10. Катастрофа в небе

На дворе было 24 июня 1985 года, и коррупционный скандал начал наконец забываться. Я наслаждался предвечерним солнцем и успокаивающими видами и звуками матча по крикету – команда графства Кент играла на своем поле – с трубкой в одной руке и холодным пивом в другой. Благодаря Пэту, моему самому верному заместителю и непримиримому борцу с хаосом, мне удалось взять небольшой, но столь необходимый отпуск. Только началась последняя серия оверов, как умиротворенную атмосферу прервал оглушительный визг моего пейджера. Поспешив достать эту проклятую штуковину из кармана, я пролил пиво и под озлобленные взгляды отправился на поиски телефона.

Ожидая вызова на место убийства, я с удивлением узнал, что мне забронировали самолет в Корк, вылетающий через два часа. Произошла крупная авиакатастрофа: рейс 182 авиакомпании Air India с тремястами семью пассажирами и двадцатью двумя членами экипажа на борту, летевший из Монреаля в Дели, пропал с радаров где-то над Ирландским морем.

Компания Kenyon была одним из главных координаторов мер реагирования на чрезвычайные ситуации в Великобритании с 1906 года, когда 1 июля Гарольда и Герберта Кеньон, сыновей Джеймса Кеньона, основателя похоронной компании JH Kenyon, вызвали на место крушения поезда на большой скорости неподалеку от железнодорожной станции Солсбери. Двадцать восемь человек тогда погибли. Многие из них были обеспеченными жителями Нью-Йорка, ехавшими в Лондон из порта Плимут. Через две с небольшим недели пятеро покойных в сопровождении Герберта Кеньона были возвращены в Нью-Йорк на пароходе Campania, принадлежавшем пароходной компании Cunard. Свою международную работу Kenyon начали в 1930 году, после того как крупнейший в мире дирижабль R101 во время своего первого межконтинентального перелета потерпел крушение над французским городом Бове, в результате чего из пятидесяти четырех высокопоставленных пассажиров и членов экипажа выжили лишь пятеро. Среди погибших был министр авиации Великобритании лорд Томсон Кардингтонский, который активно продвигал разработку этого воздушного судна. Британское правительство попросило Кеньона отправиться во Францию, чтобы вернуть на родину тела погибших англичан. С того дня они были первыми, кому звонило правительство в случае массовой гибели людей. В их кризисную группу входили люди со всей страны: бальзамировщики, судмедэксперты и санитары, каждый из которых должен быть готов вылететь в любую точку мира с уведомлением всего за два часа.

Во время перелета к месту катастрофы нас, волонтеров, попросили написать свои имена и даты рождения на вощеной бумаге и зажать ее во рту, чтобы быстро установить личности, если мы сами станем жертвами катастрофы.

В Мэрилебоне были открыты оперативные штабы взаимодействия, в то время как в Корк устремились фургоны с оборудованием. Другие члены группы по возвращению тел на родину уже отправились в Канаду и Индию, для того чтобы взаимодействовать с семьями. Когда я оказался над Ирландским морем, уже было объявлено, что выживших нет. Как и все остальные члены группы по возвращению тел на родину, я путешествовал инкогнито. При бронировании билета на самолет было указано, что я коммивояжер (в те дни пассажиры, вылетающие в Южную Ирландию, должны были заполнить форму проверки благонадежности с указанием цели визита). Кроме того, нас попросили предпринять и другие меры предосторожности, самая необычная из которых заключалась в том, чтобы написать свои имена и даты рождения на куске вощеной бумаги и зажать его во рту, чтобы наши личности можно было быстро установить в случае, если мы сами станем жертвами катастрофы.

Когда мы приближались к Корку, солнце уже было у горизонта, и море мерцало, в то время как ярко-зеленая земля отбрасывала длинные тени на запад. Ослепительно-белый маяк на острове дополнял идеальную и умиротворяющую картину. Хотя к этому моменту я уже и считал себя невосприимчивым к трупам, вид которых так будоражил других людей, начал переживать, насколько хорошо справлюсь с таким большим количеством жертв.

В аэропорту меня встретили двое полицейских, которые отвезли нас на удаленный участок взлетного поля, где садились военные вертолеты, доставлявшие тела – все упакованные в военные зеленые мешки для трупов, – которые затем грузили в военные автомобили. Видеть такое количество мешков было почти невыносимо. В загруженный день в Саутуарке я мог увидеть тел двадцать. Здесь же их были многие десятки.

По пустым улицам мы направились в гостиницу «Джурис Инн». К этому времени новости о катастрофе разлетелись по городу, и местные жители из уважения к погибшим оставались дома. Добравшись до гостиницы, я был рад наткнуться на Деза Хенли, моего хорошего друга, который также посвятил свою жизнь мертвым. Дез считался основателем группы работников морга – у него за плечами были многие годы опыта работы при чрезвычайных происшествиях. Кроме того, он был носителем необычного титула «королевский бальзамировщик»: он бальзамировал тела короля Георга VI в Сандрингемском дворце в 1952 году, королевы Марии в особняке Мальборо-хаус в 1953-м, а также сэра Уинстона Черчилля в его лондонском доме на Гайд-парк-гейт, 28 в 1965-м. Дез, высокий немногословный мужчина, был невероятно скромным, но его великие дела не остались незамеченными. Несколько лет спустя за свою работу по координации мер реагирования при чрезвычайных происшествиях ему присвоили звание офицера ордена Британской империи.

Также я наткнулся на Берни Симмса, главу подразделения одонтологии, который отвечал за опознание жертв по зубам. Было сложно не столкнуться с Берни – гигантом весом сто пятьдесят килограммов. Как-то я видел его фотографию из Таиланда, на которой он позировал рядом с огромной каменной статуей Будды. Их было не отличить. Несмотря на свои размеры, Берни был шустрым малым и работал без устали с неподдельным энтузиазмом.

Ситуация была сюрреалистичной: хотя в городе царила тишина, туристы, явно не смотревшие новости и пребывающие в праздничном настроении, вовсю веселились. Наша команда из двадцати служителей смерти ужинала в относительной тишине, пока к нам поздно вечером не присоединились старшие члены кабинета министров Ирландии, включая Берни Ахерна, будущего ирландского премьер-министра, а также Кристофера Кеньона, директора компании Kenyon – обворожительного мужчины, восхищавшего политиков рассказами о своей выдающейся карьере. Поднимал нам настроение и профессор Джон Харбинсон (которого все называли Джеком), главный судебно-медицинский эксперт Ирландской Республики. Из-за немытых седых волос он выглядел старше своих лет, но его глаза светились остроумием и интеллектом. Джек пошутил о том, что последний живой пациент у него был четверть века назад, и объяснил, что заинтересовался патологией, когда обнаружилось, что он – медицинский недотепа без малейшего интереса к больным людям.

Разбуженный вскоре после рассвета, я вывалился из кровати и увидел перед собой восхитительный восход солнца. Я восторгался им, чувствуя подступающую нервную дрожь. Работа предстояла еще та. Родные жертв на трех континентах ожидали возможности проститься со своими близкими. Нам предстояло опознать сотни погибших. Чем быстрее установим личности тел, тем лучше будет для семей жертв. Согласно моему опыту, столкнувшиеся с трагедией родственники хватаются за соломинку и сразу же впадают в отрицание. Может быть, их близкий опоздал на рейс; возможно, ее пересадили на другой самолет; вероятно, они перепутали номер рейса – может быть, он выжил. Подобная надежда тщетна, но, пока они не получат неопровержимые доказательства смерти, она может довести до безумия.

В районной больнице Корка организовали временный морг. Просторная комната отдыха пациентов была превращена в секционную, а в комнате для персонала расположился центральный пост.

Когда начали прибывать первые тела, нам установили телефонную и факсимильную связь с Торонто, Лондоном и Мумбаи. Доску объявлений расчистили для размещения фотографий жертв, которые нам должны были отправлять группы по взаимодействию с родственниками, чтобы помочь с опознанием тел.

Мне было поручено заняться приемом тел, и я переключил внимание на десятки мешков для трупов. Процесс идентификации в каком-то смысле чрезвычайно прост, но в то же время требует невероятных усилий. При чрезвычайных происшествиях просить родственников и близких опознать жертв попросту неприемлемо. Сразу же после катастрофы практически невозможно смириться с внезапной утратой, и люди неоднократно не признавали своих родных – настолько отчаянно им хотелось, чтобы они были в числе выживших. Это делает процесс опознания еще более важной задачей. По сути, чтобы удовлетворить коронера, нам необходимо для каждого тела и части тела жертвы чрезвычайного происшествия с массовой гибелью сопоставить прижизненные данные (информацию, которая была известна о погибшем до его смерти – например, полученную от друзей, коллег по работе и родственников) и посмертные данные, чтобы объяснить, почему, как мы полагаем, часть тела X принадлежит человеку Y. У полиции нет полномочий подтверждать личность – это может сделать лишь коронер на основе предоставленных ему доказательств.

До появления ДНК-экспертизы было еще более десяти лет, так что общепризнанными научными критериями подтверждения личности являлись зубные слепки и отпечатки пальцев, а личные вещи использовались для окончательного подтверждения. Кроме того, части тела, поступавшие в отдельных мешках, проверялись на физическое соответствие. Если эти части удавалось собрать воедино с достаточной точностью, чтобы показать, что они принадлежат одному человеку, то это также можно было использовать в качестве подкрепляющего доказательства.

Помимо поиска признаков, которые могли бы помочь установить личность каждой жертвы, мы также должны были обращать внимание на все, что могло бы намекнуть на обстоятельства крушения самолета. Так как расследование причины катастрофы происходило стремительно, мы решили первым делом осмотреть пилотов, чтобы понять, не было ли крушение вызвано чем-то вроде сердечного приступа или судорожного припадка, или не принимал ли кто-то из пилотов наркотические препараты.

Набрав в легкие воздуха, я принялся расстегивать молнию на одном из мешков. Я уже давно приучил себя не воспринимать содержимое таких мешков как человека. Это был лишь сосуд, оболочка, вмещавшая в себе человека при жизни. Тогда-то до меня и дошло: если меня рабочие будни и приучили к виду смерти, помогавшие мне полицейские, пожалуй, не настолько привыкли к трупам. Бросив взгляд вверх, я увидел страх на их лицах. Бедняги находились здесь лишь из-за того, что оказались в этот день на дежурстве. Несмотря на свой профессионализм и готовность выполнить любые указания, они просто не были подготовлены.

Прочистив горло, я начал разговор в надежде как-то их отвлечь и предотвратить обмороки. Рассказал о том, что воспринимаю тело как сосуд, после чего начал говорить про весь процесс, про то, что им нужно будет делать и – что более важно – для чего.

Открыв мешок, я замер в удивлении. Принадлежавшее женщине средних лет тело, завернутое в оранжевое одеяло, было нетронутым. На нем не было следов крови, но больше всего меня удивил тот факт, что она была раздетой. Я поспешил заглянуть в два других мешка. Тоже без одежды. Я побежал на поиски Джека.

– Все жертвы раздеты. Где их одежда?

Вскоре выяснилось, что группа по извлечению тел раздела жертв на корабле, прежде чем поместить их в мешки для трупов, полагая, что тем самым оказывает помощь. На самом же деле они только усложнили нам работу, ведь одежда могла бы значительно упростить процесс опознания. В карманах, к примеру, могли быть паспорта и билеты, либо какой-то отличительный предмет одежды мог помочь группе по связям с родными опознать их по семейным фотографиям.

– Уже ничего не изменить, – сказал Джек, поэтому мы просто продолжили свое дело.

Когда мы приступили к работе, я заметил, что с лиц полицейских начало сходить напряжение. Они явно настроились на совсем другие сенсорные ощущения, и отсутствие крови, а также какого-то специфического запаха смерти, думаю, пошло на пользу. Реальность была куда менее ужасной, чем они ожидали. Теперь у меня не было никаких сомнений: если полицейским удалось справиться с этим, они смогут спокойно пережить и следующие несколько дней.

Вместе мы заполнили бланки приема тел, записав каждую деталь, которую удавалось обнаружить: цвет глаз, шрамы, дефекты кожи, родимые пятна, татуировки, длину/тип волос, телосложение. На многих жертвах из Индии были всевозможные драгоценности, которые группа по извлечению тел не сняла: браслеты, кольца и ожерелья. Именно с них мы и могли начать процесс опознания тел.

Из зоны приемки тела попадали к Берни, который составлял зубную карту каждой жертвы. Большинство людей на протяжении жизни лечат зубы, и чем чаще они бывают у стоматолога, тем более уникальной может быть их карта. Даже пломбы делают по-разному, и они могут стать отличительными признаками сами по себе. Помощники Берни тщательно записали любые признаки лечения зубов, и если прижизненные стоматологические карты погибших отражали самую актуальную информацию, сопоставив их, можно было бы подтвердить личность – как правило, очень быстро и со стопроцентной точностью.

Сотрудники по взаимодействию с родственниками занимались сбором стоматологических карт пассажиров из полетного листа. Кроме этого, они обходили дома погибших и в особенно затруднительных случаях пытались снять отпечатки пальцев с предметов, которыми пользовалась жертва. Большинство людей не занесены в базу данных отпечатков пальцев, если они не были подозреваемыми или признанными виновными в преступлении, и в подобных обстоятельствах скрытые отпечатки пальцев играют для коронера важнейшую роль. Разумеется, возникают определенные проблемы этического характера, касающиеся использования официальных отпечатков пальцев, например из реестра судимостей, так как эта информация, скорее всего, будет обнародована на суде.

Пока мы разбирались с телами, группе по взаимодействию с родными предстояла деликатная задача опросить друзей и близких по поводу одежды, которая была на жертвах в день трагедии, любых отметин, шрамов и татуировок на их теле, а также личных вещей, которые могли быть у них с собой. Вся эта информация составляла прижизненные данные, и все детали вроде тех, что удалось обнаружить при вскрытии, скрупулезно записывались.

Стоит подчеркнуть, что сбор прижизненных и посмертных данных происходит одновременно, поэтому те, кто работает в морге, как правило, не знают, какую именно прижизненную информацию удается собрать, и наоборот, благодаря чему они не могут как-либо повлиять на работу друг друга, что позволяет и тем и другим сохранять беспристрастность и объективность.

Когда Берни заканчивал осмотр, тело передавалось сотрудникам, занимающимся снятием отпечатков пальцев. Четверо судмедэкспертов под руководством Джека проводили вскрытие, по завершении которого жертв отправляли на бальзамирование, после чего переносили в шатер-часовню.

Я работал на автомате, переходя от одного тела к другому. Работа шла в быстром, но постоянном темпе. После обеда я был доволен тем, как все происходит и как справляются полицейские. Размещая очередной мешок на столе, мы подтверждали свою готовность, и я расстегивал молнию. Поступил мешок полегче, и я настроился увидеть неполное тело, однако, открыв его, замер. Тело ребенка было в идеальном состоянии. Это был мальчик лет десяти. Глянув на полицейских, я увидел на их лицах шок. Глаза ребенка были распахнуты. Даже у меня перехватило дыхание. У него впереди была целая жизнь, а теперь он лежал здесь, в окружении четырех ошарашенных мужчин, изо всех сил старавшихся справиться с порученной им невыносимо тяжелой задачей. Достав тело из мешка, мы сняли с него покрывало. В отличие от всех остальных, на нем остался один предмет одежды – футболка с изображением зеленого динозавра, которой наверняка позавидовали бы все его друзья.

На следующий день мы продолжили свою работу, и все приготовления теперь казались каким-то ритуалом. На осмотр ста восьмидесяти одного извлеченного тела у нас ушло шесть дней. Каждый вечер Берни, Джек и я отправлялись в бар при гостинице, и, проводя собственное вскрытие прошедшего дня, старались настроиться на более радостные мысли, обмениваясь байками за ирландским виски.

На шестой день я почувствовал огромное удовлетворение. Я не сомневался, что мы правильно записали информацию о каждом теле и каждой его части и был уверен, что родственникам теперь непременно вернут погибших близких, чтобы проститься с ними.

Когда я проходил мимо доски для объявлений, которая теперь была заполнена фотографиями пассажиров, мое внимание привлек один снимок. На нем был изображен мальчик в футболке с ярко-зеленым динозавром. Я отнес фотографию группе по опознанию, которая сравнила его со сделанным во время вскрытия снимком.

– Это не он, – сказали мне.

– Но эта футболка? Они же явно одинаковые.

– Динозавр смотрит в другую сторону. Должно быть, это другая версия того же рисунка.

Разочарованный, я оставил их продолжать заниматься своей важной работой, и лишь недели спустя, кода рассказал об этом случае полицейскому фотографу, он объяснил мне, что, в зависимости от обработки снимка, может быть получено его зеркальное изображение, так что это определенно был тот самый ребенок.

Мы уже начали было собирать вещи перед вылетом в Лондон, как один из бальзамировщиков, столкнувшись с проблемами при попытке удалить физиологические жидкости, сделал одно неожиданное открытие. В ноге одной из жертв застрял кусок металла. Это была шрапнель.

Осколок от взрыва.

Вплоть до этого момента считалось, что катастрофа была обычным несчастным случаем. Теперь же речь зашла о массовом убийстве. Все тела пришлось осматривать повторно, и в некоторых тоже были обнаружены осколки – в тех, кто сидел ближе к бомбе, из-за которой рухнул самолет. Происшествие было классифицировано как теракт, и к нам присоединились представители Канадской королевской конной полиции и различных спецслужб Великобритании, Индии и США.

Когда работа была наконец закончена, наши заключения вместе с прижизненными данными были отправлены проверочной группе, также состоящей из полицейских и других специалистов, таких как эксперты по отпечаткам пальцев, стоматологи и криминалисты, которые независимо от работавших на месте бригад занимались сопоставлением прижизненных и посмертных данных. При обнаружении соответствия они предоставляли информацию комиссии по опознанию, а она уже изучала доказательства того, что часть тела Х принадлежит телу Y. При получении достаточного количества информации в соответствии с установленными критериями коронер официально объявлял человека мертвым, после чего открывал и закрывал расследование причин его смерти. Если коронер не был удовлетворен доказательствами на основе прижизненных или посмертных данных, полиции поручалось собрать дополнительные доказательства, чтобы повторно представить дело коронеру. В данном случае личность каждой извлеченной жертвы трагедии – даже того десятилетнего мальчика – была установлена правильно, и их тела вернули родным.

Работа в кризисной группе чрезвычайно благодарная. Никогда не знаешь, где окажешься на следующий день: можно очутиться в Японии, занимаясь последствиями авиакатастрофы, или же в Австралии после массового убийства. Вместе с тем приходится выполнять довольно мрачные обязанности, что связано с немалым стрессом и длительной разлукой с близкими. В случае крушения паромного катера Herald of Free Enterprise и взрыва Boeing 747 над Локерби членов кризисных групп вырвали с рождественских праздников. Без всякого сомнения, эти профессионалы, небезразличные невоспетые герои, заслуживают всяческих похвал, и мы должны ими гордиться, потому что им приходится иметь дело с невероятно тяжелыми зрелищами, которые навсегда врезаются в память.

В моем случае больше всего в Корке меня шокировала увиденная во время короткого перекура сцена. На прилегающей к больнице территории были возведены большие шатры-часовни, которыми заправляли монахини. Забальзамированные тела, облаченные в белый саван, выкладывали аккуратными рядами, и на груди каждой жертвы лежало по красной розе. Один из шатров был предназначен для детей: шестьдесят тел возрастом от полугода до пятнадцати лет лежали вплотную друг к другу. Как сказал мне Иэн Хилл, судебно-медицинский эксперт МВД по прозвищу Бигглз (он был бывшим подполковником авиации ВВС Великобритании): «Эта фотография должна быть напечатана в газетах, чтобы показать миру, чего удается добиться терроризмом».

Поскольку у всех нас были дети, заходить в этот шатер было чрезвычайно тяжело. Прогуливаясь под голубым летним небом с трубкой в зубах, я невольно резко остановился, увидев нескольких монахинь, заносящих в шатер двухметрового плюшевого медведя. Разумеется, они сделали это из лучших побуждений, однако для тех, кто занимался опознанием тел, это принесло больше вреда, чем пользы – мишка лишь еще больше подчеркнул невыносимость утраты этих невинных душ.