Глава 15

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 2013

После унылого ужина в семейной столовой (почерневшее фамильное серебро и щербатый фарфор на столе, Кэрол-Линн, с недоумением разглядывающая жаркое у себя в тарелке, отстраненная задумчивость брата и далекие от идеала застольные манеры Кло усугубили мое не самое безоблачное настроение) я поспешила ускользнуть в кухню, чтобы помочь Коре. Вместе мы довольно быстро перемыли посуду, и я отпустила Кору домой, сказав, что все вытру и уберу сама. Служанка ушла, а я осталась наедине со своими мыслями. Марк по-прежнему не давал о себе знать. Он так и не перезвонил ни мне, ни дочери, хотя еще накануне я еще раз связалась с Имельдой, которая оставалась в калифорнийском особняке Марка на случай, если Кло захочет вернуться, и дала ей номер своего мобильного. Я просила гувернантку сказать моему бывшему (если он вдруг позвонит), чтобы он как можно скорее связался со мной, но ни звонка, ни текстового сообщения так и не последовало. Я даже подумывала позвонить в полицию и предупредить, что Кло находится у меня, но потом решила не спешить, рассудив, что, пока не закончатся весенние каникулы, девочки все равно никто не хватится, а Имельда и так была в курсе.

Больше всего я ждала звонка Марка. Я надеялась, что мы сумеем договориться и урегулировать все спорные вопросы до того, как в дело вмешаются власти, но, машинально вытирая тарелки старым полотенцем Бутси и ставя их на привычные места в старом буфете, я вдруг подумала, что и сама не знаю, чего же мне хочется на самом деле. Я никогда не считала себя опытным воспитателем, но даже мне было ясно, что Кло отчаянно нуждается в родительской любви и опеке. Именно поэтому мне казалось, что вернуть ее в Лос-Анджелес было бы неправильно. С другой стороны, оставить девочку у себя я тоже не решалась: чему я сумею ее научить и сумею ли?.. И даже если мне удастся привить ей какие-то полезные навыки и привычки, вовсе не факт, что Марк не бросится тут же ее переучивать, что, в свою очередь, могло нанести Кло еще одну психологическую травму и окончательно ее озлобить.

Одним словом, я сама не знала толком, что мне предпринять. Пожалуй, единственное, в чем я не сомневалась, – так это в том, что маленькая белая таблетка поможет мне не волноваться по пустякам, и тогда я сумею последовать совету героини, которую воплотила на экране моя тезка, раз за разом повторявшая заветное: «Подумаю об этом завтра!»

За кухонным окном понемногу сгущались сумерки. Дневной свет начинал меркнуть, и я вспомнила восхитительные, сказочные закаты моего детства, пылавшие над плоскими равнинами Дельты. По вечерам Томми, Бутси и я обычно садились в саду и долго любовались тем, как понемногу гаснет разлитый над горизонтом золотисто-малиновый свет, а из болот наползает мгла. Каждый раз, когда последние отсветы заката исчезали вдали, Бутси обычно хлопала нас по коленкам и говорила ободряюще: «Не волнуйтесь, завтра солнышко снова вернется». Эти слова снова будили во мне надежду, помогая уснуть и укрепляя мою веру в то, что некоторые вещи действительно существуют всегда, что бы ни случилось.

Навестив в гостиной Кэрол-Линн и Кло, которые сидели рядышком на софе и смотрели одну из ранних серий «Девочек Гилмор», я повесила влажное посудное полотенце на ручку древней плиты и, потихоньку выйдя из дома через заднюю дверь, двинулась через пустой сад к кипарису. Желтая лента все еще была на месте, но Трипп обещал, что снимет ее уже через день или два. Томми не терпелось поскорее распилить ствол упавшего дерева, чтобы использовать древесину для разных строительных нужд – в том числе и для ремонта своей разрушенной мастерской. Эта его идея неожиданно пришлась мне по душе. Мне было радостно думать, что я всегда смогу навещать мое дерево даже после того, как оно станет частью чего-то еще.

Между тем ноги сами привели меня к яме у вывороченных корней. Концы желтой ленты, которые я связала своими руками, снова валялись на земле, и я невольно задумалась, неужели здесь снова побывали Кло или Кэрол-Линн. Или обе. Я уже заметила, что Кло и моя мать постоянно держатся вместе; там, где была одна, непременно оказывалась и другая, и я никак не могла решить, как я должна к этому относиться. С одной стороны, ничего плохого в этом не было, и все же я вовсе не была уверена, что мне это нравится. Правда, Кло взглядом призывала меня на помощь каждый раз, когда моя мать брала ее за руку, однако я вмешивалась очень редко. Я давно заметила, что девочка назначила себя при моей матери кем-то вроде ангела-хранителя; во всяком случае, куда бы та ни направилась, Кло всюду следовала за ней как привязанная, даже если Кэрол-Линн ее об этом не просила.

– Я просто не хочу, чтобы она куда-нибудь влезла, – отрезала Кло, когда я задала ей прямой вопрос. К счастью, мне достало ума не сказать, насколько мне нравится, что в ней неожиданно, – а для меня это действительно стало неожиданностью! – проснулись такие свойства характера, как заботливость и стремление опекать слабого. На самом деле ничего странного в этом не было: я просто забыла – заставила себя забыть – о том, в какое волнение привело девочку известие о моей беременности и как трепетно она рассматривала мои первые УЗИ-снимки (один из них она даже приколола к пробковой доске над своей кроватью). Интересно, почему я так упорно старалась не вспоминать об этом? Наверное, потому, что некоторые воспоминания причиняют слишком сильную боль, и ты невольно стремишься поскорее от них избавиться.

Миновав то место, где лежали на земле оборванные концы желтой ленты, я остановилась на самом краю ямы и снова вдохнула перегнойный запах влажной, плодородной земли. «Я буду любить тебя вечно!»… Как же мне хотелось узнать, кто носил вторую половинку кольца и тосковал ли он по этой неизвестной женщине, когда она пропала.

По небу протянулись широкие полосы розового и оранжевого, и их отсвет падал на землю внизу, точно горнее благословение. Я подняла взгляд, чтобы проследить, как последние отблески зари, легкие, как вздох, покинут темнеющее небо. Но вот заря догорела, а я все еще смотрела на то место над горизонтом, где погас последний луч света, и мечтала вернуть на небо закатные краски.

Потом в хлопковом сарае загорелся огонек, и я увидела, как за окном движется темный силуэт Томми. Вспомнив, что собиралась с ним поговорить, я двинулась к входу. Над разрушенным углом крыши был натянут голубой брезент, но никаких других следов начавшегося ремонта я не заметила. Очевидно, начавшийся посевной сезон отнимал у Томми все время и силы, и он решил отложить восстановительные работы до тех пор, пока не освободится.

Я негромко постучала в дверь, но ответа не было, и я вошла. Первым мне бросился в глаза все тот же заваленный бумагами стол, только недопитых кружек на нем прибавилось.

– Томми? – позвала я.

– Я здесь, наверху.

– Можно к тебе?

– Конечно.

Поднимаясь на второй этаж, я улыбнулась. Столько лет прошло, а мы по-прежнему придерживались привитых в детстве правил поведения. Хотела бы я знать, до какого возраста мы оба должны дожить, чтобы отбросить наконец условности? В конце концов, мы же родственники и, по идее, могли бы меньше задумываться о соблюдении формальных приличий.

Когда я вошла в мастерскую, Томми сидел за верстаком. Перед ним на листе белой плотной бумаги лежали старинного вида карманные часы со снятой задней крышкой, так что виден был механизм внутри. Мне эти часы почему-то напомнили пациента на операционном столе – брюшина вскрыта, торчат ребра, белеют сухожилия. Над головой Томми горела сильная лампа, отчего его волосы казались совсем бесцветными.

– Ты за пакетами? – спросил брат, не отрывая взгляда от вскрытых часов. В глазу у него поблескивало увеличительное стекло, державшееся на тонком металлическом ободке.

– Вообще-то я пришла поговорить, но могу заодно захватить и пакеты.

Коротким движением головы Томми показал на высокий импровизированный стеллаж, сделанный из пустых молочных ящиков.

– Посмотри вон там, в одной из коробок…

Довольно быстро я отыскала упаковку прозрачных пластиковых пакетов и, сунув ее в карман джинсов, опустилась на страшно неудобный стул грязно-бирюзового оттенка, который здорово смахивал на тот, на котором я сидела в старших классах.

– Милый стульчик…

Томми пожал плечами:

– Когда ломали старое школьное здание, мебель бесплатно раздавали всем, кто готов был вывезти ее за свой счет. К тому моменту, когда я туда добрался, там оставался только этот стул, да и то только потому, что он валялся в кустах позади бейсбольного поля.

Я поерзала на жестком сиденье.

– На нем я снова чувствую себя шестнадцатилетней.

Томми что-то буркнул в ответ, продолжая ковыряться в часах тонкой отверткой.

– Как бизнес? – спросила я. – Как дела с хлопком?

– Хорошо. Плохо. По-разному, в общем. Год на год не приходится, знаешь ли.

– Ну а сейчас?

Не знаю, был ли тому виной школьный стул, но под взглядом Томми я вновь почувствовала себя школьницей, которую вызвали к директору за то, что она передавала записки во время урока.

– Три года назад, – медленно произнес Томми, – погода выдалась отличная, цены на рынке были высоки, а в Китае, напротив, случился неурожай. В тот год я собрал по три тюка с акра и сумел положить в банк кругленькую сумму. И это оказалось весьма кстати, поскольку следующие два года были на редкость неудачными: слишком жарко, слишком много дождей, слишком низкие закупочные цены. Пожалуй, единственная причина, по которой я еще держусь за свое дело, заключается в том, что многие мои соседи разорились и вовсе забросили выращивать хлопок.

Он отодвинулся от стола и, сдвинув на лоб увеличительное стекло, повернулся ко мне.

– Да, на бирже мне удалось провернуть несколько удачных операций с фьючерсами и опционами. На них я заработал достаточно, чтобы выкупить землю у соседей, которые после последних неудачных лет готовы были продавать дешево, лишь бы получить наличные и начать другое дело в другом месте. Сейчас у меня почти шесть тысяч акров – не так уж и много, если подумать, сколько мне нужно собрать, чтобы просто окупить издержки. Для страховки я начал сажать не только хлопок, но и рис, кукурузу, бобы, и все же я остаюсь фермером-хлопководом. Пусть это меня прикончит, но я не перестану выращивать хлопок!

Я долго смотрела на него, гадая, почему я не вижу на его лице следов поражения и почему в его голосе звучит только гордость и непреклонная воля?

– Ну а что будет в этом году? Какую погоду предсказывает «Фермерский альманах»?

Томми посмотрел на меня и криво улыбнулся.

– В этом году я сажал в основном хлопок – я даже занял под него два моих лучших соевых поля, поскольку прогноз обещает быть очень неплохим. Остается только молиться, чтобы погода не испортилась, иначе все мои труды опять пойдут насмарку.

– И чтобы китайский хлопок снова не уродился.

Он улыбнулся. Впервые с тех пор, как я вернулась, Томми улыбнулся мне так искренне и так открыто. Совсем как раньше…

– Смекаешь, Козявка.

Я схватила со стеллажа какую-то смятую бумажку и швырнула в него.

– Не называй меня Козявкой, мне уже давно не шесть лет.

– Это точно. Не шесть. – Он посмотрел на меня неожиданно печально, и я поняла, что мой брат вспомнил, как мы вместе росли здесь, на ферме, под надежной опекой Бутси и дяди Эммета. В те времена мы были счастливы – счастливы настолько, что Томми почти не думал о том, что, в отличие от большинства наших школьных товарищей, у нас нет ни мамы, ни папы. Но я не могла об этом не думать. Отсутствие родителей я ощущала, как поля в засуху чувствуют отсутствие дождя.

– Тогда почему ты не бросишь заниматься хлопком? – спросила я. Мне действительно хотелось знать. Мир не кончался за границами Миссисипской дельты, теперь я знала это точно, но для Томми его как будто не существовало.

Некоторое время Томми рассматривал свои лежащие на коленях ладони, потом взглянул на меня.

– Потому что для меня это больше, чем бизнес. Это то, что́ я есть. – Он откинулся на спинку стула и опустил руки на верстак. – Я могу запросить с джентльмена из Австралии огромную сумму за ремонт его двухсотлетнего хронографа, но это не делает меня часовых дел мастером… – Последнее слово он выделил голосом. – Я фермер, хлопковод, это у меня в крови, и меня это устраивает. Мне даже нравятся трудности, с которыми я сталкиваюсь из года в год. Неурожаи, засухи, вредители, неблагоприятная рыночная конъюнктура – когда мне удается все это преодолеть и заработать хоть какие-то деньги, я чувствую, что живу не зря. Разумеется, я знаю, что хлопководство как отрасль сельского хозяйства умирает – по крайней мере, у нас, в Америке, – и тем не менее я его не брошу. Я просто не могу. Здесь, на Юге, это часть жизни, без которой мы уже не сможем быть настоящими южанами. – Он подмигнул, но в его голосе я слышала затаенную печаль. И надежду. Томми всегда был таким – верил, что, пока солнце встает по утрам, у нас есть шанс начать все сначала. Для меня же каждый рассвет означал еще один скучный, тоскливый день в Миссисипской дельте, где я застряла неизвестно насколько.

Именно этим мы с Томми отличались друг от друга. Так было с самого детства: он смотрел вокруг и видел реальный мир, я же устремляла взгляд к далекому горизонту и все время спрашивала себя, а что там, за той линией, куда каждый вечер уходит солнце. Я скользила по поверхности, а Томми вгрызался в землю, причем в буквальном смысле: счастливее всего он был, когда дядя Эммет брал его с собой в поля и его башмаки покрывал толстый слой жирной, плодородной земли, которая была нашим домом.

Я снова пошевелилась на стуле, думая о том, что десять лет назад школьная мебель казалась нам более удобной. А может, мысленно устремляясь в неведомое и манящее будущее, мы просто не замечали неудобств, не замечали того, что́ находится у нас под ногами.

– Да, чуть не забыла… Трипп нашел в яме половинку наборного кольца с сердечком… ну ты понимаешь, о чем я говорю? Помнишь, в детстве у меня было серебряное кольцо-«неделька»? Мы еще искали его всей семьей, когда одно потерялось… Так вот, это почти то же самое, только там не семь колечек, а два, и наверху у каждого – половинки сердца, которые складываются в одно, когда кольцо надето на палец. На сердечке выгравирована надпись «Я буду любить тебя вечно», – так, во всяком случае, мы предполагаем, потому что у нас только одна половинка. И она не была надета на палец мертвой женщины, а висела у нее на шее на часовой цепочке… – Произнеся последние слова, я со значением посмотрела на брата. – Ты ничего такого не помнишь?

Его брови слегка приподнялись, и я удовлетворенно кивнула.

– Да, мне тоже показалось, что это не простое совпадение, что оно должно что-то значить, но что? Где вторая половинка, мы не знаем, во всяком случае – я не знаю. Больше того, я уверена, что никогда не видела подобного кольца раньше, но… – Я замолчала, не в силах передать словами ощущение, которое возникло во мне при виде кольца. Не то чтобы оно показалось мне знакомым, просто я почувствовала – я почти наверняка знаю, что это за вещь и кому она может принадлежать.

– Но?.. – повторил Томми.

– Даже не могу сказать… На секундочку мне показалось, что я его все-таки видела или знаю, откуда оно. Ты ничего такого не припоминаешь?

Томми покачал головой:

– Нет. Я попрошу Триппа, чтобы он дал мне на него взглянуть – просто на всякий случай, и все же я могу не вспомнить, даже если когда-то его видел. Понимаешь, я – мужчина, и меня такие вещи никогда не интересовали.

С этими словами он снова склонился над часами и, вставив в глаз свою лупу, взял в руки тоненькие щипчики. Это был вполне недвусмысленный сигнал – Томми хотел, чтобы я поскорее ушла и дала ему возможность вернуться к его одинокому занятию, но у меня был к нему еще один вопрос.

– Скажи, почему ты так и не женился? Когда я заканчивала школу, вы с Кэрри Холмс уже практически присматривали обручальные кольца, и… Что же случилось?

Брат неопределенно пожал плечами:

– Кэрри выскочила за Бобби Лимбокера, вот что случилось. Должно быть, решила, что его семейка – не такая сумасшедшая, как наша. – Он порывисто поднялся и запустил обе руки себе в волосы. – Кэрри родила ему сына и дочь, но потом Бобби начал ей изменять, и она его бросила. Уже года два тому…

– Жаль, Кэрри мне всегда нравилась. Я была бы не против, если бы она стала моей невесткой. – Я улыбнулась. – Может, еще не все потеряно, а, Томми?

Он покачал головой.

– Поезд ушел. Теперь у Кэрри едва хватает времени на детей, да еще на этот ее кинотеатр.

Среди тумана, заволакивавшего мой мозг, промелькнула мысль, показавшаяся мне, гм-м… достаточно конструктивной.

– Кстати, Трипп пригласил нас с Кло посмотреть «Сумерки» – Кэрри устраивает в своем кинотеатре непрерывный показ. Не хочешь присоединиться?

– Нет. Во всяком случае – не сейчас. Начинается посевной сезон, и у меня полно дел. Нужно объехать поля и проверить, все ли готово к началу работ.

– Ты, я думаю, начал объезжать поля еще в феврале. Один вечер ничего не решит.

– Может решить, – возразил Томми. – Я должен убедиться, что земля достаточно сухая и легкая и можно начинать сев без риска угробить мои трактора. Я пока не могу позволить себе купить новую машину.

– Сажай, пока еще не можешь обходиться без пальто, – процитировала я дядю Эммета. – Сейчас уже довольно тепло, так что ты, похоже, все равно опоздал.

– Я бы начал раньше, но из-за дождей все сдвинулось, и сейчас у меня хлопот полон рот: туда успей, сюда успей… Целыми днями я кручусь как белка в колесе, да и по вечерам работа тоже находится. Честно говоря, ни на что другое просто не остается ни времени, ни сил.

– А я могу тебе чем-нибудь помочь? Правда, я давно не водила трактор, но, думаю, этому не разучишься.

– Спасибо, но… У меня теперь новое оборудование, а учить тебя, как оно работает, нет времени. Кроме того, я все равно уже нанял сезонных рабочих. По нынешним временам это удовольствие не из дешевых, так пусть парни хотя бы отработают те деньги, которые я на них потратил.

Я кивнула. Несмотря на то что в течение последних девяти лет я не имела никакого отношения к сельскому хозяйству, мне было известно, что сезонные рабочие – весьма дефицитный товар и что фермерам приходится идти на всяческие ухищрения, лишь бы те были довольны и счастливы и вернулись на будущий год.

– Все-таки подумай насчет кино. Тебе будет полезно немного отвлечься, к тому же я боюсь – нам потребуется лишняя пара рук, чтобы справиться с Кло.

Томми фыркнул.

– Тут ты права. Эта девчонка, она… она совсем другая. Да и характерец у нее еще тот! Впрочем, по большому счету она мне нравится. Она чем-то похожа на тебя: ты в ее возрасте тоже была не подарок.

Я скрестила руки на груди.

– Чем это она на меня похожа?

– Ну… не знаю точно. Кло старается оттолкнуть от себя окружающих, показать, будто ей все равно, что о ней думают, но… Она прикладывает для этого такие усилия, что сразу становится ясно: на самом деле ей не все равно. Ты тоже была такой – прямо не тронь, иначе укусишь. Как рыжий муравей.

Я прищурилась.

– Ты это сейчас выдумал. А рыжим муравьем меня называли не из-за характера, а из-за цвета моих волос.

– Ну, может, и так, – не стал спорить Томми. Он снова снял с головы лупу, положил на верстак и, закинув руки за голову, с наслаждением потянулся. – Пойду, пожалуй, спать – завтра мне вставать в четыре. А за приглашение спасибо. Я… подумаю.

– Подумай-подумай, – кивнула я и встала со стула. – Кэрри будет очень рада. Спокойной ночи, Томми.

С этими словами я повернулась и шагнула к лестнице. Томми ухмыльнулся мне вслед.

– Спокойной ночи, Козявка.

Если бы у меня было чем в него швырнуть, я бы швырнула не задумываясь, но под руками ничего подходящего не оказалось, и я поневоле задумалась о родственных узах, которые связывали меня и Томми. С каждым годом мы становились старше, но наши отношения оставались такими же, как в детстве.

Я только не знала, как к этому относиться.