Вернувшись в деревню, я направляюсь в кафе. Едва я распахиваю дверь, меня охватывает волна теплого воздуха. Девушка за стойкой приветливо улыбается. На вид ей не больше пятнадцати, темно-русые волосы собраны в хвост. Вытирая руки о ярко-розовый передник, она обращается ко мне:

– Чем я могу вам помочь?

– Горячий шоколад, пожалуйста, и что-нибудь поесть. – Взглянув на грифельную доску за ее спиной, я останавливаю выбор на сандвиче с курицей и майонезом.

– Присаживайтесь, а я сейчас принесу, – говорит она, указывая на пустые столики. Из посетителей кроме меня в кафе лишь две девушки: устроились у окна, на высоких стульях и посмеиваются над чем-то.

Я выбираю столик с краю.

– У вас тихо, – произношу я, оглядывая кафе. Девушка, выкладывая большую ложку измельченной курятины на ломоть хлеба, кивает:

– Так и есть. – И без промедления продолжает: – Вы тоже здесь из-за трупа?

Такая прямота шокирует меня, и я непроизвольно перевожу взгляд на посетительниц, которые уже не хихикают, но по-прежнему кажутся увлеченными разговором.

– Думаю, вы либо из полиции, либо из прессы, – предполагает девушка. – С прошлой субботы других клиентов у нас нет.

– Я ни то, ни другое, – заверяю я.

– Да? – Она вытирает руки маленьким полотенцем, выходя из-за стойки с моим сандвичем. Поставив тарелку передо мной, она медлит. – Тогда что вы здесь делаете?

– На самом деле я здесь жила. Много лет назад.

– О, здорово! Может, вы знали мою маму?

Я вопросительно склоняю голову набок.

– Эмму Фишер. Она прожила здесь всю жизнь. Раньше ее звали Эмма Грей.

– Да, я помню Эмму, – отвечаю я.

Грей была на три года старше меня, ровесница Дэнни.

– Мы живем вон там, в террасных домах, – оживляется девушка. – В доме номер два. Обязательно зайдите ее проведать.

– Но… – нерешительно начинаю я, пытаясь вспомнить об Эмме хоть что-нибудь, кроме того, что она значится в моем списке обладательниц бисерных браслетов.

Молчаливая, тихая девочка. Я никогда не знала, о чем с ней говорить. Ее родители тоже держались особняком.

– Она, как и я, жила в деревне, – говорю я, припоминая, что у Эммы были длинные светлые волосы длиною до середины спины, очень ровно, как по линейке, подстриженные.

– Дедушка с бабушкой до сих пор живут на старом месте, в доме номер восемь.

– Значит, твоя мама не уезжала с острова?

– Нет. Когда она познакомилась с папой, он перебрался сюда, и они прожили здесь несколько лет, прежде чем расстались, когда мне было пять, и отец вернулся на материк. С тех пор мы с мамой живем вдвоем. – Девушка, улыбнувшись, возвращается за стойку, чтобы приготовить мне горячий шоколад.

– А как же ты? – спрашиваю я, когда она снова подходит. – Тебе нравится жить на острове?

– Вы говорите совсем как журналистка!

– Прости.

Она качает головой:

– Все нормально. Меня это не раздражает, как многих островитян.

Она ставит передо мной большую кружку с шоколадом. Я благодарю и без паузы продолжаю:

– Что вы имеете в виду?

– Местные терпеть не могут, когда вмешиваются в их жизнь. Я не знаю, они словно все вдруг почувствовали себя виноватыми. Мама говорит, что при виде полицейского на пороге любому станет казаться, будто он что-то натворил.

Я понимающе киваю.

– Пожалуй, она права, – продолжает девушка, – хотя маму еще не слишком часто донимают. Во всяком случае, именно поэтому все теперь сидят по домам. – Она закатывает глаза. – Островитянам рекомендовано избегать общения с прессой, и поэтому они решили, что лучше будет совсем спрятаться. А вам? Вам нравилось жить на острове?

– Да, – улыбаюсь я. – Очень нравилось.

– А мне достается лучшее из обоих миров, – она сияет, – помимо острова, я провожу много времени на материке, с отцом. Папа говорит, здесь как в закрытой банке. Да и некоторые из моих друзей тоже терпеть не могут Эвергрин.

– И моя сестра не любила, – признаюсь я. – Не могла дождаться, чтобы покинуть остров навсегда.

– Поэтому вы и уехали?

Я качаю головой.

– Нет, просто отец нашел работу в Винчестере. Кстати, я Стелла.

– А я Мэг, – улыбка озаряет ее лицо. – Что касается вашего предыдущего вопроса – да, мне здесь нравится. По крайней мере, я так думаю. Когда нашли труп, тут такое началось! – продолжает Мэг, присаживаясь напротив. – Понимаете, все терялись в догадках, чьи это останки. Только об этом и говорили, и было заметно, что люди смотрели друг на друга с подозрением. Мама сказала, что я не должна никому доверять, но мне кажется, это она сгоряча. Ведь я знаю этих людей всю жизнь.

Я киваю, принимаясь за сандвич. Похоже, как ни старалась Эмма предостеречь дочь от излишней открытости, мать явно не была ею услышана. Для любого из журналистов наивная и доверчивая Мэг стала бы хорошей добычей. Подавшись поближе, Мэг шепчет:

– Люди уже начинают сплетничать, чьих рук это дело. Надеюсь, это не тот, кто все еще живет здесь.

Я невесело улыбаюсь:

– Лучшее, что вы можете сделать, – не вмешиваться.

Вместо ответа Мэг поднимает голову и смотрит на только что вошедшего посетителя. Она отодвигается на стуле и говорит, вставая:

– Непременно навестите мою маму. Ей будет приятно увидеть знакомое лицо. – Впервые за время нашего разговора я замечаю, как глаза Мэг грустнеют. – Правда, она сейчас ходит взвинченная, – тихо добавляет девушка.

– Возможно, она меня даже не помнит, – поспешно говорю я.

Мэг кивает, но повторяет, глядя на меня:

– Может, и не помнит, но не могли бы вы просто зайти на минутку?

Она смотрит с такой надеждой, что я соглашаюсь, рассудив, что вреда от этого не будет.

Центральная дорога – шире, чем все другие на острове, – идет через деревню вплотную к террасам, тянущимся двумя сплошными рядами. Всего их шестнадцать, по восемь с каждой стороны, идеально симметричных и похожих как близнецы. Это единственная часть Эвергрина, которая выглядит инородной.

Я стучу в дверь с номером два, невольно отмечая, что до сих пор жизнь Эммы не ушла дальше дома, где она выросла. Я пытаюсь представить, как она живет теперь.

За дверью мелькает тень, и я отступаю, ожидая, что мне сейчас откроют, однако никто не отвечает. Я собираюсь постучать снова, когда занавеска слева от меня дергается и за стеклом появляется женское лицо.

Я приветственно машу рукой. Эмму я узнаю сразу – бледная кожа, светлое каре с длинной, даже слишком длинной челкой, закрывающей левый глаз. Кажется, она заметно похудела. Эмма не отвечает на приветствие, но наконец опускает занавеску и открывает дверь, вопросительно глядя на меня.

– Эмма? – начинаю я, протягивая руку. – Возможно, вы меня не помните. Я жила на острове когда-то очень давно. Стелла Харви.

Эмма, не сводя с меня глаз, чуть склоняет голову набок.

– Стелла Харви, – тихо повторяет она. – Ты уехала, когда мы еще были детьми.

Я киваю и смотрю через ее плечо, гадая, пригласит ли она меня в дом.

– Я только что заходила в кафе и познакомилась там с твоей дочерью, она попросила тебя проведать. Понимаю, что визит неожиданный и сейчас, возможно, не самое подходящее время, но я обещала Мэг.

Эмма немного отходит в сторону, однако настороженность не исчезает из ее глаз.

– Я кое-кого жду, но ты можешь войти.

Я вхожу, едва ли не сразу сожалея, что не отказалась от приглашения. Эмма явно не знает, как отнестись к моему появлению, да и я тоже; однако я прохожу за ней в гостиную, где она указывает мне на кресло под окном, а сама располагается на диване напротив, обхватив колено и переплетя пальцы. Она сидит, поглядывая в окно за моей спиной, не спрашивая, зачем я приехала на остров.

– Мэг – прелестная девочка, – решаюсь я.

– Да, – Эмма слегка расслабляется. – Ей всего шестнадцать лет, но голова у нее светлая.

– Как чудесно, что ты все эти годы оставалась на острове, – продолжаю я.

– Неужели? – Эмма скептически смотрит на меня из-под длинных ресниц.

– Я всегда мечтала здесь жить.

Она продолжает странно глядеть на меня, покусывая щеки изнутри.

– Здесь уже не так хорошо, как раньше, – выговаривает она наконец.

– Согласна.

– Ох, ну конечно! – восклицает она вдруг, прижимая ладонь ко рту. – Это же вы жили в том доме на набережной! Кости… Останки, их нашли в вашем саду.

Лицо у нее становится еще бледнее, словно она вымазалась известкой.

В этот раз я не стала уточнять, что тело было обнаружено за садом, уже понимая, такую реакцию можно ожидать от любого жителя деревни. Контрастируя с бледным лицом Эммы, мои щеки отчаянно пылают.

– Никто не знает, чье это тело, – выпаливает она.

Я наклоняюсь вперед – мне кажется, что Эмме дурно.

– Тебе нехорошо?

– Что тут может быть хорошего, – с нервным смешком отвечает она, смерив меня таким взглядом, будто я задала нелепейший вопрос. – На острове нашли труп!

Я наблюдаю, как она барабанит пальцами по колену, словно нарочно пытаясь привлечь мое внимание.

– Это ужасно, – соглашаюсь я. – Не могла поверить, когда услышала об этом в новостях.

– И поэтому приехала? – перебивает Эмма. – На твоем месте я бы даже не приблизилась к этому месту!

Я молча склоняю голову, с каждым часом пребывания на острове все больше соглашаясь с этим заявлением.

– Мы обсуждали это с сестрой и не вспомнили никого, кто бы неожиданно пропал с острова. – Мне очень хочется убедить Эмму, что я на ее стороне, что меня не надо бояться. У меня есть полное право вернуться, хотя на острове с этим, похоже, не согласны. Может быть, сказать, что полиция обратилась ко мне за помощью? Может, Эмма быстрее догадается, какая связь между моими браслетами и мертвым телом? Но я ограничиваюсь тем, что добавляю: – Скоро полиция установит, чьи останки, и все успокоятся.

Я осекаюсь, когда Эмма возмущенно таращится на меня.

– Тут тебе не телевизионная постановка, – отрезает она. – Как, черт возьми, мы успокоимся, когда узнаем, чей именно труп откопали? Вопросов не станет меньше, наоборот, появятся новые.

– Прости, я всего лишь подумала…

– Ты здесь не живешь, – перебивает Эмма. – Так что не притворяйся, будто понимаешь.

Ее взгляд мечется между мной и окном.

Меня бросает в жар. Я готова крикнуть Эмме, что все отлично понимаю, но, прикусив губу, оборачиваюсь к окну, чтобы узнать, что так привлекло ее внимание. За окном никого нет, и, когда я поворачиваю голову обратно, Эмма вновь смотрит на меня.

Я глубоко вздыхаю и сдвигаюсь на край кресла. Пожалуй, пора уходить, но пока я здесь, не помешало бы кое о чем спросить.

– Кто еще из моих знакомых остался на острове?

– Вероятно, большинство из них, – произносит Эмма так тихо, что я ее едва слышу. – Немногие уезжают.

Глядя на нее, я думаю о том, что нет ничего удивительного в том, что Мэг волнуется о своей матери: Эмма явно нервничает.

– Энни Уэбб?

Эмма приподнимает бровь, а в уголках рта появляется едва заметная усмешка:

– Конечно, Энни все еще здесь.

– А близнецы Смит? – Я стараюсь поддерживать непринужденный разговор, выхватывая из памяти самые разные имена и собираясь с духом назвать единственное важное для меня.

Эмма качает головой:

– Нет. Они были немногими из тех, кто уехал, много лет назад. Зато их кузина Фрея Литтл снова торчит на острове. Она журналистка – задает вопросы, вынюхивает сенсацию.

Я понимающе киваю:

– Уже встречалась с ней.

– Ни о чем ей не рассказывай, – предупреждает Эмма. – Ей нельзя доверять.

– Мне нечего ей сказать, – говорю я, как вдруг Эмма вскакивает с дивана, устремляется к окну и стучит по стеклу костяшками пальцев. Я тотчас оглядываюсь, чтобы узнать, чье же внимание она пытается привлечь, но кто бы там ни был – этот человек уже ушел.

– Мне пора, – коротко бросает Эмма, направляясь к двери.

– Но…

– У меня срочный разговор.

Эмма распахивает дверь, и мне ничего не остается, как подняться и выйти.

– Я хотела спросить о Джилл, – решаюсь я. Эмма выходит вслед за мной, запирает дверь и быстро шагает к калитке, словно не расслышав. – Джилл живет с родителями? – повторяю я громче.

Эмма останавливается как вкопанная и медленно оборачивается. Рот ее приоткрывается, а глаза, смотрят как будто сквозь меня. От этого взгляда веет такой жутью, что я инстинктивно пячусь, чувствуя, как поднимаются волоски на руках.

Едва заметно качнув головой, она разворачивается и чуть не бегом устремляется по дорожке.

– Эмма! – окликаю я, но она не отвечает, спеша к мужчине, который ожидает ее в конце аллеи.

Они о чем-то говорят, Эмма показывает назад через свое плечо, и мужчина обращает на меня внимание. Он кажется мне смутно знакомым. Эмма продолжает говорить, бурно и нервно жестикулируя, и я вижу, как лицо ее собеседника бледнеет. Он смотрит на меня так, будто увидел призрак.