Пот-о-фё

– Да кто в это поверит? В этом фартуке и с поварешкой в руках я выгляжу идиотом!

– Ничего подобного, ЖБМ. Вы выглядите не идиотом, а нормальным средним французом.

ЖБМ помешал в кастрюле с бульоном, сваренным его кухаркой, и посмотрел на Домисиль. Рукава сорочки он закатал, запонки и часы предусмотрительно снял.

– Я не средний француз, – сказал он. – Я обладатель одного из крупнейших во Франции состояний.

– Да, но люди об этом не знают. А если узнают, не поверят. Скажут, что слухи о вашем богатстве сильно преувеличены. Но даже если допустить, что им это известно, в чем проблема? Человек располагает средствами, но сам готовит себе еду. Прекрасный имидж. Взгляните, какая прекрасная кухня! Шкафчики, полочки, специи, овощи! В окна бьет солнце! Каждому захочется прийти к вам в гости, попробовать ваш пот-о-фё. Пот-о-фё, приготовленный лично ЖБМ! Люди будут мечтать познакомиться с вами, особенно женщины. Вы – идеал мужчины. – Чем больше она говорила, тем сильнее возбуждалась. – Вы – жизнелюб, который готовит воскресный обед, пока его жена сидит на диване и читает женский журнал и эсэмэски от взрослых детей…

– Прекратите, Домисиль! – прервал ее ЖБМ. – У меня от вашей трескотни голова кругом идет.

– Улыбка! – скомандовал фотограф. – Вот так, отлично! А теперь снимите с варева пробу!

Последние полчаса ЖБМ торчал на собственной кухне, уставленной прожекторами, и старался не жмуриться, когда его слепили вспышки фотокамеры, без конца помешивая переваренный бульон. Прислуга – кухарка, автор того самого бульона, дворецкий и горничная – стояли в дверях, наблюдая, как Месье изображает из себя кулинара, и из последних сил сдерживаясь, чтобы не прыснуть от смеха и не ткнуть друг друга кулаком в бок. Месье не умел сварить даже яйцо – максимум, на что он был способен, – это нажать кнопку на кофемашине и сделать себе чашку эспрессо.

– За кого вы меня принимаете, – разозлился ЖБМ. – Что я вам, Дюкас?

– Он прав, попробуйте бульон, – приказала Домисиль. – Прекрасно! Посмотрите на меня! Браво! Супер! То, что надо! Улыбка! Есть! Мы верим, что это вкусно! Мы жаждем это попробовать! Мы хотим это съесть! – Домисиль захлебывалась от восторга.

* * *

Они сняли, как он с видом шеф-повара режет овощи для супа (ЖБМ чуть не отхватил себе большой палец), после чего повели их с Бланш в сад, где заставили его вперить взор в небеса, одну руку положить жене на плечо, а вторую, с вытянутым пальцем, с улыбкой поднять, якобы на что-то ей указывая – то ли на самолет, то ли на голубя, то ли на муху; это не имело значения. Главное, сказали они, создать настроение общности и символ устремленности в будущее. Считая сцену под условным названием «Пот-о-фё», им оставалась последняя – на Лионском вокзале, та самая, для которой ЖБМ должен был позировать на фоне рельсов и на которую делалась основная ставка. «Ради шести полос в «Пари матч» можно и постараться», – как заметила Домисиль. Бланш не принимала участия в кухонных эпизодах; сразу после съемки в саду она уехала в аэропорт Руасси, где ее уже ждали помощники. Они на несколько дней улетали в Нью-Йорк, на ежегодное совещание совета директоров американского отделения холдинга «Катенак».

* * *

В перерыве ЖБМ пошел в гостиную, к Авроре, которая смотрела по телевизору интервью с Воганом, посвященное его грядущей встрече с партийными активистами в концертном зале «Зенит». Свою привычную черную майку он сменил на костюм с галстуком, судя по всему, пошитый у превосходного портного. «Я говорю с народом. У меня особая миссия. Я создаю партию «Франция-Республика» не для того, чтобы набить себе карманы». «Крайне правую партию», – уточнил журналист. Воган отмахнулся от этой ремарки и обрушился с яростной критикой на всех политиков и чиновников, управляющих страной. Он предложил закрыть Национальную школу администрации, а ее здание стереть с лица земли, потому что «в городе не хватает зеленых насаждений».

Многие относили Вогана к категории «полезных идиотов», но ЖБМ не разделял этой точки зрения. Скорее он видел в нем одного из глашатаев грядущих бед – обычно такие в огромных количествах появляются накануне катастрофы.

Благодаря интернету в публичное пространство ворвались пророки всех мастей и окрасов, получившие возможность на пустом месте создать себе имя. Пользуясь соцсетями и другими бесплатными платформами, они проповедовали перед не такой уж маленькой, а главное – трудноопределимой аудиторией. В другом мире – мире до цифровой революции ХХ века – ни одного из этих гуру попросту не существовало бы. Чтобы выпустить какой-нибудь памфлет, который никто не стал бы читать, им приходилось задействовать тысячи связей, а то и печатать его крохотным тиражом на собственные деньги и распространять среди своих сторонников в двух-трех бистро. Ни одна серьезная газета никогда не предоставила бы им трибуну на своих страницах, не говоря уже о телевидении. Появление параллельного пространства в планетарном масштабе привело к тому, что осуществилось предсказание Энди Уорхола, утверждавшего, что в скором будущем каждый получит свои пять минут славы. В открывшуюся брешь хлынули певцы, комики, старлетки и прочая публика; они завели себе платные сайты и начали торговать дисками, майками, книгами и кружками; многие напрямую обращались к поклонникам за финансовой поддержкой, которую чаще всего и получали. Самым везучим удавалось обратить на себя внимание продюсеров и «выйти в офлайн». Некоторые из них – абсолютное меньшинство, – выскочив из интернет-аквариума, точь-в-точь как рыбы юрского периода, оказались способны адаптироваться к кислороду реальности и даже отрастить себе конечности, чтобы ступать по суше. Самые успешные сумели пробиться на периферию шоу-бизнеса и пару раз выступить со сцены, остальным оставалось изображать тупых парикмахерш в реалити-шоу; в любом случае длилась их карьера недолго: использовав, система выбрасывала их на помойку, как перегоревшие пробки.

Но интернет породил еще одну категорию деятелей. Мир 2.0 открыл дорогу новым пророкам, в том числе не имеющим никакого отношения к религии. Своей все более многочисленной пастве они сулили приобщение к тайному знанию о пружинах современной политики и экономики, которым якобы владели сами: джихадисты, фашисты, сторонники теории заговора, алармисты, антисемиты и куча прочих самопровозглашенных экспертов излагали всем желающим свои путаные учения и предлагали простые рецепты решения всех проблем. Всемирная паутина буквально кишела этими новыми еретиками, заполонившими все традиционные части политического и религиозного спектра; исключение составляли лишь буддисты, исповедовавшие нечто вроде шаманизма, близкого к швейцарскому нейтралитету. Воган, распихавший локтями немало соперников на крайне правом фланге ультраправой политической шеренги, в последние несколько лет застолбил себе местечко среди первых и не собирался никому его уступать. У его ячейки был свой видеоблог, на котором он раз в неделю делал аналитический обзор последних событий и совершенно безнаказанно высказывал свое мнение о каждом. В конце концов им заинтересовалась пресса. Даже телевизионщики, брезгливо морщась, пригласили его для участия в нескольких передачах, выходивших в эфир поздно вечером. Хитрый Воган вел себя сдержанно и приветливо улыбался, играя дядюшку-солдафона, которого все боятся, но, встретившись за семейным обедом, приходят к выводу, что он довольно симпатичный. Если ему демонстрировали видео, запечатлевшие, как он орет и беснуется, он лишь с добродушным видом пожимал плечами и говорил, что во всем виноват его горячий темперамент, свойственный каждому французу. Воган исхитрился собрать вокруг себя всех недовольных, от правых радикалов до католиков-фундаменталистов, от потерявших надежду безработных до адептов мирового заговора, – всех разочарованных жизнью и озлобленных неудачами. А таких оказалось немало.

* * *

– Хорошо работает, правда?

ЖБМ и Аврора повернулись на голос. В гостиную только что вошла Домисиль.

– У него сильный пиарщик, Давид Башо. В каком-то смысле мой ученик. Вам, ЖБМ, тоже нужен свой пиарщик. Но вы получите не ученика, а учителя, – гордо сказала она и положила кисть с безупречным маникюром ему на плечо.

– Из каких средств, интересно, Воган оплачивает свою пиар-кампанию? – тихо спросил ЖБМ и выключил телевизор.

– Говорят, у него большое личное состояние, – ответила Домисиль.

– Личное состояние? Не смешите меня, – фыркнул ЖБМ. – Он сын сапожника из Жювизи и машинистки. У него отродясь не было ни гроша.

– Откуда вы знаете? – удивилась Домисиль.

ЖБМ пожал плечами:

– Наверное, в журнале прочитал, когда сидел в очереди в парикмахерской…

В комнату заглянула ассистентка Домисиль и вызвала начальницу – надо было срочно обсудить технические аспекты съемки на Лионском вокзале.

– Вы правда его знаете? – спросила Аврора.

– Да. В прошлой жизни он был виртуозным бас-гитаристом.

– Бас-гитаристом?

– Да. Он играл на бас-гитаре в одной рок-группе «новой волны». «Холодной новой волны», если быть точным. Кроме него там был Стэн Лепель, художник, и парень-гитарист, он потом, кажется, стал врачом, как его отец. Я профинансировал им пробный диск. Пьер написал стихи. Жалко, что у них ничего не вышло, они здорово играли. Если честно, я думаю, что история с этой группой была моей единственной неудачей. Единственным проектом, в который я вложил деньги и который не окупился.

– А кто был вокалистом? Вы?

– Нет, – ответил ЖБМ. – Не я. У них была вокалистка.

– А с ней что стало?

– Не знаю, – тихо промолвил ЖБМ.

Он надолго замолчал.

– Пойду проверю, как там дела, – сказала Аврора и направилась в сад.

ЖБМ перевел взгляд на черную кожаную сумку, в которой лежала урна с прахом Пьера. Накануне он забрал ее из банка. На прошлой неделе он видел репортаж из так называемой Пустыни Рец – частного парка, расположенного на краю леса в Марли и застроенного странными сооружениями, от которых веяло мистикой. Ему показалось, что он идеально соответствует последней воле Пьера – развеять его прах в «красивом историческом месте». Впрочем, и сам Пьер нередко говорил об этом удивительном парке, незадолго до революции заложенном неким аристократом, эстетом и мизантропом. ЖБМ намеревался наведаться туда ближе к вечеру. Хранитель парка благосклонно отнесся к его просьбе, хотя она шла вразрез с законом, запрещающим развеивать прах покойников в общественных местах. Но ЖБМ предложил сделать значительный благотворительный взнос на реставрацию памятников тамошней архитектуры. Как только администрация парка получила от него чек, ЖБМ был немедленно внесен в список «привилегированных посетителей».

* * *

«Куда мы деваемся после смерти, Пьер?.. – прошептал ЖБМ, но ответа не дождался. – Иногда я почти чувствую твое присутствие, запах твоей сигары, иногда – нет. Черт, – он наклонился, не вставая с дивана, – зачем ты меня бросил? Подай хоть знак, что ли…»

* * *

Аврора отступила на шаг, потом еще на один. Он не видел, как она вернулась в гостиную. ЖБМ провел пятерней по волосам, глядя прямо перед собой, с шумом втянул воздух и вдруг яростно ткнул кулаком в диванную подушку. Аврора выждала с полминуты и лишь затем тихонько постучала в дверной косяк.

– Входи, – бросил ЖБМ.

Его лицо почти обрело всегдашнее бесстрастное выражение.

– Пора? – спросил он. Встал с дивана, взял черную кожаную сумку и пошел к машине. Аврора следовала за ним.

– Он жутко злится, – шепнула она ему на ухо, указывая на Макса, водителя.

Тот стоял возле «рено», скрестив на груди руки, и исподлобья смотрел на Домисиль, которая разговаривала по телефону. Он взял у них сумки – черную кожаную ЖБМ оставил при себе – и уложил их в багажник. Домисиль протянула ему свой саквояж «Вюитон», но он сделал вид, что не заметил ее жеста, сел за руль и громко хлопнул дверцей. Факт лишения его «линкольна», который он называл «конфискацией», Макс воспринял как личное оскорбление. На том, чтобы ЖБМ передвигался не на американской, а на французской машине, настояла Домисиль. Чтобы не ссориться с Бланш, ЖБМ согласился, но поклялся себе, что снова пересядет на «линкольн», едва закончится вся эта «дурацкая комедия».