Глава 47

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июль, 2013

После поездки к Матильде я почти все свое время проводила в саду. Томми наконец-то распилил упавший кипарис на доски, починил садовую калитку и поправил забор, а потом приступил к ремонту своей мастерской. Брат обещал, что оставшиеся материалы он пустит на восстановление старой теплицы, а также на грядки для тех овощей, которые занимают больше всего места и дольше растут – для дынь, тыкв, кабачков и сладкого картофеля. Кроме них, я планировала посадить помидоры, сладкий перец, баклажаны и, конечно, сахарную кукурузу. У меня буквально руки чесались что-нибудь вырастить, во-первых, для того, чтобы быть полезной, а во-вторых, работа в огороде и в саду помогала мне заполнить пустоту, которая образовалась в моем сердце после отъезда Кло.

Кэрол-Линн иногда помогала мне, выдергивая сорную траву или удаляя засохшие листья, однако бо́льшую часть времени она проводила в одном из садовых кресел, глядя на меня с каким-то странным предвкушением на лице.

Но мне не нужно было напоминать, что второй акт пьесы вот-вот начнется.

Я, кстати, освободила Кору от ухода за мамой и взяла почти всю работу на себя. Я будила ее по утрам и помогала одеться, чтобы в девять утра мы могли позавтракать все втроем. Нам с Томми удалось даже уговорить ее показаться врачу, и тот выписал маме какие-то таблетки, которые должны были немного замедлить процесс потери памяти. Из Интернета я узнала, что это было новейшее и лучшее средство, какое только могла предложить современная медицина. Эта информация помогла мне наконец смириться с тем, что маме уже никогда не станет лучше. Теперь, припоминая свой гнев и досаду, которую я испытала, узнав о ее болезни, я буквально сгорала от стыда. Впрочем, тот же стыд поддерживал мою решимость всеми силами возместить первоначальную холодность, и я старалась сделать все, чтобы мы с матерью могли по достоинству оценить то, что у нас есть – и всегда было, хотя раньше каждая из нас неизменно оказывалась слишком занята собственными проблемами, чтобы это замечать.

В каком-то смысле мы теперь поменялись ролями: я стала матерью, а Кэрол-Линн – моим ребенком. Я считала, что подобное положение вещей стимулирует меня, дает хотя бы какую-то цель, поэтому когда окружающие начали считать, что я намерена остаться, чтобы ухаживать за матерью, я не стала их разубеждать.

Шериф Адамс лично посетил Матильду и выслушал ее рассказ, а потом сказал, что теперь он может со спокойной совестью закрыть дело. Пришли и последние отчеты из криминалистической лаборатории, из которых мы узнали, что при жизни Аделаида Уокер была пяти футов и семи дюймов ростом, что она весила около ста тридцати фунтов и что левая нога у нее была чуточку короче правой. Никаких следов, позволявших определить причину смерти, на костях обнаружено не было, но мы в этом уже не нуждались – мы и так знали, как она умерла. Впрочем, когда шериф позвонил мне, чтобы сообщить об окончании расследования, я не испытала ни удовлетворения, ни чувства завершенности. Тем не менее этот звонок подвиг меня приобрести в ближайшем питомнике саженец кипариса, который я и привезла домой в багажнике своего «Ягуара».

Я звонила Кло почти каждый день и каждый раз оставляла голосовые сообщения. Со временем я настолько наловчилась отделять важные новости от второстепенных, что успевала уложиться в те две минуты, которые отводились на каждое сообщение, так что перезванивать, чтобы что-то добавить, мне почти не приходилось. Мои сообщения представляли собой что-то вроде коротких путевых заметок, в которых я рассказывала Кло, как поживают растения на ее грядке и что поделывает Снежок (не умолчав о том, как я плакала, когда пришлось делать ему положенные прививки, и как смешно он выглядел, когда после стерилизации я привезла его домой в защитном воротничке). Заодно я сообщила девочке, что никакого микрочипа у пса нет и что на расклеенные мною объявления никто не откликнулся. Еще я рассказывала ей о Кэрол-Линн и о том, как она время от времени припоминает разные вещи из прошлого. Так, однажды мама ни с того ни с сего вспомнила, что в детстве москиты всегда кусали меня, а Томми облетали стороной, и что когда мне было четыре года, я нарядилась на Хэллоуин в костюм Дороти из «Волшебника страны Оз» и отправилась по соседям выпрашивать угощение.

Я не знала, прослушала ли Кло хотя бы одно из моих сообщений, но продолжала звонить и… надеяться. Правда, согласно судебному запрету, даже звонить мне не полагалось, но про себя я давно решила, что если Марк потащит меня в суд, я обязательно расскажу, как он оставил дочь со мной почти на месяц, а сам укатил в свадебное путешествие. Интересно, что тогда скажет судья?..

Снежок повсюду ходил за мной, и я была рада, что он составляет мне компанию. Теперь, когда я сама ухаживала за мамой, Кора приходила к нам всего на два часа в день, а Томми либо работал в мастерской, либо проводил время с Кэрри Холмс и ее детьми. В подвесных горшках на веранде пышно цвели яркие цветы – мысленно попросив прощения у Бутси, я купила рассаду в оранжерее, а себе поклялась, что на будущий год непременно посажу свои собственные растения. Кроме того, я собиралась заняться ремонтом дома, который со времени смерти Бутси успел обветшать. Стены нуждались в покраске, причем краска обязательно должна была быть желтой; иным я наш дом просто не представляла. Необходимо было также поправить и прочистить сточные желоба и трубы, заменить несколько подоконников и починить крышу, которая протекла аккурат над спальней Кло. В глубине души я была рада, что у меня нашлось столько дел и что мои дни до краев заполнены хлопотами и суетой. Остановиться и снова впасть в безделье мне было страшно, потому что тогда я бы снова начала думать о Кло и переживать, что ее нет рядом.

Каждый вечер Снежок выходил на переднюю веранду и лежал там до наступления темноты, неотрывно глядя на подъездную аллею. Он как будто ждал, что Кло вот-вот вернется, и какое-то время спустя я тоже стала сидеть с ним, оставляя маму перед телевизором, настроенным на одно из вечерних шоу, которые, похоже, нравились ей больше, чем новости или художественные фильмы. Правда, я старалась смотреть куда угодно, но только не на дорогу, однако стоило мне хоть на время утратить над собой контроль, и мои глаза сами поворачивались в ту сторону, ища в сгущающихся вечерних сумерках хрупкую фигурку двенадцатилетней девочки в черных джинсах и с огромным чемоданом.

Вечером в последние выходные июля мы со Снежком по обыкновению сидели на веранде, безнадежно ожидая чуда. Солнце давно зашло, и я поднялась, чтобы идти в дом, как вдруг услышала шум автомобильного мотора. Снежок тоже насторожился и приподнял голову, которая до этого спокойно лежала на его передних лапах. Я знала, что это не мог быть Томми – как раз сегодня он повез Кэрри и ее детей в Мемфис на бейсбольный турнир Младшей лиги, но и в возвращение Кло я тоже не верила. Тем не менее я машинально спустилась с крыльца и опомнилась только на кольцевой дорожке. Крепко взяв Снежка за ошейник, чтобы он, чего доброго, не бросился под колеса, я напряженно вглядывалась в темноту, где показался свет фар. Еще несколько секунд напряженного ожидания – и я узнала белый «Форд» Триппа.

– Ты изменила номер телефона или утопила мобильник в болоте? – Это было первое, что спросил Трипп, выбираясь из своего пикапа.

– Ни то ни другое, – ответила я, стараясь скрыть разочарование. – А что?

– А то, что я звонил тебе, наверное, раз двадцать, но ты мне так и не перезвонила.

Я пожала плечами:

– Ты же не оставил мне никакого сообщения.

Не отвечая, Трипп подошел ко мне и почесал Снежка за ушами.

– Не оставил! – повторила я.

– Я знаю. Только я не думал, что мне обязательно нужно оставить тебе сообщение с просьбой перезвонить. Неужели так трудно догадаться перезвонить человеку, который звонил тебе два десятка раз?

И, не дожидаясь моего приглашения, Трипп уселся в качалку.

– Как поживаешь, Вив?

Я вернулась в свое кресло, а Снежок, обнюхав колени Триппа, устроился на полу у его ног.

– Отлично.

Он слегка приподнял бровь.

– Говорю же тебе: все в порядке!

– Да я и не сомневаюсь.

Я вздохнула. У меня не было решительно никакого желания поддерживать разговор, который мог завести довольно далеко и коснуться вещей, которые я не хотела обсуждать. Ни с Триппом, ни с кем-либо еще. Да и кому, скажите на милость, могут быть интересны мои решения и полумеры, с помощью которых я обретала покой, когда особенно остро чувствовала отсутствие Кло или когда мама, выходя на улицу, забывала надеть туфли.

– Мне понравилась твоя последняя статья в газете, – заметил Трипп самым светским тоном. – Да-да, та самая, в которой рассказывалось об исполнителе блюза Роберте Джонсоне… Сейчас его мало кто помнит. Приятно было узнать, что в нашей библиотеке – когда она откроется, конечно, – найдется о нем пара биографических книжек.

– Между прочим, – сказала я, – моя работа в том и состоит, чтобы информировать читателей о книгах, которые они могут найти в новой библиотеке. Кстати, главный редактор говорит, что моя колонка пользуется популярностью и он подумывает о том, чтобы сделать ее постоянной. И это хорошо, потому что чем больше я работаю на разборке архивов, тем больше интересных вещей мне попадается.

Трипп ухмыльнулся.

– Вообще-то, это был комплимент.

Я растерянно заморгала и уставилась на него, пытаясь припомнить, что из сказанного им могло бы сойти за комплимент, но потом прикусила губу. Я и впрямь забыла, какие бывают комплименты.

– Спасибо, – выдохнула я устало. – Но если… если это все, что ты хотел сказать, то мог бы просто позвонить по телефону…

– Я и звонил, да только ты не отвечала, – почти обрадовался он. – И это возвращает нас к тому, с чего я начал наш разговор… Честно говоря, сгоряча я решил, что ты меня избегаешь, но потом я спросил себя: а с чего бы тебе меня избегать? А поскольку я знаю тебя достаточно хорошо, ответа я так и не нашел… Ну разве что тебе очень не хочется отвечать на вопросы, которые, как тебе кажется, я могу задать. Насколько я помню, между нами и раньше происходили… происходило нечто подобное.

Я попыталась подняться, но он удержал меня мягким движением руки.

– Не бойся, я не стану тебя ни о чем расспрашивать. На самом деле я приехал, чтобы отдать тебе вот это. Я ее почистил, так что можешь надеть прямо сейчас… – С этими словами он достал из кармана толстую часовую цепочку, на которой висело маленькое золотое кольцо.

– Я подумал, что ты рано или поздно захочешь получить эту штуку обратно. Она принадлежала твоей прабабке, так что это в некотором роде твое наследство. Тем более что теперь у тебя есть вторая половинка кольца.

Я удивленно взглянула на него, и Трипп кивнул.

– Да, на днях я ездил навестить Матильду. Теперь я жалею, что меня не было с тобой, когда она все тебе рассказала. Я знал, что история будет грустная, но не подозревал, что настолько…

Я протянула руку, и кольцо с сердечком легко коснулось моей ладони. Рядом маленькой кучкой улеглась цепочка.

– Спасибо. – Я закинула руки за голову и расстегнула другую цепочку – ту, на которой носила вторую половинку кольца. Под пристальным взглядом Триппа я сложила половинки вместе, так что теперь мы могли прочитать всю надпись целиком.

«Я буду любить тебя вечно».

Трипп тихонько вздохнул, а я надела обе половинки кольца на часовую цепочку и повесила себе на шею. Теперь кольцо было целым; оно удобно легло на грудь, словно так было всегда.

Трипп завозился в качалке, словно устраиваясь надолго, и я вопросительно посмотрела на него.

– У тебя, кажется, еще не все?

Он кивнул.

– Мне звонила некая Джессика из Похоронного агентства Батлера. Она сказала, что будет заниматься организацией похорон, и просила, чтобы криминалистическая лаборатория направила останки непосредственно ей. Вообще-то, ты могла просто позвонить мне. Я бы давно все сделал.

– Наверное, могла, просто… Просто я была занята.

Трипп принялся молча раскачиваться в кресле.

– Но я действительно была занята! – повторила я, презирая себя за то, что в моем голосе звучат виноватые нотки. – Я оплатила курс обучения в профессиональном колледже. Быть может, через пару лет из меня выйдет ландшафтный дизайнер или что-то в этом роде. Должна же я чем-то заниматься, пока я ухаживаю за мамой?!

Я замолчала. Трипп тоже не произносил ни слова. Довольно долгое время мы словно испытывали терпение друг друга, но если Трипп казался спокойным, то я вцепилась в подлокотники своего кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Было совершенно тихо, только чуть поскрипывала под Триппом старая качалка да звенели цикады, выводя свою монотонную колыбельную. Наконец он сказал:

– Ты разговаривала с Кло?

Вместо того чтобы ответить, я встала, причем постаралась проделать это как можно решительнее и целеустремленнее.

– Мне пора. Спасибо, что заглянул.

Трипп тоже поднялся.

– Хотел бы я знать, когда ты прекратишь спасаться бегством каждый раз, когда тебе становится неловко или неудобно?.. – проговорил он, беря меня за руку.

– Никуда я не бегу! Ты же видишь – я здесь!

– Вижу. И я очень рад, что ты остаешься ухаживать за мамой… и что ты с ней помирилась. Бог свидетель, вы обе этого заслуживаете! Еще я рад, что ты возишься в саду и учишься в колледже. Все это просто замечательно, но… Скажи, ты счастлива?

На этот вопрос у меня не было ответа. На некоторое время мы даже поменялись ролями: теперь я молчала, а Трипп напряженно ждал, что́ я отвечу.

– Помнишь, что я однажды тебе сказал?

– Трипп, не надо!..

– Ты можешь обойти всю землю, но так и не найти того, что ищешь, пока не поймешь, что же именно ты ищешь.

Я вырвалась и сделала шаг к двери. Как ни странно, Снежок со мной не пошел – он так и остался лежать у ног Триппа, словно решил перейти на его сторону. К этому я была совершенно не готова. Еще одной такой потери я бы не вынесла.

– Томми дал мне прочесть дневник твоей матери. Он сказал, что это поможет мне лучше тебя понять.

Я нахмурилась, мысленно пообещав себе при первом же удобном случае поговорить с братом по-родственному. А Трипп, который, похоже, совершенно не чувствовал себя виноватым, продолжал как ни в чем не бывало:

– Дневник и то, что́ я узнал о вашей семейке с тех пор, как под деревом обнаружилась могила Аделаиды Уокер, позволили мне сделать однозначный вывод: вы все, и ты в частности, принадлежите к той редкой породе людей, которые никогда не бросают начатое дело и не пасуют перед трудностями. Да, частенько эти люди совершают ошибки – много ошибок, – но они всегда возвращаются к тому, что они недоделали, и доводят дело до конца. Возьми, к примеру, свою мать, Вив… Сколько раз она обещала себе завязать с наркотиками? У нее не получалось, но она делала одну попытку за другой и наконец добилась своего. А Бутси?.. Она потерпела жесточайшее поражение и вынуждена была уехать на долгих шесть лет, но ради дочери она нашла силы вернуться. Лично я считаю: то, что эти две женщины уезжали отсюда – иногда по многу раз, – вовсе не главное. Главное – та внутренняя борьба, которая позволила им вернуться. И ты такая же, Вив. Такая же, как весь твой род.

Я вспомнила, что Матильда говорила мне почти то же самое, и даже подумала, что Трипп просто повторяет ее слова, но потом мне пришло в голову, что, быть может, это просто я слишком тупая, поэтому очевидное для других до меня так и не дошло.

Трипп поднялся и, держась за перила, спустился с крыльца. Снежок последовал за ним, на ходу заглядывая ему в глаза, и на мгновение мне даже показалось, что пес хочет уйти с Триппом. На всякий случай я схватила Снежка за ошейник, но пес, к счастью, вырываться не стал.

– Позвони, если я вдруг тебе понадоблюсь; номер у тебя есть. Я больше тебе звонить не буду. Ты должна сама понять, чего ты хочешь, потому что ни один человек на свете не может этого тебе сказать.

Я смотрела ему вслед, пока задние огни «Форда» не растаяли в густых южных сумерках. У меня было такое ощущение, что я стою на веранде уже целую жизнь и только и делаю, что смотрю вслед людям, которые один за другим исчезают из моей жизни.

Легкое прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть. Обернувшись, я увидела маму, которая смотрела на легкое облачко пыли, поднятое колесами Триппова пикапа.

– Я скучаю по ней… – негромко проговорила она, и я кивнула. Ах, Кло, где она сейчас? Как она?..

– Я тоже.

– Она вернется?

Я покачала головой.

– Вряд ли.

– Почему?

Я попыталась придумать что-то максимально близкое к правде.

– Потому что она сейчас очень далеко.

– Тогда почему ты за ней не съездишь?

Я посмотрела матери в глаза, готовясь оспорить, опровергнуть ее слишком прямолинейную логику. Я собиралась сказать, что это нелегко, что тут есть проблемы и обстоятельства, но слова Триппа продолжали звучать у меня в ушах, и я… так и не смогла открыть рот. Он был прав, когда говорил о моих предках – о женщинах с фамилией Уокер и о том, что они передали мне. Он был прав, когда говорил о счастье. И вдруг мне показалось, что чуть приоткрытое окно, в которое проникал лишь тонкий лучик солнечного света, распахнулось во всю ширь, и в тот же миг мир вокруг меня осветился, засверкал новыми красками и… возможностями.

Я снова посмотрела на маму и впервые увидела в ней ту юную девушку, какой она когда-то была, женщину, которая терпела поражение за поражением, но не сдавалась. Я увидела перед собой мать, которая слишком долго ждала, пока ее собственная дочь перестанет гоняться за призраками и вернется домой.

Качнувшись вперед, я крепко обняла ее.

– Спасибо, мама. Огромное тебе спасибо!

– На здоровье, Вив. – Она слегка отстранилась и заглянула мне в глаза. – А… за что?

– За то, что ты многому меня научила. В том числе и таким вещам, понимать которые я начала только сейчас.

Она погладила меня по щеке, и мне показалось, что в это мгновение мама наконец-то меня узнала, вспомнила, кто я такая. Во всяком случае, она снова погладила меня по лицу и улыбнулась своей настоящей улыбкой – той самой, которую я помнила столько лет.

– Я люблю тебя, Вив.

– Я тоже люблю тебя, мама.

Она кивнула, а уже в следующую секунду узнавание исчезло из ее глаз, осталась только улыбка. Мне, впрочем, было достаточно и того, что я уже видела, поэтому я взяла ее за руку и повела в дом – в чудно́й и старый желтый дом, который всегда был и остался нашим.

* * *

Август, 2013

Отдуваясь на каждом шагу, я кое-как дотащилась до парадной двери Триппа. В одной руке у меня был увесистый цветочный горшок с декоративными подсолнухами, а в другой – пирог с арахисовой пастой. Пока я соображала, чем мне нажать на дверной звонок – лбом или локтем, дверь отворилась, и я увидела самого Триппа. Волосы у него были мокрыми после душа, а из одежды на нем было только какое-то полотенце, завязанное вокруг талии довольно ненадежным на вид узлом. Разумеется, я попыталась отвести взгляд, но мои глаза как будто обладали собственной волей. Во всяком случае, приказам, которые посылал им мой донельзя добропорядочный мозг, они не подчинялись.

– Извини, что не вовремя, – проговорила я. – В принципе, я могу зайти и позже, дай только я поставлю цветы и пирог на крыльцо, а то они слишком тяжелые…

Но Трипп уже взял горшок с подсолнухами у меня из рук и, повернувшись ко мне своей мускулистой спиной и узкими бедрами, первым вошел в прихожую. Там он поставил горшок на тумбочку, где я увидела фотографию самого́ Триппа в мундире нашего школьного оркестра и с трубой в руках.

– Почему не вовремя? – сказал он. – Я всего лишь принимал душ, вот и все: никаких особых планов на сегодняшнее утро у меня не было. Просто когда я услышал, как ты тормозишь на моей подъездной дорожке, и увидел тебя в окно, я решил, что где-то, наверное, пожар. К тому же я уже давно ничего о тебе не слышал, так что…

Кажется, я слегка покраснела.

– Извини, что вытащила тебя из душа. Никакого пожара нет, и вообще, это не так срочно… Обещаю, что не отниму у тебя много времени. Я просто хотела принести тебе эти умилостивительные дары и… и предложение мира.

Трипп взял у меня из рук завернутый в бумагу пирог и принюхался. Брови его комично поползли вверх.

– Это именно то, что я думаю?

– Да, пирог с арахисовой пастой. Я испекла его по рецепту Бутси. В последнее время я изготовила их несколько десятков, и, кажется, у меня наконец стало что-то получаться. Впору, пожалуй, открывать торговлю – глядишь, и заработаю что-то на черный день, к тому же в холодильнике освободится уйма места. А еще я подумываю о том, чтобы продавать свои услуги ландшафтного архитектора – неофициально, естественно, потому что диплома у меня пока нет. – Я бросила взгляд через плечо, на заросший сорняками газон и живую изгородь, которую в последний раз стригли, наверное, лет пять назад. – И ты, кстати, мог бы стать моим первым клиентом, – добавила я.

Я ждала, что Трипп спросит, зачем мне нужны деньги, но он не спросил, и я лишилась возможности картинно закатить глаза. Кроме того, Трипп – в одном лишь полотенце и с моим пирогом в руках – был слишком хорош собой, чтобы продолжать разговор в подобном несерьезном ключе.

– Вот что, – сказала я. – Я хотела, чтобы ты знал: я лечу в Калифорнию, чтобы поговорить с Марком. На мои звонки он не отвечает, поэтому мне пришлось записаться к нему на консультацию. Я воспользовалась именем твоей сестры – надеюсь, Клер не будет возражать?.. – Я выдавила из себя улыбку. – Конечно, Марк может меня просто вышвырнуть, но я надеюсь – он настолько удивится, что сделает это не сразу, и я успею высказать ему свои предложения. Собственно, предложение у меня пока только одно: я отказываюсь от алиментов, а он оформляет совместную опеку над Кло. Если Марк не согласится, придется придумать что-то другое, но… Я абсолютно уверена, что за последний месяц Кло сделала его жизнь совершенно невыносимой, а если прибавить к этому состояние Тиффани… Откровенно говоря, она не произвела на меня впечатление человека, способного спокойно отнестись к тому, что́ беременность способна сделать с женским телом, так что я думаю – у них там каждый день дым коромыслом. По идее, этого должно хватить, чтобы Марк оказался склонен к переговорам… А если он заупрямится, что ж – тогда я навещу саму Тиффани. У меня найдется что́ ей рассказать!..

Трипп сдержанно улыбнулся.

– Подожди секундочку, я положу эту штуку в холодильник, и мы продолжим разговор.

Я хотела сказать, чтобы он заодно надел штаны, но Трипп уже исчез в кухне.

Когда я вошла, он как раз закрывал дверцу холодильника.

– Хочешь кофе?

– Конечно, хочу, но только маленькую чашечку. Или даже половинку. Я пытаюсь сократить потребление кофе хотя бы до пяти чашек в день.

Трипп удивленно хмыкнул, но ничего не сказал. Повернувшись к буфету, он достал оттуда две небольших, на удивление изящных чашки.

– Такие пойдут?

Я кивнула.

– Мои переговоры с Марком в любом случае будут непростыми, – пояснила я, – и я должна быть в хорошей форме, чтобы ему было сложнее со мной справиться. Если я буду постоянно накачивать себя кофе, надолго меня не хватит. Наверняка он станет тянуть время… но как раз время-то у меня есть. Кроме того, когда я думаю, что не сижу сиднем, а что-то делаю, это придает мне бодрости. Каждое утро именно необходимость действовать помогает мне встать с постели и…

Я болтала без остановки, и все оттого, что никогда не оказывалась в чужой кухне, один на один с посторонним мужчиной, на котором вместо нормальной одежды было лишь короткое банное полотенце на чреслах. Было в этом что-то такое, отчего мой язык разгонялся все быстрее и никак не мог остановиться.

– …Да, кстати, я распорядилась, чтобы останки Аделаиды кремировали. Я не стану торопиться с похоронами, пока не приедет Кло. Мне кажется, ей хотелось бы присутствовать на поминальной службе… – Тут я все-таки замолчала: мне пришло в голову, что на самом деле я не представляю, чего может хотеть Кло. Особенно теперь… Я по-прежнему регулярно оставляла сообщения на ее «голосовой почте», хотя и была уверена, что она так и не прослушала ни одного из них. Мне Кло ни разу не перезвонила. Порой мне даже казалось, что, добиваясь опеки над девочкой, я веду себя довольно глупо и эгоистично – главным образом потому, что я понятия не имею, хочет ли этого сама Кло. Каждый раз, когда меня посещали подобного рода сомнения, мне приходилось напоминать себе слова Марка, который сказал, что единственный ребенок, которого он по-настоящему хотел в жизни, – это его ребенок от Тиффани. Одного этого было достаточно, чтобы мне еще сильнее хотелось забрать Кло к себе. Если бы это удалось, мы втроем (вместе с моей мамой) могли бы работать в саду, где не прекращается череда рождений и где плодородная земля снова и снова воспроизводит жизнь. Именно там, среди семян, ростков и побегов, наши израненные души могли бы обрести покой и исцеление.

Трипп тем временем налил в чашки кофе. Он так и не проронил ни слова, и я невольно задалась вопросом, со всеми ли он бывает столь молчалив или эту тактику, заставляющую собеседника выбалтывать все, что только есть на душе, Трипп приберегает исключительно для меня.

– Томми сказал, что если я хочу пойти официальным путем и нанять хорошего адвоката, мне придется взять ссуду под залог фермы, – продолжал тараторить мой язык. – Если бы речь шла только обо мне, то я бы сделала это не задумываясь, но я не могу поступить так с Томми. И с мамой… Так что придется вместо этого шевелить извилинами.

Трипп только кивнул, продолжая исподтишка за мной наблюдать. Внезапно он сказал:

– Мне нравится твоя прическа. Тебе очень идет.

Не спрашивая меня, он положил в кофе один кубик рафинада и высыпал два пакетика сухих сливок, словно знал, что обычно я пью кофе именно так.

Я машинально прикоснулась ладонью к затылку.

– Это мама мне заплела сегодня утром. Она умеет заплетать «французскую косу» лучше любого парикмахера, к тому же ей это, похоже, нравится. Все-таки удивительно: она столько всего позабыла, а это – помнит…

Трипп поставил кофе передо мной.

– То есть ты приехала, чтобы сказать, что я был прав?

– Вот уж нет!

– Тогда зачем пирог? Цветы?.. – Он отпил кофе и вопросительно приподнял бровь.

– Я… я просто хотела тебя поблагодарить… Ну за то, что ты не оставил меня одну… И что был внимателен ко мне, даже когда я не совсем этого заслуживала.

– Это, конечно, правильно. – Трипп прислонился к буфету. – Я имею в виду твои слова насчет того, что ты не всегда заслуживала доброго отношения. Но ведь я был прав, верно?..

Держа кружку обеими руками, я поднялась и, подойдя к широкому эркеру, стала смотреть на просторный задний двор.

– Ты мог бы построить здесь бассейн, – сказала я. – Или поставить чу́дную летнюю кухню с печью для барбекю. Я могла бы помочь тебе все распланировать…

Легкий поцелуй прямо в «французскую косу» на затылке застал меня врасплох.

– Помоги, я не возражаю.

По всему моему телу разлилась горячая волна, заставившая меня вздрогнуть.

– Я не заслуживаю не только твоего доброго отношения. Я не заслуживаю тебя… – произнесла я тихо, и это были первые честные слова, которые я сказала ему за очень, очень долгое время.

На это Трипп должен был отреагировать, но он, конечно же, промолчал.

– Наверное, говорить подобные вещи глупо, – поспешно добавила я. – В конце концов, ты мне вовсе не принадлежишь – как и я тебе. Просто я подумала… то есть я надеялась, что мы могли бы попробовать начать все сначала. Не с детсадовских времен, конечно, но… Если бы ты, к примеру, дал мне возможность показать тебе, как много ты для меня значишь, я бы…

Трипп протянул руку поверх моего плеча и забрал у меня кружку с наполовину остывшим кофе. Я услышала, как он поставил кружку на кухонный столик.

– Все-таки ты отличная девчонка, Вив. Всегда это говорил!

Я повернулась к нему – и только тогда осознала, насколько близко ко мне он стоит.

– Знаешь, Трипп, я всегда считала, что «отличная девчонка» – довольно сомнительный комплимент, но в том, как ты это говоришь, есть что-то такое, что я готова пересмотреть свое…

Его поцелуй заставил меня забыть о том, что́ именно я собиралась «пересмотреть». И обо всем остальном тоже. Я позабыла все причины, отбросила все резоны, которые на протяжении многих лет мешали мне признаться себе в своих чувствах к человеку, который стоял передо мной в одном лишь полотенце и который обнимал меня нежно и горячо.

Теперь я точно знала, что вернулась домой, и мне казалось невероятным, как еще недавно я могла считать, будто в других местах мне может быть лучше.

* * *

Октябрь, 2013

Я завернула в пищевую пленку последний пирог с арахисовой пастой и аккуратно уложила в кузов моего новенького внедорожника, где уже стояло несколько картонных коробок с такими же пирогами. Цепочка с двумя маленькими золотыми кольцами висела у меня на груди, скрытая высоким воротом бумажного свитера. В Калифорнию я ездила уже три раза, и каждый раз надевала цепочку как талисман, как напоминание о том, зачем на самом деле я туда еду. Я твердо верила, что любовь матери к своему ребенку нерасторжима, что ее ничем нельзя победить, поэтому, когда Марк в очередной раз говорил мне «нет», я не чувствовала себя побежденной.

И, кажется, мое упорство начинало приносить плоды. Когда я в последний раз побывала в Лос-Анджелесе, мне показалось, что Марк настроен уже не столь решительно, как раньше. Почему – я точно не знала, но догадывалась, что мои подозрения относительно поведения Кло оказались верными: похоже, девочка «давала отцу прикурить» по полной программе. Мне, правда, не удалось поговорить об этом с Тиффани, которая страдала от таких сильных приступов утренней тошноты, что некоторое время назад ее даже положили в больницу, но потом снова вернули домой, порекомендовав постельный режим, однако я не сомневалась, что она подтвердила бы мои догадки. Нет, я, конечно, не желала зла ни Тиффани, ни ее будущему ребенку, и все же какая-то (быть может, не самая лучшая) часть меня надеялась, что Кло и дальше будет включать свои диски с записями Мэрилина Мэнсона на полную громкость.

Само́й Кло я о своих визитах в Калифорнию не сообщала. Да, я сражалась за нее, но, по моему глубокому убеждению, эта битва относилась к миру взрослых, и ей не следовало знать о ней больше, чем необходимо. Едва ли не больше всего я боялась, что если мне в конце концов удастся одержать победу, девочка может подумать, будто это произошло потому, что отец сам от нее отказался.

На веранде показался Томми, который держал в руках низкий и широкий ящик с рассадой подсолнухов. Он все-таки восстановил бабушкину теплицу, и я решила, что первыми цветами, которые я там высажу, должны стать ее любимые подсолнухи. Еще летом я посадила несколько штук вдоль забора сада, и сейчас крупные желтые цветки, похожие на улыбающиеся лица, напоминали мне о Бутси.

– Кэрри только что звонила. Она уже на празднике, говорит, народа собралось уже очень много. Она нашла свою клетчатую красно-белую скатерть и обещала прикрепить ее скотчем к столу до того, как мы привезем пироги.

– Очень хорошо. Спасибо, Томми. У меня тоже все готово, так что помогать мне не нужно. Лучше поезжай вперед – я знаю, Кэрри давно ждет, чтобы ты покатал Бо на карусели.

И я подмигнула брату, вспомнив, как в детстве мы вместе ходили на Праздник урожая. Какие бы лекарства Бутси ни давала Томми, на карусели, – а также на любом другом аттракционе, подразумевавшем быстрое движение по кругу, – его сразу начинало жестоко тошнить. Насколько я помнила, за все время брату так ни разу и не удалось переварить до конца сладкую вату, мороженое или подсоленные тянучки.

– Кольцо не забыл?

Томми похлопал себя по карману, в котором лежало обручальное кольцо Бутси. Когда-то оно принадлежало Аделаиде, но буквально за несколько дней до своей гибели она отнесла его к ювелиру, чтобы немного увеличить размер. Кольцо, таким образом, сохранилось и перешло к Бутси. Я нашла его в большой столовой супнице, когда чистила наше старое серебро. Должно быть, Бутси положила его туда, когда в последний раз чистила столовые приборы, да и забыла (этой супницей пользовались редко, уж больно она была громоздкая). Изящная золотая вещица показалась мне чем-то вроде привета или даже благословения от обеих женщин – от нашей бабки и от прабабки, поэтому, когда Томми сказал, что намерен сделать Кэрри предложение, я поняла, что кольцо нашлось не случайно.

– Не забыл. Знаешь, пожалуй, я поговорю с Кэрри до карусели, иначе может получиться очень неловко.

– Отличный план. – Я крепко обняла брата. – И еще – я очень за тебя рада! Честно!

– Что ж, может, в таком случае устроим двойную свадьбу?

– Там видно будет, – уклончиво ответила я. – Кстати, один из пирогов в холодильнике – твой, но только один. Остальные три для Коры, для Матильды и для миссис Шипли, поэтому если я хоть одного недосчитаюсь – оторву тебе руку и буду бить ею по голове. – Эту угрозу Бутси когда-то повторяла довольно часто, поскольку Томми – прожорливый, как все подростки, – частенько похищал из холодильника еду. Бабушка утверждала, впрочем, что гораздо больше ее возмущает не сам факт кражи, а то, что Томми оставляет за собой настоящую дорогу из крошек.

– Ой, боюсь! – В голосе брата я расслышала улыбку и сама улыбнулась.

Урожай был хорошим, и мы с Томми могли задуматься о том, что делать дальше. Неспешный круговорот сельской жизни всегда был мне по душе, причем в моих представлениях он всегда начинался именно осенью, когда фермеры убирали урожай и поля пустели. Это время казалось мне самым подходящим, чтобы задуматься о том, как будущей весной в землю снова падут семена, чтобы летом мы снова могли любоваться белыми и розовыми цветами хлопчатника, и как те в свою очередь превратятся в небольшие, наполненные невесомой, снежно-белой ватой коробочки; когда же собранный хлопок отправится в амбары и хранилища, поля вновь опустеют и затихнут, готовясь к долгой зимней дреме. У нас в Дельте этот цикл повторялся уже больше двух столетий, но только теперь я научилась черпать в нем утешение и спокойствие. Твердо знать, что после зимних холодов снова наступит весна, – это очень и очень много. Для меня, во всяком случае, этого было достаточно.

– Эй, а Трипп-то когда приехал? – спросила я, когда мой взгляд упал на припаркованный рядом с домом белый пикап.

В ответ Томми пожал плечами и поспешил сесть за руль своего автомобиля.

– Понятия не имею. Может, пока ты ходила в кухню за последними пирогами?.. – И, помахав мне рукой, брат развернул свой «Форд» и помчался по аллее значительно быстрее, чем было необходимо.

Насколько мне было известно, Трипп все утро был занят по работе, поэтому я не стала слать ему даже эсэмэсок, не сомневаясь, что он сам свяжется со мной, как только у него появится свободная минутка. Но он так и не позвонил, и я решила, что сегодняшний день был для него не самым простым – особенно если учитывать специфику его работы. В конце концов я все же отправила ему СМС с напоминанием, что он обещал ждать меня в семь вечера возле моего киоска с пирогами, но Трипп почему-то приехал ко мне домой.

Я уже собиралась вернуться в дом, полагая, что найду Триппа на кухне, но тут до меня дошло, что рядом со мной нет Снежка и что я вообще не помню, когда я видела собаку в последний раз. Тут же в голову полезли разные неприятные мысли; в частности, я вспомнила, что много лет назад, когда пес Томми, Снежок Первый, состарился, он сам ушел на болота, чтобы умереть вдали от людей. Мы долго его искали, но нашли, только когда заметили кружащих над кипарисами падальщиков.

При мысли об этом у меня буквально сжалось сердце. Я знала, что никогда больше не посмею посмотреть в глаза Кло, если с ее собакой что-то случится. Куда же мог подеваться Снежок?..

Развернувшись, я двинулась в обход дома к заднему крыльцу, где стояла собачья миска с водой. До захода солнца было еще больше часа, но дневной свет уже начал понемногу меркнуть, и желтовато-коричневые цвета болот смазались, превратившись в оттенки серого. Из-за дома доносились голоса, и я остановилась, пытаясь определить, кому они принадлежат.

– Где, черт возьми, моя лимская фасоль?! А это что такое? Теплица?! Это не теплица, а гребаный стыд!

– Юной леди не подобает сквернословить. – Это Трипп.

– Да… То есть – да, сэр. Но все-таки куда, дери-раздери, подевалась фасоль, которую я сажала на этом самом месте?..

Я бросилась вперед и остановилась только у распахнутой калитки сада. Мне казалось – вечернее освещение сыграло со мной злую шутку. Снежок был здесь, это я видела отчетливо. Почуяв меня, пес негромко заскулил, привлекая внимание остальных. Трипп, глядя на меня, широко улыбнулся, но я лишь скользнула по нему взглядом. Все мое внимание оказалось приковано к одетой во все черное девочке с волосами, неумело заплетенными в «французскую косу». Ее губы слегка кривились – казалось, она никак не может решить, то ли ей оскалиться, то ли улыбнуться. Улыбка понемногу брала верх, но, возможно, мне это только казалось.

Внезапно мне пришли на ум слова Триппа, который сказал: «Иногда те, кого труднее всего любить, нуждаются в любви больше остальных». Теперь я поняла, что буду помнить их еще очень долго, быть может – до конца своей жизни, но эта мысль меня почему-то совсем не пугала.

– Кло! – то ли воскликнула, то ли всхлипнула я. – Кло!!! Как ты сюда попала?! – Бросившись вперед, я крепко обняла девочку, нисколько не заботясь о том, обнимает ли она меня в ответ.

– Прилетела… На… самолете, – придушенно проговорила Кло, чье лицо оказалось прижато к моей груди. Я и боялась ее задушить – и в то же время не могла заставить себя разжать объятия. Кло пыталась освободиться, но я не отпускала – на одно страшное мгновение мне показалось, что все это мне только снится и что стоит мне выпустить девочку из рук, как она растает, как дым, как туман над болотами…

Улыбаясь сквозь слезы, я сказала:

– Я очень по тебе скучала, Кло. Если бы ты только знала, как я рада, что ты наконец приехала! – Я слегка отстранилась, но продолжала крепко держать ее за плечи. В данный момент я не особенно доверяла зрению и слуху – только осязанию, поэтому прервать контакт было выше моих сил. – И… если бы ты знала, как сильно я тебя люблю!

Губы Кло задрожали. Я знала – она пытается справиться с собой, показать, что она уже взрослая и ей, в общем-то, все равно. По привычке Кло даже попыталась закатить глаза, но не выдержала и, качнувшись вперед, в свою очередь обхватила меня обеими руками.

– Я тоже люблю тебя, Вивьен! Прости, что не сказала тебе этого раньше. Зато теперь говорю!..

Мы еще долго обнимались, то смеясь, то плача от радости; мы говорили одновременно – обо всем и ни о чем. Наконец-то мы поверили, что мы снова вместе – и все же и я, и Кло боялись разжать объятия.

Потом в дверях кухни появилась мама, очевидно, привлеченная шумом.

– Что здесь происходит?

Оторвавшись от меня, Кло шагнула к калитке сада, чтобы Кэрол-Линн могла ее увидеть.

– Джо-Эллен! – воскликнула мама и широко развела руки, а я снова засмеялась и заплакала, когда Кло подбежала к ней и крепко обняла.

Какое-то время спустя мама отстранила девочку и критически осмотрела.

– Пойдем-ка в дом, нужно поправить тебе прическу.

Кло бросила на меня быстрый взгляд, но даже напускное равнодушие, которое девочка использовала, чтобы казаться старше, не могло скрыть ее улыбку.

– Венди прислала мне СМС и предложила вместе сходить на ваш Праздник урожая, – сказала она с великолепной небрежностью. – Она пишет – мы будем кататься ночью на возу с сеном, к тому же на празднике должны быть симпатичные мальчики… Ну не знаю… Вообще-то, катание на возу – отстой и прошлый век, но сейчас все равно уже слишком темно, чтобы работать в моем саду, поэтому… – Не договорив, Кло вопросительно посмотрела на меня.

– Конечно, сходи… – Я кивнула. – Я сама тебя отвезу, так что можешь не торопиться. Если решишь переодеться – вся твоя одежда по-прежнему в твоей комнате, в шкафу. Впрочем, можешь ехать на праздник и так, – быстро добавила я.

– Ну посмотрим… – сказала Кло и напоказ тяжело вздохнула, а я почувствовала, как многие недели, заполненные ожиданием и тоской, куда-то исчезли, словно их и не было. Сейчас мне казалось, будто Кло никуда не уезжала, – и именно таким я представляла себе ее возвращение, когда позволяла себе мечтать.

Моя мать тем временем скрылась в кухне, и Кло двинулась за ней, но на пороге снова обернулась.

– Между прочим, я получила все твои сообщения. И прослушала их все до одного. – Уголки ее губ слегка приподнялись. – Спасибо.

– Не за что. – Я старалась казаться спокойной, хотя больше всего мне хотелось запрыгать на одной ножке, пройтись колесом или выкинуть еще что-нибудь в этом роде. Я, впрочем, ограничилась ответной улыбкой и, как только дверь кухни закрылась (последним в нее вбежал Снежок), повернулась к Триппу.

У меня был к нему только один вопрос.

– Как?!.

Он шагнул вперед и положил ладони мне на талию.

– Я давно понял: Марк снова и снова отказывал тебе вовсе не потому, что не мог или не хотел сказать тебе «да», а потому, что не хотел говорить «да» тебе. Помнишь, несколько недель назад я сказал, что еду охотиться на голубей?.. Вместо того я совершил небольшую поездку на Западное побережье и записался на прием к одному очень популярному пластическому хирургу…

Я закрыла глаза, пытаясь представить себе встречу этих двух столь непохожих мужчин.

– Хотелось бы мне сказать, что мы долго спорили, но в конце концов я его убедил, так что твой Марк даже прослезился, – продолжал Трипп. – Но увы… По-моему, он воспринял мое предложение чуть ли не с облегчением, уж больно ему не терпелось избавиться от дочки. Я сказал – мы хотим, чтобы Кло приезжала к нам каждое лето, на Рождество и на День благодарения, а уж Марк сам прибавил к этому дни рождения: ее и твой. Наверное, мог бы и мой прибавить, да только он все равно в июле…

– А Кло… Она об этом что-нибудь знает?

– Нет. Ей известно только, что ты наконец-то обо всем договорилась с ее отцом и что Марк досрочно дарит ей ко дню рождения авиабилет до Джексона, штат Миссисипи, чтобы она могла повидаться с тобой уже в эти выходные.

– Значит, Кло приехала только на уик-энд?

– Не волнуйся, на Рождество она приедет на целый месяц. Кстати, я потребовал, чтобы Марк зафиксировал свое согласие письменно. Просто на всякий случай.

– И он… согласился?

– А куда ему было деваться?

– Трипп… ты молодчина! – Я привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Хотела бы я знать, чем я заслужила все это? И чем я заслужила тебя?..

Он медленно покачал головой, делая вид, что думает.

– Понятия не имею. Но надеюсь, что остаток жизни ты потратишь, пытаясь доказать, что действительно меня достойна.

– Согласна. Не знаю только, будет ли этот остаток достаточно большим, но… но все равно – согласна!

Тут Трипп меня поцеловал, и мы, взявшись за руки, медленно пошли к старой желтой усадьбе с чудно́й готической башенкой наверху. На втором этаже нас дожидалась древняя кровать на столбиках, которую моя мать недавно освободила, заявив, что теперь она по праву моя и что мне давно пора начинать рожать детишек. Правда, об этом я Триппу пока не говорила, но собиралась сказать довольно скоро.

Три вороны подлетели к посаженному мною кипарисовому деревцу, которое выглядело довольно непривычно в окружении сосен, которые были выше его. Но это только пока, думала я. Потом я вспомнила, что́ Матильда рассказывала мне про ворон: как пары, принадлежащие к разным поколениям, объединяются в большие семьи, чтобы вместе кормить и воспитывать птенцов, и как такой клан принимает обратно повзрослевших птенцов, которые по несколько лет скитаются неизвестно где. Мне очень хотелось верить, что очень скоро какая-нибудь пара ворон из тех, что гнездились когда-то в ветвях старого кипариса, приведет своих детей и детей своих детей к растущему дереву, и они вместе станут смотреть из листвы, как я веду своих детей и своих внуков посидеть в тени молодого кипариса и послушать песню болот.

Я уже решила, что покрашу желтую усадьбу не только снаружи, но и изнутри, но старый водяной след на стене трогать не буду. Пусть он и дальше напоминает о тех, кто давно умер, но по-прежнему соединяет нас с этим домом, с этой землей. Это важно, потому что каждый человек похож на лодку, плывущую по реке лет. Мы все ужасно одиноки на этой реке, потому что глядим только вперед, не замечая тех, кто плывет позади нас. Лишь изредка течение времени сводит нас вместе, и тогда мы ненадолго соприкасаемся бортами, чтобы тут же разойтись и следовать своим курсом дальше. С самого рождения мы начинаем сражаться с порогами и перекатами, мелями и омутами и в пылу этой борьбы частенько забываем о цели своего путешествия. О том, куда мы плывем и зачем, мы вспоминаем, только когда отпускаем весла и, отдавшись на волю течения, позволяем реке вынести нас туда, откуда начинался наш путь. Так случилось со мной, так случилось с моей матерью, с Бутси, с Аделаидой и многими другими женщинами из рода Уокер, и хотя наши жизни нельзя назвать легкими, счастливыми они точно были.

Я поняла это только недавно, но никаких сомнений у меня больше нет.

Потому что вернулась домой.