Какую пользу приносит человеку безмолвие?

Прежде всего, оно доставляет ему богатство дарований. Благодать Божия потоком изливается на безмолвника. Но это не значит, что стать безмолвником легко. Только тот может уйти в пустыню, кто, живя в общежитии, которое является царским путем, стал совершенным монахом. Безмолвие — высшая форма духовной жизни. Церковь не знает лучшего, совершеннейшего способа выразить свою любовь к Богу. Ничто не сравнимо с безмолвной и уединенной жизнью, но она не должна становиться самоцелью. Приступать к ней следует только ради Бога, а не просто потому, что я люблю быть один или хочу прослыть великим подвижником. Иначе пустыня непременно превратится для меня в могилу, которая поглотит мою душу.

В безмолвии человек приобретает безграничную мудрость — разум и знание, даруемые Святым Духом, Который научает человека, как ему поступать во всякое время и как совершать свой жизненный путь. Имеется в виду не обычная житейская мудрость, а, скорее, высшая духовная рассудительность.

В пустыне без мудрости и рассуждения пропадешь. Тебя ожидают тысячи смертей или, лучше сказать, совершенная погибель, потому что в пустыне у тебя нет старца, ты сам себе старец. И если ты не имеешь рассудительности и полного самоотречения, вместо Бога ты обретешь смерть [3, 101–102].

 

 

Безмолвие подходит только для способных к нему, то есть для тех, кто доказал, что он действительно может преуспеть в нем. Такие монахи не раздражаются, не гневаются, они достигли определенной меры святости и теперь стремятся к более высокой и совершенной жизни. Безмолвие не для страстных. От страстей нужно избавляться в общежитии.

Путь безмолвия не выбирают, на него восходят, оно есть последняя ступень духовной лествицы, на которую может подняться человек. Если монах несвоевременно уходит на безмолвие, то он служит самому себе, угождает своему мирскому мудрованию, делает безсмысленным свое существование, роет себе могилу, но не для того, чтобы умереть во Христе Иисусе, а для того, чтобы похоронить в ней свою вечную жизнь.

Для безмолвия требуется рассуждение и безстрашие, потому что в пустыне рядом с тобой будут уже не люди, а диавол. Здесь не выжить без совершенной внутренней свободы. Если ты связан страстями, горе тебе! Пустыня испепелит тебя.

Еще одно условие для безмолвия — не иметь своей воли и помыслов. Что ты будешь делать с ними в пустыне? Побежишь исповедать их старцам? Допустим, ты сделаешь это один, два или десять раз. Но если так будет продолжаться, то ты будешь похож на младенца, который не растет, на ребенка, который не может научиться есть сам. Хотя, конечно, и у безмолвника по особому попущению Божию бывает брань с помыслами.

И что ты будешь делать, если на тебя нападет уныние? Если ты увидишь, что не преуспеваешь в добродетели? Если не сможешь упражняться в умной молитве? Молитва, заключение Бога в уме и сердце — это средоточие жизни безмолвника. Если ты потерпишь неудачу в этом, то что тебе останется? На безмолвие уходят не для того, чтобы копать огород, наводить порядок вокруг своей келлии, что-то строить, разговаривать с посетителями, отдыхать или обдумывать, как бы провести день. Безмолвие — это высший путь, наслаждение Единым Богом. Для этого надо пройти искус и быть подготовленным [3, 105–106].

 

 

Вспомните рассказы о том, как многих преподобных в пустыне искушал помысел, что в миру они могли бы проповедовать, участвовать в крестных ходах, поклоняться честным мощам и пользоваться различными другими духовными благами. «А у нас, — спрашивали пустынники, — что есть в пустыне? Ничего. Зачем же нам здесь оставаться?» На это святитель Василий Великий и все святые отцы отвечали: безспорно, в пустыне у тебя нет ничего этого, но есть другое — безмолвие, которого больше нигде не найти. Ради него ты оставил мир. Безмолвие — это предощущение Царствия Небесного, благодаря ему ты меняешься и приобщаешься вечности. Мир имеет свойство обольщать человека именно потому, что предлагает ему много всего, притягивающего взор, и тем лишает его безпопечительности. И если ты увлечешься этим, то не сможешь никогда остаться наедине с Богом, духовный ли ты человек или светский, благочестивый мирянин, священнослужитель или монах. Ты будешь жить вместе со всеми в шуме и суете, в летнем зное и зимней стуже, и Бог будет далек от тебя.

Воистину, главное, что могут дать человеку монастырь и пустыня, величайшее преимущество монашеской жизни — это безмолвие, та атмосфера, в которой сердце может непрестанно молиться. Безмолвие — это подлинное собирание сокровищ на небесах. Нет у монаха более возвышенного, благородного и досточестного делания, чем это. Монах, как и каждый человек и, можно было бы сказать, все творение, является отображением Божества. Образ Божий сохраняет свою подлинность благодаря общению с Первообразом, причастности к Его жизни. Пребывая в общении с Богом, в молитве, человек, образ Божий, постепенно вбирает в себя черты Первообраза, соединяется с Ним нераздельно, так что становится с Ним едино. Предоставь монаху возможность молиться и больше ничем не заниматься — это совершенный монах! А теперь заставь его заниматься чем угодно, только не молитвой. Ты увидишь, что он никогда не сможет стать настоящим монахом [3, 257–258].

☾