Письмо 50

Сюзанна — Магде

Париж,

18 октября 1967

Магда,

представь себе моё изумление, когда этот незнакомец с косичкой протянул мне письмо от тебя… Впрочем, я до сих пор не пойму, как это случилось и почему он согласился оказать нам обеим такую услугу. Как я тебе уже писала в одном из тех писем, которых ты так и не прочла, тебе следует послать следующее письмо Клеомене Рунарис на улицу Флёрюс, она мне его передаст. (Она живёт в комнате рядом с Фаншеттой. Ей можно полностью доверять.)

Это письмо я отправляю тебе с твоим Иоганном — у него такой вид, будто он очертя голову бросится в пропасть, лишь бы ты была довольна. А ты всё-таки обладаешь даром сводить мужчин с ума…

Я больше не хочу впадать в ярость. Мне больно, но я оставлю всё как есть. Хватит уже и того, что я об этом думаю. Не хочу ни прощать тебя, ни осуждать. Мне по-прежнему тяжело об этом думать. Я принимаю то, что ты совершила, потому лишь, что всё уже свершилось, но я считаю это очень странным. И напрасно ты повторяешь, что не приемлешь осуждения, потому что я, именно я говорю, что осуждаю тебя, несмотря ни на что, и, думаю, тебе впору умереть со стыда. Поскольку Дитер — твой кузен и гнусно заниматься этим с ним.

Вот, сказано. Правда, моё доверие к тебе поколеблено. Оно уже не такое, как раньше. Не знаю, лучше это или хуже. Я предпочитаю не прятать голову в песок. Я поняла, что хочу продолжать узнавать от тебя о новостях и сообщать тебе о своих. Тяжелее всего было согласиться с тем, что не всё можно объяснить или понять. Наша дружба крепче этой истории с Дитером. Даже если это нелегко признать.

И всё-таки я должна тебе сказать…

Прежде чем получить твоё письмо, столкнувшись с молчанием моих родителей, я решила разыскать Дитера. Только он мог рассказать мне, что произошло. И я просто стала стеречь его у выхода из университета, на улице Ассас. Я долго ждала его на полярном морозе, меня насквозь продувало. Я воображала: вот сейчас он меня увидит и сделает вид, что не заметил. И в точности так всё и получилось!

— Тебя прислала она? — грубо спросил он.

Он был очень бледен, под глазами круги, и сильно похудел. Я прекрасно видела, как неохотно он разговаривал со мной. Несколько минут мы простояли на тротуаре, переминаясь с ноги на ногу. Я сказала, что пришла, потому что хочу понять. И не отпущу его просто так, не услышав ответ. Он рассмеялся, но это был невесёлый смех. Потащил меня в кафе, мы сели в глубине зала и оба заказали вкусный горячий шоколад.

Мы вспомнили, как пили его на кухне у Фаншетты, когда возвращались из школы. И ты как будто была с нами. Улыбнулись.

— Мне нечего тебе сказать, Сюзанна. То, что произошло у меня с Магдой, никого не касается. Меня злит, когда в это лезут, да ещё и осуждают. Уверен, что и она говорит то же. Потому что мы были счастливы. Она ведь — Магда, — знаешь, свободна! Дика и своенравна, и никому тут ничего не поделать.

Я опустила голову. Он был прав. Он хорошо тебя знает. Я никогда ещё не видела его таким взволнованным.

А потом у него вдруг стало жёсткое лицо. Я видела, как он борется с самим собой. Он пустился краснобайствовать о своём политическом призвании. И мы поругались. Он понёс какой-то несусветный бред: о чистоте Запада, о нашем превосходстве белых, о его страсти к борьбе и к насилию и о необходимости раздавить марксистский дух, гангреной разъедающий наш мозг. Ещё он мне распинался обо всех, кто вернулся с войны в Алжире, раненых, искалеченных, обо всём этом поколении, которое знает, что «только из порядка рождается прогресс», вот именно так он и сказал.

Мы расстались на краю тротуара, неловко поцеловавшись на прощание, обещав сообщать друг другу новости и прекрасно зная, что этого не будет.

Я не люблю своего брата, Магда. Сейчас ещё меньше, чем раньше. Он какой-то призрачный весь, как будто ходит по краю обрыва, нервно посмеиваясь, бросает вызовы, которых никто не хочет принять, и вид у него такой, мол, пусть весь мир катится к чертям собачьим. Как ты смогла крутить любовь с таким типом?

Я ничего не сказала ему о наших дедушках-бабушках. Подумала, что это чревато катастрофой. Может, я и ошиблась… Если уж я сама не представляю, что мне делать со всеми этими вопросами, то предпочла молчание. Думаю, ты со мной не согласишься. Но, прошу тебя, дай мне время осознать, что я об этом думаю. Мама взяла с меня клятву, что я больше никогда об этом не заговорю.

Сюзанна,
твоя подруга вопреки всему

P. S. Ещё словечко про эту Клеомену, которой ты должна послать своё письмо. Вот почему ты можешь ей доверять. Она бежала из Греции от диктатуры, установленной там полковниками. Странно, кстати говоря, а ты заметила, что там диктатуре сопротивляются коммунисты и что именно они несут надежду новому миру? В Париже поклоняются Мао и его культурной революции, а чего ж никто не мечтает уехать на Кубу, где, говорят, на заводах читают стихи… Подозреваю, что в Западном Берлине всё совсем не так… И при этом ты говоришь, что вы все очень активно выступаете против войны во Вьетнаме. Не чуднó ли это, что мы с тобой заговорили о политике?? Это на нас совсем не похоже… Ты думаешь, мир действительно на пути к переменам?

Обнимаю тебя.

P. P. S. Я так рада, что опять могу думать о тебе и слёзы больше не наворачиваются…

Отправить