Эпилог

Когда я начал свой путь в мире смерти, устроившись в качестве стажера в морг при больнице Университетского колледжа, мне нужно было найти вторую работу. Я трудился добровольно, и, соответственно, мне не платили, поэтому вскоре мои сбережения подошли к концу. Однажды в морг пришел ритуальный агент, объявивший, что уволил помощника, пойманного на краже кольца с трупа. Я сделал шаг вперед, предложив занять его должность, и в следующий понедельник начал работать в качестве помощника ритуального агента.

Мой новый начальник, Виктор, был директором небольшой фирмы в Северном Лондоне, и здание, в котором она располагалась, словно сошло со страниц романов Чарльза Диккенса. В подвале, служившем и комнатой отдыха, и мастерской, и хранилищем гробов, в зимние месяцы все время горел камин. Компания состояла всего из трех человек. Первым был сам Виктор, мужчина средних лет, с черными волосами и в безупречном костюме с галстуком, который всегда был на нем, за исключением похорон: на подобные мероприятия он надевал другой костюм – траурный черный. Вторым был водитель Терри, мужчина тридцати с небольшим лет, с бледной кожей, который говорил с акцентом кокни и постоянно носил с собой мясные рулетики. Третьим был я.

У нас был один катафалк. По мере необходимости нанимались люди, чтобы нести гроб, и дополнительные машины. Моим первым заданием было сходить в мастерскую местного плотника и забрать два мешка опилок, которые использовались для внутренней обивки гробов. Список обязанностей мне выдали немаленький, первостепенной из них была установка «начинки» гробов: я засыпал корпус опилками, закреплял скобами по бокам шелк с оборками сверху, после чего набивал теми же опилками наволочку. Затем с помощью воска полировал до блеска дерево и прикручивал ручки: медные – для похорон, пластиковые – для кремации. Когда с этим было покончено, я использовал специальный аппарат, чтобы выгравировать имя покойного, даты рождения и смерти на табличке (опять-таки, медной – для похорон, пластиковой – для кремации). Мне нравилось подготавливать гробы в сиянии камина, в то время как Виктор или Терри потчевали меня историями о своих приключениях в похоронном бизнесе.

Вскоре у меня появились и собственные истории, связанные с перипетиями повседневной работы в похоронном бюро. Однажды по дороге в крематорий в Голдерс-Грин у нас сломался катафалк. Времени ждать помощи не было, и нам с Виктором пришлось выйти из машины и толкать ее. Холм был настолько крутой, а крематорий был так далеко, что нам пришлось привлечь самых крепких ребят из похоронной процессии. Виктор сделал им скидку.

В другой раз мы доставляли тело на похороны, проходившие на кладбище Грейт-Нотерн (сейчас оно называется кладбищем Нью-Саут-Гейта). Разразилась гроза, и проливной дождь превратил местность в непроходимое болото. Пока мы несли тело от катафалка до могилы, в то время как собравшиеся на похороны ожидали под зонтами, Терри потерял в липкой грязи ботинок, но мужественно продолжил нести гроб нетвердой походкой. Наконец мы донесли гроб до могилы, поместили его на две доски, лежавшие поверх ямы, и приготовились его опустить. В этот самый момент одна из досок треснула пополам, и несчастный Виктор со всплеском исчез вместе с гробом в могиле, залитой водой. Когда мы его достали, он напоминал Болотную тварь.

В целом, однако, за время моей работы помощником ритуального агента особых происшествий почти не было, хоть я и многое узнал. Так, я с удивлением обнаружил, что одной из наших главных обязанностей был вывоз тел из дома. Я предполагал, что этим занимался кто-то другой, а мы должны были лишь подготовить тела и провести похороны, однако вывоз тел оказался ключевой составляющей нашей работы. Мы занимались этим по два – три раза в день.

Однажды нас вызвали забрать тело старушки, которая умерла во сне в муниципальной квартире Камдена. Снаружи собралась толпа людей: ее все любили и хотели проводить в последний путь. Снова и снова я слышал, как люди выражают сожаление по поводу ее смерти; говорят, какой она была чудесной, что никогда никого не оставляла в беде, безустанно трудилась на благо общества, помогала старикам, переживающим тяжелые времена, всегда пекла пироги для церковной лотереи и ухаживала за общественными садами. Лицо покойной дамы было воплощением спокойствия и счастья, и тогда я понял, что свою жизнь она прожила достойно.

Сразу же после этого нас вызвали на Бишопс-авеню в Хампстеде. Это авеню совершенно обоснованно называли улицей миллионеров (сейчас название сменилось на «улицу миллиардеров»). Дома здесь стоят десятки миллионов фунтов, а населяют их в том числе шейхи, принцы и президенты. Нас вызвали в дом, который был размером с греко-римский дворец и в соответствующем стиле, и вслед за высоким дворецким с мрачным лицом мы поднялись по мраморной лестнице в спальню хозяина дома, минуя картины на стенах, статуи, урны и мозаики.

Покойный жил, подобно маленькой старушке, один (не считая прислуги) и скончался в своей кровати. Его лицо, однако, было осунувшимся, с глубокими морщинами, которые загибались у рта. Помимо дворецкого, которому, казалось, не терпелось уйти, присутствовали сын и дочь покойного, оба средних лет. Они были похожи на своего отца – у обоих были такие же опущенные уголки рта. Они обсуждали состояние отца, а именно то, как вскоре встретятся со своим адвокатом, чтобы организовать оглашение завещания. Спустив хрупкое тело по лестнице, мы поместили его в катафалк. Вдруг Виктор вспомнил, что забыл бумажник на прикроватном столике. Он достал его, чтобы вручить детям покойного свою визитку. Я побежал обратно наверх, чтобы забрать бумажник, но, услышав доносящиеся из спальни голоса, замешкался. Только я поднял руку, чтобы постучаться, как услышал слова его сына: «Жалкий старый ублюдок». Судя по всему, хоть покойный и преуспел с материальной точки зрения, его жизнь была не такой богатой, как у той маленькой старушки.

С такой работой невольно задумываешься, с какой вообще стати люди всю свою жизнь осознанно проводят за определенными занятиями, в особенности в погоне за деньгами. Эта мысль особенно часто приходила мне в голову, когда я работал в морге, размещая в холодильнике, например, тело восьмидесятипятилетнего бывшего дворника рядом с сорокапятилетним биржевым брокером, которые оба скончались от сердечного приступа. Богатый ты или бедный, всех нас ждет один и тот же конец, и все оказываются в одном и том же холодильнике морга. Точно так же в крематории (мы работали с крематорием Голдерс-Грин, который по иронии судьбы принадлежал табачной компании) и богатые, и бедные превращались в пепел.

Работая с Виктором и Терри, я обратил внимание, что самые «счастливые» похороны чаще всего устраивают самые бедные семьи. Было прекрасно наблюдать, как родственники искренне стараются устроить близким самые лучшие похороны, даже если из-за этого им самим придется столкнуться с финансовыми трудностями. Это были настоящие торжества жизни, и, хоть мы и видели, что семья, друзья и соседи и без того изрядно потратились, мне в руку непременно всовывали пятифунтовую банкноту, чтобы мы с коллегами помянули покойного.

Похороны богачей бывают весьма зрелищными, с дюжиной машин, усеянным цветами катафалком и гробом в стеклянной карете с четырьмя запряженными вороными конями. Но проходят все неизменно скучно – кажется, люди приходят просто для галочки. Богачи чаевых никогда не оставляли.

Я не хочу сказать, что погоня за деньгами была источником всех бед, но по своему горькому опыту знаю, что одни проводят свое крайне ограниченное время на этой земле лучше, чем другие. Слишком часто в погоне за деньгами, властью или успехом люди сломя голову несутся в ими же самими сотворенный водоворот. Поверьте мне, жизнь может оборваться, не успеете вы и глазом моргнуть. Стоит периодически останавливаться и оглядываться по сторонам, чтобы понять, куда вы направляетесь. Из-за всего стресса, с которым я столкнулся в морге Саутуарка, я устремлялся прямиком в преждевременную могилу. К счастью, мне удалось преобразить свою жизнь, и если раньше она меня пугала, то теперь я ее полюбил.

С тем же, что в жизни «лучше», боюсь, я помочь не смогу.

Сложно представить кого-либо, кто вел бы более продуктивную и приятную жизнь, чем профессор Кейт Мант. Он умер естественной смертью в своем доме, в городе Уолтон-на-Темзе, 11 октября 2000 года, в восемьдесят один год. Профессор любил людей (живых и мертвых) и каждый год приглашал студентов провести Рождество вместе с ним в его фамильном доме, где устраивал настоящее зрелище, ловко препарируя индейку, чем приводил в ужас свою горячо любимую жену Хезер. Он повстречал ее в оккупированной Германии, где преподавал в школе британской армии. У них родилось трое детей, и их брак продолжался сорок два года, вплоть до смерти Хезер в 1989 году. Уйдя на покой вскоре после моего нервного срыва, профессор продолжил читать лекции и временами участвовал в независимых комиссиях в качестве судебно-медицинского эксперта. Кроме того, он получил возможность больше времени проводить со своими орхидеями (он завоевывал призы на цветочных выставках) и за ловлей форели.

Доктор Иэн Уэст очень многое успел сделать за свою жизнь, прожитую с огромной энергией и энтузиазмом. Умер он, однако, куда более молодым, в пятьдесят семь лет, в 2001 году, к этому времени став, пожалуй, ведущим судебно-медицинским экспертом Великобритании. Кроме того, он стал следующим после профессора Манта заведующим отделением судебной патологии больницы Гая. У него было множество достижений: его избрали президентом Британской ассоциации судебной медицины, он был активным членом консультативного комитета МВД по судебной медицине. На мой взгляд, привычка Уэста брать от жизни все и сразу (много работать, пить, курить и веселиться до поздней ночи) значительно сократила его жизнь: он умер от рака легких. Доктор Уэст оставил после себя жену (его коллегу-судмедэксперта) и двоих детей от двух браков. За несколько лет до смерти он приобрел особняк в графстве Сассекс и с той же решимостью, с которой работал, взялся за восстановление огромного сада, параллельно увлекшись ружьями и охотой на диких кабанов.

Вот две выдающиеся жизни, прожитые по полной двумя крайне разными людьми, сильно отличающиеся по продолжительности. Но кто бы смог в этом случае рассудить, была ли жизнь одного из них лучше той, которую прожил другой? Если бы доктор Уэст так много не работал и не гулял, он, возможно, прожил бы дольше, но тогда он был бы другим человеком, и, как результат, не таким счастливым. Ему определенно удалось очень многое успеть всего за пятьдесят семь лет.

С другой стороны, был еще и профессор Хью Джонсон, который скончался в Центральном уголовном суде Лондона от обширного сердечного приступа в том же возрасте, что и доктор Уэст, – всего в пятьдесят семь. Он прожил свою жизнь – во всяком случае, насколько я мог об этом судить, – в состоянии постоянного бешеного возбуждения. В его биографии было полно выдающихся достижений, и он, вне всякого сомнения, был одним из величайших в стране судебно-медицинских экспертов, однако, казалось, никогда не получал особого удовольствия от процесса. Джонсон так никогда и не смирился с тем, что проиграл борьбу за пост главы отделения судебной медицины Таффи Камерону. Казалось, он вечно был злым или чем-то недовольным. Хоть вскрытие и показало, что профессор Джонсон умер от внезапного сердечного приступа из-за атеросклероза коронарной артерии, я бы предположил, что реальной причиной его смерти стал стресс, которому он себя подвергал.

Когда я задумываюсь о собственной странной маленькой жизни, то спрашиваю себя: знай я то, что знаю сейчас, что бы сделал иначе? Что бы я изменил, будь у меня такая возможность? Очевидный ответ: мне следовало уволиться из морга Саутуарка намного раньше, но задним числом говорить всегда легко. Когда ты погряз в стрессе, замешательстве и тревоге, сложно увидеть картину более широко и понять, что, как бы все ни было плохо в настоящий момент, любую ситуацию можно изменить. Пройдет совсем немного времени, и то, что вызывало такой невыносимый стресс, останется в прошлом.

Подобно профессору Манту, профессору Джонсону и доктору Уэсту, я любил патологию. Мне нравилось работать с мертвыми, и я бы снова выбрал этот путь – на этот раз, разумеется, сделав все немного иначе. Тем не менее, как бы странно это ни прозвучало, я благодарен судьбе за свой нервный срыв, ведь он научил меня останавливаться, оглядываться вокруг и проводить оценку траектории своей жизни. И это лучший совет, который я могу вам дать, – выделять время на то, чтобы в полной мере понять, куда вы движетесь. Отличный способ это сделать – набросать собственный некролог. Опишите свою жизнь вплоть до настоящего момента, а затем добавьте то, что вам хотелось бы сделать в своей жизни от настоящего момента и до того дня, когда ваше тело занесут в морг.

Мой нервный срыв еще научил меня понимать, когда подкрадывается полная усталость. Если это случается, я думаю о том времени, когда приходил в себя в Саффолке, прогуливаясь с Венди и нашим сыном под тем высоким и безмятежным небом. Затем я вспоминаю, что для меня важнее всего, и отступаю от пропасти. Этот подход, каким бы простым ни показался, принес мне тридцать два года счастливой жизни (пока что).

Наконец, как бы вас ни встревожили мои мрачные истории о жизни в морге, вы можете расслабиться. Теперь ваше тело попадет в надежные руки. Английские морги отныне размещаются в современных, хорошо освещенных зданиях, где поддерживается постоянная температура, имеются полноценные секционные, а квалифицированный и опытный персонал работает, облачившись в костюмы полной защиты. Кражи и путаница стали огромной редкостью. В 2017 году телеканал Аль-Джазира поручил мне установить, по-прежнему ли в Великобритании у трупов забирают органы. Несмотря на все усилия, я могу с радостью сообщить, что мне не удалось обнаружить ни одного факта коррупции. Мертвые наконец покоятся с миром.

Далвич

2019