыскал и пригласил к себе на встречу. Группа «Голограммы» в их числе не фигурировала.

Мне очень жаль, что я вынужден вас разочаровать. В качестве утешения могу добавить, что ни отобранные мной группы, ни исполнитель-солист не сделали музыкальной карьеры. Может быть, нам стоило связаться с вашей группой? Может быть, вы были лучше? Но музыкальная индустрия – это такая лотерея… Сегодня мне уже семьдесят три года, и я давным-давно отошел от дел, но до сих пор думаю, что наделал в своей профессиональной жизни немало ошибок.

Всего вам доброго,

Клод Калан

Ален затрясся от смеха. Это был нервный смех, похожий на тот, что напал на него в кабинете почтового начальника, только сильнее. Если Бог существует, мелькнуло у него, он обладает поистине безграничным чувством юмора. Его взгляд упал на флешку, оставленную Ириной. Он взял ее в руки. Сначала были виниловые пластинки на 33 оборота, потом их сменили магнитофонные кассеты, вместо кассет появились CD-диски, и вот теперь это – прямоугольный кусочек пластмассы размером меньше зажигалки. Ирине понравились их песни, и она даже переписала их себе на айпод; выходит дело, композиции, написанные в начале 1980-х, вполне могли заинтересовать девушку 2000-х. С другой стороны, «Полидор» отверг их пробный диск; группа «Голограммы» не сделала ни одной профессиональной записи, никогда не звучала по радио, а «We are made the same staff dreams are made of» никогда не входила ни в один топ. А стоит ли слушать эту кассету, задумался Ален. Может, лучше, если память об их песнях навсегда останется связанной с тем солнечным днем, когда они, такие молодые и преисполненные надежд, делали эту запись? Может, именно это волшебное ощущение он и пытался вернуть все последнее время?

Ален так и сидел, не зная, что предпринять, когда в двери заворочался ключ.

– Это я, – с порога сказала Вероника.

Она сняла пальто, поставила сумку и вошла в гостиную.

– Устала жутко, но довольна. Заключила несколько выгодных контрактов. А ты как?

Ален посмотрел на диван. В воздухе перед ним соткался силуэт Ирины, но его линии начали быстро расплываться, пока окончательно не растаяли.

– Я? – переспросил он, поднимая глаза на жену. – Нормально. Ходил по вызовам.