Глава 21

Аделаида Уокер Боден. Индиэн Маунд, Миссисипи. канун Нового года, 1923

Тетя Луиза хмурилась, разглядывая мои накрашенные губы и нарумяненные щеки, но сдаваться я не собиралась. Сара Бет запретила мне появляться на приеме у Хитменов без косметики и даже сама одолжила мне кое-что из своих запасов, сказав, мол, если я не накрашусь, то буду сливаться с обоями и меня никто не заметит. Я думаю, на самом деле ей просто не хотелось краснеть за меня перед друзьями и знакомыми родителей, которые сплошь очень важные шишки и все как один одеваются современно и модно. Некоторые и вовсе должны были приехать из само́й столицы штата – Джексона!

Моя тетя тем временем расхаживала вокруг меня, держа наготове носовой платок, чтобы, улучив момент, стереть с моего лица хотя бы румяна.

– Ты очень красива от природы, Аделаида! Не представляю, зачем тебе понадобилось прятать свою красоту под слоем краски!

Я взглянула на себя в зеркало – на свои светло-рыжие волосы, которые мне наконец-то разрешили завить, и на легкие мазки румян на скулах, отчего мои зеленые глаза засверкали, точно два настоящих изумруда. Возможно, впрочем, они блестели оттого, что я постоянно думала, как буду до самого утра танцевать с Джоном. Более яркие губы делали меня старше, придавая мне вид почти взрослой женщины, к тому же я надеялась, что они помогут отвлечь внимание гостей от подола моего платья, которое лично мне казалось прискорбно длинным. Да-да, несмотря на все мои просьбы и увещевания, мое платье было именно такой длины, какую тетя Луиза считала подобающей для девушки из порядочной семьи. Иными словами, оно лишь слегка приоткрывало мои лодыжки. Впрочем, мне, пожалуй, следует быть довольной, что она хотя бы не заставила меня надеть кринолин и корсет.

– Ты готова, кузина? – спросил Уилли, заглядывая в дверь. Его волосы были расчесаны на косой пробор и назад и уложены с помощью фиксатуара, чтобы скрыть вечно торчащий вихор на затылке. Уилли был в черном смокинге, галстуке-бабочке и белом жилете, и я не могла не признать, что выглядит он очень и очень неплохо.

Увидев меня, Уилли присвистнул.

– Вот это да, Ади! Выглядишь просто сногсшибательно!.. Только не говори Саре Бет, что я это сказал. – Он подмигнул. – Я слышал, Хитмены установили в саду отдельный павильон для молодежи. Там будет своя танцевальная площадка и свой негритянский оркестр, который исполняет самую современную музыку. Наверное, Сара Бет сказала родителям, что так принято в Джексоне, и, конечно, миссис Хитмен пришлось пригласить оркестр и заказать павильон.

Уилли улыбнулся и поглядел на наручные часы, которые Сара Бет подарила ему на его последний день рождения. Она купила их у Пикока, а Джон помог выбрать самую лучшую, самую надежную и качественную модель. Правда, моя подруга всегда больше любила блестящие безделушки, но я заметила, что с недавних пор ей стали нравиться вещи более солидные и дорогие. Как-то я спросила Сару Бет – почему, и она ответила с важным видом, мол, искусство – вечно, поэтому не может быть по-настоящему красивым то, что уже завтра отправится на помойку. Единственное исключение – цветы, добавила она, но, наверное, Сара сказала так только потому, что я была ее близкой подругой и очень гордилась цветами, которые росли в моем саду.

– Ты готов? – спросила я, поворачиваясь к Уилли, так что подол моего платья с шелестом взлетел и плавно опустился, приятно лаская кожу. Платье было бледно-розовым – «цвета бедра испуганной нимфы», как уверяла меня продавщица в магазине, – и очень шло к цвету моего лица.

– Как бы я хотела… – начала тетя Луиза и осеклась.

– Чего бы ты хотела? – спросила я.

Она мягко улыбнулась.

– Я бы хотела, чтобы твоя мать видела тебя сейчас. Она бы тобой очень гордилась.

Я опустила глаза, чтобы взглянуть на лежавшие на столе щетки и гребни с серебряными накладками, принадлежавшие когда-то моей матери, и подумала о женщине, которую едва помнила. Гордилась бы она мною?.. Теперь этого никто не мог знать точно, даже тетя, и я подумала – хорошо бы это было не так важно. Но это было важно, и я чувствовала, что чем старше я становлюсь, тем чаще я буду спрашивать себя, что сказала бы мама по тому или иному поводу.

– Идем скорее, Ади!.. – прервал мои размышления Уилли, который только что не подпрыгивал от возбуждения. – Я не хочу ничего пропустить.

– Идем, – ответила я и повернулась, чтобы поцеловать тетю Луизу. В глазах у нее блестели слезы, но я притворилась, что ничего не замечаю.

По лестнице мы с Уилли неслись почти вприпрыжку, мигом позабыв все увещевания тети, которая просила нас вести себя как подобает леди и джентльмену. Внизу нас уже ждал дядя Джо. Лицо у него было серьезным и торжественным, и мы с Уилли приготовились к очередной порции наставлений.

– Не забывайте, что вы воспитывались в приличной семье, – сказал дядя. – В семье, где не приемлют пьянства и распущенности. Надеюсь, что и на приеме вы будете вести себя соответствующим образом и никак не очерните фамилию, которую носите. – Обращался дядя Джо к нам обоим, но смотрел в основном на Уилли, и я невольно задумалась, как много ему известно о последних похождениях моего кузена.

– Хорошо, дядя Джо, – сказала я и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в обожженную солнцем щеку. О том, что дядя и тетя приглашения не получили, в нашем доме не было сказано ни слова, но лично я нисколько этому не удивилась. Мы и сами-то попали на прием к Хитменам только потому, что на этот раз Саре Бет позволили составить собственный список гостей. Что касалось дяди и тети, то они и Хитмены вращались в совершенно разных кругах; отсутствие приглашения мои родные восприняли как нечто совершенно естественное и, похоже, нисколечко не огорчились.

С запозданием вспомнив о хороших манерах, Уилли помог мне надеть мое простое шерстяное пальто, а потом подставил согнутую калачиком руку. Пока он вел меня до машины, я вспоминала меховой жакет Сары. С того дня, когда я в последний раз побывала в ювелирной лавке Пикока, прошло уже несколько недель. За все это время я ни разу не видела подругу, но меня это вполне устраивало: я уже несколько раз напоминала Джону, чтобы он привез мне жакет, но он все время забывал, а сама я в центр города не ездила. Наверное, думала я, Джон спрятал его в дальнем шкафу в своей мастерской, вот он и не попадается ему на глаза. Или, может быть, он отдал его непосредственно Саре, которая, как я точно знала, ездила в лавку Пикока, чтобы отремонтировать свое жемчужное ожерелье, порвавшееся в ту самую ночь, когда мы с таким трудом доставили домой ее бесчувственное тело. Саму Сару, похоже, судьба жакета нисколько не занимала, что было весьма на нее похоже: к своим вещам, даже очень дорогим, она всегда относилась небрежно, но я все равно чувствовала бы себя гораздо спокойнее, если бы мне удалось вернуть ей взятую на время роскошную вещицу.

Уилли галантно распахнул передо мной пассажирскую дверцу своего автомобиля, но прежде чем я успела сесть внутрь, его глаза удивленно расширились. Бросив на меня быстрый взгляд, Уилли стремительно наклонился и схватил что-то белое, лежавшее на сиденье. Что это было, я рассмотреть не успела, но мне показалось, что это стопка полотенец или, может быть, простынь.

– Извини, – пробормотал Уилли. – Я привез в стирку кое-какое белье и забыл в машине. – И, небрежно скомкав простыни, он затолкал их под заднее сиденье.

Пока я устраивалась, кузен продолжал исподтишка за мной наблюдать, но в чем дело, я не понимала. Потом мне показалось, что в салоне пахнет костром, но задавать вопросов я не стала. Не то чтобы мне было неинтересно, просто сейчас я могла думать только о предстоящем вечере, и ни о чем другом.

Наконец мы тронулись. Всю дорогу Уилли что-то напевал себе под нос, отбивая на руле ритм, но я не возражала, продолжая думать о Джоне и о том, как мы будем танцевать и совершенно официально проведем вместе несколько часов. Я даже решила, что выпью бокал-другой чего-нибудь не слишком крепкого. От одного бокала, рассуждала я, меня не развезет, как Сару, зато я наконец пойму, что в этой выпивке такого особенного и почему вокруг нее столько разговоров. Да и Джон наконец увидит, что я уже не маленькая.

В последние недели декабря установилась настоящая зима, даже вода в купальне для птиц в моем саду замерзла, и только за два дня до вечеринки началась оттепель и температура немного поднялась – очень кстати, потому что иначе в парусиновом павильоне было бы слишком холодно если не для танцующих, то для оркестра, так что с погодой Хитменам повезло. И все равно я жалела, что у меня нет мехового жакета Сары Бет, поскольку в моем платье без рукавов можно было замерзнуть при любой температуре.

На кольцевой подъездной дорожке перед особняком Хитменов нас встречали слуги, которые отгоняли автомобили гостей на стоянку. Деревья перед фасадом были украшены мигающими электрическими гирляндами, а на каждом окне висели венки из остролиста, в точности повторявшие большой венок над широкой парадной дверью. Сквозь распахнутые балконные окна первого этажа лился свет и доносился гул множества голосов, из чего я заключила, что бо́льшая часть приглашенных уже собралась.

Когда Уилли ввел меня в дом, в ноздри мне ударил сложный запах духов и сигарного дыма, витавший над плотной толпой гостей, которая слегка раскачивалась из стороны в сторону, словно танцы уже начались. Все камины и перила уходившей на второй этаж лестницы были украшены сосновыми ветвями с вплетенными в них листьями магнолии. Даже в приемной, куда провела нас Берта, одетая в черное платье, крахмальный белый чепец и такой же фартук, было не протолкнуться, но я все же ухитрилась выбраться из своего пальто, которое тут же принял у меня кто-то из слуг. А еще мгновение спустя мне попалась на глаза какая-то невысокая женщина, одетая точь-в-точь как Берта, которая приближалась к нам, с трудом лавируя между гостями. В руках она держала начищенный серебряный поднос, уставленный высокими и узкими бокалами с каким-то светло-золотистым напитком.

Я почти сразу узнала Матильду. Уилли как раз отвернулся, чтобы поздороваться с каким-то приятелем, а я приветливо улыбнулась.

– Здравствуй, Матильда, рада тебя видеть. Как поживаешь?

В ответ Матильда даже не улыбнулась. Украдкой оглядевшись по сторонам, она опустила взгляд и проговорила, словно обращаясь к бокалам на подносе:

– Вам бы лучше не говорить со мной, мис Делаида. Для нас обеих лучше.

Прежде чем я успела спросить, что она имеет в виду, Уилли снова повернулся в мою сторону и сразу заметил поднос с напитками. Не обратив на Матильду ни малейшего внимания, он взял с подноса два бокала и протянул один мне.

– Вот, выпей, – сказал Уилли и подмигнул. – Это твой первый бокал шампанского. Только обещай, что он будет не последним: трудновато иметь в родственницах святую!..

Я собиралась поблагодарить Матильду, но она уже растворилась в толпе, и только ее белый крахмальный чепец мелькал в дальнем конце зала, словно поплавок в речных волнах. Потом меня отвлек громкий вопль, донесшийся со стороны лестницы, и мы с Уилли повернулись туда. По лестнице спускалась Сара Бет в совершенно невиданном платье: сплошь перья, кружево и жемчужная вышивка. Подол ее платья был таким коротким, что едва прикрывал колени, и я подумала, что этого тетя Луиза точно не одобрила бы. Завитые (как у меня) волосы Сары переливались в свете ламп и свечей, словно темный норочий мех, и на их фоне сверкали крупные бриллианты. Бриллианты, впрочем, сверкали не только в ее волосах, но и на шее, и в вырезе чудо-платья, и я невольно подняла руку, чтобы прикоснуться к своему жемчужному ожерелью, которое дала мне тетя Луиза и которое, как я считала, делает меня достаточно эффектной. Увы, сейчас я показалась самой себе фермершей из захолустья, которая нарядилась во все лучшее к воскресной церковной службе.

Между тем Сара Бет сбежала по лестнице и, не обращая никакого внимания на Уилли (несомненно, это была часть ее новой «стратегии», как она это называла), заключила меня в объятия.

– Господи, Аделаида, я уж думала – ты никогда сюда не доберешься! Если бы ты только знала, как я скучала среди всех этих стариков. Я чуть не умерла со скуки, пока ждала твоего приезда, чтобы мы могли начать веселиться по-настоящему. Знаешь, я сказала матери, что в нашем павильоне не должно быть никаких компаньонок, потому что это очень старомодно, к тому же и она, и остальные взрослые будут совсем рядом, так что мы все равно не сможем устроить настоящего большого безобразия… – Тут Сара Бет захлопала ресницами и наконец-то повернулась к Уилли: – Ты тоже можешь пойти с нами, раз уж ты – кузен моей дорогой Аделаиды, – добавила она, одаряя его таким взглядом, от которого Уилли зарделся, словно девчонка, чего с ним не бывало уже много, много лет. Во всяком случае, на его щеках появились два довольно заметных ярко-алых пятна, хотя, возможно, на него просто подействовало шампанское, которое он прикончил двумя торопливыми глотками.

– Я… я как раз собирался, – пробормотал он. Рядом снова появилась Матильда, и Уилли, с размаха поставив ей на поднос свой пустой бокал, тут же схватил еще два.

– А ты почему не пьешь? – сказал он, глядя на нетронутое шампанское в моей руке. – Поторопись, иначе я выпью.

Тянуть шампанское маленькими глотками было бы разумнее, но мне очень не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался, что я пробую его в первый раз в жизни, поэтому я сделала из своего бокала большой глоток. Пузырящийся напиток пролился мне в горло, а потом шибанул в нос, да так, что у меня защипало глаза. Я едва не закашлялась и, чтобы скрыть неловкость, поспешно сделала еще один глоток. На этот раз мне удалось не поперхнуться, и я украдкой бросила взгляд на мистера и миссис Хитмен, которые как раз встречали на пороге очередного гостя. Слава богу, они ничего не заметили. Сара Бет тем временем тоже взяла с подноса бокал шампанского, потом схватила Уилли под локоть и потащила за собой, да так быстро, что вино в двух бокалах, которые он по-прежнему держал в руке, едва не выплеснулось на пол.

– Идем скорее в павильон, – велела она. – Там гораздо интереснее.

Сара и Уилли быстро пошли в глубь дома, а я замешкалась, ища взглядом Матильду, но ее нигде не было, а я не знала, куда девать мой опустевший бокал. Внезапно чья-то рука, протянувшись поверх моего плеча, осторожно вынула бокал из моих судорожно стиснутых пальцев. Обернувшись, я увидела Джона.

Как и Уилли, он был в черном смокинге, но если мой кузен производил впечатление мальчишки, нарядившегося для взрослой вечеринки (я заметила, как он то и дело поводит плечами, чтобы смокинг лучше сидел), то Джон выглядел мужчиной, привыкшим носить элегантные вечерние костюмы. Его подтянутая, широкоплечая фигура была словно специально создана для пошитой на заказ одежды. Я даже подумала, что он мог бы сниматься в кино, но тогда бы Джон на меня и внимания не обратил, а мне этого совсем не хотелось.

– Привет, красотка, – шепнул он мне на ухо и незаметно поцеловал в висок.

– Ах, Джон… это ты? Я ужасно рада! – так же шепотом ответила я. Каждый раз, когда я его видела, у меня буквально захватывало дух, но я старалась этого не показывать.

– Между прочим, я на тебя сердит, – добавил Джон, напуская на себя серьезный вид.

Его глаза весело поблескивали, и я догадалась, что он шутит, но все равно надула губы, как учила меня Сара Бет. Кроме того, я надеялась, что Джон заметит мою помаду.

– Вот как? Почему?! Что я такого сделала?

– Ты выпила свой первый в жизни бокал шампанского без меня. – Он взял меня за руку, сплетя свои пальцы с моими. – Но ты еще можешь исправить свою ошибку, если выпьешь со мной второй бокал.

Я решительно отстранилась, и Джон удивленно приподнял бровь.

– С одним условием, – заявила я, чувствуя, что всю мою робость как рукой сняло.

Его глаза заблестели ярче, а я почувствовала, как яркие краски, запахи и звуки вечеринки нахлынули на меня с новой силой.

– Это с каким же? – осведомился он весело.

– Сегодня вечером ты должен танцевать только со мной, и ни с кем больше!

– Договорились. – Джон снова улыбнулся и, взяв меня под руку, повел туда, куда минутой раньше отправились Уилли и Сара Бет.

Полная луна, которую я даже не заметила, когда выходила из дома, висела высоко в небе, озаряя аккуратно подстриженную лужайку и стоявший посреди нее огромный шатер, похожий на гигантскую сахарную голову. Дыхание вырывалось у меня изо рта редким серебристым облачком и, смешавшись с дыханием Джона, поднималось в темное небо. Луна, небо, ощущение его теплых пальцев в моей руке – впереди у нас была целая жизнь. При мысли об этом у меня даже закружилась голова, и я потянула Джона за руку, заставив его остановиться.

– Поцелуй меня! – сказала я, поворачиваясь к нему лицом.

Он не стал задавать никаких вопросов. Вместо этого он крепко меня обнял и сделал так, как я просила: сначала легко, а потом – со страстью, существовавшей, как я раньше считала, только в романах, которые Сара Бет потихоньку таскала для меня у матери, да на киноэкране. Но губы Джона прижимались к моим все крепче, и я могла думать только одно: «Это взаправду!.. Это на самом деле!..» Мне казалось – теперь у меня есть тайна, которой нельзя делиться ни с кем, кроме Джона.

Когда он наконец оторвался от меня, мы оба дышали так тяжело, словно обежали вокруг особняка как минимум три раза.

– Ну и ну!.. – проговорил Джон. Его пальцы, лежавшие у меня на плечах, слегка дрожали, к тому же он буквально навалился на меня всем телом, словно боялся упасть. – Пожалуй, нам обоим лучше остановиться, пока я не забыл, как это делается.

С этими словами он убрал свои руки с моих плеч и даже отступил на шаг. Лицо у него было такое, словно он впервые в жизни увидел живую девушку.

– Со мной творятся странные вещи, Аделаида Боден, и в этом виновата ты. Сейчас мне кажется… Нет, я просто уверен, что не смогу без тебя жить.

– А я – без тебя, – твердо ответила я, стараясь не думать о тете Луизе, которая, конечно, никогда бы не одобрила подобную прямоту. Только сейчас я заметила, что вся дрожу. Я успела основательно замерзнуть в своем платье без рукавов, но до этой минуты даже не замечала холода.

– В павильоне намного теплее, – сказал Джон, заметив мое состояние, – но мне бы не хотелось, чтобы ты подхватила воспаление легких еще до того, как мы туда доберемся. – С этими словами он снял с себя пиджак и набросил на меня. – Идем, – добавил Джон, обнимая меня за плечи и слегка подталкивая в направлении большой палатки.

– Жаль, у меня нет с собой мехового жакета Сары, – сказала я. – Честно говоря, я надеялась, что сегодня вечером ты его наконец захватишь.

Джон как-то странно замялся.

– У меня его нет, – промолвил он наконец.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивилась я. – Я оставила его в твоем магазине, и ты все время твердил, что непременно принесешь его в следующий раз!..

У него на щеке задергался мускул – это было почти незаметно, но я увидела.

– Мне очень жаль, но… Жакет забрал Анджело Берлини, – пояснил Джон, и я заметила, каким резким и отрывистым стал его голос.

Остановившись, я посмотрела на Джона.

– Его забрал мистер Берлини? О господи! Сара Бет просто убьет меня, когда узнает!.. Конечно, у нее есть что носить, но я уверена – она все равно захотела бы получить этот жакет обратно. В конце концов, он стоит кучу денег, и… А ты не мог бы взять его у мистера Берлини?

– Это не так просто. – Джон слегка развел руками. – Я не знаю, когда я увижу его в следующий раз, но боюсь, что это будет не скоро.

– Я не понимаю… Зачем ты вообще отдал ему Сарин жакет?

– Я думал – это его жакет. Когда он уходил, то наклонился и поднял его с пола… вот я и решил, что он бросил его туда, как только пришел – это, в общем-то, в его стиле. Я даже не разглядел, что жакет женский! О том, что это была вещь Сары, я узнал, только когда ты стала о нем спрашивать. С тех пор я пытался придумать, как получить его назад, но…

– А ты не можешь просто позвонить этому Берлини и сказать, чтобы он вернул чужую вещь?

Джон остановился и, не выпуская моей руки, повернулся ко мне.

– Ты должна знать, Аделаида: Анджело Берлини не тот человек, которому я могу «просто позвонить», – серьезно сказал он. – И еще: ты не должна иметь с ним никаких дел. Именно поэтому тогда я попросил тебя уйти как можно скорее. Анджело… знакомство с ним может тебя скомпрометировать. И развратить, испортить, а я этого не хочу. В общем, про меховой жакет на какое-то время лучше забыть, понимаешь?.. Я уверен, что сама Сара Бет давно о нем забыла, и ты тоже забудь.

Его слова меня не убедили, но сейчас мне было не до какого-то там Анджело, который каким-то образом может меня скомпрометировать. Больше всего мне хотелось вернуть волшебство, которое соединило нас с Джоном несколько минут назад.

– Хорошо, – сказала я. – Я не буду иметь с ним никаких дел, раз он такой… плохой. Но почему тогда ты сам с ним водишься?

Джон сжал мою голову в своих ладонях и нежно поцеловал в лоб.

– Ах, Аделаида, Аделаида, какое же ты еще дитя!.. – проговорил он. – А «вожусь» я с ним только потому, что всю свою жизнь я был беден, как церковная мышь. Всю свою жизнь я мыкался по чужим углам, жил у чужих людей и дальних родственников, которые приютили меня из милости. А я так больше не хочу, понимаешь?.. Сейчас такое время, когда каждый человек, пусть даже он происходит из самой бедной семьи, может чего-то добиться, заявить о себе или заработать хорошие деньги, чтобы хватило на собственный дом и хозяйство, а может быть даже – на свой маленький бизнес, который даст ему возможность прокормить себя, свою любимую женщину и своих детей, когда они у него появятся. Да, для этого порой приходится водить знакомство с людьми, к которым при других условиях ты бы и близко не подошел, но что за беда – ведь это только временно. Зато потом!..

Честно говоря, я не совсем поняла, что именно имел в виду Джон, но меня это и не особенно интересовало. Главным для меня было другое. Джон собирался зажить собственным домом с «любимой женщиной», и это было единственным, что имело значение.

– Хорошо, Джон, – повторила я и попыталась поплотнее закутаться в его пиджак, потому что на улице все равно было очень холодно, и я снова начинала дрожать. Взявшись за отделанные шелком лацканы, я попыталась соединить их на груди – и вдруг почувствовала во внутреннем кармане что-то полукруглое и твердое. По форме оно немного напоминало лошадиную подкову, но было немного меньше.

– Что это? – Не сумев совладать с любопытством, я достала из кармана небольшой сверток и подняла повыше, чтобы рассмотреть его в лунных лучах.

Джон откинул голову назад и расхохотался.

– Твой новогодний подарок. Я не успел приготовить тебе подарок к Рождеству, потому что мне нужно было расплатиться за детали, к тому же я ждал, пока мистер Пикок выплатит мне рождественскую премию. Ну а потом мне оставалось только дождаться подходящего момента, чтобы преподнести его тебе… Думаю, сейчас как раз тот самый момент.

Я немного повернулась, чтобы тень от моей головы не падала на подарок, и даже сделала несколько шагов по направлению к ближайшему дереву, на ветках которого висел небольшой фонарик. Затаив дыхание, я внимательно рассматривала лежавший у меня на ладони сверток. Мне казалось – я знаю, что там может быть, и все равно никак не могла решиться его развернуть.

– Что это? – спросила я еще раз.

– Часы твоей мамы. Тетя Луиза сберегла их для тебя.

Кончиками пальцев я приподняла краешек пергамента, в который был завернут подарок. В лунном свете блеснула темно-синяя эмаль – такая же синяя, как глаза Джона. Но мне был не нужен свет – я и так отлично помнила синий эмалевый браслет, прямоугольный перламутровый циферблат, увенчанную крошечным сапфиром заводную головку, черные цифры и стрелки, а на самом верху, под цифрой «XII» – выведенное крошечными буквами название фирмы-производителя: «Картье». Такими я запомнила мамины часы, и такими они остались – старые и в то же время новые, словно в первый раз увиденные.

– Переверни, – негромко сказал Джон.

От холода мои пальцы онемели и почти ничего не чувствовали, поэтому я действовала очень медленно и осторожно, боясь уронить часы. На задней крышке было что-то выгравировано – какие-то слова. Раньше их не было… или были? Я прищурилась, но так и не сумела разобрать затейливые буквы.

– Здесь слишком темно, – пожаловалась я. – Что там написано?

Джон посмотрел мне прямо в глаза.

– Там написано: «Я буду любить тебя вечно», – сказал он. – Твоя мама заказала эту гравировку незадолго до… до своей смерти. Наверное, она собиралась подарить их тебе, когда ты станешь постарше. Помнишь, ты рассказывала мне про мамины часы, с которыми любила играть в детстве? Я спросил про них у твоей тети, и она ответила, что часы до сих пор у нее. И еще она сказала, что сейчас самый подходящий момент, чтобы подарить их тебе. Я заменил только несколько шестеренок и стекло, а так это те же самые часы.

Он снова улыбнулся, но как-то смущенно и неловко, и я почувствовала, как что-то кольнуло меня в самое сердце. Приподнявшись на цыпочки, я поцеловала его в щеку.

– Это твой подарок мне, – сказала я. – Все остальное не имеет значения.

– Не только мой, – не согласился он. – Можно сказать, что я и твоя мама – мы вместе дарим тебе эти часы. И ты никогда не должна забывать, что на свете есть два человека, две души, которые поклялись любить тебя вечно.

От этих слов у меня стиснуло горло и слезы подступили к глазам. Я хотела сказать, объяснить ему, что старые обиды – как сломанные кости, которые никак не срастутся, и что боль от давних ран может ужалить, когда ты меньше всего этого ожидаешь, что она приходит к тебе даже во сне, и ты никак не можешь от нее избавиться, – но так и не смогла вымолвить ни слова. А Джон уже взял часы у меня с ладони и, расстегнув браслет, надел мне на запястье. Часы показались мне тяжелыми и твердыми, а выгравированные на обороте слова обжигали кожу, как поцелуй.

– Я знаю, мы не так давно знакомы, к тому же ты еще очень молода, и все равно мне кажется, мы с тобой созданы друг для друга. Я понял это, когда впервые увидел тебя. – Джон поднес мои пальцы к своим губам и поцеловал. – Мне жаль, что вместо часов я не могу преподнести тебе помолвочное кольцо, но… Сначала я должен встать на собственные ноги, открыть свою часовую мастерскую, пусть маленькую, но свою. Только так я смогу обеспечить тебе жизнь, какой ты заслуживаешь, и я этого добьюсь. Мне нужно еще совсем немного времени, и все это у нас будет.

Я обхватила его обеими руками за шею, не замечая, что смокинг соскользнул на землю и мороз пощипывает мои обнаженные плечи.

– Да, Джон, да! Я согласна ждать. Но… но ведь нам вовсе не обязательно ждать! Если понадобится, я готова жить с тобой и в хижине, и в шалаше. Мне ничего не страшно, пока мы вместе.

Он внимательно посмотрел на меня и проговорил, взвешивая каждое слово:

– Когда… когда тебе исполнится семнадцать?

– В мае, двадцать девятого числа.

– Очень хорошо. Это и будет моей целью. Обещаю, что к твоему восемнадцатому дню рождения я стану мужчиной, которым ты сможешь гордиться. Да, я знаю, что до этого дня остается почти полтора года; возможно, этот срок даже покажется тебе слишком большим, но я хочу, чтобы… чтобы мы оба были готовы. Полностью готовы, понимаешь? Пожалуй, я даже буду чаще встречаться с твоими дядей и тетей, чтобы они лучше меня узнали и успели свыкнуться с мыслью о… о том, что скоро мы будем вместе.

– Ты говоришь – скоро, но на самом деле до этого дня еще очень, очень долго! – воскликнула я. – Даже не знаю, сумею ли я столько ждать.

Джон легко поцеловал меня в макушку.

– Обещаю тебе, что ожидание не изменит моих намерений, к тому же долгожданная вещь всегда кажется особенно приятной, – сказал он и, наклонившись, подобрал пиджак, чтобы снова набросить его мне на плечи. Наверное, мне было бы теплее, если бы я продела руки в рукава, но мне хотелось видеть, как блестят на запястье мамины часы, и чувствовать, как согревают кожу выгравированные на внутренней стороне слова.

«Я буду любить тебя вечно».

– А теперь идем, – сказал Джон, беря меня за руку. – Да поскорее, пока мы оба не замерзли насмерть.

С этими словами он побежал по дорожке. Я побежала следом, и – клянусь! – мои ноги почти не касались земли.

В павильоне было намного теплее, чем снаружи. Негритянский оркестр наяривал вовсю, а Сара Бет и Уилли отплясывали на танцполе, воздвигнутом в самом центре огромного шатра. Вокруг, словно лепестки цветка вокруг сердцевины, были расставлены столики, укрытые белыми скатертями и украшенные орхидеями в вазах. Сначала мне показалось, что цветы искусственные, но они были настоящими, живыми. Похоже, даже орхидеи были готовы угодить миссис Хитмен и не вяли на морозе. В дальнем конце шатра, прямо напротив входа, разместился импровизированный бар. За стойкой стояли два официанта в белых тужурках, которые разливали и смешивали напитки для выстроившихся в очередь возбужденных молодых людей.

– Разве Хитмены не боятся, что их арестует полиция? – понизив голос, спросила я у Джона.

Прежде чем ответить, он долго смотрел на меня, словно не мог поверить, что я говорю серьезно, не шучу.

– А разве ты не видела гостей в большом доме? – сказал он наконец. – Насколько я знаю, там были и шериф графства, и прокурор, и сенатор штата, и даже федеральный судья, и все они пили виски, которое предлагал им достоуважаемый мистер Хитмен. И даже если бы какой-нибудь полицейский оказался достаточно глуп, чтобы устроить в особняке облаву, я сомневаюсь, чтобы кто-то из гостей отправился за решетку.

Я нахмурилась.

– Откуда ты знаешь, что там были все эти люди – ну, сенатор, прокурор и другие? Лично я никогда не видела никого из них и не узнала бы, даже если бы оказалась рядом с ними в салоне автомобиля.

Джон бережно заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос.

– Со всеми этими людьми я веду кое-какие дела.

В его словах определенно был смысл. Уж конечно, такие важные люди наверняка бывают в ювелирном магазинчике мистера Пикока, к тому же у каждого из них есть часы, которые время от времени ломаются, и тогда они приносят их Джону, который известен им как лучший часовой мастер во всем штате, а может, и в окрестностях. Эта мысль заставила меня с гордостью улыбнуться. Далеко не каждая девушка может похвастаться, что ее жених обладает деловыми знакомствами и связями на самом верху.

– Идем в буфет, выпьем еще шампанского, – предложила я и, взяв его за рукав, потянула к бару. Как раз в этот момент оркестр заиграл новую мелодию, а солист принялся выводить слова недавно вошедшей в моду песни «Аравийский шейх».

 

…Звезды светят с высоты,

озаряют путь к любви.

Я – Аравии владыка,

Вместе правим миром мы…

 

Я поймала себя на том, что подпеваю певцу. Слова я знала, потому что много раз была вынуждена слушать, как ее поет Сара Бет, барабаня по клавишам рояля. Людей на танцполе тем временем прибавилось – все новые и новые пары присоединялись к Уилли и Саре, и я почувствовала, что мои ноги (увы, обутые в туфли на достаточно умеренном каблуке) отбивают такт, словно им хотелось пуститься в пляс даже больше, чем мне самой. Что ж, почему бы нет, подумала я. Зря я, что ли, столько месяцев танцевала в своей комнате в обнимку с подушкой, желая произвести впечатление на Джона?

У стойки Джон вручил мне бокал, и я, проглотив содержимое буквально залпом, тут же потащила его на танцпол, даже не дав допить свое вино. Музыка стала еще быстрее, по лицу солиста побежали крупные капли пота, от которых уже посерел белоснежный воротничок его рубашки. Смокинг Джона я оставила на спинке первого попавшегося кресла: в разгоряченной танцами толпе он бы нам обоим только мешал.

Мы танцевали блэкботэм и чарльстон, и я вскидывала ноги выше, чем любая другая девчонка, и задирала подол почти до середины бедер. Выпитое шампанское помогало мне не думать о том, что́ могла бы подумать о моем поведении тетя. Время от времени – но не слишком часто – мы подкреплялись у нашего столика вином и холодными закусками, которые подавали проворные слуги. Перекусив, мы возвращались на площадку в центре шатра и продолжали танцевать под все убыстрявшуюся музыку негритянского оркестра. Время от времени я замечала в толпе танцующих Сару, которая смеялась и болтала со всеми, и пыталась делать то же, преодолевая свойственную мне стеснительность. Я бесстрашно заговаривала с девочками из школы, которые никогда раньше не обращали на меня внимания, но сейчас вдруг сделались чрезвычайно любезны, увидев меня в обществе Джона. Он, однако, оставался верен своему слову и не танцевал ни с кем, кроме меня.

Минула полночь, но веселье продолжалось, что меня вполне устраивало. Дядя Джо не назначил никакого конкретного времени, к которому я должна была вернуться, поскольку я как-никак была с Уилли, а мой кузен, насколько я знала, торопиться домой не станет ни при каких условиях.

В какой-то момент Джон попросил позволения отлучиться на пару минут. Воспользовавшись этим, я присела за наш столик, чтобы немного перевести дух. Голова у меня слегка кружилась то ли от выпитого шампанского, то ли от танцев, а скорее всего, и от того и от другого. У меня даже испарина на лбу выступила, и я решила, что должна найти зеркало и убедиться, что не выгляжу полной неряхой. Накинув на плечи пиджак Джона, я выскользнула из шатра и двинулась через лужайку по направлению к усадьбе.

По мере того как я отходила от шатра, музыка, смех и шарканье десятков ног звучали все тише, словно они уже стали частью каких-то давних воспоминаний. Небо было безоблачным, и мириады звезд сверкали высоко над моей головой, словно крошечные ледяные кристаллы, которые ветер несет к далекому горизонту. Глядя вверх, я остановилась, невольно захваченная сказочной картиной, которая разворачивалась в небе словно для меня одной. Сколько этим звездам лет или, может быть, веков, спросила я себя, и не может ли быть так, что в жизни моей матери была минута, когда она вот так же стояла, глядя на ночное небо, и видела те же звезды, что и я сейчас? Эта мысль, какой бы отвлеченной она ни казалась, немного меня утешила. Наверное, мне было просто приятно сознавать, что у нас с матерью было хотя бы что-то общее, что соединяло нас друг с другом и со вселенной.

Потом я услышала крик, донесшийся из рощи в конце земельного участка Хитменов. Повернувшись в ту сторону, я заметила какую-то женщину, одетую, как официантка, которая стремительно бежала куда-то между деревьями – я видела, как мелькает между стволов белый фартук. Какая-то ветка сбила с нее чепец, и я узнала Матильду. Я уже собиралась окликнуть ее, когда увидела белого мужчину, одетого, как все гости, только без смокинга, да и его бабочка была расстегнута и болталась на вороте сорочки. Мужчина преследовал Матильду, он нагонял, и она снова закричала. Слова я разобрала не очень хорошо, но мне показалось – Матильда зовет на помощь, и я не раздумывая побежала за ними. Мои ноги путались в траве, ветки хлестали по плечам и цеплялись за одежду, но я, возбужденная шампанским и танцами, ничего не замечала.

Под деревьями оказалось намного темнее, чем на лужайке; лунный свет едва пробивался сквозь сплетение ветвей, и по земле метались длинные тени. Матильда уже не кричала; она как будто плакала, но глухо, словно ее кто-то душил, и я помчалась на звук, даже не спросив себя, что я буду делать, когда ее найду.

Мой бег через ночной лес продолжался недолго. Не успела я пробежать и десятка шагов, как моя нога наткнулась на что-то мягкое и податливое. В следующее мгновение я полетела на землю. Мои выставленные вперед ладони скользнули по опавшей листве и сосновым иглам, и я приземлилась на живот. От удара воздух с шумом вырвался из моих легких, но сознания я не потеряла. Перевернувшись лицом вверх, я кое-как села и, упираясь каблуками в землю, стала отползать прочь, пока не уперлась спиной в ствол дерева. Должно быть, мои глаза успели привыкнуть к темноте, поэтому я почти сразу увидела двух человек, которые лежали на земле прямо передо мной.

Матильда распростерлась на спине. Мужчина зажимал ей рукой рот, так что ни плакать, ни кричать она не могла, но я ясно видела, как в лунном свете блестят стекающие по ее лицу слезы. Самого мужчину, точнее – молодого человека, который прижимал Матильду к земле, я хорошо знала. Это был один из друзей Уилли по имени Чаз Дэвис. Он смотрел прямо на меня, и выражение его лица было таким, что я невольно вздрогнула.

– Уходи! – прорычал он. – Тебя это не касается!

Я видела, что Матильда пытается освободиться, но Чаз держал крепко, и у нее было не больше шансов, чем у мухи, запутавшейся в паутине.

Дядя Джо не только разводил хлопок, но и держал небольшое стадо коров, которые время от времени приносили телят, поэтому я в общем и целом догадывалась, что́ происходит. А еще я твердо знала, что правильно, а что неправильно – так уж меня воспитали, и была абсолютно уверена: никто не имеет права удерживать человека против его воли.

– Нет, – коротко ответила я, сглотнув скопившуюся во рту густую слюну. – Сам уходи. Так будет лучше для тебя и для всех.

Чаз попытался расхохотаться, но поперхнулся, и из его горла вырвалось только невнятное бульканье.

– А если не уйду? Что ты будешь делать?

Я сама не знала, что ему сказать, но стоило мне открыть рот, как нужные слова нашлись сами.

– Я? Я буду кричать изо всех сил и звать на помощь, а когда сюда прибегут люди, я скажу, что ты на меня напал.

Чаз задумчиво прищурился, он словно решал, говорю я всерьез или просто пытаюсь его напугать. Чтобы помочь ему принять правильное решение, я пошире открыла рот, словно собираясь завопить на всю рощу.

Чаз вполголоса выругался и слез с Матильды. Некоторое время он молчал, пытаясь застегнуть штаны и подтяжки, потом, пошатываясь, поднялся.

– Ладно уж, – проворчал он. – Все равно оно того не стоило. Я просто хотел сделать этой дурочке одолжение, но раз она не хочет… – И, повернувшись, он неверным шагом побрел в ту сторону, откуда мы прибежали. Отойдя от нас ярдов на десять, Чаз остановился у какого-то дерева, и его вырвало. Потом он двинулся дальше и вскоре пропал за деревьями.

Мы с Матильдой сидели, затаив дыхание, пока не стих хруст валежника под его ногами. Лишь убедившись, что Чаз ушел и не вернется, я на четвереньках подползла к Матильде. Ее платье было разорвано почти до пояса, и она судорожно прижимала его к груди. Я помогла ей сесть и заставила надеть пиджак Джона, который каким-то чудом не соскользнул с моих плеч во время безумного бега. Сначала Матильда пыталась возражать, но я сказала, что все в порядке и Джон не рассердится. Странно, но в эти минуты я чувствовала себя на удивление взрослой и мудрой женщиной, которая знает ответы на все вопросы и которой не нужно думать, что делать дальше.

Еще какое-то время спустя я помогла Матильде подняться. У меня в голове сам собой созрел план, как доставить девочку в ее каморку под лестницей, чтобы никто нас не увидел. Обняв Матильду за плечи, я повела ее к дому, но на краю рощи она внезапно остановилась и посмотрела на меня блестящими, темными глазами.

– Вы никому не говорить, мис Делаида. Никому-никому, слышите? Роберт никогда не должен узнать! – Тут она икнула и крепко зажмурилась. – Роберт его убьет, и тогда мы все дорого заплатить. Вы понимать, мис Делаида? Вы понимать, что я сказала?

Мне хотелось возразить, но я знала, что она права. И точно так же я понимала, что ни я, ни она не покинем рощи, пока я не соглашусь на все ее условия.

– Ну хорошо, – легко сдалась я. – Я никому не скажу, обещаю. – Мои дрожащие губы сложились в легкую улыбку. – Пусть это будет наш с тобой секрет.

Матильда не улыбнулась в ответ – только торжественно кивнула. Лишь после этого она позволила мне вывести ее из леса. Когда мы приблизились к задней веранде и я уже прикидывала, как провести Матильду через кухню, я заметила у стены дома одинокую мужскую фигуру. Вспыхнула спичка, мужчина слегка наклонил голову, чтобы раскурить сигару, и в этот момент я его узнала! Это был тот самый человек, которого я видела в лавке мистера Пикока – тот самый, насчет которого меня предупреждал Джон. Анджело Берлини. Пока я разглядывала его через освещенный луной задний двор, Анджело повернулся в нашу сторону, и я поняла, что он меня тоже узнал. Небрежно прикоснувшись двумя пальцами к полям шляпы, он кивнул мне, словно старой знакомой, и я поспешно отвернулась. Крепче прижав Матильду к себе, я быстрым шагом взошла на крыльцо задней веранды и толкнула кухонную дверь. И все это время я ощущала на себе его взгляд, от которого у меня по спине бежали мурашки.

Ощущение было не из приятных. В таких случаях обычно говорят – мол, кто-то прошел по моей могиле. Раньше я не понимала этого выражения, но теперь мне стало ясно, что именно имелось в виду.

Бр-р!..