Заканчивается воскресная служба. Как это обычно и бывает, подходят люди: кто-то — побеседовать, кто-то— задать вопрос, кто-то — обсудить намеченные дела по приходу. Сначала говорим в храме, потом перехожу в кабинет: там мы и присесть сможем, да и требуют некоторые беседы большей, скажем так, камерности. Часа в два пополудни, когда, кажется, со всеми я уже переговорил и можно что-то, наконец, перекусить после литургии, дверь открывается, и заходит человек с очень скорбным лицом, глазами, наполненными печалью, так что мысль о чашке чаю сразу отбегает далеко прочь.

— Вы сейчас проповедь говорили о гадаринском бесноватом, — начинает он немного, как мне подумалось, издалека. — Так это я…

И как бы в ответ на мой встревоженно-недоуменный взгляд поясняет:

— Многие годы я себя убиваю и даже не знаю, почему еще не сделал этого на самом деле… А в вашей проповеди со многим я не согласен.

Пытаюсь соединить оба высказывания вместе, но потом отказываюсь от этой задачи. Важнее ведь другое: что за беда, что за несчастье привели человека в такое состояние, что он уже многие годы помышляет о смерти как о чем-то вожделенном и ощущает себя при этом бесноватым?

Об этом я, конечно же, и спрашиваю.

— Ничего особенного со мной не происходило. Просто мир сошелся в одной точке и стало невыносимо больно, словно ад в душе. Это такая мука… Жить нет никаких сил! Вот вы мне сейчас, я знаю, какие-то советы будете давать… А вы сами-то были в таком состоянии? Знаете, что это такое?

Думаю, что знаю — хотя бы отчасти. И говорю о том, что мог бы сказать в подобном случае самому себе и в той или иной форме не раз говорил. Жизнь — удивительный дар Божий, и как же не благодарить Господа за нее, даже если и бывает она периодами совсем не проста, если одно испытание сменяет другое и потеря следует за потерей? Она наполнена свидетельствами Его любви, которые и в самых скорбных обстоятельствах остаются очевидными для верующего сердца. И даже если вся жизнь представляется сегодня одной сплошной, непрерывающейся черной полосой, теплится в душе надежда на Бога, убежденность в том, что будет в ней что-то хорошее — то, ради чего и дал Он ее тебе. Иначе и быть не может!

А если речь идет лишь о том, что тебе «просто» тяжело — не из-за событий каких-то трагических, не из-за потери близкого человека, не из-за чьей-то подлости и чьего-то предательства, а из-за того лишь, что не умеешь ты жизни радоваться, ценить каждый ее час и быть благодарным ее Подателю за саму возможность бытия, то учись этому — и научишься, и выйдешь из этого «мрака осязаемого».

Человек смотрит на меня — тяжело, не мигая — и резюмирует:

— Вы неправы.

И опять, упреждая мои дальнейшие вопросы, дополняет:

— Вы, как и все, ничего не понимаете: у меня нет ничего этого — ни благодарности, ни сознания, что жизнь — дар… Я просто не могу жить. Я разрушен. Чем? Да ничем, просто…

Я снова говорю о том, что знаю наверняка, в чем убежден, в чем не сомневаюсь нимало:

— Если потрудитесь, то и осознание это придет, и благодарность душу наполнит. Мы так устроены, что когда понуждаем себя к определенным размышлениям, когда останавливаемся на мыслях по-настоящему важных, истинных, то постепенно раскрывается нам их глубинный смысл и начинаем мы не только умом соглашаться с ними, но и сердцем их силу ощущать. А что до «разрушенности»… Человек обладает удивительной способностью к восстановлению. Он может быть «разобран до основания», выжжен, в пепел буквально горем превращен — и восстать, несмотря ни на что, из этого пепла, подобно фениксу. Только бы было у него такое желание и не забывал бы он о том, что не способен без Христа ни на что, зато с Ним может все.

— А я не хочу восстанавливаться. Я ничего не хочу!

— Подождите, а зачем же вы тогда пришли, если и правда ничего не хотите?

— Чтобы вы мне помогли! Пациент приходит к врачу, чтобы тот ему помог!

— Совершенно с вами согласен… Только и врач может помочь пациенту лишь в случае, если тот готов выполнять его рекомендации, а если на все, что он ему ни посоветует, что ему ни выпишет, пациент отвечает лишь: «Я с вами не согласен» и «Мне ничем не помочь», — то какого же результата сможет он добиться?

На какое-то время воцаряется молчание. Затем человек немного оживляется:

— Да… И что вы мне еще скажете?

— Что скажу?.. Что поскольку вы давно пребываете в этом состоянии, вам обязательно надо обратиться к специалисту: хорошему невропатологу или психоневрологу, потому как и нервная система, и психика ваша очевидным образом существенно повреждены. И опять повторюсь: учитесь Бога благодарить за все и радоваться — как тому великому, что Он дает нам, так и самому малому. Оно тоже великое…

— Все это я уже слышал. Вам просто нечего мне сказать, вам до меня дела просто нет. Вам ни до кого дела нет! И знайте, что если случится что со мной, то и ваша в этом вина. Бог вас простит, и я прощаю, и вы меня простите!

На этом разговор обрывается, поскольку собеседник мой буквально выбегает из кабинета. А я остаюсь — расстроенный и подавленный. Но у меня и мысли не возникает догнать и остановить его. Не оттого, что не жалко. Не оттого, что «дела нет». Опыт подсказывает: безполезно. И здравый смысл о том же говорит. Только помолиться, помянуть, воле и милости Божией предоставить.

И задуматься очередной раз: почему нельзя помочь всем? И почему нельзя спасти всех? Настолько нельзя, что и Господь — милостивый и любящий — не всех спасает…

Да потому что может человек настолько ничего не принимать, настолько все отвергать, что и захочешь ему что-то дать, а не сможешь. И, страшно сказать, не только ты — Господь не сможет, потому что не насилует Он воли человеческой, хотя бы и была она неразумной или безумной даже. Нет ситуации, когда помощь Его невозможна, нет обстоятельств, по-настоящему безнадежных, но есть состояние, когда человек и помощи не хочет, и надежде совершенно чужд. И что ни скажешь, что ни предложишь ему, на все один ответ будет: «Мне никто не поможет!»

Потому что не хочет человек никакой помощи и не нужна она ему. Потому что это — его выбор. И опять ничего не остается здесь после всех сказанных слов и всех употребленных усилий, кроме как помолиться и на Бога все возложить, в руки Его все предать.

Разве что еще запомнить все это и к себе применить, когда сам будешь в состоянии таком или похожем, когда себе будешь говорить, умом и сердцем помрачившись: «Мне никто не поможет!» Тогда как нельзя кстати придется воспоминание это — человек, входящий в дверь со словами: «Я — гадаринский бесноватый…» И так жалко, так нелепо, так страшно будет это вспоминать, что невольно встрепенешься и придешь в себя: «Нет, мне — поможет… Нет, мне есть за что благодарить… Есть чему радоваться…»