Белоруссия – блицкриг

Немцы поначалу полагали, что столкнутся на границе с сильными укреплениями, поэтому Гальдер предложил начать наступление силами пехотных дивизий при максимальной поддержке артиллерии. Но Гудериан 6 июня на совещании в Варшаве категорически отверг это предложение. По его мнению, в России было слишком мало хороших дорог, и он не желал ставить свои танки в хвост медленно движущейся пехоте. Как ни странно, Гудериан оказался прав. Но здесь Вермахт подстерегала другая опасность – подвижные механизированные соединения могли слишком оторваться от пехоты, что затрудняло действия и тех и других. Если во Франции летом 1940 года это не имело серьезного значения, там танки первыми вышли к Ла-Маншу, но Франция закончилась слишком быстро, и потому пехота успела подтянуться. Российские просторы оказались не чета французским, и потому не раз и не два немецкие танковые дивизии оказывались в полной изоляции. Впервые это произошло как раз во время боев в Белоруссии. Однако советские генералы не сумели воспользоваться благоприятными возможностями.

В начале операции «Барбаросса» танковые группы были привязаны к пехотным армиям. Несмотря на свои внушительные размеры, они почему-то считались соединениями корпусного уровня, а не армейского. Это серьезно осложняло их операции, так как вопросы командования и снабжения ложились на плечи армейского штаба, у которого и без того хватало забот. Так, 2-я танковая группа Гудериана была подчинена 4-й армии фельдмаршала фон Клюге, а 3-я танковая группа Гота – 9-й армии генерала Штраусса. Но 3-я танковая группа получила свободу уже на второй день операции. Лишь 28 июня главнокомандующий Группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок решил, что Гудериан наконец вырвался на оперативный простор, и освободил его от опеки Клюге.

Для солдат Гудериана новая кампания началась в воскресенье 22 июня 1941 года в 03.15. Южнее Бреста наступал XXIV моторизованный корпус, Брестскую крепость штурмовал XII корпус, точнее, его 45-я пехотная дивизия, севернее Бреста наступали XLVI и XLVII моторизованные корпуса.

Кстати, чтобы яснее представить себе механику действий танковых дивизий, покажем, как именно была организована 3-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Моделя в начале кампании. Помните, мы говорили о формировании временных боевых групп, хотя, как известно, нет ничего более постоянного, чем временная конструкция. При этом обратите внимание, как немцы нещадно дробили свои части и подразделения, и учтите авиаэскадрилью, специально приданную штабу танковой дивизии.

Штаб 3-й танковой дивизии (генерал-лейтенант Модель), 39-й батальон связи, 97-й дорожно-строительный батальон, 9/ (H) /Lehr Geschwader.

Группа Аудорш: 394-й стрелковый полк, саперный батальон дивизии «Дас Райх» (только на время форсирования Буга), 2-я рота 39-го саперного батальона, 1-я рота 543-го батальона истребителей танков, саперный взвод 3-го мотоциклетного батальона, 1-я рота 503-го батальона дорожной полиции.

Группа Клееман: 3-й стрелковый полк, 10-й саперный батальон, 1-я рота 39-го саперного батальона, 2-я и 3-я роты 543-го батальона истребителей танков, 2-я рота 503-го батальона дорожной полиции; рота III батальона 6-го танкового полка, 606-я мостостроительная команда, 2-я рота 403-й мостостроительной команды, штурмовое отделение 3-й роты 39-го саперного батальона.

Группа Линарц: 6-й танковый полк, 521-й батальон истребителей танков, 91-й легкий зенитный батальон, одна тяжелая батарея I батальона 11-го зенитного полка, 3-я рота 39-го саперного батальона.

Группа фон Корвин-Вирбицки: 3-й мотоциклетный батальон, 1-й разведывательный батальон, 6-я рота 59-го зенитного батальона.

Первые действия Гудериана были простыми и эффективными – он нанес сильный удар прямо по центру фронта 4-й армии генерала Коробкова. Исключая Брест, немцы нигде не встретили серьезного сопротивления.

Вот мы и скажем несколько слов об этом штурме, хотя танки в нем не участвовали. 45-я дивизия провозилась целую неделю, прежде чем сумела взять устаревшую крепость. Для ее обстрела немецкое командование выделило несколько тяжелых артиллерийских батарей, кстати, не так уж и много. Отдельный интерес представляют действия 3-й батареи 833-го тяжелого артиллерийского батальона, вооруженного 600-мм мортирами «Карл» (два орудия), обстреливавшего цитадель.

Историки обожают красочно живописать стрельбу чудовищных орудий, снаряды которых поднимали облака дыма и пыли высотой 170 метров и диаметром до 300 метров. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что все это взято из листовки фирмы-производителя, армейские отчеты и рапорты гораздо менее благоприятны.

Итак, 22 июня одно орудие сделало два выстрела, второе – целых четыре, после чего при заряжании очередные снаряды заклинило, и стрельба прекратилась до следующего дня. 23 июня первое орудие сделало 7 выстрелов, второе не стреляло вообще из-за поломки электроспуска. 24 июня первое орудие выпустило 11 снарядов, второе – 7, а всего был сделан 31 выстрел. 24 июня в 18.00 гарнизон цитадели капитулировал, сдалось около 8000 человек, и организованное сопротивление прекратилось. Батарея была отправлена в тыл для перевооружения на 210-мм мортиры. В крепости осталось только три отдельных каземата, которые держались до 29 июня.

Результаты стрельбы также оказались ничтожными. Нашлась пара воронок диаметром 15 метров и глубиной 5 метров, однако сами артиллеристы прямо признают, что совершенно не уверены, это воронки от снарядов или авиабомб. Зато они были вынуждены подтвердить, что ни один из казематов не получил попаданий 600-мм снарядами. Удалось точно идентифицировать лишь два попадания в казарму. Вообще усилия, которые потратили немцы на создание чудовищных пушек калибром 600 и 800 мм, в ходе войны не оправдались.

На этом действия XII корпуса в составе группы Гудериана завершились, и мы можем смело перейти к описанию действий механизированных частей. Немцы сумели захватить несколько мостов через Буг, но при переправе также были использованы резиновые надувные лодки. Имеется драматическое описание переправы так называемых «подводных танков» 18-й танковой дивизии через Буг.

Вот как об этом рассказывает Пауль Карель: «У Пратулина, где через Буг переправлялись 17-я и 18-я танковые дивизии, моста не было. В 04.15 солдаты передовых частей вскочили в резиновые шлюпки и десантные лодки и быстро форсировали реку. Пехотные и мотоциклетные взводы имели при себе легкие противотанковые орудия и крупнокалиберные пулеметы. Русские на сторожевых заставах начали стрелять из автоматов и ручных пулеметов, но немцы быстро подавили огонь противника. Солдаты мотоциклетного батальона окопались, а затем с той стороны на плацдарм доставили все необходимое. Саперы занялись наведением понтонного моста.

В 03.15 на участке 18-й танковой дивизии пятьдесят батарей всех калибров открыли огонь, чтобы обеспечить форсирование реки ныряющими танками. Командир дивизии генерал Неринг описывал операцию как «великолепный спектакль, вместе с тем довольно бессмысленный, поскольку русским хватило ума отвести свои войска из приграничных районов, оставив только несколько частей пограничников, которые сражались храбро».

В 04.45 унтер-офицер Виршин погрузился в Буг на танке № 1. Пехотинцы наблюдали за происходящим с изумлением. Вода сомкнулась над крышей башни танка.

– Во дают танкисты! Играют в подводников!

Где теперь находился танк Виршина, можно было определить по торчавшей из реки тонкой металлической трубе да по пузырькам от выхлопов на поверхности, которые сносило течением.

Так, танк за танком 1-й батальон 18-го танкового полка во главе с командиром батальона графом Манфредом Штрахвицем скрылся на дне реки. И вот на берег выползло первое из диковинных «земноводных». Негромкий хлопок, и ствол орудия освободился от резиновой заглушки. Стрелок-заряжающий спустил мотоциклетную камеру вокруг башенного погона. То же проделали и в других машинах. Распахнулись башенные люки, из которых показались «капитаны». Трижды взлетела вверх рука комбата, что означало: «Танки, вперед!»

Восемьдесят танков форсировали реку под водой. Восемьдесят танков устремились в бой».

Действительность же не имела ничего общего с этой фантастической историей. В период подготовки высадки в Англии часть танков Т-III была подготовлена для подводного хода. Для герметизации люков и отверстий использовались резиновые манжеты и сальниковая набивка, а чтобы обеспечить поступление воздуха к двигателю, подготовили специальное устройство. Это был брезентовый шланг длиной 18 метров. Да, вы не ошиблись, именно метров. Танки предполагалось аккуратно опускать на морское дно вдали от берега на глубине 15 метров, еще 3 метра шланга были своеобразной страховкой. К поплавку на конце шланга крепилась радиоантенна, на которую с катера сопровождения поступали команды, куда следует двигаться. Помогать командиру танка должен был гирокомпас (в скобках заметим, что и сегодня это устройство в танках отсутствует). Что-либо сказать еще просто невозможно. (Это творение сумрачного тевтонского гения способно вызвать лишь один-единственный вопрос: почему автора идеи не отправили в сумасшедший дом, а приступили к практической реализации его бреда?! – Прим. пер.)

Но это лишь первая серия захватывающего боевика. Отправившись на берега Западного Буга, мы увидим все те же танки, на которых брезентовый шланг был заменен жесткой металлической трубой высотой 3,5 метра. И снова никто не задает простой вопрос: зачем?! Дело в том, что глубина русла Западного Буга, если верить любой энциклопедии, не превышает 4 футов, или менее 1,5 метра! Можно посмотреть топографическую карту русского Генштаба «Брест № 34-XXXVI». И мы без труда обнаружим, что лишь в районе населенного пункта Галачево чуть ниже по течению глубина реки достигает 2 метров, во всех остальных местах она меньше. Упомянутый Пратулин находится на противоположном берегу реки практически напротив Галачева. То есть пресловутый танк Т-III не сумеет погрузиться даже до крыши башни, поэтому все красивые кинокадры можно оптом записать в разряд ненаучной фантастики. Несомненно, вентиляционные трубы были установлены, так как моторное отделение танков действительно оказывалось под водой, но и только. Командир вполне мог не закрывать башенный люк и спокойно руководить действиями механика-водителя. Кстати, мотоциклетная камера, натянутая на башенный погон, имеющий диаметр полтора метра, тоже впечатляет, особенно когда представишь, как ее натягивают поверх башни. Это наглядный пример того, как осторожно следует относиться к любым воспоминаниям.

Впрочем, долго мучиться танкистам не пришлось, уже в 05.00 саперы навели понтонные мосты. Встреченное сопротивление сначала было довольно слабым, и к 15.00 дивизии XLVII корпуса прорвали оборону и двинулись в глубь советской территории по шоссе в направлении Бобруйска. Вообще «шоссе» – очень условный термин, так как в немецких документах используется слово «Rollbahn», которое может означать все, что угодно. Это и шоссе, и узкоколейка, и маршрут, и даже рольганг. Наверное, максимально приближенным к истине будет нечто среднее между маршрутом и направлением.

Однако уже на второй день наступления начала проявляться опасная тенденция: тылы явно не успевали за войсками, которые начали испытывать проблемы со снабжением, в первую очередь с топливом, которое пришлось доставлять даже самолетами.

XXIV корпус южнее Бреста также не встретил особых трудностей, хотя нас пытаются уверить в обратном. Например, нам рассказывают, как отлично действовала 22-я танковая дивизия. Атакой 22-го мотострелкового полка при поддержке батальона 44-го танкового полка переправившиеся южнее Бреста немецкие войска были смяты и отброшены за Буг. Жаль, что командир 3-й танковой дивизии генерал Модель об этом не подозревал, когда вместе со своим штабом уже в 04.30, через час после начала наступления, переправился на восточный берег Буга. И как только при этом он в плен не попал?!

Все-таки как это происходило, по мнению немцев?

«22 июня, 03.00. Над маленьким островком посреди Буга, на котором расположился взвод саперов, стояла стена тумана. Совсем недалеко, справа, находился мост. Лейтенант Мёльхоф и унтер-офицер Ханфельд из 3-й роты саперного батальона дивизии заняли остров еще в 01.00. Ударное подразделение на штурмовых резиновых лодках пряталось в кустах в 20 метрах ниже по течению. Две лодки были спрятаны на острове. Остальная часть взвода находилась в 100 метрах позади на окраине Кодена.

Люди ждали и считали минуты. Затем в небе неожиданно послышался гул моторов. Это немецкие бомбардировщики приближались к границе. Проклятье! Они на 5 минут опережали график. Сейчас они разбудят противника. Приняв решение, лейтенант Мёльхоф поднял автомат и дал очередь. Это были первые выстрелы новой войны. Одновременно это был сигнал штурмовым подразделениям дивизии начинать атаку.

Мёльхоф и Ханфельд побежали по мосту. Одновременно саперы спустили на воду лодки и плоты и начали переправу. Из Кодена выдвинулись мотоциклисты. Часовые у моста были уничтожены. Саперы рванулись вперед и быстро прошли первые 50 метров. Дальше на дороге оказался противотанковый ров. Подвезли бревна и быстро соорудили мостки, пока фельдфебель Хасслер осматривал мост в поисках подрывных зарядов.

Первый удар Восточной кампании был успешным. Часы показывали 03.15.

В этот момент тысячи орудий открыли огонь по советским позициям от Балтийского моря до Черного, началась операция «Барбаросса». Наша дивизионная артиллерия вместе с приданными батареями обстреливала восточный берег Буга. Особенно плотному обстрелу подвергалась маленькая деревушка Страдечь, чья церковная колокольня поднималась над пеленой утреннего тумана. Некоторые солдаты дивизии знали эту деревню по Польской кампании.

Головные подразделения двух батальонов пересекли реку в 03.45 на надувных лодках. Мотоциклетный и разведывательный батальоны прошли по неповрежденному мосту. Вскоре послышалась стрельба вражеских пулеметов, появились и первые потери. Лейтенант Йопп, командир роты 543-го батальона истребителей танков, был ранен прямо на лодке. Противоположный берег реки был занят очень быстро. 8-я рота 3-го стрелкового полка обер-лейтенанта Беккера перешла по мосту и развернулась на лугу восточнее Буга. Солдаты повзводно двинулись к Страдечу. 394-й стрелковый полк в северной части деревни встретил слабое сопротивление. Но вражеские бункера были быстро уничтожены, и продвижение на восток продолжилось.

3-й стрелковый полк в южной части деревни встретил более упорное сопротивление, так как железнодорожная станция, находящаяся там, была окружена бункерами. Из района завода открыла огонь вражеская артиллерия. Однако 2-я рота лейтенанта Зигельмана обошла деревню и взяла русских под перекрестный обстрел. Сопротивление прекратилось. 3-й стрелковой бригаде понадобилось три часа, чтобы взять первый намеченный рубеж. 2-я рота потеряла 2 человек убитыми и 16 ранеными. Деревня была практически полностью уничтожена, были взяты первые 20 пленных.

Генерал-лейтенант Модель следовал за своими солдатами. В 04.30 он вместе со своим штабом переправился через мост у Кодена».

Артиллерийский полк дивизии «Дас Райх», приданной XXIV корпусу: «В начале мая 1941 года атмосфера мирного времени, в которой мы жили, внезапно изменилась. Все командиры подразделений дивизии были вызваны на совещание в Гмюнден-ам-Транзее, где им сообщили о предстоящей войне с Советской Россией. После этого объявления радостных криков «Зиг хайль!» не последовало. Мы все прекрасно представляли огромные размеры территории, на которой предстояло воевать. Когда в июне началась переброска дивизии на восток, никто нечего толком не знал. Разлетались самые дикие слухи вплоть до того, что мы проследуем через Россию в Индию. Мы выгрузились в Люблине, пересекли обширные польские леса и в конце концов прибыли к реке Буг. Там мы встали лагерем, но нам запретили разводить костры. Впрочем, старые приятели доставили пива.

Унтерштурмфюрер Киндль и несколько человек из штабной батареи разошлись по заброшенным крестьянским хатам вдоль Буга, откуда они могли вести наблюдение за противоположным берегом. Они могли видеть солдат, устанавливающих мины, и часовых, которые внимательно рассматривали западный берег в бинокли. Хозяйственный взвод батареи начал размечать позиции для орудий и роздал карты с помеченными целями. Ночью 21 июня личный состав батареи, как и все солдаты на Восточном фронте, занял свои боевые посты, и в 04.15 тысячи орудий открыли сокрушительный огонь. Наш командир батареи вместе со своим штабом пересек реку вместе с пехотой и устроил наблюдательный пункт на восточном берегу Буга. Вражеское сопротивление было слабым. Было ясно, что атака застигла русских врасплох. Огромные пожары показали, что артиллерийский огонь был эффективным. Хорошее начало, но, когда мы двинулись вперед, выяснилось, что русские укрепления на нашем участке были не такими уж сильными. Перед нами лежало огромное болото».

Генерал Павлов, командовавший Западным фронтом, во исполнение «Директивы № 3» НКО СССР, бросил свои войска в контратаку. 4-я армия нанесла удар силами 14-го мехкорпуса и 28-го стрелкового корпуса, однако это привело лишь к исчезновению 14-го мехкорпуса.

14-й мехкорпус генерала С. Оборина вечером 22 июня получил боевой приказ командующего войсками 4-й армии № 02, который гласил: «14-му мехкорпусу (22-я и 30-я тд, 205-я мсд) с утра 23 июня нанести удар с рубежа Крывляны, Пелища, Хмелево в общем направлении Высоко-Литовск с задачей к исходу дня уничтожить противника восточнее реки Западный Буг». В 06.00 23 июня части 14-го мехкорпуса, 28-го стрелкового корпуса и 75-й стрелковой дивизии начали контратаки против корпусов Гудериана.

Корпус генерала Оборина имел 518 танков, практически все Т-26, но к началу атаки 30-я танковая дивизия имела до 130 танков, 22-я танковая дивизия – около 100. В ходе боя дивизии понесли большие потери от огня артиллерии, авиации, танков. Оказавшись под угрозой окружения в результате обхода с севера силами 17-й танковой дивизии немцев, советские войска покатились назад. Общие потери 14-го мехкорпуса в танках составили 120 машин, но парадокс в том, что немцы ничего не говорят об этом сражении. Если посмотреть на карту, то удар окажется нацеленным на XLVII корпус, точнее на 18-ю танковую дивизию. Но генерал Неринг ничего не говорит о сражении.

В общем, контрудар успеха не имел, а 4-я армия была расчленена войсками Гудериана и начала отход в направлении Слуцка. 14-й мехкорпус прикрывал ее отход. Через два дня он лишился половины танков, а еще через два от него осталось не более 10 процентов первоначальной численности. К 28 июня в нем осталось всего два танка Т-26, корпус был выведен в тыл и расформирован. (Добавим, что командир корпуса генерал-майор Оборин 25 июня был ранен и то ли эвакуирован, то ли просто улетел в Москву. Во всяком случае, 8 июля он был арестован на своей квартире, 13 августа приговорен к высшей мере и 16 октября 1941 года расстрелян. – Прим. пер.)

По мнению современных российских историков, на 23 июня 22-я танковая дивизия вела бой с 3-й танковой дивизией немцев на рубеже Ракитницы – Радваничи, «обеспечивая сбор пеших подразделений».

Однако снова обратимся к немецким воспоминаниям: «6-й танковый полк прошел через Кобрин и вышел на шоссе, ведущее на восток. Впереди двигался разведывательный батальон капитана Цирфогеля и мотоциклетный батальон майора фон Корвин-Вирбицки. Это было характерным для первого дня путешествия 23 июня.

Машины 3-й танковой дивизии безостановочно шли по широкой дороге. Возможностей обхода не имелось, так как справа и слева лежали непроходимые болота. Русских просто сбрасывали с дороги. Лишь брошенные машины, пушки и винтовки напоминали о бегстве противника. Иногда танки испытывали проблемы при объезде машин, которые часто стояли поперек дороги. Советские пехотинцы удирали в высокую рожь и оттуда обстреливали немецкую пехоту, которая ехала в открытых вездеходах. Приходилось спешиваться и уничтожать противника в ближнем бою.

В 15.40 совершенно неожиданно I батальон 6-го танкового полка подвергся нападению возле Буховичей. Вражеские машины укрылись в соседнем перелеске и обстреляли немецкую колонну. Майор Шмидт-Отт немедленно развернул свои роты, окружил противника и контрударом уничтожил 36 танков Т-26. В ходе боя 2-я рота лейтенанта Бутекирха смогла уничтожить 12 русских танков за считаные минуты. Легкий взвод 6-го танкового полка лейтенанта Якобса был направлен к деревне Подберье далее по маршруту следования. Там они обнаружили 6 тяжелых орудий с гусеничными тягачами. Русские артиллеристы были застигнуты врасплох и сдались».

Как видите, немцы не атаковали и не наступали. Они путешествовали. 4-я танковая дивизия, как вы увидите далее, тоже пока проблем не имела. И поскольку это воспоминания не генеральские, я полагаю, им можно доверять. А вот в отношении советских документов возникают серьезные вопросы. (Сомнения автора справедливы. Можно ли верить Е. Дригу, когда он раскрывает состав 14-го мехкорпуса? Безусловно да, ведь он работает с архивами Министерства обороны РФ.

Можно ли верить Е. Дригу, когда он описывает боевой путь 14-го мехкорпуса? Безусловно нет, ведь он работает с архивами Министерства обороны РФ. – Прим. пер.)

Ефрейтор Ханс-Мартин Вильд, заряжающий 103-го артиллерийского полка 4-й танковой дивизии: «Устроившись на нескольких охапках соломы, я сумел урвать пару часов сна. Товарищ разбудил меня: «Пора!»

Я не сразу опомнился, но потом протер глаза и встал. Артиллеристы собрались маленькими группами, дымили сигаретами и обсуждали предстоящие события.

Прошло пятнадцать минут. В воздухе над батареей повисло невыносимое напряжение. Война с Россией! В это никто не хотел верить.

Артиллеристы подготовили первые выстрелы. Они обращались со знакомыми, но смертельно опасными снарядами, как с маленькими детьми. Стрелки на часах медленно ползли к 15 минутам. Расчеты собрались вокруг своих орудий. Люди стояли молча. Они вспоминали своих любимых, которые еще дремали дома этим воскресным утром, совершенно не думая о происходившем где-то вдали.

Где-то на линии фронта вдоль Буга раздался выстрел. Сразу после этого затрещал пулемет. Время – 03.13! Артиллерия пока молчала. Но прошло совсем немного времени, и разверзся ад. Сотни снарядов полетели на восток, наполнив воздух воем и грохотом. Я едва мог расслышать голос командира батареи.

«Огонь!» Толчок – и орудие отскочило назад. Снаряд за снарядом вылетали из стволов нашей 9-й батареи. Земля задрожала.

Рядом стояли десятки батарей. Важные укрепления на другом берегу Буга подверглись мощному и точному обстрелу.

Стволы орудий раскалились. Менее чем за 50 минут было выпущено более ста 15-сантиметровых снарядов. Артиллеристы обкладывали горячие стволы мокрыми тряпками и окатывали водой из ведер. К небу поднимались клубы пара. Но орудия продолжали стрелять.

Над горизонтом поднялось огромное облако дыма. Там горело буквально всё и вся. К небу поднималось дрожащее красное свечение, окрашивая серые утренние сумерки. Ужасное зрелище!

Вдали пролетели первые самолеты – два дальних разведчика. Сразу за ними вдоль Буга на север промчалась стайка истребителей.

Первые машины проползли по глубокой грязи, началось наступление. Однако прошло несколько часов, прежде чем они добрались до моста. Несколько колонн смешались возле единственной переправы. Слева, где серебристо поблескивали воды Буга, судя по всему, начался бой. Пушки и пулеметы палили непрерывно. Это были два русских бункера, совершенно изолированные, они все-таки сражались до самого конца.

Дороги ухудшились. Мы двигались вперед крайне медленно. С огромным опозданием мы добрались до опушки леса. Автомобили постоянно приходилось таскать гусеничными машинами. Вся автоколонна провалилась по колено в зыбучий песок. Особенно тяжело пришлось мотоциклистам. Они совершенно взмокли, толкая свои тяжелые машины в душной жаре.

Продолжая сражаться с ужасной дорогой и глубоким песком, мы встретили первые могилы солдат, погибших в этой войне. Знакомые чувства охватили нас. Снаряды германских орудий накрыли ряды германских солдат. Это была ужасная ошибка. Русские оказывали лишь слабое сопротивление, и в результате наши пехотинцы двигались быстрее, чем планировалось. В результате они сами влетели в зону обстрела.

12-й стрелковый полк, который поддерживал наш батальон тяжелых гаубиц, действовал как фланговое охранение. Мы остановились на окраине Медны (село в 20 км южнее Бреста) и стали ждать прибытия 1-го батальона. Рядом расположился командный пункт 4-й танковой дивизии. Впервые мы увидели своего командира, генерал-майора фон Лангермана унд Эрленкамп. Примчался командир 1-го батальона стрелкового полка майор Хоффман.

Для допроса собрали первую группу пленных. Мы столпились вокруг, рассматривая их обмундирование и снаряжение, которые были для нас совершенно незнакомыми. Все интересно, когда видишь это в первый раз. Я получил сомнительное удовольствие благодаря моим знаниям азов русского, так как меня заставили работать переводчиком. Немного поразмыслив, я задал все вопросы майора Хоффмана разом. Моя несчастная жертва откровенно мучилась, пытаясь меня понять. Но мы в конце концов сумели найти общий язык. Русский испытал откровенное облегчение, когда я сказал, что мы не собираемся его расстреливать – он стал военнопленным.

Время прошло в сборах, мы по-прежнему торчали на окраине Медны. Наши танки ненадолго остановились в Кобрине и вышли на намеченный рубеж. Двигаться дальше они не могли, так как у них кончилось топливо. В этот момент практически вся дивизия увязла в грязи.

Мы обнаружили, что тыловые подразделения дивизии получили другой маршрут и движутся к Кобрину через Брест-Литовск.

Дороги стали еще хуже. Гусеничные тягачи тащили всю медицинскую роту через песчаную пустыню.

Когда наступил вечер, Медна наконец-то осталась позади. Мы впервые увидели картины разрушения. Дорога все-таки стала немного лучше. Мы двигались всю ночь, чтобы не отстать от своих. Однако тягач свалился в большую бомбовую воронку посреди дороги, так как затемненные фары давали слишком слабый свет. К счастью, никто серьезно не пострадал.

К утру 23 июня мы миновали район первых боев, и наша длинная колонна добралась до дороги, вымощенной брусчаткой. Это и был указанный нам маршрут следования. Слева, где-то поодаль, раздавалась артиллерийская канонада. Мы поняли, что она доносится из Брест-Литовска, где наши товарищи вели осаду цитадели.

В жарком летнем небе появились русские бомбардировщики. Все тревожно заговорили и уставились вверх. Самолеты начали выписывать бешеные зигзаги, стараясь уклониться от огня зениток, которые палили, словно сумасшедшие. Русские самолеты пикированием ушли прочь.

За окраиной Кобрина наша колонна снова попала в затор. Мы покинули машины. Вдоль дороги горели русские легкие танки. Рядом с одним из них лежал раненый русский.

Немецкий танк с разбитыми прицелами стоял на обочине. Противотанковый снаряд влетел ему прямо в зрительную щель. Мы подошли и немного постояли возле свежей могилы.

Наше следование по маршруту можно было смело назвать триумфальным шествием. По обе стороны дороги были видны доказательства нашей победы. Множество взорванных и сгоревших русских танков Т-26 виднелось вокруг. На обочинах стояли танки, брошенные в панике экипажами. Широко раскрыв глаза, мы разглядывали современную артиллерию, зенитные орудия, тягачи и противотанковые орудия – все перевернутые или сброшенные в кювет нашими танками. Мы часто замечали результаты немецких воздушных ударов. Люди, животные и техника валялись беспорядочными кучами. Мертвые лошади задирали ноги в небо, окровавленные потроха вывалились из вспоротых животов. Над дорогой витал сладковатый трупный запах. Стволы деревьев, поваленных и иссеченных взрывами бомб, торчали из куч переломанных веток.

Дальше… дальше… марш продолжался по бескрайней равнине. Пружина германской военной машины распрямилась с сокрушительной силой и рванулась вперед, как и было намечено. Истребители и разведчики постоянно кружили над дорогой, бдительно карауля врага. Пикировщики летели в сторону противника, транспортные самолеты скользили буквально по самым верхушкам деревьев, чтобы доставить топливо головным танковым подразделениям на востоке.

Никто не сомневался в быстрой победе над русскими. Первые промахи постепенно забывались.

К ночи мы добрались до Березы-Картузской. Город пылал. Количество уничтоженных и захваченных русских военных припасов было огромным. Все вокруг превратилось в сплошные руины.

Можно было видеть, сколько было брошено русскими во время отступления, поэтому было понятно, что впереди нас ждут бои. Когда на следующий день мы возобновили марш, было ясно одно: война еще только началась!» (Кстати, хочется заметить: если продвижение на 50 километров в сутки, по мнению А. Исаева, означает «испытывать проблемы», какой темп продвижения по вражеской территории он считает нормальным? Да, немецким танковым дивизиям случалось двигаться и более стремительно, но если посмотреть мемуары, то становится видно, что немецкие офицеры сами считали это нетипичным явлением и крупной удачей. – Прим. пер.)

Как мы говорили, для 4-й танковой дивизии война началась довольно беззаботно: «22 июня. Рано утром в 03.15 наша артиллерия открыла огонь из всех имеющихся стволов. Снаряд за снарядом пролетали у нас над головами. Когда рассвело, в вышине появились серебристые тела самолетов, они большой группой в четком строю летели на восток. Облака дыма и фонтаны земли взлетали на противоположном берегу.

Первое ударное подразделение пересекло реку на штурмовых лодках. В 04.00 мы выдвинулись в исходную зону в роще на берегу реки. В 12.00 мы пересекли реку на понтонах вместе с нашими радиостанциями. Танкам пока пришлось ждать, так как противник в бункерах возле мостов все еще отстреливался. Наши машины с трудом ползли в песке глубиной по колено в долине Буга. Гражданские, бывшие поляки, встретили нас очень тепло. Они угощали нас вареными яйцами и молоком. За день прошли 50 километров.

23 июня. Мы движемся вперед. Песок, песок, ничего, кроме песка. Это все, что мы видим. Вперед и вперед – вот что стало нашим девизом, так как главные силы противника не останавливаются, чтобы дать бой. Мы встречаем отдельные танки и пушки, но быстро их уничтожаем. Полковник Эбербах следует впереди с 35-м танковым полком. Он все сметает, движется и сражается – пока есть топливо.

Затем прилетает огромный Ju-52 и сбрасывает бочки с топливом. Службы снабжения просто не успевают по этим ужасным дорогам. И тогда они снова движутся вперед – покрытые пылью танки с большой белой буквой «G» на броне.

26 июня. По своей собственной инициативе 35-й танковый полк наносит удар на север в направлении Барановичей, после того как немецкая боевая группа столкнулась там с проблемами и запросила помощи. Полк очень быстро двинулся вперед и сменил боевую группу, но был временно остановлен приказом дивизии. Рано утром 27 июня Барановичи были взяты штурмом, и немецкий флаг был поднят на радиовышке».

Танки Гудериана мчались на восток, практически не встречая сопротивления. С помощью польских крестьян они обошли советские укрепления в районе Кобрина и 23 июня разгромили штаб 4-й армии. 3-я танковая дивизия к 24 июня продвинулась на 150 километров, хотя ее тыловые части так и не покинули территорию Польши. В этот день штабная колонна командира дивизии и будущего фельдмаршала Моделя была накрыта советской артиллерией. Генерал спасся чудом – за минуту до того, как снаряд попал в его броневик, Модель покинул машину.

Немецкое командование предполагало захватить в клещи советские войска в Белоруссии сходящимися ударами двух танковых групп на Минск. Успех всей операции зависел от скорости и согласованности действий армий фон Бока. И если с темпом наступления дело обстояло более или менее благополучно, то с координацией действий обстояло заметно хуже, причем виноват в этом был именно Гудериан.

Сложно сказать, объективны были обстоятельства или сыграли свою роль особенности характера прославленного панцер-генерала, но с самого первого дня его танковая группа действовала довольно странно. Если мы посмотрим на карту, то без труда увидим, что буквально к третьему дню войны 2-я танковая группа разделилась на три отдельных соединения, каждое из которых действовало самостоятельно. XXIV корпус наступал на восток, XLVII корпус двигался примерно на северо-восток, а XLVI корпус пока оставался в резерве. 1-я кавалерийская дивизия вообще действовала в отрыве от остальных, хотя выполняла важную задачу прикрытия южного фланга, который оторвался от Группы армий «Юг».

Разрывы между частями ставили в опасное положение и немецких генералов. В частности, командир 18-й танковой дивизии Вальтер Неринг получил хорошую нервотрепку: «В ночь с 26 на 27 июня произошел инцидент, которого опасались. Командир искал штаб танкового полка, так как в темноте заблудился. Впереди обрисовался смутный силуэт какого-то здания. Неринг приказал шоферу ехать к нему. Они направились к средневековому дворцу, но по пути потребовалось пересечь мост. Внезапно они увидели перед собой темную громаду.

«Это Т-III, герр генерал», – сказал шофер.

«Стой!»

Легкобронированная машина командира дивизии резко затормозила примерно в 50 метрах перед танком. Неринг привстал и присмотрелся повнимательней. Совершенно неожиданно сзади послышался лязг танковых гусениц. Неринг обернулся и увидел стволы пулеметов двух советских Т-26.

«Вправо!» – закричал генерал шоферу, проявив незаурядную реакцию. Шофер ударил по газам и пулей вылетел из-под прицела. Тут ожил Т-III, который стоял на мосту в роли часового. Его башня начала поворачиваться. В воздух взлетела ракета, а потом дважды рявкнуло 50-мм орудие Т-III. Оба советских танка загорелись раньше, чем сами успели открыть огонь.

«Еле вывернулись, – с облегчением вздохнул генерал. – Давай убираться отсюда поскорее!»

На следующий день в этот дворец перебрался штаб 2-й танковой группы. Гудериан даже не подумал, что два сгоревших советских танка неподалеку от входа накануне едва не прикончили командира одной из его дивизий».

Немецкие генералы словно специально напрашивались на неприятности. Генерал-лейтенант Модель, судя по всему, не мог жить без адреналина, потому что ухитрялся найти приключения, совсем неподходящие командиру дивизии: «27 июня в 07.00 дивизия получила приказ продолжать движение. Впереди были быстро сформированы две группы охранения: одна под командованием подполковника фон Левински, другая – подполковника Мюнцеля. Танковый полк собрался на окраине города. Разведывательный самолет не мог заметить никаких признаков противника на дороге на Бобруйск. Было решено, что сегодня дивизия пройдет большое расстояние. По крайней мере, так думали солдаты утром.

Когда полк остановился на полуденный отдых, 1-я рота 543-го батальона истребителей танков была атакована разрозненными советскими группами. 1-й взвод немедленно приготовился открыть огонь, в то время как подполковник Михелс и 10 добровольцев двинулись навстречу приближающимся танкам. В коротком бою рота уничтожила 5 вражеских машин. Потом выяснилось, что эти танки пытались эвакуировать важный груз, документы, карты, 5000 метров кинопленки, женское шелковое белье и все такое прочее.

5-я рота 6-го танкового полка (обер-лейтенант Ярош фон Шведер) встала во главе колонны, танки быстро двигались по дороге, но вдруг их обстреляли с хребта, шедшего перпендикулярно шоссе. Рота развернулась на север для атаки и вскоре сломила сопротивление врага. В руки немцев попали две пушки. Танковый полк возобновил движение в 12.00, однако вскоре снова пришлось остановиться. Авангард воткнулся в русские позиции возле деревни Старое Гутково. Снова сопротивление было быстро сломлено, и танки покатили дальше по безлюдному лесу.

После того как колонна миновала опасное место, лес внезапно ожил. Там оказались пехотинцы, саперы, зенитчики и артиллеристы, которые тоже двигались дальше. Словно по команде, со всех сторон началась бешеная пальба из густых зарослей. Стрелки быстро попадали на землю рядом со своими машинами, пытаясь укрыться. Минуты растянулись в бесконечность. Из хвоста колонны начали подтягиваться танки, это был авангард I батальона. Бронированные машины осторожно двигались вдоль дороги, их тоже начали обстреливать, но пули лишь рикошетировали от брони. Генерал Модель оказался в самой гуще боя. Он стоял во весь рост в своей штабной машине и пытался как-то организовать оборону. Модель подозвал к себе командира I батальона 394-го полка. Но когда майор Кратценберг подбежал к машине, то сразу упал на землю, тяжело раненный. Командование принял капитан Отрс, но также упал, получив две раны в ноги. Вскоре он умер на перевязочном пункте. После этого командование батальоном принял обер-лейтенант барон фон Вертерн. Противник оставался невидим, но пули так и сыпались из-за деревьев. Тогда фон Вертерн приказал: «Примкнуть штыки! Встать… Вперед!»

Бой с хорошо замаскировавшимся противником получился жестоким. На каждом клочке земли был русский окоп, который приходилось штурмовать. Противник отчаянно оборонялся, и его приходилось уничтожать в ближнем бою гранатами. Наконец лес оказался в руках батальона фон Вертерна. Это был большой успех. К сожалению, потери оказались тяжелыми. Лейтенанты Берг, Небель и Блей погибли во главе своих взводов. Лейтенант Ружмон получил тяжелое ранение в живот и скончался через несколько часов. У врача капитана Марра работы было по горло. Молодой врач лейтенант Кальтен шел вместе с пехотинцами, зачищавшими один узел сопротивления за другим. Санитар унтер-офицер Шрёссиг был ранен. Когда Кальтен попытался его перевязать, то сам был смертельно ранен.

Генерал-лейтенант Модель следил за боем, стоя на дороге рядом со своими солдатами, и лично отдавал приказы. Когда бой закончился, генерал поблагодарил тяжело раненного майора Кратценберга за мужество, проявленное его батальоном. Капитан Папе из мотоциклетного батальона стал временным командиром I батальона. За свою отвагу обер-лейтенант фон Вертерн был награжден Железным крестом».

Но все это были мелкие стычки и комариные укусы, которые, к сожалению, не слишком задерживали немцев. Ну, притормозили на полчаса, и что из того?

26 июня немцы заняли Слуцк, отстоявший на 300 километров от границы, и в этот же день ОКХ, чтобы успокоить Гитлера, приказало фон Боку завершить формирование котлов в Белоруссии двумя ударами. Один должны были замкнуть пехотные армии в Белостоке, а второй – танковые в Минске, хотя правильнее было бы сказать в Новогрудске. Фон Бок возражал, так как намеревался продолжить наступление на Москву, но был вынужден передать приказ командующим армиями.

Вот как действовала под Слуцком дивизия «Дас Райх»: «Батарея самоходок была только что сформирована. Орудия пока еще имели имена собственные – «Йорк», «Цитен», «Шилль» (StuG III).

29 июня 3-й батальон полка «Дойчланд» получил приказ наступать на деревню Старица (Копыльский район Минской области) при поддержке самоходного орудия «Йорк» и помочь окруженным подразделениям. Противник преградил путь танками и большими силами пехоты, расположившимися по обе стороны дороги. «Йорк» шел во главе боевой группы и первым открыл огонь по двум русским танкам. Первый получил попадание и загорелся, а второй был брошен экипажем. Чтобы помочь пехоте наступать, был открыт огонь по противнику, занявшему позиции в лесу по обе стороны дороги, и русские были вынуждены отойти. Мы вошли в деревню и установили контакт с мотоциклетным батальоном. В это время на востоке показались еще три русских танка. «Йорк» покатил вперед и открыл огонь. После короткого боя все три танка потеряли ход. С опушки леса открыли огонь русские противотанковые орудия. Метким выстрелом самоходка сбила укладку запасных траков по правому борту. «Йорк» вступил с ними в бой и вскоре подбил четыре орудия. После этого самоходка отошла, чтобы пополнить боезапас, и снова вступила в бой, уничтожив вражеский танк, появившийся на северо-западе. Затем «Йорк» пошел вперед вместе с разведывательной группой, чтобы захватить мост. Он был взорван, однако «Йорк» вместе с «Лютцовом» отогнал противника на противоположном берегу, что позволило дивизионным саперам исправить повреждения. Затем обе машины пошли вперед, чтобы прикрыть мост, к ним присоединились «Шилль» и «Цитен». «Шилль» получил приказ двигаться дальше, чтобы поддержать 1-й батальон полка «Дойчланд», который атаковал Сергиевичи. Мост в этом месте тоже был взорван, когда авангард дивизии приблизился к нему, но «Шилль» обстрелял отходящие вражеские колонны и уничтожил четыре вражеских танка. В рапорте командира самоходки говорится: «Противник был замечен на расстоянии 800 метров, но из-за приближения темноты точно опознать его не удалось. Несмотря на это, было выпущено 20 снарядов. На следующее утро было обнаружено восемь маленьких танков, брошенных на опушке.

Действия «Йорка» положили начало тесному сотрудничеству между гренадерами и самоходной артиллерией».

Гудериану повезло в том, что Западный фронт генерала Павлова долго не продержался и уже к 24 июня просто рухнул. Но котел не получался. Если на севере, где наступала 3-я танковая группа Гота, обстановка для немцев была благоприятной, то южная половина клещей откровенно запаздывала по причине элементарной нехватки сил. В направлении Слоним – Барановичи – Столбцы наступала одинокая 17-я танковая дивизия, что поставило ее в опасное положение, как признают сами немцы. Потом ее сменила 29-я моторизованная дивизия, которой пришлось отражать натиск советских сил на фронте протяженностью около 70 километров. Однако растянутая в ниточку немецкая дивизия выдержала удар превосходящего противника, и произошло это далеко не в последний раз.

Наступавшая более компактно 3-я танковая группа двигалась быстрее, и 27 июня 7-я танковая дивизия заняла Смолевичи, оказавшись уже восточнее Минска. Кстати, здесь немцы впервые оценили коварство русских дорог. В дивизии осталась лишь половина танков Т-II и Т-III, а танков Т-IV так и вообще четверть. Пришлось просить командование корпуса передать часть танков 20-й танковой дивизии, иначе 7-я дивизия просто не могла продолжать наступление. В это время XXIV танковый корпус занял Слуцк, но это было далеко на юге.

Немцы признают, что советские саперы успели уничтожить часть мостов, хотя для отлаженной военной машины мелкие речки не становились препятствием. XXIV корпус продолжал двигаться на восток, а XLVII корпус отклонился на северо-восток, чтобы вместе с танками генерала Гота замкнуть кольцо вокруг первого из котлов. Здесь в очередной раз проявилась авантюрность действий Гудериана, воспользоваться которой советское командование не сумело. 17-я танковая дивизия настолько оторвалась от основных сил, что сама оказалась отрезанной в районе Слонима. Командиру XLVII корпуса генералу Лемельсену пришлось спешно бросить на выручку 18-ю танковую дивизию, а его 29-я моторизованная дивизия растянулась тонкой кишкой вдоль дороги, чтобы сохранить связь с основными силами 2-й танковой группы. В результате всех этих перипетий 18-я танковая дивизия достигла лишь Столбцов, обогнав 17-ю дивизию, застрявшую у Барановичей. Минский котел пока не получался.

Но в это время гораздо более серьезная ситуация сложилась на реке Щара. Медленно двигавшаяся немецкая пехота оказалась все-таки быстрее советских дивизий, и наступавшая с севера 5-я пехотная дивизия 9-й армии пошла на соединение с 29-й моторизованной дивизией корпуса Лемельсена. Образовался Белостокский котел. Дело в том, что так называемого Минского котла фактически не существовало. В районе Волковысска немецкая пехота 9-й и 4-й армий отрезала части советских 3-й и 10-й армий. Южнее, в районе Беловежской Пущи, в окружение попали еще две пехотные и танковая дивизии. Интересно, что в книге А. Исаева соответствующая карта деликатно отредактирована и из окружения убрана 113-я стрелковая дивизия. Ну и в районе Минска в достаточно неприятном положении оказались 13-я армия и часть сил 4-й армии.

Действия Гудериана понять довольно сложно. Апологет Kesselschlacht не только не старается закрыть крышку котла, но чуть ли не противится этому. С другой стороны, его можно понять. Сразу после начала операции фон Бок начал проявлять нервозность и дергать своих командиров. Несчастную 2-ю танковую группу трясло, точно в лихорадке. Сразу после взятия Брестской крепости у Гудериана отобрали XII корпус и передали 4-й армии. Однако на этом дело не закончилось. Пехотные корпуса 4-й и 9-й армий заметно отставали от рванувших вперед танкистов, поэтому фон Бок начал раздергивать группу Гудериана по частям, потребовав передать той же 4-й армии 29-ю моторизованную дивизию. Гудериан просто отказался исполнить приказ командующего группой армий, злобно заметив, что Клюге «проявляет выдающиеся способности, тормозя наступление». Зато Гудериану не удалось отстоять 10-ю танковую дивизию, которую все-таки подчинили 4-й армии для удара на Зельву и образования Волковысского котла. В результате он сообщает штабу группы армий, что не может продолжать Минскую операцию.

Зачем же тогда Гудериан гнал вперед XXIV корпус? Можно предположить, что он торопился захватить переправы через Березину. Но зачем и для кого? Неужели он собирался дальше наступать на Смоленск силами одной своей группы? Или заставил бы корпус фон Швеппенбурга держать плацдармы неизвестно сколько времени? На это мог бы ответить лишь сам Гейнц Вильгельм, однако он в своих мемуарах не сделал этого. И на минском направлении этих двух танковых дивизий не хватило.

28 июня 12-я танковая дивизия из группы Гота вошла в Минск. Сказать, что она взяла город штурмом, нельзя, потому что ни штурма, ни боя не было, если не считать нескольких случайных перестрелок. А вот Гудериан опаздывал. Ему было некогда, он ругался с фон Боком, который теперь отобрал у него 1-ю кавалерийскую дивизию. Зато 29 июня XXIV корпус вышел на Березину у Бобруйска, в результате чего сам Гитлер высказал обеспокоенность его отрывом от главных сил.

Когда Новогрудский (или Минский, если хотите) котел был закрыт, немедленно выяснилось, что его юго-восточная стенка очень жидкая. В первые дни ее пыталась держать все та же 29-я моторизованная дивизия, что было ей просто не по силам. Несколько раз достаточно крупные группы советских войск прорывались, причем, как грустно отметил генерал Лемельсен, иногда они просто маршировали сквозь немецкие линии.

Тем не менее немцы полагали, что столкнулись с серьезным сопротивлением, хотя, скорее всего, это было результатом контраста с боями во Франции. Один из солдат полка «Гроссдойчланд» вспоминал: «Шоссе: противник в лесу слева. Штурмовым орудием, с которым мы взаимодействуем, командует лейтенант Франце. Мы составили план уничтожения противника. Они находятся впереди в 400 метрах, и роты наступают широким фронтом по пшеничному полю. Когда мы подошли к опушке, раздалось «Ура!» русских, и они неожиданно бросились в атаку. Множество взрывов, рикошеты, паника. Несколько человек бросились назад к дорожной насыпи. Мы создали новую линию обороны. Через полчаса при поддержке 50-мм противотанковых пушек рота снова вошла под деревья, чтобы спасти наших раненых товарищей, которых было пять или шесть человек… наконец мы их нашли. Они лежали, зверски искалеченные и растерзанные – все мертвые! Это стало страшным ударом для всех, кто их видел, – теперь мы знали, что нас ждет, если мы попадем в руки русских!»

А вот что происходило 3 июля, на участке I батальона полка «Гроссдойчланд», находившегося в оцеплении котла: «Ночью мы развернулись в стороны от дороги. Батальон создал так называемую завесу охранения, которая растянулась на большое расстояние. Для нас это было нечто новое, раньше мы никогда так не делали. Обороны не было, только охранение. Но что случится, если противник атакует всерьез? Мы не сможем ни отойти, ни обороняться, потому что не имеем достаточно сил.

3-я рота должна была атаковать деревню на рассвете. Мы знали лишь то, что там находится немного русских. Мы выступили в 02.00. Наш зенитный взвод и саперный взвод, которые должны были поддержать атаку, вышли на полчаса раньше.

На полпути, еще в сумерках, мы попали под ружейный огонь со всех сторон. Шофер нажал на газ, и мы помчались полным ходом. Впереди появилась грязная, темная деревня. Оттуда тоже началась стрельба. Вокруг мелькали вспышки выстрелов и глухо бухали ручные гранаты. Прямо перед нами лежал мертвый мотоциклист, командир отделения связи был ранен в колено. Мы быстро заняли круговую оборону вокруг деревни, расставив на позиции все имевшееся оружие.

Мы с командиром саперного взвода, невозмутимым лейтенантом Бауманом, осмотрели все кругом. Мы продолжали нести потери от огня снайперов.

На обочине дороги стояла брошенная немецкая машина. Это был автомобиль генерала. Ветровое стекло было разбито, пассажиры исчезли. Позднее мы узнали, что генерал вместе с адъютантом попал в засаду, но каким-то чудом они ускользнули невредимыми.

Рядом со мной шел молоденький ефрейтор. Он еще ни разу не был в бою и надеялся стать офицером. Мне следовало посмотреть, как он будет вести себя под огнем. Он отдавал приказы спокойно и точно. До начала боя я предупредил его: «Никто не должен знать, что творится в сердце солдата». Я знал это по собственному опыту».

А это уже командир 6-й роты II батальона обер-лейтенант фон Курбьер, Гродненская область: «Примерно в 09.00 лейтенант Штокман был отправлен вперед с разведкой, так как пришло сообщение, что деревня Малые Жуховичи занята врагом. По пути разведка встретила один из полковых броневиков, экипаж которого доложил, что деревня пуста. Тем не менее Штокман со своими людьми отправился туда и после короткого боя возле Жуховичей взял пять пленных. Когда отряд подошел ближе к деревне, его обстреляли из-за амбаров и с холмов на востоке. Решительным броском, ведя огонь из всех стволов, разведка ворвалась в деревню и очистила ее, нанеся противнику большие потери. Вскоре из домов было выбито около 40 русских, которые стали пленными.

Примерно в то же самое время, то есть в 15.00, лейтенант Доге повел другую разведгруппу к деревне Юровичи. В деревне противника не оказалось, но последовала небольшая перестрелка с русскими, которые скрывались на поле ржи. В ходе операции было взято 48 пленных, большое количество орудия и телега с лошадью – все без потерь. При осмотре телеги нашли два русских знамени, которые были доставлены на командный пункт батальона.

Также в 15.00 унтер-офицер Коттвиц отправился со своей разведгруппой к деревням Высадовичи и Негничи. Там они взяли 7 пленных, в том числе офицера. Это был молодой парень, которому исполнился всего 21 год, вряд ли он был авторитетом для своих солдат. Группа продолжала двигаться вперед, но ее обстреляли из лесочка примерно в 500 метрах к юго-западу от деревни, а потом противник атаковал ее крупными силами. Однако противник был отбит огнем пулемета ефрейтора Волльшлагера».

Стрелок Менк, 3-й взвод 20-й (зенитной) роты, там же и тогда же: «Как-то вечером мы въехали в деревню возле шоссе, ведущего к Минску. «Мы» состояли из 3-тонного грузовика, на котором был смонтирован 37-мм зенитный автомат, окруженный семью артиллеристами: унтер-офицер Штоффельс как командир орудия, ефрейтор Досс, рядовые Буркхардт, Менк, Боте, Циммерман и Брюнкен, известный как «Коротышка Фред» за свой маленький рост. С нами был ефрейтор Кнауф, которого мы подобрали по дороге за его таланты водителя.

На этот раз мы должны были охранять командный пункт полка от атак с воздуха и земли. Так как рядом постоянно находился командир полка, позицию для орудия выбирали особенно тщательно. Мы долго катались взад и вперед, пока результат не устроил нашего командира взвода лейтенанта Шмидта. Мы остановились на окраине деревни и приготовились к бою. После того как были поставлены наши палатки, мы занялись устройством быта, мечтая поскорее лечь отоспаться. Никто даже не подозревал, что вскоре нам предстоит большой спектакль, в котором наша зенитка сыграет главную роль.

Вероятно, было около 03.00, потому что уже начало светать, когда часовой поднял тревогу и вызвал нас из палаток. Зрелище, открывшееся нашим неопытным глазам, было абсолютно непривычным, мы ничего подобного раньше не видели. Из леса в 800 метрах от нас, откуда между полей и лугов к нашей деревне шла узкая тропинка, бежала толпа таинственных фигур. Без единого звука (позднее мы узнали, что это совершенно обычная практика) линия желто-коричневых фигур начала приближаться к оторопевшему расчету зенитки. Перешептываясь, мы пытались как-то выяснить, что же происходит. Действительно ли это русские пытаются атаковать нас? Или это пленные, позади которых идет охрана? А может, это вообще наши солдаты?

Мы потребовали от них назвать пароль, который был предусмотрен как раз для таких ситуаций. Колонна немедленно остановилась в 100 метрах от нас и без звука начала таять на соседнем пшеничном поле. Эта реакция окончательно убедила нас, что состоялась наша первая встреча с противником.

Потрясенные и еще не опомнившиеся окончательно от первого испуга, мы думали о чем угодно, только не о собственной 37-мм зенитке, бесполезно торчавшей рядом. Впрочем, позднее наша пушка простила нас за то, что мы сначала схватились за винтовки и прочее личное оружие, забыв о гораздо более эффективном стволе. Но как актеры, страх которых перед выходом на сцену исчезает после первых шагов, так и мы после первых винтовочных выстрелов превратились из неопытных пехотинцев в матерых зенитчиков и взялись за более привычный инструмент. Первые трассы ударили по пустеющей тропинке, и после нескольких очередей – в каждой обойме находилось 6 патронов – местность на опушке леса была совершенно очищена. Лишь несколько фигур остались молчаливыми свидетелями нашей премьеры, показывая нам, на что способна наша пушка при действии по наземным целям.

После спектакля сцена совершенно опустела, а мы почувствовали, что жаждем нового боя. Нас переполняла гордость за достигнутую несомненную победу. Нам оставалось лишь выяснить масштабы своей победы и набрать побольше пленных. Мы рассчитывали под надежной защитой 37-мм автоматической пушки согнать их в кучу, полагая, что мы полностью отбили у русских всякое желание атаковать.

Казалось, все идет гладко, когда мы достали первых 5 или 6 русских из дренажной канавы всего в 50 метрах от нашего орудия. Беспечно забросив винтовки за спину, мы надеялись вчетвером собрать сотню пленных. Неопытные и беззаботные, мы подошли к пшеничному полю, на котором исчезла вражеская колонна. Все было очень просто – до тех пор, когда нас встретил огонь русских винтовок! Унтер-офицер Штоффельс рухнул, получив серьезную рану в плечо, а остальные попытались вжаться в низкую траву, моментально потеряв уверенность в победе. Как мы втроем сумели притащить тяжело раненного человека назад к орудию, при этом сами не получив ни царапины, для меня остается загадкой и сегодня.

Вот тогда мы поняли, что отогнали противника совсем ненадолго. Наше 37-мм орудие загремело, к нему присоединились два других орудия нашего взвода, но к их выстрелам примешивался неприятный свист вражеских пуль буквально над самым ухом. Все чаще и чаще мы прятались за щитом, который до сих пор считали бесполезным. Стоящий рядом сарай прикрывал нас от осколков мин. Маленькие щепки сыпались градом. Они, конечно, были довольно неприятными, но все-таки лучше, чем осколки мин.

Наше орудие жадно поглощало одну обойму за другой. Ящики с боеприпасами пустели на глазах. Нам пришлось заменить перегревшийся ствол. Эту работу выполняли не под прикрытием щита, и мы перекрыли все нормативы. От раскаленного ствола на руках тех, кто его держал, появились пузыри. Но этими обожженными руками мы продолжали подавать обоймы к орудию, хотя уже наполовину оглохли от непрерывной пальбы… Времени заткнуть уши просто не было. Русские определенно приближались. Они не прекращали стрелять, хотя мы поливали снарядами опушку леса и любую группу русских, которую замечали. Боеприпасы начали подходить к концу. Часы прошли или минуты? Наконец прибыли новые боеприпасы, а вместе с ними и I батальон.

Для пехоты закончить нашу работу было привычным делом. Мы не сумели бы повторить такое. Вокруг нас валялись стреляные гильзы, пустые обоймы и ящики, ключи ствола, банки смазки и ненужные маски противогазов. Смена позиции завершила нашу эффектную премьеру, и вскоре мы покинули безымянную деревню».

Но не всегда столкновения завершались так удачно. Вот что снова рассказывает обер-лейтенант фон Курбьер: «Рота была поднята по тревоге примерно в 04.00 5 июля 1941 года. 17-я (мотоциклетная) рота была внезапно атакована значительно превосходящими силами противника, когда находилась в Каменке, примерно в 12 километрах к северо-востоку от зоны безопасности. Рота не сумела удержаться. Роте был придан взвод 37-мм зениток лейтенанта Кюнцеля, который помчался полным ходом по дороге R-2 на северо-восток. По пути мы узнали, что 17-я рота выбита из Каменки. В 04.45 рота спешилась на дороге на подходах к Каменке. На место также прибыл взвод 18-й (саперной) роты и был передан под командование 6-й роты. Командир роты установил контакт с 17-й ротой и выработал план атаки. Потребовалось тяжелое вооружение 15-й роты. Командир намеревался выбить противника из Каменки и преследовать его. 6-я рота вместе с саперами собралась на пшеничном поле и низиной справа от 17-й роты. Фронт роты смотрел на северо-запад, справа находился 3-й взвод, в центре 2-й, справа саперы, а 1-й взвод позади 3-го, обеспечивая безопасность фланга. Тяжелые минометы заняли позиции, откуда могли подавить огонь противника в направлении атаки роты и на окраине Каменки, как только начнется наступление. Половина зенитного взвода обеспечивала безопасность исходного района справа и со стороны леса на севере. Противотанковый взвод оставался в распоряжении роты и находился позади зениток.

Тем временем подполковник Гарски, командир V батальона, прибыл на место боя и принял командование полковыми подразделениями, развернутыми там. В качестве подкрепления прибыли еще два взвода 18-й (саперной) роты.

Наша атака Каменки и леса позади нее началась в 05.45 при поддержке взвода тяжелых орудий 15-й роты фельдфебеля Шваппахера. Слева от 17-й роты расположился взвод штурмовых орудий лейтенанта Древеса. Противник хорошо окопался на пшеничном поле, в кустах и среди деревьев и отлично замаскировался. Русских почти невозможно было заметить, а ведь они имели легкие и тяжелые пулеметы, тяжелые минометы, легкие и средние противотанковые орудия и несколько легких пушек. Там их было никак не меньше полка.

Атакующих встретил плотный заградительный огонь. Тем не менее они рванулись вперед при поддержке тяжелого оружия. Когда русские попытались обойти атакующие роты, начав собственную атаку с фланга, 1-й взвод и отделение тяжелых пулеметов вступили в бой и отбили эту атаку с тяжелыми потерями для противника. Тем временем атака двух других взводов перешла в жестокий ближний бой. Потери росли. Лейтенант Штокман был ранен. Унтер-офицер Гутт был убит, а фельдфебель Клатт получил вторую рану. Ни один из противников не желал отступать. Противник понес тяжелые потери, и к 07.00 Каменка была отбита, мы вышли на опушку леса. В 07.45 после короткого отдыха и перегруппировки наступление возобновилось по обе стороны дороги. Едва мы прошли 100 метров, как роту встретил сильный огонь русских, залегших на земле и спрятавшихся между деревьев. Однако вскоре огонь противника прекратился. Тем временем 17-я (мотоциклетная) и 18-я (саперная) роты встретили серьезное сопротивление, которое продолжалось до 09.00. Медленное продвижение также продолжалось, было захвачено большое количество припасов, в том числе тяжелые пулеметы и легкие пушки. Было взято двое пленных, один из которых говорил по-немецки. Он объяснил, что его дивизия была вынуждена прорываться из котла возле Минска, а здесь наступал один из полков. Бой закончился вскоре после 11.00, и был установлен контакт с северной группой.

6-я рота потеряла убитыми лейтенанта Иоахима Штокмана, унтер-офицера Вильгельма Гутта и обер-ефрейтора Рейнхарда Бикеля. Рота также потеряла 11 человек ранеными, трое из них – тяжело. Обер-ефрейторы Воденик и Минненбуш позднее скончались от ран».

Впрочем, справедливости ради следует сказать, что это была мелкая неприятность, хотя немцы и назвали этот эпизод трагедией. И здесь мы сталкиваемся с интересными парадоксами. Командование Красной Армии действует крайне нераспорядительно. Вроде бы имеются все основания для спасения хотя бы части сил, однако почему-то три армии перестали существовать. Однако историки умело исправляют ошибки генералов. Например, нам рассказывают, как умело маневрирует 3-я армия, прорываясь из Волковысского котла, как она громит подвернувшиеся немецкие дивизии, вот только непонятно, почему она перестала существовать? 22 июня в нее входили 6 стрелковых, две танковые и механизированная дивизии, до 1 июля ей же была передана еще одна стрелковая дивизия. Вот только почему в приказе СВГК СССР № 270 говорится: «Командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов и член Военного совета армейский комиссар 2 ранга Бирюков с боями вывели из окружения 498 вооруженных красноармейцев и командиров частей 3-й армии и организовали выход из окружения 108-й и 64-й стрелковых дивизий»?! 500 человек из 10 дивизий… Не слишком много. При том, что ни 108-я, ни 64-я дивизии в состав армии не входили.

Сразу после замыкания котла 30 июня Гудериан прилетает в штаб Гота, чтобы обсудить совместные действия по форсированию Березины. Но в действительности все оказалось гораздо хитрее. Двое командующих втайне договорились продолжить наступление на восток, не обращая внимания на попытки штабов задержать их. Бои в Минском котле уже подходили к завершению, и руки у панцер-генералов действительно были развязаны. В общем, к 8 июля котел был ликвидирован. Немцы считали, что уничтожили 32 советские дивизии и 6 бригад, 3332 танка и 1809 орудий, взяли в плен 342 тысячи человек и уничтожили еще 200 тысяч ценой совершенно незначительных потерь: 5 тысяч убитых и 18 тысяч раненых.

Добавим, что из высшего командного состава погибли 3 комкора и 2 комдива, попали в плен 2 комкора и 6 командиров дивизий, еще один командир корпуса и 2 командира дивизий пропали без вести. По приказу Сталина остатки командования Западного фронта во главе с генералом Павловым были расстреляны.

Еще 28 июня 3-я танковая дивизия ввязалась в бои за Бобруйск на берегу Березины, в ходе которых понесла потери. Однако здесь Гудериану снова повезло. Воздушная разведка подсказала командиру 4-й танковой дивизии генералу фон Лангерману нужное направление, и 30 июня она захватила железнодорожный мост в районе деревни Свислочь в 90 километрах южнее дивизии Моделя. Этот огромный разрыв оставался неприкрытым, но советское командование не сумело им воспользоваться. В этот же самый день немецкие саперы наконец навели мосты, и мотопехота Моделя переправилась через Березину возле Бобруйска. Попытки советской авиации разрушить переправы привели к тяжелейшим потерям в бомбардировщиках, действовавших без истребительного прикрытия.

Вот как наступала 4-я танковая дивизия: «28 июня. Бензовозы, которые были подожжены русскими самолетами, горели на дороге впереди нас. Наш командный пункт несколько раз подвергался налетам авиации, но наши истребители хорошо показали себя. Они сбили бомбардировщик прямо над нами. Два человека выпрыгнули из горящей машины, но только один парашют раскрылся. Пилот шлепнулся на песок прямо рядом с центром связи. В нескольких метрах от него самолет вертикально воткнулся в землю. Пока он был в воздухе, мы видели искаженное страхом лицо и открытый в крике рот. Парашют плавно скользил к нам. Летчик пытался направить купол в другом направлении, но напрасно. Мы бросились к нему на помощь. Он приземлился без повреждений, бросил парашют и попытался удрать. Мы погнались за ним и окружили. Он выхватил пистолет и начал стрелять. Тогда мы взяли его на прицел, и он сдался. Однако лицо летчика было искажено яростью, и мы отобрали у него пистолет, опасаясь, что он застрелится. Мы немедленно отправили его к командиру бригады полковнику фон Заукену, который хорошо говорил по-русски. Однако смелый русский так и не сказал, откуда он вылетел и к какой части принадлежит. При этом он был удивлен тем, что мы с ним хорошо обращались. Мы даже помогли ему похоронить погибшего товарища.

Наши истребители весь день патрулировали над маршрутом продвижения, чтобы защитить наступающие войска от внезапных атак бомбардировщиков. Это была истребительная эскадра «Мёльдерс».

Наши бомбардировщики и пикировщики пролетали над нами. Густые клубы дыма отмечали места, где они сбросили свои бомбы. Самолеты-разведчики сбрасывали нам свои сообщения о том, где они обнаружили крупные силы врага. Толстобрюхие Ju-52 сновали туда и сюда, чтобы доставить нам боеприпасы и топливо. Наш постоянный спутник Физелер «Шторх» постоянно болтался над вершинами деревьев, чтобы помешать внезапному нападению из засады.

Над путем следования поднималась огромная пелена пыли и песка. Колонны снабжения с трудом переползали через мелкие бомбовые воронки. Медицинские автомобили старались не отставать от нас.

Если танки упрямо рвались на восток, задачей мотопехоты была защита дороги, так как русские всеми силами старались перерезать эту артерию, которая питала наши войска. Иногда происходили стычки и перестрелки. Русские останавливали движение по дороге обстрелами из орудий и противотанковых пушек.

29 июня. Наступление на Слуцк. Ночь провели в русском военном лагере. Нас снова и снова атаковали рассеянные группы русских, выбирающиеся из болот. Вдобавок нам нанесли визит миллионы комаров. С ними справиться оказалось гораздо труднее. Лицо покрывалось волдырями размером с грецкий орех, несмотря на москитные сетки. Мы едва могли открывать глаза. Вдоль дороги стояли русские орудия, противотанковые пушки, новые танки – один за другим, загнанные в придорожные канавы. Русские намеревались использовать все это на фронте, но были перехвачены нашими танковыми авангардами. Я насчитал 176 советских бронированных машин, ни одна из них не сделала ни выстрела. В 09.00 мы повернули в направлении Слуцка. Путь шел через леса и болота. Орудия всех калибров валялись в канавах рядом с мертвыми лошадьми. В воздухе плыл сладковатый запах – мертвечина, дым, бензин. Снова и снова нам приходилось поворачивать в обход, отыскивая путь и снимая мины. Многие мосты оказались взорваны. Вынужденные остановки на дороге становились заманчивой целью для русских бомбардировщиков.

30 июня. Слуцк остался позади. Это была просто куча развалин, лишь торчащие печные трубы говорили, что раньше здесь стояли дома. Гражданские сбежали, побросав на улицах свои пожитки.

Сделали небольшую остановку на пути к Бобруйску, ожидая доклада разведки. Пришло сообщение от батальона Гофмана: «Мост захвачен».

2 июля. Русские взорвали мосты через Березину в Бобруйске. Наши танки прибыли слишком поздно. После упорного боя с многократно превосходящим противником I батальон 12-го стрелкового полка, усиленный ротой 35-го танкового полка и батальоном 103-го моторизованного артполка, захватил два моста, в том числе железнодорожный, через Березину в деревне Свислочь. Он удержал мосты, пока не прибыли подкрепления, несмотря на отчаянные атаки русских. В ходе боя 500 отважных солдат уничтожили бронепоезд с современными орудиями и 3 грузовых состава, которые везли несколько тысяч солдат. В конце концов было взято 3000 пленных. Русские самолеты совершали один налет за другим. Эскадра «Мёльдерс», которая прикрывала нас в этот день, сбила над Свислочью не менее 90 самолетов.

Затем полил страшный ливень. Дороги превратились в бездонное болото. Все пути были забиты увязшими машинами. Нам следовало добраться до Свислочи любой ценой, чтобы помочь сражающимся товарищам.

Мы пробирались по лесным тропам через Новоселки по колено в какой-то дряни. Движение было слишком медленным для полковника фон Заукена. Он решил попытать счастья в одиночку и перебрался на броневик с рацией. Я должен был следовать за связистами. Как – уже другой вопрос. Но полковник требовал радиосвязи, хотя мы сидели в воде по самые оси. Проклятье! Где-то здесь должна быть дорога по берегу Березины. Толкать! Вытаскивать с помощью лебедки из трясины в ночной темени – чтобы проползти еще сотню метров. Снова утонуть в жиже – и так до бесконечности. А по радио непрерывно твердили: «Где взвод связи?» – «Двигаться как можно быстрее!» Форменное сумасшествие.

Ночь была непроглядно черной. Мы давно потеряли наших мотоциклистов. К счастью, мы все-таки не потеряли направление. Это стало ясно, когда огромное багровое зарево повисло над нашей целью – Свислочью. Его не могли скрыть даже тяжелые дождевые тучи. Мы слышали глухие раскаты артиллерийской канонады и треск пулеметных очередей. Наконец мы добрались – вот она, прибрежная дорога! Но в каком состоянии… все та же самая река грязи. А мы, дураки, рассчитывали найти брусчатку.

Я прекрасно знал ситуацию и впереди, и позади. Радиопереговоры буквально забили уши. Впереди, за рекой, были русские, всего в 80 метрах от нас. Дорогу можно было видеть и достать из любого оружия. Слава богу, было совершенно темно. Выстрелы русских были неточными. Мы были одни на этом затопленном перепаханном поле и ползли дальше с огромными интервалами без всякого освещения. Слева от нас русские патрули шастали в подлеске. Нам нужно было выбираться, причем как можно скорее, пока не рассвело.

И вот мы двинулись дальше на север прямо по картошке навстречу багровому свечению. Перед нами в небо взлетела белая сигнальная ракета, но мы были еще недостаточно близко к цели. Я тоже держал ракетницу в судорожно сжатой руке, чтобы ее не выбили мои же товарищи.

Наконец показались соломенные крыши и окопы. Мы добрались до Свислочи. Это произошло в 02.30. Кроме командира, на командном пункте никого не оказалось. Все заблудились по дороге. Рядом с командным пунктом стоял уничтоженный бронепоезд. Стрельба продолжалась. Вокруг валялись обугленные тела. Второй бронепоезд стрелял с противоположного берега. В деревне стреляли буквально со всех сторон. У нас появились убитые и раненые.

К западу от нас были окружены 25 русских дивизий. Они отчаянно сражались, пытаясь вырваться. Единственным путем были мосты через Березину у Свислочи, которые мы удерживали. По этой причине русские продолжали штурмовать маленький плацдарм всеми наличными силами. Несколько дивизий стояло против нас на восточном берегу реки. Мы постоянно высылали патрули, чтобы определить, где противник и каковы его силы.

Пролет шоссейного моста рухнул, когда по нему попытался проехать танк. Саперы лихорадочно работали под огнем русской артиллерии, чтобы отремонтировать мост к подходу танков.

Навести понтонные мосты через Березину у Свислочи было совершенно невозможно, зато появилась возможность построить такой мост в Бобруйске, сосредоточив там достаточное количество саперов.

В результате мы ночью отправились вдоль Березины обратно в Бобруйск. Теперь впереди шли танки. Мы прождали несколько часов, прежде чем мост освободился. Русские бомбили мост, и на нем постоянно возникали пробки. Кто-то словно убрал с игровой доски все наши истребители. Говорили, что они срочно потребовались у Могилева, так как там разворачивалась крупная битва на окружение. Затем мы на целую бесконечность застряли у реки Друть, где все мосты также оказались взорваны. Танки пошли вперед, они получили приказ попытаться перейти реку вброд».