Мы живем в замечательном мире, который по сотворении был удивительно прекрасен, гармоничен и логичен. Однако сегодня этот же самый мир испорчен. Испорчен, по сути, нами: праотцы это наши или мы сами вкусили запретный плод — не важно, важно, что это сделали люди, более обще — все равно мы. И потому, если красота его и зрима отчасти доныне, то с гармонией и логикой дело обстоит гораздо хуже. Вокруг нас, да и в нас самих тоже, так много нелогичного, негармоничного, что поневоле приходится усваивать миру нашему еще одно определение: мир этот ненормальный. И значительная часть происходящего в нем столь же ненормальна.

Правда, если обращать на это внимание, замечать эту ненормальность, жить становится очень трудно — то же самое, что против течения идти. А течение — сильное. И потому проще не замечать. И большинство не замечает.

Была в советские годы гонима Церковь. Это многие замечали? Многие переживали о том, что верующие люди в «самой лучшей стране мира» подвергаются дискриминации? Не очень. И разве это нормально? Нет, конечно. Но тех, кто «не замечал», было гораздо больше, нежели тех, чьи права жесточайшим образом ущемлялись. И посему не кого-то, а именно их, ущемляемых, признавали ненормальными, порой же и вовсе отправляли на принудительное лечение.

 

 

Народ в провинции жил в ту пору, мягко говоря, не в роскоши. За колбасой из бумаги, крахмала и костей, как и за прочим дефицитом, ездили в Москву. При этом СССР финансировал в различных уголках мира борьбу угнетенных народов за право жить лучше, а потом этим же народам (или, по крайней мере, верхушке их) лучше жить помогал. Вряд ли и это можно назвать нормальным. Однако те, кто называли это иначе, тоже зачастую отправлялись лечиться кто куда: одни — в психушку, другие — на зону, а самые «запущенные» — за пределы отчизны.

Впрочем, это я больше так — для примера. Ругать ту, безвозвратно ушедшую жизнь у меня нет никакого желания. Во-первых, не вижу в этом практического смысла.

Во-вторых, в ней немало было хорошего, или иначе, нормального. И надо было бы это сохранить, да вот обычная для нас беда: вместе с водой выплеснули ребеночка, а теперь от него и косточек не собрать…

Нынешняя наша жизнь никак не лучше той, ушедшей. В ней есть многое из того, о чем мечтали жители огромного, в одну шестую часть суши, гетто. Есть книги, которые раньше можно было приобрести не иначе как по талонам, сдав по 20 кг макулатуры, и, кроме того, море других книг, которых по талонам не продавали. Есть телевизор, не с тремя-четырьмя, а с десятками или даже сотнями каналов. Есть не просто джинсы на любой вкус (и тоже — не по талонам, полученным за тот же сбор и сдачу вторсырья), а вообще — любая одежда, любые вещи, от сорочек ценой в среднемесячную зарплату московского офис-менеджера до «майбахов» и «мазератти». Нет железного занавеса, можно ездить, куда хочешь, на самый край света, были бы только деньги.

Многое есть… Многое можно… И все равно эта жизнь — не лучше. А в чем-то так и гораздо хуже. По крайней мере, по количеству ненормальностей, по плотности их на душу населения на квадратный километр.

Размах ненормального поражает. Если сравнительно недавно семьей считались муж, жена и их потомство, то сегодня представления о том, что именно считать «ячейкой общества», до неузнаваемости изменились. Это могут быть двое мужчин и усыновленные ими дети, могут быть две женщины, могут быть два… вообще непонятно кого. И это не является ненормальным сейчас. Это — вариант нормы. Причем, как убеждают многие современные ученые, социологи, общественные деятели, улучшенный.

И много еще подобных вариантов жизнь породила, всех не сочтешь. И кощунственные с точки зрения как православного человека, так и любого человека, неравнодушного к культуре (в традиционном, разумеется, смысле), действия в отношении икон и других христианских святынь со стороны некоторых галеристов — «вариант нормы». И пляски в храме на амвоне — вариант. И всемирное чествование плясавших — тоже. Убеждать молодых и здоровых матерей в женских консультациях в том, что надо «не рожать, не оставлять», также вариант. Учить детей в школе не целомудренному поведению, не чистоте душевной и телесной, а разврату — еще какой вариант! Разваливать собственную страну, предавать ее на разграбление и позор, рубя при этом сук, на котором сам сидишь, — это вообще то, без чего не стать героем своего времени.

Если же глобальней брать, то лучше это описать так: то, что являлось вроде бы еще совсем недавно общечеловеческой моралью и общечеловеческими ценностями, куда-то ушло, кануло в небытие, сменилось «другим вариантом» ценностей и морали — аморальным и безценностным. И натыкаешься на это повсюду, и… жаловаться на это безобразие хочется. Да некому уже. Возмутишься, так окажется, что все-таки какие-то ценности есть, и ты их оскорбил, над ними надругался. Ценность, собственно говоря, одна: толерантность по отношению ко всему ненормальному. Или — впору делать такую оговорку — ко всем вариантам нормы.

И великая милость Божия для каждого из нас и всего человечества, что есть Церковь. Потому что она хранит в себе — в Предании своем, в учении, в истории, в житиях святых — образ верного отношения ко всему, или иначе — Идеальную Норму. И кто хочет узнать ее, может прийти и узнать. И на этом основании, твердом и неизменном, истинном и не колеблющемся, строить всю свою жизнь.

Вот только… Вот только приходят, как правило, в Церковь тогда, когда услышат кого-то из нас, ее людей. Да и из пришедших далеко не все одинаково оказываются способными читать, изучать, вникать. Многие все так же предпочитают слушать. Да и как не слушать — не слышать-то ведь тоже нельзя…

Вот потому-то и опасно это так — когда о том, что с точки зрения Евангелия как самой главной идеальной нормы однозначно и толкованию не подлежит, говорят в Церкви и от Церкви по-разному. То есть — в соответствии с нормой и… ее вариантами.

Я пишу сейчас об этом и понимаю, что провоцирую вопрос: а как же тогда разобраться верующему человеку, сделать правильный выбор между тем и другим? И слышал на самом деле такие вопрошания в жизни неоднократно. Это симптом. Потому что я ведь сделал оговорку: речь о таких вещах, которые для христианина двоякого толкования не предусматривают.

Ну вот скажите: двоякое ли толкование имеет вопрос о том, хорошо ли принимать законы о детях, думая и заботясь при этом о чем угодно, но только не о них?

Или другой вопрос: нужно налаживать отношения с теми, кто хулит и ненавидит Христа, заигрывать с ними или отвращаться от них и ничего общего не иметь?

Или еще: говорить о зле — добро и о добре — зло? Это как?

Ведь всякое при нашем «плюрализме христианском» бывает сегодня. Бывает следование норме, верное, неуклонное, до исповедничества, похожее на свет, рассеивающий уже сгустившийся мрак. А бывает — поиск ее «вариантов», соблазнительный и соблазняющий, с пути сбивающий, ориентиров лишающий. Трудно во всем этом подчас разобраться, мучительно, неудобно. Но, с другой стороны, наверное, не невозможно, если слушать в первую очередь не чьи-то голоса, не свои страсти, а собственную христианскую совесть. Она всегда пытается сквозь все мешающее ей пробиться. И пробивается, если мы решительно ей не препятствуем.

Важно это очень — мыслить и жить по-христиански нормально, без вариантов. Ведь для Господа — и живем, и умираем. А перед Его лицом — какие варианты?