За годы службы бывали в практике Анастасии Каменской разговоры и подлиннее, и потруднее, это правда. Оперативные опросы, допросы по поручению следователя, просто беседы с потенциальными свидетелями, которые, может быть, знают что-то важное, но даже не догадываются об этом, или с преступниками, которые ни за что не хотят ни в чем признаваться. В общем, опыт был. Поэтому ничего необычного для нее сейчас не происходило. Разговор топтался на месте, никуда не двигаясь и не развиваясь. Веденеев-младший закрылся полностью и наглухо, в глаза почти не смотрел, отвечал коротко, но предельно вежливо и негромко. Не возмущался, не гневался, но и на контакт не шел. И причин тому могло быть только две: сложный характер, своеобразие суждений и оценок, в результате чего принимаемые человеком решения и ход его мыслей абсолютно непонятны окружающим, либо ложь и желание ни в коем случае не сказать правду.

Настя колебалась, склоняясь то к одному объяснению, то к другому.

– Я понимаю ваше нежелание публиковать текст, который получил негативную оценку знатока литературы и филологии, – говорила она. – Но почему вы отказываетесь от экранизации? В сериале будет только история и персонажи, все слова напишут сценаристы. Вы получите деньги, в конце концов, разве они помешают? О том, что вы написали неудачный текст, никто не узнает. Что вас останавливает?

– Андрюха говорил, что в титрах будет написано «по повести» и имя автора.

– И что? Если вы не хотите признавать свое авторство, оставьте псевдоним «Андрей Кислов» или любой другой возьмите. Книгу все равно не купить, кто ее прочитает? Если к вам будут обращаться издатели – отказывайте. В конце концов, можно договориться с производителями сериала, что в титрах вообще не будут указывать литературную основу. Кино – и кино. Какие проблемы?

– Нет, Анастасия Павловна. Не уговаривайте меня, я сказал «нет». Никакой экранизации не будет.

Она меняла формулировки, искала аргументы, но каждый новый виток разговора утыкался в глухую стену. Почему-то вся ситуация казалась ей очень похожей на приснопамятный допрос в минувшую пятницу с той лишь разницей, что следователь новых подходов и аргументов не искал, долдонил одно и то же, как механический попугай, стараясь вывести ее из себя и додавить. Сходство же состояло в том, что ей снова приходилось напряженно слушать и думать, успевая переключиться с мысли на мысль в секундных паузах между словами. Как живут отец и сын Веденеевы? Какие они? Как думают? О чем мечтают? Как понять Константина, чтобы найти к нему подход?

Она пыталась извлекать информацию из всего, что на данный момент доступно.

Много книг. Настя во время то и дело возникавших пауз обводила глазами полки, выхватывая названия и имена авторов. Состав библиотеки, собранной человеком, может о многом рассказать.

Голосов Максима Викторовича и Зои совсем не слышно, сперва изредка доносились кое-какие «кухонные» звуки: что-то звякнет, чайник засвистит, но потом наступила полная тишина. Чайник со свистком… Это семидесятые-восьмидесятые, позже основная масса людей перешла на модные электрические, Настя даже рекламу помнила, ее все время крутили по телевизору. Значит, семья привыкла жить не просто экономно, а крайне экономно, Веденеевы пользуются старыми вещами, пока те еще служат, и не тратят ни одной копейки, если в этом нет острой необходимости. Судя по одежде, аккуратно поклеенным новым обоям и недавно покрашенным деревянным оконным рамам, они не бедствуют, просто ведут бюджет рационально. Скорее всего, копят на что-то. Наверное, на очередное лечение Константина или на новое жилье.

Но почему же не слышно голосов? Допустим, дверь в кухню закрыта, дверь в комнату Константина – тоже, и между помещениями расположена еще одна комната. Звукоизоляция. Дом ветхий, но постройка старая, довоенная, тогда, наверное, стены возводили более толстые, чем сейчас. Но звяканье-то доносилось… Впрочем, высокие звуки всегда слышнее. Неужели они пьют чай молча? Или разговаривают шепотом? Или хозяин закрыл двери и в кухню, и в проходную комнату? Интересно, почему? Отец трепетно относится к работе сына и привык соблюдать тишину, чтобы не мешать? Может ли быть так, что Константин в семье главный и поставил отца «на подпевки»? Но при этом уважает профессиональное мнение Максима Викторовича, которому не понравилась рукопись, и не хочет его расстраивать? Не вяжется. Расклад должен быть каким-то другим.

Идем дальше. Сын увлеченно зарабатывает на пропитание, отец взял на себя роль хозяйки в смысле быта. Готовит еду, стирает, делает уборку. Нет, совсем не получается. Чувствовал бы себя «хозяйкой» – непременно постучал бы в дверь, предложил гостье и сыну принести чаю. А он не стучал и не предлагал. Увлекся Зоей, созерцая ее красоту? Вполне возможно. Только Дзюба говорил, что отец Константина работает в двух местах на суточных сменах, отдыхает и отсыпается полностью хорошо если через день. Как-то плохо такой график сочетается с ролью «главного по быту». А если вспомнить о том, что Константина уже довольно давно интересует вопрос любви-нелюбви между родителями и детьми и лжи между близкими людьми, то становится понятно, что… что ничего не понятно.

– Со мной приехал Латыпов, продюсер из «Старджета», он твердо намерен добиться от вас уступки прав, если я скажу ему, что автор – вы.

– Латыпов? Андрюха говорил о нем. И еще о какой-то Лесе.

– Это редактор. Вы готовы встретиться с Латыповым?

– Не вижу смысла.

Константин впервые за весь разговор слегка улыбнулся и даже посмотрел Насте в глаза.

– Я не могу запретить ему позвонить в нашу дверь. И, наверное, папа ему откроет.

О как, «папа», не «отец». Ласково. Примем к сведению.

– Но ваш продюсер ничего не добьется. Пусть не тратит время попусту. Ему я тоже скажу «нет», – продолжал Веденеев.

– Но поговорить с ним вы согласитесь?

– Я вежливый человек, не привык с порога разворачивать людей, которые пришли ко мне. Если Латыпов захочет лично услышать от меня отказ, он его услышит, мне не трудно.

– То есть вы вежливый и очень упрямый?

– Ну, если вам так удобнее, то – да.

Ничего, Николай Маратович тоже не лыком шит, упрямством природа его не обделила, большим половником в миску наливала. Свою часть работы Настя выполнила, автора повести нашла, наличие препятствий к экранизации установила, а про «уговорить передать права» или «устранить то, что препятствует экранизации» в договоре с агентством ни словом не упомянуто. Вот пусть продюсер сам и уговаривает, и выясняет, откуда взялись эти препятствия, и устраняет их, это его часть. Латыпов все равно захочет лично убедиться, на слово не поверит, он же априори считает, что без его квалифицированного надзора и контроля все будет сделано плохо и неправильно.

Ей очень хотелось спросить, почему Константин так озабочен проблемой нелюбви между родителями и детьми, но она сдерживала свои порывы, вспоминая жену Стасова. Татьяна терпеть не могла подобных вопросов и ужасно злилась, когда слышала их от журналистов. «Если это действительно личное, то такие вопросы вынуждают меня говорить о том, о чем я говорить не хочу именно потому, что это личное, я по каким-то причинам не могу обсуждать это от своего имени, поэтому использую выдуманных персонажей и выдуманные ситуации. А если это не личное, то журналистам уже не интересно. Никогда нельзя спрашивать писателя о таких вещах, это глупо и неприлично», – неоднократно говорила Таня. Конечно, Каменская не журналист, а всего лишь частный детектив, да и Веденеев не маститый автор, как Татьяна, но урок Настя усвоила: таким вопросом можно человека рассердить. А этого ей совсем не надо.

– Хорошо, – она поднялась и шагнула к двери. – Спасибо, что уделили мне так много времени. Жаль, что у меня не получилось договориться с вами. Но вам еще предстоит беседа с Латыповым, возможно, Николай Маратович окажется более убедительным.

Константин тоже встал из-за стола.

– Я провожу вас.

Ага, вежливый. Ну понятно.

– Не стоит, я помню, где дверь.

Он молча двинулся к выходу из комнаты, медленно, сильно хромая, но без палки. Выйдя в маленькую прихожую, Настя убедилась, что ведущая в кухню дверь действительно закрыта. Но звукоизоляция в квартире точно плохая: едва они с Константином вышли из большой комнаты, раздался голос Максима Викторовича. Значит, шаги он услышал.

– Костик, вы закончили?

– Да, пап, я провожу, не беспокойся.

Отец возник на пороге кухни, у него за спиной возвышалась Зоя.

– Не ты проводишь, а мы проводим, – спокойно поправил Веденеев-старший.

Выражение лица Константина было странным. Безмерное удивление вдруг сменилось озабоченностью и тревогой. Почему? Понятно, он не ожидал, что гостей на самом деле было двое, уверен был, что Каменская пришла одна. Ну, удивился – и удивился, ладно. Но тревога-то откуда? Чем он вдруг так озаботился? Чего испугался? Увидел красивую женщину и забеспокоился, что отец увлечется новой знакомой, влюбится, женится? Глупость какая! Этого обычно боятся подростки, а не взрослые мужчины, когда после смерти матери прошло лет тридцать.

– Я не знал, что вы не одна, – Константин говорил по-прежнему негромко и почти без эмоций, но в его голосе проступили какие-то новые нотки не то холода, не то недоверия.

Настя дружелюбно улыбнулась.

– В нашей профессии женщины редко ездят в командировки в одиночестве, это небезопасно. С напарником все-таки надежнее.

– Вы голодны? – спросила Настя, когда они с Зоей вышли из дома на улице Панфилова.

– Нет, гостеприимный хозяин влил в меня столько чаю с сухариками, что мне даже дышать трудно. Наверное, нужно звонить нашему командиру, сказать, что мы освободились.

– Давайте сначала поговорим. Без командира.

– Конечно, – Зоя вздохнула. – Однако мне не совсем понятно, почему вы утаиваете от него информацию. Сначала не разрешили ему идти вместе с нами к Веденеевым, теперь не хотите, чтобы я при нем рассказывала. Честно признаться, меня напрягают такие игры.

– Это не игры. Это этические правила. Заказчик имеет право получать от нас полную информацию о том, что непосредственно касается предмета договора. В данном случае это авторское право на книгу и обстоятельства, препятствующие экранизации. Но ведь люди, с которыми мы разговариваем, рассказывают не только об этом, понимаете? Мы используем профессиональные навыки, чтобы вызвать к себе доверие, а когда человек тебе доверяет, он может даже ненамеренно рассказать много такого, что не предназначено для… Ну, одним словом, вы меня поняли. Ведь поняли?

Зоя кивнула и снова вздохнула.

– Мне Константин сказал, что книгу действительно написал он, – продолжила Настя, – что Кислов прилагал огромные усилия к ее опубликованию. Что сам Константин был против публикации, потому что считал книгу слабой и плохо написанной, ссылался на мнение отца – преподавателя русского языка и литературы, но Кислов не внял его доводам, сделал за свой счет тираж и привез его Веденееву в надежде, что друг обрадуется. Константин своего мнения о книге не переменил за эти годы, поэтому отказался и от экранизации. Кислов был очень расстроен, уговаривал передумать, они созванивались по этому поводу несколько раз. Ну, как-то так, если коротко. Кстати, поведение сестры Кислова теперь выглядит более понятным. У нее были ключи от квартиры брата, она являлась к нему без предупреждения, когда хотела, вполне могла слышать переговоры Андрея со «Старджетом», сначала его согласие, потом отказ, и быстро сообразила, как можно заработать. А у вас что? Максим Викторович эту информацию подтверждает? Он действительно читал повесть сына и дал резко отрицательный отзыв?

– Мы об этом почти не говорили. Вернее, говорили, но совсем мало. Знаете, Настя, мне кажется, вы были правы, когда взяли меня в эту поездку.

– Почему?

– Вы же знаете, я не люблю много рассказывать. За долгие годы я неплохо овладела искусством задавать такие вопросы, чтобы собеседник часами мог разливаться соловьем, а мне останется только вовремя кивать и приятно улыбаться. Похоже, сегодня у меня удачно получилось.

– И какой же вопрос вы задали? – с любопытством спросила Настя.

– Я всего лишь задумчиво сказала: «Хотела бы я знать, что чувствует отец, когда читает рукопись первой книги, написанной его сыном». Как ни странно, этого оказалось достаточно.