Глава 22

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 2013

Я остановила машину перед старым ранчо, построенным еще в пятидесятые годы. В последний раз я была здесь десять лет назад, но за это время дом почти не изменился. На передней веранде стояли все те же тщательно отреставрированные кресла-качалки, а с ветки могучего дуба, укрывавшего фасад от жаркого летнего солнца, все так же свисали качели, сделанные из автомобильной покрышки. Сам дом, правда, был заново выкрашен белой краской, а лужайка перед ним – тщательно пострижена газонокосилкой и выровнена триммером, но ни на клумбах, ни в подвесных кашпо не пламенели герани и фуксии, а парадную дверь не украшал традиционный весенний венок из сезонных цветов и трав. В целом выглядело все это как картинка с журнальной обложки, но чего-то все же не хватало. Может быть, не хватало просто жизни?..

Трипп сам открыл мне дверь. Увидев меня, он улыбнулся, но, похоже, нисколько не удивился, словно мы по-прежнему учились в старшей школе, и я по обыкновению зашла к нему, чтобы он помог мне с домашним заданием по математике. На Триппе были старенькие джинсы, сидевшие на его узких бедрах довольно низко, и футболка с логотипом Университета Дьюка. Я хорошо помнила день, когда он получил оттуда письмо, извещавшее о том, что его приняли на первый курс. Тогда я радовалась вместе с ним и даже позволила ему себя поцеловать. Правда, десять лет назад Трипп был худым, длинным, немного нескладным подростком, на котором одежда болталась как на вешалке. Сейчас джинсы и футболка сидели на его мускулистой фигуре как влитые. Я просто не могла этого не заметить, а когда Трипп перехватил мой взгляд – слегка покраснела.

– Я могу зайти позже, если ты занят, – сказала я, увидев, что в руке он сжимает кухонное полотенце, а из комнат доносится шум работающего телевизора. Кажется, передавали бейсбольный матч.

Вместо ответа Трипп шире распахнул передо мной дверь.

– Я только что поужинал, но если ты голодна, в холодильнике кое-что найдется.

Я шагнула через порог, на ходу качая головой.

– Спасибо, конечно, но есть я не буду. Кэрол-Линн и Кло как раз накрывают ужин в столовой, поэтому я… поэтому мне лучше там присутствовать.

– Понятно. – Он кивнул, а я окинула взглядом прихожую. Все та же мебель, все те же ландшафты на стенах, все те же салфеточки на спинках кресел в гостиной, тройная рамка с фотографиями над стареньким стереокомбайном, под полированной крышкой которого скрывались проигрыватель и кассетный магнитофон. Вся обстановка выглядела старой и носила следы долгого использования, но я почему-то не чувствовала в ней того тепла и уюта, которые неизменно встречали меня в этих же стенах десять лет назад. Я поняла, что что-то случилось, но прежде чем я открыла рот, чтобы задать вопрос, страх холодным комком прокатился по моему пищеводу и свинцовой тяжестью залег где-то под ложечкой.

– Как… как поживают твои родители? – спросила я, лихорадочно оглядываясь в поисках пары тапочек под креслом или забытого на подзеркальнике розового цилиндрика бигуди.

– Они умерли чуть больше двух лет назад. Пьяный водитель врезался в их машину на Шестьдесят первом шоссе, когда они возвращались с Большой ярмарки ремесел в Холлендейле. Мама вбила себе в голову, что ей непременно нужно научиться изготавливать кукольные домики… – Трипп поморщился. – Я получил вызов по радио о дорожно-транспортном происшествии с двумя трупами, приехал… и узнал их автомобиль. Такое не скоро забудешь.

Я припомнила неуклюжие шутки мистера Монтгомери, которые неизменно заставляли меня смеяться, вспомнила его жену, которая меняла увлечения так же часто, как шестнадцатилетняя школьница меняет наряды. После Бутси и дяди Эммета они были для меня, наверное, самыми близкими и дорогими людьми, да и они любили меня, как родную дочь. Мне и в страшном сне не могло присниться, что я больше никогда их не увижу.

– Мне очень жаль, Трипп, но… Но ведь я не знала!..

– Ты не спрашивала, – мягко поправил он, закрывая за мной дверь.

Его слова снова заставили меня вспыхнуть, на сей раз – от стыда. На протяжении десяти лет меня заботили исключительно мои собственные несчастья; я так на них сосредоточилась, что мне и в голову не приходило, что с кем-то может случиться настоящая беда.

– Они были добрыми людьми, – машинально повторила я слова Бутси.

– Да. Были.

– А твоя сестра Клер? Как она? – Я знала, что не должна задавать все эти вопросы, это было попросту неправильно. Я фактически росла в его доме, его сестра была моей лучшей подругой, и я должна была знать, что его родители погибли, должна была присутствовать на кладбище, когда их опускали в могилу. И точно так же я должна была бы знать, как дела у Клер, где она и что с ней, но все это прошло мимо меня… И вот с этим-то смириться было труднее всего.

От всех этих мыслей мое сердце стиснуло привычной тоской, бороться с которой я могла только с помощью таблеток.

– Клер вышла замуж за парня, с которым познакомилась в своем ветеринарном колледже. Теперь она живет в Мичигане. У них двое детей и своя практика в Лэнсинге.

Трипп смотрел на меня внимательно, но в его глазах я не видела осуждения, и от этого мне стало еще хуже. Мне хотелось, чтобы он накричал на меня, обвинил в эгоизме, в черствости, в том, что я была плохой подругой его сестре… Я готова была вынести все что угодно, лишь бы не чувствовать мук совести, которые жгли меня, словно огонь, но Трипп не сказал ни слова упрека. Вместо этого он отвел меня на кухню, которая выглядела все же несколько современнее, чем кухня в доме, который я так и не привыкла называть своим.

Заметив мой завистливый взгляд, устремленный на посудную раковину из нержавеющей стали, Трипп пояснил:

– Клер дала деньги, чтобы переоборудовать кухню для наших родителей к тридцатой годовщине их свадьбы. Но маме не понравилось… Она несколько раз жаловалась, что хотела бы вернуть старую раковину и старые разделочные столы, но Клер она, конечно, ни словечка не сказала. Думаю, сестра до сих пор ни о чем не подозревает.

На небольшом столике напротив застекленного эркера стояла одинокая тарелка и пустая бутылка из-под пива. Трипп взял их и перенес в раковину, потом выключил телевизор, установленный на специальном настенном кронштейне.

– Может, выпьешь чего-нибудь освежающего? Я приготовил кувшин холодного чая. Правда, он не такой вкусный, как делала мама, но все-таки неплох.

– Чаю выпью, спасибо. – Чаю мне не хотелось, зато хотелось хоть немного отдалить тот момент, когда я вынуждена буду перейти к подлинной цели моего визита. Сев за стол, я разглядела под свежими царапинами на столешнице более старые: если приглядеться, то где-то среди них, наверное, еще можно было различить мои имя и фамилию – как-то раз, подписывая свою домашнюю работу, я забыла подложить под листок с заданием журнал.

Трипп налил мне в стакан ледяного чая, потом достал бутылку пива для себя. Мне он пива не предложил, и я мысленно это отметила. Поставив стакан на стол передо мной, Трипп сел напротив и вопросительно уставился на меня.

– Спасибо… – Я сделала глоток и невольно поморщилась – таким сладким мне показался напиток. Похоже, за десять лет жизни в Калифорнии, где любая еда была низкокалорийной, а напитки содержали минимум сахаров, я успела позабыть вкус нормального ледяного чая. Сейчас мне требовалось время, чтобы адаптироваться к позабытым традициям родного края, поэтому я огляделась и сказала:

– Значит, ты живешь здесь один? Наверное, нелегко поддерживать порядок в таком большом доме… Ты никогда не задумывался о том, чтобы продать его и купить что-нибудь более… компактное?

В глазах Триппа зажегся какой-то странный огонек.

– Задумывался пару раз, – ответил он с усмешкой. – Вообще-то, я на досуге торгую недвижимостью, так что подходящих вариантов много, но… Кроме этого ранчо, есть только один дом, в котором мне бы хотелось жить.

Я вздохнула. Триппу всегда нравился наш сумасшедший домик. Когда мы были в детском саду, он называл его «домом доктора Сьюза» за его ярко-желтый цвет и полное несоответствие любым представлениям о том, как должно выглядеть нормальное человеческое жилье. А после того как Трипп узнал, что я там живу, он стал чуть не ежедневно повторять при каждом удобном и неудобном случае, что когда-нибудь поселится в этом доме вместе со мной. По идее, это должно было казаться мне смешным, однако не казалось – уж больно серьезно и решительно был настроен маленький Трипп Монтгомери.

– К сожалению, он не продается, – ответила я. – Даже если я когда-нибудь решу от него избавиться, я продам его Томми за чисто символическую сумму, чтобы он мог жить там до конца своих дней.

– А я и не собирался его покупать, – парировал Трипп, многозначительно глядя на меня.

Закрыв глаза, я постаралась справиться с паникой, которую вызвали во мне его слова и его взгляд.

– Пожалуйста, Трипп, только не начинай все сначала. Пожалуйста!.. Я уже не та девочка, в которую, как тебе казалось, ты был влюблен. Той девушки больше нет, она исчезла так давно, что я даже не знаю, как ее искать. Ну а если говорить начистоту, не так уж она была хороша, чтобы ты… В общем, постарайся выкинуть ее из головы, о’кей? В конце концов, мы давно не школьники, да и не поверю я, что все эти годы ты хранил верность той, которая нравилась тебе в старших классах. Уж наверное, у вас в Университете Дьюка хватало красоток!..

Трипп откинулся на спинку стула и забросил босые ноги на другой. Сделав большой глоток пива из своей бутылки, он кивнул.

– Конечно, красоток хватало, и – да, я обращал на них внимание, но знаешь что?.. Равных тебе я так и не нашел. – По его лицу скользнула еще одна улыбка, которую иначе как плотоядной назвать было нельзя. – Ты по-прежнему прекрасней всех на земле, Вив.

– Гхм… спасибо. Кажется, еще никто не говорил мне ничего подобного. – Я наклонилась вперед, упираясь локтями в столешницу и сжимая в пальцах запотевший бокал. – Можешь сделать мне одно одолжение?

– Какое? – Его лицо не дрогнуло, не изменилось.

– У тебя есть знакомые, которые постоянно занимаются официальной врачебной практикой? Я имею в виду не твоих коллег-патологоанатомов, а тех, кто лечит людей, пока они еще не умерли. Мне нужен человек, которому можно было бы послать анализ мочи и быстро получить результат. Есть у тебя такие?

Трипп снова глотнул пива.

– Есть.

Любой другой человек на его месте засы́пал бы меня вопросами, но Трипп молчал. Я хорошо знала эту его способность – молчать, когда я ожидала от него вполне конкретной вербальной реакции, поэтому поспешила объяснить все сама:

– Отец Кло сказал, что девочка может остаться со мной до конца его медового месяца только при условии, что я перестану принимать таблетки… – «Я знаю – ты все равно не сможешь!» – зазвучали у меня в ушах его жестокие слова, и я прикусила губу, чтобы их не слышать. – Между прочим, со вчерашнего дня я не приняла ни одной! – добавила я.

Трипп сел прямо, но его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.

– Может, не стоит так резко завязывать, Вив?.. – спросил он. – Да, некоторым удается бросить сразу, но… В большинстве случаев это чревато неприятными последствиями и побочными эффектами. Судороги и эпилептические припадки из них еще сравнительно безобидные, остальные же запросто могут убить. Я знаю, что́ говорю: время от времени мне приходится сталкиваться с подобными вещами по… по моей работе.

Опустив глаза, я некоторое время разглядывала дольку лимона, которая покачивалась на поверхности напитка в моем стакане, словно желтый спасательный круг.

– У меня не будет судорог. Тошнота, бессонница – вот что меня ждет. А если я все-таки засну, мне будут сниться кошмары. Ну и еще, возможно, озноб, головная боль, но все это пустяки. С этим я сумею справиться.

Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнула.

– Да, я уже бросала раньше. Когда поняла, что беременна. Мне не хотелось навредить ребенку.

Трипп ничего не сказал, и в его глазах не появилось ни тени упрека, словно он уже знал, почему я снова начала принимать таблетки.

– Я не хочу идти к психоаналитику.

Его брови подскочили вверх.

– Я, кажется, ничего такого не предлагал.

– Вслух – нет, но… Поверь, я справлюсь. Если не ради себя, то ради Кло. Да, она пока не высказывала желания остаться со мной, но я хотела бы, по крайней мере, обеспечить ей такую возможность.

– Из тебя могла бы получиться хорошая мать, Вив.

Я покачала головой:

– Нет. Ни одна женщина в нашей семье не была хорошей матерью своим детям, и я не исключение. Должно быть, именно поэтому бог не дал мне вы́носить моего ребенка. Что касается Кло, то… Ей нужен человек, который бы о ней заботился и которому она была бы небезразлична, а я… С другой стороны, кроме меня, у нее все равно никого нет.

– Это Кло для тебя сделала?

Не сразу я поняла, что Трипп имеет в виду самодельное кольцо из проволоки и нескольких бусин, которое я непроизвольно вертела на пальце. Я носила его так давно, что это движение вошло у меня в привычку, хотя от медной проволоки на коже оставались зеленые следы.

– Да. Одно время она увлекалась изготовлением украшений. Мы занимались этим вместе, и должна сказать – вещи, которые она делала, были гораздо красивее, чем мои. Потом Кло открыла для себя аниме, и мы стали учиться рисовать… Ну что, поможешь мне? – спросила я, потому что молчание Триппа начинало меня нервировать.

– Разве я когда-нибудь мог тебе отказать, Вив? Конечно, я тебе помогу – хотя бы потому, что так я буду видеть тебя достаточно часто и смогу лично убедиться в том, что в результате отказа от привычных лекарств у тебя не начались галлюцинации или что-нибудь похуже.

Я залпом допила чай и отодвинулась от стола.

– Марк хочет, чтобы я делала это каждый день, я имею в виду – отсылала ему результаты анализов. Конечно, подобное может показаться нелепым и смешным, но начать придется именно с этого. Впоследствии я, возможно, смогу убедить его, что достаточно отсылать ему результаты хотя бы раз в неделю. Только ты уж постарайся, чтобы на анализах не стоял штамп коронерской службы, ладно? Я не хочу, чтобы Марк вообразил, будто ваша лаборатория – единственное научное учреждение в Индиэн Маунд. Он и без того считает, что в наших краях живут грубые и невежественные люди, которые целыми днями пьют, охотятся или…

– По совести говоря, он не так уж не прав, этот твой бывший, – заметил Трипп. – А если серьезно… Тебе все равно придется сдавать анализы в приемной врача, чтобы кто-то мог подтвердить, что это действительно твоя… твои образцы. А уж врач или его помощник отправят их в лабораторию на исследование… – Повернувшись к буфету, он взял с полки карандаш и блокнот и написал что-то на первой странице. – Помнишь старого доктора Гриффита? Он все еще работает, хотя давно не ездит по вызовам. Старик не хочет уходить на покой, все ждет, что в один прекрасный день я передумаю, закончу врачебный факультет, и тогда он со спокойной душой сможет передать свою практику мне. Я ему много раз говорил, что иметь дело с мертвецами гораздо проще, чем с живыми, но он мне не верит. – Трипп вырвал из блокнота листок и протянул мне. – Я сам с ним свяжусь и объясню, что требуется, а уж потом ты позвонишь и договоришься о деталях.

– Спасибо. – Я посмотрела на листок, где он записал номер телефона старого доктора, потом, не поднимая головы, спросила: – Ну а почему ты не пошел учиться на врача на самом деле?

Трипп молчал так долго, что я успела десять раз пожалеть, что задала этот вопрос. Наконец он сказал:

– Вообще-то, я пошел учиться на врача, но… Курсе на втором, когда я понял, что ты не собираешься возвращаться, я вроде как пересмотрел свои жизненные приоритеты. Иначе говоря, мне больше не хотелось посвящать свою жизнь делу, которое было бы слишком тесно связано с моими воспоминаниями о… о тебе. Работа с трупами помогла мне заполнить образовавшуюся в моей жизни пустоту, и вплоть до недавнего времени я не сомневался, что замена получилась, гм-м… адекватной.

Я откинулась на спинку стула.

– Спасибо на добром слове, но… Вообще-то, тебе вовсе не обязательно быть со мной настолько откровенным. – Я пожала плечами. – И куда только подевалась хваленая южная галантность?.. Насколько мне известно, настоящий джентльмен не только может, но и обязан солгать, если он уверен, что правда может огорчить леди.

– Я знаю правила, но, на мой взгляд, ты заслуживаешь большего, чем простая учтивость. – Он встал и, взяв мой бокал, поставил в раковину вместе со своей бутылкой. – Кстати, хорошо, что ты заглянула – я сам собирался ехать сегодня вечером к вам, но ты сэкономила мне время. Криминалистическая лаборатория сумела выделить ДНК из останков. Заведующая лабораторией была мне кое-чем обязана, поэтому по моей просьбе они провели это исследование вне очереди.

При слове «заведующая» я испытала какое-то неприятное чувство, но предпочла на нем не задерживаться. Судя по выражению лица Триппа, он собирался сообщить мне что-то весьма важное.

– И что? ДНК совпало с моим образцом? – осведомилась я. По правде говоря, никакого особенного потрясения я не испытывала. После каждого приема таблеток мою голову заполнял спасительный туман, поэтому я просто не задумывалась, почему неизвестная женщина была похоронена именно на нашем дворе и что это может означать. Точнее, задумывалась, но не слишком глубоко. Пожалуй, только сейчас до меня начинало что-то доходить, однако мое желание принять очередную таблетку было таким сильным, что я была просто не в состоянии сосредоточиться на чем-то другом.

– Да. Речь идет о митохондриальных ДНК – тех самых, которые передаются в одной семье от женщины к женщине. Именно они и совпали.

Я попыталась сообразить, к чему он клонит, но не преуспела.

– И что нам теперь делать? – спросила я.

– Думаю, шериф Адамс захочет еще раз побеседовать с тобой и с Томми. Возможно, он даже навестит Матильду, хотя каждый раз, когда он приезжает в «Солнечные поляны», старухе сразу начинает хотеться спать. Ну а коль скоро на этот источник нам пока рассчитывать не приходится… В общем, на твоем месте я бы покопался на чердаке, может быть, там найдутся какие-то старые письма, дневники или газетные вырезки, в которых упоминается об исчезнувшей женщине. Кстати, на днях я видел Кэрри Холмс, и она просила напомнить тебе насчет библиотечного архива, который нужно разобрать. Если хочешь, можешь начать с него: не исключено, что старые газеты когда-то писали о подобном случае. Твоя помощь может оказаться решающей, поскольку у шерифа Адамса как раз сейчас работы выше головы, а это дело довольно давнее. Иными словами, если ты хочешь узнать правду до того, как сама попадешь в «Солнечные поляны», тебе лучше предпринять собственные раскопки.

– О’кей, – сказала я, чувствуя, что мои пальцы начинают слегка дрожать.

– Ты в состоянии вести машину? – вежливо поинтересовался Трипп, и я поняла, что он заметил мое состояние.

– Все в порядке, – ответила я. – Я ведь как-то добралась сюда, не так ли? А это… – Я подняла пальцы к глазам. – Это пустяки. Типичный абстинентный синдром. Пройдет через неделю, может, через две.

Не говоря ни слова, Трипп взял мой мобильник, который я выложила на стол, и нажал несколько кнопок.

– Тремор, может, и пройдет, но причины, которые заставляют тебя каждый раз тянуться за таблеткой, никуда не денутся. Вот… теперь у тебя есть мой номер. Позвони, если тебе вдруг захочется с кем-нибудь поговорить.

Я выхватила у него телефон и швырнула в сумочку.

– Я думаю – не захочется!

Трипп вышел вместе со мной на улицу. Я почти бежала, но он легко нагнал меня: для этого ему понадобилось лишь слегка ускорить шаг.

– Подожди, у меня тут есть сломанные часы для Томми. Он сказал, что после посевной у него будет немного времени и он сможет ими заняться. Я хотел сам отдать их ему, но раз ты все равно здесь…

Я только раздраженно фыркнула. Трипп ухитрился испортить мой драматический уход со сцены, до которых я еще в школьные годы была большая мастерица. Когда-то я даже думала, будто могу таким образом что-то изменить.

Мы остановились возле его машины. Трипп полез в бардачок и достал оттуда большие серебряные часы в прозрачном пакете с застежкой-«молнией». Я пошире раскрыла сумочку, чтобы он мог сам опустить их туда – и мы оба увидели на дне флакончик белых таблеток.

У меня нашлось бы не меньше сотни причин не делать того, что я сделала в следующий момент, но я не дала себе времени над ними задуматься. Выудив из сумочки пузырек, я протянула его Триппу.

– Вот, возьми. Пусть будут у тебя.

Боясь передумать, я поскорее захлопнула сумочку, потом скользнула за руль своей машины и включила зажигание.

– Пока, Трипп, не скучай.

Он заглянул в салон в окошко с пассажирской стороны. Я повернулась к нему, думая, что он хочет извиниться, но Трипп сказал только:

– Куда бы ты ни направилась, твое место здесь.

Я с силой нажала на педаль, мотор взревел, и я под визг покрышек задом выехала с подъездной дорожки. Только потом мне пришло в голову, что точно так же я действовала и десять лет назад, когда Трипп впервые сказал мне эти слова.

* * *

Неделю спустя я стояла босиком на садовой дорожке. Пот стекал у меня по лицу и по спине, руки и ноги были облеплены землей, а чувствовала я себя, как баранья отбивная перед отправкой в гриль. Под ногтями у меня было черным-черно, а исцарапанная кожа горела. Одета я была в растянутую футболку и очень коротко обрезанные джинсы – короче даже, чем у само́й Дейзи Дьюк. Вся моя одежда, которую я невесть зачем тащила сюда через всю страну, оказалась совершенно непригодна для работы в саду, и мне пришлось рыться в шкафах в поисках чего-нибудь подходящего. В конце концов я нашла свои старые шорты, которые были мне малы как минимум на размер. Верхнюю пуговицу я переставила и кое-как застегнула, но шорты все равно сидели на мне как на барабане, поэтому мне оставалось только молиться, чтобы они не лопнули или чтобы не разъехалась «молния». В довершение всего солнечные очки, которые я надела, постоянно сползали мне на самый кончик носа, и яркое солнце, от которого я отвыкла, слепило глаза.

Чувствовала я себя отвратительно. Правда, дрожь в руках почти прошла, приступы тошноты тоже повторялись все реже, но бессонница и кошмары меня едва не доконали. Недостаток сна, в свою очередь, привел к тому, что головные боли стали совершенно невыносимыми, и из-за этого я постоянно пребывала в состоянии крайнего раздражения.

Испустив тяжелый вздох, я наклонилась, чтобы выдернуть из земли очередной колючий сорняк.

– Симпатичные шортики, Козявка.

Выпрямившись, я повернулась и с упреком посмотрела на Томми, готовясь сказать ему пару ласковых, но вовремя прикусила язык. Выглядел он еще хуже меня: под глазами темные круги, волосы торчат, клетчатая ковбойка застегнута не на ту пуговицу. Что касалось джинсов, то они были столь грязны, что казалось, будто, ложась вечером спать, Томми не вешает их на стул, а просто ставит в угол рядом с растоптанными и донельзя грязными башмаками.

– Как идет посадка? – спросила я. С тех пор как брат начал засевать свои хлопковые поля, я видела его только ранним утром или поздним вечером, да и то не каждый день. Работы у него хватало: насколько я знала, все поля необходимо было засеять одновременно, чтобы хлопок созрел к одному и тому же сроку, пусть даже для этого приходилось работать по шестнадцать-восемнадцать часов в день. Однажды, давным-давно, дядя Эммет взял меня с собой в кабину трактора. Мотор ревел, машину трясло, но я чувствовала себя наверху блаженства – точно в колыбели, которую качает нежная и сильная рука. Когда я сказала об этом дяде, он ответил, мол, это потому, что я накрепко связана с землей, которую мои предки обрабатывали на протяжении поколений. Сейчас я вспомнила эти слова, вспомнила, как оставленные трактором длинные, ровные борозды представлялись мне руками предков, которые тянутся ко мне сквозь века, чтобы обнять и приласкать. И только когда я стала старше, мне начало казаться, будто те же самые руки хотят схватить меня, удержать, похоронить навсегда в ненавистной аллювиальной глине.

– Неплохо. Погода пока держится… – Прищурившись, Томми посмотрел на небо. Проследив за его взглядом, я заметила в вышине тонкие перистые облака, которые дядя Эммет называл «кобыльей гривой» и которые, как он нас учил, предвещали перемену погоды.

– Но только пока, – уточнил Томми. – Да и ветер поднимается.

– Ветер подул – урожай надул, – отозвалась я любимым присловьем дяди Эммета, и мы оба улыбнулись. Томми, впрочем, сразу же помрачнел снова.

– Не тот случай. – Он покачал головой. – Похоже, я смогу как следует отоспаться только после того, как соберу урожай.

– Подумаешь, еще каких-то пять месяцев!.. Ерунда какая! – попыталась я его подбодрить, а сама подумала, что брат нуждается в сне ничуть не меньше меня. Выглядел он, во всяком случае, едва ли не более измотанным.

– Что это ты вдруг взялась за прополку? – внезапно спросил Томми. – Я всегда думал, что ты – садовник-теоретик и терпеть не можешь ковыряться в земле.

– Так и есть, просто мне нужно было найти себе хоть какое-то занятие. Да и, честно сказать, мне до слез жалко смотреть, как бабушкин сад зарастает травой и сорняками.

Томми кивнул.

– А где мама?

– Там. – Я ткнула пальцем в сторону кухонной двери. – С Корой и Кло. Оказывается, Кора как раз сейчас занимается с группой школьников, которые находятся на домашнем обучении. Я поговорила с ней, и она согласилась подтянуть Кло по основным предметам, чтобы наша калифорнийская гостья смогла закончить учебный год здесь. А Кэрол-Линн… как бы смешно это ни звучало, но она тоже захотела заниматься вместе с девочкой. Насколько мне известно, на сегодняшнее утро у них запланирован разбор предложений. К счастью, Кора не возражает, а Кэрол-Линн это может быть даже полезно – может быть, у нее в голове что-нибудь сдвинется в нужную сторону.

Лицо Томми стало серьезным.

– Я ведь уже говорил тебе, что память вряд ли к ней вернется. Время от времени мама может становиться прежней, но очень ненадолго. И даже если порой она говорит и действует так, словно полностью осознает, кто она такая и где находится, на самом деле это только иллюзия. Бо́льшую часть времени это совершенно чужой человек, который только похож на нашу мать и который довольно смутно припоминает, кто ты такая…

Наклонившись, я сжала в руке пучок сорной травы и дернула с такой силой, что комки земли полетели во все стороны как конфетти.

– Что ж, для нее это очень… удобно. Мне бы тоже хотелось подцепить какую-нибудь болезнь, чтобы не нужно было отвечать за прошлые ошибки.

– Ты считаешь – она сделала это намеренно? Ну, заболела Альцгеймером?.. – Голос Томми звучал хрипло, но очень серьезно, и в нем не было ни злости, ни упрека. Мой брат хотел только добраться до истины, хотя и делал это по-своему.

Я выдернула из земли еще один пук травы.

– Не знаю. Я вообще ничего не знаю, кроме того, что я не могу спать по ночам и что скелет, который откопали на нашем заднем дворе, принадлежит какой-то нашей родственнице. А еще я знаю, что потеряла все, к чему когда-то стремилась и чего хотела. Единственное, о чем я способна сейчас думать, – это о том, что одна маленькая таблетка могла бы решить все мои проблемы… – Дерг! Еще один сорняк полетел в кучу на дорожке. – Но я не могу позволить себе даже этого, потому что если я не перестану их принимать, Марк отнимет у меня Кло. – Дерг!.. – Вот почему я не знаю, имеет ли Кэрол-Линн какое-то отношение к своей болезни или нет. – Дерг!.. Дерг!.. Дерг!..

Томми некоторое время разглядывал поломанную калитку, словно прикидывал, как ее починить, потом заговорил, не глядя на меня:

– До того, как мама заболела, она постоянно спрашивала о тебе и придумывала все новые и новые способы тебя вернуть. Это Бутси сказала, что ты должна вернуться сама – по своей воле и на своих условиях. Но мама не хотела с ней соглашаться. Она… она продолжала упрашивать Бутси и меня съездить в Калифорнию и привезти тебя домой. Мама и сама бы отправилась, вот только водить машину она так и не научилась.

Он ненадолго замолчал, и я присела на травяной бордюр одной из клумб. Я лихорадочно подыскивала слова, которые заставили бы его замолчать, но слова не хотели приходить, словно и они были пленниками той самой тщетной надежды, которая бросала меня к окнам моей спальни каждый раз, когда я слышала, что перед нашим домом остановилась машина.

– Когда у мамы появились первые симптомы, она пришла ко мне. Мы говорили о тебе… Мама сказала – ты должна непременно узнать, что она никогда не переставала любить тебя и хотела бы, чтобы судьба подарила ей еще один шанс быть тебе заботливой, любящей матерью. Кстати, в этом вы с ней очень похожи… Вас не пугают неудачи: сколько бы раз вы ни падали, вы непременно встаете и начинаете все сначала.

«Только не в этот раз…» – подумала я, а вслух сказала:

– Боюсь, теперь уже слишком поздно, Томми. И десять лет назад тоже было поздно.

Брат долго молчал. Я даже решила, что он ушел, но когда я подняла голову, Томми по-прежнему стоял у калитки и смотрел на меня. Лицо его было усталым и покорным.

– Мне звонила Кэрри. Не знаю, кто дал ей мой телефон… впрочем, не важно. Она сказала, что ей очень нужна помощь для работы в архиве, и просила меня поговорить с тобой. Новая библиотека открывается в октябре, и Кэрри боится, что полки в информационно-историческом разделе окажутся пусты.

Я прищурилась. Очередной приступ мигрени сигнализировал о своем приближении резким сужением поля зрения.

– Ей действительно так нужна помощь или она просто ищет предлог лишний раз поговорить с тобой?

Томми неожиданно широко, по-мальчишески ухмыльнулся и снова стал похож на того старшего брата, который учил меня ловить рыбу и кататься на велосипеде. Он даже готов был играть со мной в куклы, лишь бы я поменьше думала о том, что наша мама снова уехала неизвестно куда.

– Наверное, и то и другое. – Томми пожал плечами. – Просто я подумал, что работа в библиотеке – это как раз то, что тебе нужно. Она поможет тебе успокоиться и решить, что делать дальше. Кроме того, ты же всегда любила писать… Кэрри сказала, что ищет человека, который мог бы вести в газете постоянную колонку и рассказывать читателям, как идет подготовка к открытию новой библиотеки. Ну что скажешь?.. По-моему, отличный вариант, от которого все только выиграют.

Обычно я не выносила, когда посторонние люди говорили мне, что нужно делать, – главным образом потому, что мои собственные идеи, как правило, оказывались никуда не годными. Теперь-то я понимала, что все, кто давал мне советы, просто хотели спасти меня от себя самой, но от этого было не легче.

– Когда, ты говоришь, должна открыться библиотека? В октябре?.. – Я пожала плечами. – Возможно, в октябре меня здесь уже не будет. Если я все-таки возьмусь за это дело, то только подведу твою Кэрри, а мне бы этого не хотелось.

– Во-первых, она вовсе не моя, – быстро сказал Томми. Как-то слишком быстро. – А во-вторых, Кэрри сказала, что согласна на любую помощь. Она, конечно, не стала жаловаться, но мне показалось, что положение просто отчаянное.

Стеклянистые червячки – предвестники мигрени, уже некоторое время мелькавшие перед моими глазами, окончательно блокировали мое периферийное зрение, так что теперь я могла смотреть только прямо перед собой – на Томми.

– Что ж, я могла бы попробовать, но только если найду время. На самом деле куда больше мне хотелось бы восстановить сад Бутси – посадить цветы и кое-какие овощи. Конечно, для одного человека это довольно сложная задача, но у меня была такая сумасшедшая мысль, что Кэрол-Линн и Кло могут мне помочь.

Уголок его рта приподнялся в иронической усмешке.

– Ну, желаю удачи.

Я повернула голову, собираясь получше оглядеть сад. Лучше бы я этого не делала. Задача казалась безнадежной – наверное, проще было оживить четверодневного мертвеца и заставить его сплясать шотландскую джигу.

– У меня в сарае остались кое-какие семена, которые покупала Бутси, – сказал Томми. – Они все перебраны, снабжены ярлычками и даже, кажется, промыты в обеззараживающем составе. К тому же они не такие старые, так что я думаю – их вполне можно сажать. Если хочешь, я их достану.

– Сделай такое одолжение, – кивнула я. – Если этими семенами занималась Бутси, значит, они… волшебные и у меня есть шанс что-нибудь вырастить.

– Ты справишься. – Томми кивнул. – Насколько я знаю, ты всегда добиваешься своего, хотя и не с первого раза. Что касается семян – главное не посадить их вверх ногами, и тогда все получится.

Я усмехнулась. Это была наша старая шутка: как-то очень давно Бутси посадила возле дома несколько кабачков и тыкв, но они не взошли, и она сказала, вздыхая: «Я работала без очков и, должно быть, перепутала, где у семечек верх, где низ; вот они теперь и растут вверх ногами!» Помнится, эти слова меня настолько поразили, что я побежала на грядку и, порывшись в земле, действительно нашла проклюнувшееся кабачковое семечко, росток которого был направлен не вверх, а вниз. Я принесла семечко в гостиную и показала Бутси… которая чуть не умерла от смеха. С тех пор и повелось: когда что-то не вырастало, что бывало очень редко, Бутси говорила: «Должно быть, я опять посадила семечко верхним концом вниз».

– Буду сажать горох, горошины, по крайней мере, круглые, – сказала я.

Томми кивнул в ответ и оперся на калитку, которая застонала под его весом.

– Вот закончу сажать хлопок – сразу же распилю кипарис на доски и починю калитку и изгородь, – пообещал он. – Не хочу, чтобы местная живность слопала твою окру и бобы. И горох. Ну ладно, не буду мешать. Успехов.

Он вяло махнул мне рукой и побрел прочь, шатаясь от усталости. Я проводила его взглядом и вернулась к прополке, но не успела я выдрать из земли и пару пучков травы, как позади меня раздался голос Кло:

– Шортики – отпад. Главное, они тебе как раз.

Я выпрямилась и обернулась. Кло и Кэрол-Линн стояли у самой ограды и смотрели на меня. Волосы у обеих были заплетены в косы, причем на Кло была одна из цветастых блузок моей матери. Она, впрочем, так и не рассталась ни со своими черными джинсами, ни с тяжелыми солдатскими берцами, хотя я видела, что в них ей было довольно жарко.

Пропустив шпильку мимо ушей, я спросила:

– Что, твои утренние занятия уже закончились?

Кло с готовностью кивнула:

– Да, только сейчас мне полагается читать. А потом я должна буду изучать природу вместе с остальными детьми, которые учатся дома, но миссис Смит сказала, что я могу поехать в поле с Томми, а потом написать об этом. – Она пожала плечами: – Ну и заданьица! Одно другого скучнее.

– Только не говори об этом Томми, – посоветовала я.

Кло сделала несколько шагов в сторону и с размаху опустилась на одно из зеленых садовых кресел. На коленях она держала «Время превыше всего». На ее левой руке, среди множества плетеных кожаных фенечек, которые Кло изготовила сама в тот недолгий период, когда она вновь увлеклась изготовлением украшений, я заметила синий эмалевый браслет.

– Это что-то новенькое? – спросила я.

Подняв руку, Кло повертела кистью из стороны в сторону.

– Это часы. Я нашла их в твоей комнате, в круглой картонной коробке, которую ты велела мне разобрать. Они не ходят, но все равно они красивенькие.

Я кивнула. В детстве я часто играла с коробкой дяди Эммета, но никаких часов на синем эмалевом браслете я там не видела.

– А что это ты делаешь?

Моргнув, я посмотрела на Кэрол-Линн. У нее было такое лицо, словно она в самом деле хотела знать.

– Выпалываю сорняки, чтобы на клумбах можно было сажать цветы.

Она опустилась на землю рядом со мной, положив руки на колени.

– А как правильно полоть? Покажи.

Сначала я решила, что мать надо мной смеется, но ее лицо оставалось серьезным и заинтересованным.

– Ты хочешь мне помочь?

Кэрол-Линн кивнула.

– О’кей, смотри… – Я взяла ее за руку и направила к пучку сорговника. После своего возвращения я еще ни разу не прикасалась к матери, если не считать того дня, когда на следующий день после бури пыталась увести ее от края ямы. Мне хотелось, чтобы мать оставалась чужой, незнакомой, но сейчас я вдохнула лимонный запах ее гладкой кожи, увидела, как играет и переливается солнце в ее волосах, так похожих на мои, и снова ощутила в сердце знакомую, глухую тоску по материнской ласке.

Обхватив пальцы Кэрол-Линн, я сжала их у основания сорговника и потянула, вырывая растение из земли. Мать сама начала отрясать налипшие на корни комки почвы, и я выпустила ее руку.

– Да, примерно так, – сказала я.

– Как здорово! – воскликнула она, и я нехотя улыбнулась.

– Я рада, что тебе понравилось. Теперь то же самое нужно проделать со всеми сорняками, какие ты увидишь на клумбах. Вырванные растения бросай на дорожку, потом мы погрузим их в тачку и отвезем в мусорный контейнер за сараем.

Я повернулась к Кло:

– А ты не хочешь нам помочь?

Она сморщилась, всем своим видом демонстрируя крайнее отвращение.

– Я должна читать, – напомнила она. – К тому же там, наверное, червяки.

– Тогда читай, – спокойно сказала я. – Только вслух. Это одна из моих самых любимых книг.

Кло протяжно вздохнула, но открыла книгу и начала читать, а мы с Кэрол-Линн снова погрузили руки в нагретую солнцем землю, освобождая от сорняков наш сад.