Поскольку необходимость сидеть в ожидании отпала, я воспользовалась возможностью ускользнуть. Мне хотелось попрощаться с Хрисеидой и пожелать ей доброго пути. Я чувствовала, что хорошие для нее новости несправедливо омрачало мое собственное безрадостное будущее.

Начало смеркаться. Я побежала к гавани, где корабли Агамемнона подготавливали к отплытию. Женщины небольшими группами уже собрались на берегу и смотрели, как тельцов грузят на корабли. Животные, чувствуя под копытами шаткую палубу, ревели от страха. Доски стали скользкими от их зеленоватых экскрементов. Воины, что загоняли их на палубу, распевали гимны во славу Аполлону, но я слышала нотки отчаяния в их голосах. Может, они полагали, что даже этого недостаточно?

В последний момент, когда все было готово, Хрисеиду вывели из жилища Агамемнона. На ней была простая белая накидка, без украшений, волосы заплетены в косы. Она выглядела как царица – бледная, сдержанная и внезапно повзрослевшая. Агамемнон не появлялся. Одиссей взял ее за руку и помог подняться по сходням на палубу. Хрисеида встала на корме и оглядела стан Агамемнона, затем полчища черных кораблей в гавани. Я видела, как широко раскрыты ее глаза. Сдержанная внешне, Хрисеида полна ужаса и со страхом ждет, что в любую секунду Агамемнон передумает и сон оборвется.

Мы подпрыгивали и кричали:

– Доброго пути! Счастливо!

Поначалу я думала, что Хрисеида не ответит, так она была напряжена в своем намерении сохранить спокойствие. Потом она все же вытянула руку и в неуловимом движении помахала нам.

Я огляделась вокруг и исполнилась теплого чувства – даже любви – ко всем женщинам, что пришли проводить Хрисеиду. Они не завидовали ее удаче, хотя любая из нас отдала бы правую руку за возможность вернуться домой – и чтобы было куда вернуться.

Внезапно на корме рядом с Хрисеидой появился Одиссей. Все засуетились, стали поднимать паруса, вытаскивать якорь – и корабль медленно тронулся с мелководья, взрывая ил и оставляя за собой широкую борозду. Сначала воины работали веслами под ритм барабанов, но скоро ветер наполнил паруса и понес корабль прочь, словно внял стремлениям Хрисеиды. Мы смотрели, как корабль удаляется и тает, и над нами воцарилась гнетущая тишина. Не могу говорить о других, но в тот миг я чувствовала себя как никогда обездоленной.

Когда все начали расходиться, я заметила, как некоторые из женщин поглядывают на меня краем глаза. К тому времени весть о моей участи разошлась по лагерю. Одна из них – я не особенно ее запомнила – взглянула на меня и ухмыльнулась.

– Так значит, ты теперь наполовину царица?

Сомневаюсь, что кто-нибудь завидовал моему возвышению – если можно так это назвать.

Я поплелась обратно, понурив голову и глядя, как влага сочится сквозь песок под моими стопами. Я так погрузилась в собственные мысли, что раз или два чуть не врезалась в кого-то, но затем чутье заставило меня поднять взгляд – и как раз вовремя. Меньше чем в сотне шагов от меня стоял Агамемнон, глядя на свой корабль с Хрисеидой на борту – черную точку на фоне багрового закатного неба.

Я спряталась между кораблями и стала ждать. По всему берегу мужчины входили в море, смывали масло и грязь с кожи, окунали головы в волны – и все без исключения распевали гимны во славу Аполлона. Славится Аполлон, разящий издалека, и даже боги трепещут, когда он натягивает свой серебряный лук… И бесчисленные жрецы молят Феба избавить их от поветрия. Скоро побережье обезлюдело, и линия прилива чернела от людей. На моих глазах происходило нечто поразительное: все войско вошло в море.

Некоторых воинов, слишком слабых и неспособных идти, приходилось нести к воде. Резкое погружение разгоряченного тела в холодные волны было способно убить их. Но, насколько я знаю, никто из них не умер. Я видела даже, как один воин, ослабленный болезнью, после погружения самостоятельно вышел на берег.

Звезды проглядывали на зеленоватом небе. По всему побережью загорались костры, и когда мужчины возвращались, вымокшие, с моря, им давали чаши с горячим пряным вином, и каждый, прежде чем выпить, совершал возлияние во славу Аполлона. Затем они собирались у костров, грелись и пускали по кругу кувшины крепкого вина. По приказанию Агамемнона забили коз и овец, и вскоре перед воинами выстроились блюда с жареным мясом. Но не было слышно шуток и смеха, привычных для любого пира. Пока Аполлон не принял жертву, лагерь пребывал под его проклятием, и осознание этого угнетало всех тяжелым бременем.

Из своего укрытия я видела, что Агамемнон по-прежнему стоит на берегу – одинокая, неподвижная фигура. Разве мог он вспомнить обо мне после всего этого? И не поступить ли ему по примеру остальных: напиться и постараться обо всем забыть? Я продолжала убеждать себя и в то же время понимала, что он не забудет. Хоть мне – как и многим другим – казалось непостижимым, что два самых могущественных человека в греческом войске готовы сцепиться из-за девчонки.

По возвращении в стан Ахилла я тотчас направилась в чулан и стала ждать, пока меня позовут. Ифис не появлялась. Возможно, Патрокл запретил ей показываться.

Время тянулось мучительно долго. Я складывала подол туники и снова разглаживала. Если так делает престарелая женщина – помню, моя бабка делала, – это значит, что разум ее дряхлеет. Мне было всего лишь девятнадцать, и я занималась тем же… Я заставила себя прекратить.

На столе справа от двери стоял кувшин с вином. Я знала, что никто не стал бы возражать, и потому наполнила себе чашу. Руки у меня дрожали, несколько капель пролилось на стол, и пришлось искать тряпку. Я еще вытирала пролитое вино, когда послышались голоса. В первый миг я решила, что это Агамемнон явился за мной, и почувствовала себя преданной. Я рассчитывала на проволочку, но ее не последовало. Ахилл был прав: Агамемнону не терпелось завладеть мною.

Я встала, разгладила тунику и отерла губы, хотя так и не притронулась к вину. Я не собиралась упираться, чтобы меня тащили силой, и твердила себе, что пойду, вскинув голову, и не стану оглядываться. Не покажу страха, не доставлю Агамемнону удовольствия.

Но затем Патрокл возвестил приход Нестора и его сына Антилоха. Нестор… Я тотчас решила, что это своего рода посольство мира и что Агамемнон, должно быть, смягчился, поскольку для такой миссии он избрал бы именно Нестора. Я чуть приоткрыла дверь, чтобы лучше слышать и хоть отчасти видеть происходящее.

Нестор вошел в комнату, высокий, с посеребренными сединой волосами и в богатых одеждах – и позади него, неуклюжий и робкий, его младший сын Антилох. Мальчик до того был очарован Ахиллом, что боялся дышать в его присутствии. Оба стояли в накидках: хоть ночь и была теплой, с моря тянуло сыростью. Капли крошечными бисеринками поблескивали на их плечах. Ахилл встал поприветствовать гостей. Нестор снял накидку и передал Патроклу, после чего пригладил встрепанные волосы. Ахилл предложил ему сесть, и когда Нестор устроился, я отметила, что у него начали выпадать волосы – стали видны розовые проплешины под седыми прядями. Ахилл попросил Патрокла принести вина получше.

– Не этой девчачьей мочи, – добавил он и натянуто рассмеялся.

Антилох между тем оглядывался в поисках места, чтобы сесть. Увидел кровать и двинулся к ней неловким шагом. Ему представлялось, что Ахилл наблюдает за ним, поэтому он споткнулся о ковер и едва не растянулся.

Патрокл размешивал в золотой чаше вино для Нестора. Когда все было готово, он подошел к очагу и щедро плеснул вина в огонь во славу Аполлона. Капли зашипели на железной решетке. Нестор поднял чашу и выпил. Затем смерил Ахилла долгим, суровым взглядом.

– Вижу, ты пока не собираешься грузиться на корабли?

– Он не явился за девчонкой. Пока.

Нестор улыбнулся и покачал головой.

– Ты не отплывешь. Можно назвать тебя кем угодно, но только не предателем.

– Я не вижу в этом предательства. Это не моя война.

– Но охотно в нее вступил.

– Мне было семнадцать. – Ахилл подался вперед. – Он поступил сегодня оскорбительно, и каждый понимал это, но никто не осудил его.

– Я осудил. И осуждаю теперь.

– Нет уж, теперь все псу под хвост. Ему нужна Троя, так пусть берет – но без меня. Да только мы оба знаем, что он не сможет.

Нестор помолчал мгновение. Затем произнес:

– Я привык, что меня слушают, Ахилл…

– Продолжай. Я слушаю.

– Ты не можешь позволить другим сражаться, пока сам сидишь здесь и дуешься. – Нестор вскинул руку. – Да, дуешься.

Ахилл принял это на удивление сдержанно.

– Сегодня он пренебрег всякими правилами. Я сражался за эту девушку. Войско преподнесло ее мне – он не вправе забирать ее. Для меня все кончено. Я не собираюсь рисковать жизнью – и жизнями моих воинов – ради слабого, алчного, неумелого и трусливого царя.

Я ожидала, что Нестор вступится за Агамемнона, однако он лишь улыбнулся.

– Может, оно и так – это не имеет значения. И не важно, что ты лучший, чем он, воин, храбрее его и сильнее, – речь не об этом. У него больше воинов, чем у тебя, больше кораблей и больше земель – потому он возглавляет войско, а не ты.

– Но это не дает ему права забирать у других трофеи. Это мое, он этого не заслужил.

Было сказано еще много слов – об отваге, мужестве, верности, чести, – но я уже не слушала. Для меня имело значение лишь одно короткое слово: это. Это мое, он этого не заслужил.

Когда я вновь смогла сосредоточиться на их разговоре, Нестор говорил:

– Что ж, я лишь надеюсь…

Но никто так и не узнал, на что надеялся Нестор. Из коридора послышались торопливые шаги, и через мгновение в комнату ввалился Алким. Лицо его блестело от пота.

– Там глашатаи Агамемнона.

Чаша выскользнула из моих рук, и красное вино обрызгало тунику.

– Агамемнон с ними? – спросил Ахилл.

Алким помотал головой. Я заметила, как Ахилл покосился на Нестора, и глаза его вспыхнули. Но, когда он заговорил, слова его были обращены к Патроклу:

– Узнай, готова ли она, хорошо?

Нестор выглядел растерянным.

– Я не знал, что они явятся.

Ахилл тронул его руку в знак доверия.

Глашатаи Агамемнона явились в черных с алым одеяниях, с посохами, увитыми золотыми лентами. Им надлежало встать с внушительным видом и громкими, чистыми голосами возвестить послание Агамемнона. Вместо этого старший из них шагнул вперед и упал на колени. Ахилл подскочил и помог старцу подняться.

– Не тревожься, – сказал он. – Я не собираюсь вымещать на вас злобу. В этом нет вашей вины.

Дверь в чулан отворилась. Патрокл вошел и положил руки мне на плечи, но я стряхнула их.

– Ты по-прежнему думаешь, что он взял бы меня в жены?

Тот не успел ответить – его окликнул Ахилл:

– Патрокл, она готова?

Патрокл протянул мне руку. Я повиновалась, и он провел меня в комнату. Глашатаи уже вышли. Я осмелилась взглянуть на Ахилла и, к своему изумлению, увидела слезы на его щеках. Не было ни всхлипов, ни чего-то подобного; слезы просто катились по его лицу, и он даже не счел нужным смахнуть их.

Ахилл плакал, когда меня уводили. Я не плакала. Даже теперь, спустя годы, когда все это уже не имеет значения, я по-прежнему горжусь собой.