Мы все сталкиваемся с этой бедой. Присутствуем за богослужением, молимся дома, читаем Священное Писание и книги о духовной жизни, думаем о вещах Божественных, а наше сердце… Наше сердце на все это не откликается. Нет, не просто не откликается — оно и не открывается, оно словно не хочет впустить в себя то, что должно наполнить его, стать его содержанием, его жизнью. Не хочет впустить благодать.

И оно остается холодным, сухим, маленьким и тесным. И мы не знаем, что нам делать с ним, как ему — а точнее, себе — помочь. А помощь нужна, потому что живем мы лишь постольку, поскольку наше сердце живо, и лишь настолько, насколько оно способно чувствовать, переживать, отзываться.

И протягивает нам руку помощи преподобный Варсонофий Великий — человек совершенный, никогда не говоривший от себя, но лишь возвещавший людям то, что открывал ему Святой Дух. Слова его таковы: «Чем больше ты смягчишь свое сердце, тем больше благодати вместит оно».

Вот она беда, вот она болезнь — сердечное ожесточение. Нет, не то ожесточение, которое мы испытываем в какие-то моменты по отношению к определенным людям в определенных обстоятельствах, а другое — ставшее нашим привычным состоянием.

Стоит ли говорить, что окружающая нас жизнь в целом очень сложна, драматична, даже жестока? Не проходит и дня, когда бы человек не убивал человека, причем не за что-то важное, существенное или просто ценное, а из-за пустяков, мелочей, подчас буквально просто так. Не было за всю историю человечества, наверное, и кратчайшего периода, когда хотя бы где-нибудь не шла война, когда бы люди не истребляли друг друга безпощадно, варварски и нелепо. Не было мгновения, когда бы кто-то не лгал, не предавал, не совершал подлости. Мир испорчен до крайности, он прогнил до предела, и человек — тоже испорчен и гнил. И мы постоянно сталкиваемся с проявлениями этого, мы входим в жизнь, не зная, чего можно ждать от людей, но очень быстро узнаем. Да, мы встречаем и доброе, и светлое, и настоящее, но как же много всего злого, темного, фальшивого!

И мы — ожесточаемся. Мы привыкаем защищаться, приходим к выводу, что лучший из видов защиты — нападение или хотя бы готовность сразу же контратаковать, как только атаковали нас. Мы стараемся так выстроить свою внутреннюю жизнь, чтобы быть максимально устойчивыми, неуязвимыми для человеческой злонамеренности, мы закрываемся. Но так получается, что закрывается наше сердце в итоге не только от людей, но и от Бога.

И что делать с этой данностью? Быть наивными, не замечать, не сознавать того, какая она — жизнь? Получать удар за ударом, рану за раной, травму за травмой? И что же будет тогда с нами, что от нас останется? И разве не безумие это в принципе? Сложный, головоломный вопрос.

Но мне кажется, что он, как и многое другое, разрешается тогда, когда ты спрашиваешь самого себя: «Да, ты прав. Но скажи: что для тебя на самом деле всего важнее?» Если важнее эта земная жизнь, комфорт и безопасность в ней, карьерный рост, финансовая успешность, то да, пренебрегать всем этим горьким опытом, жить как бы вопреки ему — безумие. Но если для тебя важнее жизнь иная, единственно подлинная — жизнь с Тем, Кто не только Творец и Источник жизни, но и Сама Жизнь? Тогда что с этим опытом, который реален, который отрицать невозможно, делать?

Тогда… Тогда за свое сердце надо бороться — со всем тем, что меняет его, делает другим, чужим для Бога. Бороться не с тем, что угрожает нам, что нападает на нас, отнимает наше. Бороться с тем, что есть в нас самих, что является подлинной причиной, а не поводом к ожесточению: со своим страхом, своим малодушием, своей корыстностью, завистью, ревностью, с такой трогательной и вместе с тем предательской любовью к самим себе. Бороться за любовь совсем иную — к людям и к Тому, по Чьему образу и подобию они, ставшие такими, какие есть они сегодня, созданы. К Тому, Кому они и такие дороги, Кем они безмерно любимы.

Нет, наверное, ничего труднее этой борьбы и этой любви. Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим, именно она привела на Голгофу. Любить — значит открываться, значит отдавать себя, значит жертвовать собой. Не без причины, не без нужды, не без необходимости, но неизменно и обязательно — тогда, когда любовь требует этого, когда она заявляет, что можно только так и никак иначе.

Это очень сложный путь. Настолько сложный, что говорить о нем иногда не только неудобно, но и стыдно: знаешь, как сам то и дело соскальзываешь с него, как иногда не только случайно, а сознательно, жалея и тем самым губя себя, с него сходишь. Куда? Да на ту самую безводную, безплодную, проклятую почву ожесточения, в которую превращается, кажется, самая душа твоя.

Нет счастья для души христианской (а какая душа не христианская, если христианка она по природе?) вне этого пути — вне пути борьбы за любовь, вне любви как таковой. И чего бы ты ни добился в течение отпущенного тебе здесь времени, что бы ни стяжал, как бы высоко ни вскарабкался, все это не насытит твоего сердца, не принесет подлинной радости, ощущения того, что твоя жизнь — действительно жизнь, а не проживание времени.

Есть тайна, о которой узнаем мы лишь тогда, когда решаемся на открытость, на жертвенность, на беззащитность, хоть немного подобную той, которую видим мы в те мгновения, когда предается Сын Человеческий в руки грешников, когда подвергается Он и заплеваниям, и заушениям, и бичеванию, когда все тело Его превращается в одну кровоточащую рану, когда воздвигается Он на кресте в высь неба и звучит при этом лишь одно: «Прости им, ибо не ведают, что творят» (см. Лк. 23, 34).

Любовь возводит тебя на твою маленькую голгофу, которых, может быть, много будет еще в твоей жизни, — и ты вдруг чувствуешь, насколько близок к тебе Христос: нет другого места, где такой удивительной была бы эта близость, таким ощутимым — единение, как крест. И ты понимаешь, что все стало другим — и эта жизнь, и твое сердце, и ты сам. И чувствуешь, что ничего жестокого, ничего чужого в тебе в этот момент не осталось, но лишь то, что хочет в тебе видеть Господь.

Нет, наверное, опыта важнее, чем этот, нет опыта драгоценнее. И это его, конечно же, имел в виду преподобный Варсонофий, когда давал ученику свой ответ: «Чем больше ты смягчишь свое сердце, тем больше благодати вместит оно».