43

Пиппа была моей поддержкой и опорой следующие пять дней, пока я пыталась понять, что натворил Адам и что из этого следует. Раньше я с презрением и насмешкой относилась к женщинам, которые обнаруживали, что партнер им неверен, и говорили: «Просто представить себе не могла, что так будет. Совсем на него не похоже» – или что-то подобное.

Я жалела их: как же они не видели того, что происходило у них прямо под носом? А теперь я твердила себе то же самое, что и все они в таких случаях. Я даже и близко не могла подойти к тому, чтобы начать как-то это осмысливать. Да, последнее время выдалось для нас нелегким, взять хотя бы эту историю с Памми и ребенком. Но прежде я не думала, чтобы мы достигли той стадии наших отношений, когда он преспокойно пойдет на такой риск – понимая, что это может окончательно их разрушить. Значит, он готов от этого отказаться, выбросить это из своей жизни?

– Что ты собираешься делать? – в миллионный раз спросила Пиппа. – Что ты хочешь сделать?

– То, что я хочу сделать, и то, что мне следует сделать, – это две совершенно разные вещи, – отозвалась я.

Она понимала, о чем я. За годы нашего знакомства мы с ней провели несметное множество бесед на тему «Как ты поступишь, если парень пойдет налево?». Только вот когда тебе кажется, что он никогда этого не сделает, куда легче занять высокую моральную позицию и провозгласить, что пусть только попробует, и всему конец, ты тут же с ним порвешь. Но теперь, погрязнув в этой трясине и понимая, что люблю этого человека и собиралась прожить с ним до конца своих дней, я вдруг обнаружила, что все совсем не так однозначно.

– Речь даже не о том, что он сделал, а о том, как он это сделал, – заметила я.

– Какая разница? – удивилась Пиппа. – Измена – она и есть измена.

– Я о том, как он со мной говорил. Намекал, что у него были и другие. Много других. Откуда у него эта потребность так меня ранить?

– Э-э… потому что он первостатейный гад?

– Как это вообще могло опять со мной случиться? – всхлипнула я. – Какой же я была дурой.

Пиппа успокоительно положила ладонь мне на спину.

– Дурость тут – не твоя, – заметила она. – Если он не в состоянии понять, что он теряет…

– И как же мне быть дальше? – спросила я.

– Ты его любишь?

– Конечно люблю. Но я не готова просто сделать вид, будто забыла об этой истории. Если он вернется, то на моих условиях.

– Но ты же не примешь его обратно! – вскричала она. – Этого нельзя делать.

– Мне надо думать о Поппи, – возразила я. – Теперь мне приходится думать не только о себе. Ей нужен отец.

– Эм, мне кажется, если уж мы говорим начистоту… Он ведь наверняка уже давно так себя ведет.

Я понимающе кивнула. Я знала, что она права. Но мне просто не хотелось в это верить. Вспомнились все эти его «четверговые вечера», которые он якобы проводил в Сити с приятелями.

– Это незыблемо, – заявил он вскоре после того, как мы с ним познакомились. – Четверговые вечера – святое. Этого никуда не денешь. Им не помешает ни любовь, ни жизнь, ни смерть.

Я тогда рассмеялась и не стала из-за этого заморачиваться. Я знала, что в Сити многие так себя ведут. Неужели все это время он спал с другими женщинами? Нет ли у него кого-то особенно близкого, к кому он ездит каждый четверг, и эта сладкая парочка уютно устраивается в своем гнездышке, зная, что они могут быть вместе всего один вечер в неделю? Вечер и часть ночи. Нередко он являлся домой только в три утра. Но худшее, что я могла себе представить, – это что он меняет деньги на жетоны, чтобы потратить их где-нибудь в стриптиз-клубе, заказав себе приватный танец. Он не стал бы тратить деньги на женщину, которая для него что-то значит. Ну а если это именно тот случай, почему он просто не ушел от меня? Что мешало ему так поступить еще до того, как мы назначали свадьбу? Еще до Поппи?

– Что-что? Ты хочешь и рыбку съесть, и на елку залезть? – воскликнула Пиппа, терпеливо выслушав мои размышления по этому поводу. – Я не говорю, что он тебя не любит. Конечно любит. Иначе зачем бы ему делать тебе предложение? А тем более – заводить Поппи.

– Да, но рождение Поппи для нас в общем-то не совсем осознанный выбор. – Еще договаривая эти слова, я почувствовала угрызения совести.

– Верно, – признала она. – Но ты знала, чем рискуешь. И у тебя были варианты. Ты сама выбирала, как поступить.

Я заглянула в колыбель, где крепко спала Поппи, небрежно закинув ручки за голову. Нет, не могу я себе представить, что сделала бы такой выбор – не позволила бы ей появиться на свет.

– Но мы кое о чем забываем, – проговорила я. – Мы исходим из того, что он хочет вернуться. Не исключено, что мои собственные хотения тут вообще ни при чем.

– О, поверь мне, после нескольких дней гулянок он поймет, что трава на чужих лугах не только, так сказать, не зеленее, но и что там полно мха, сорняков и проплешин!

Я невольно рассмеялась. Мне так наскучили все эти рыдания. Если задуматься, в общей сложности я почти год прожила в самом жалком состоянии, постоянно из-за чего-то ревела: то из-за отмены свадьбы, то из-за мерзкого поведения Памми, то из-за буйства гормонов, вызванного появлением Поппи.

– Спасибо, Пип, – проговорила я, обнимая ее, когда она уходила.

– Люблю тебя, – шепнула она мне на ухо. – Не позволяй ему себя топтать.

В тот же вечер, позже, на пороге объявился Адам. Я могла бы обрушиться на него с ругательствами, отвесить оплеуху и захлопнуть дверь у него перед носом. Но вместо этого я отступила в сторонку и позволила ему войти. Какой смысл во всех этих театральных сценах? Теперь мы оба – родители. Считается, что мы – ответственные взрослые люди. А значит, пора нам начать вести себя соответственно.

– Паршиво выглядишь, – проговорила я задумчиво. Глаза у него ввалились, кожа отливала серым, подбородок и щеки покрылись щетиной.

Я уселась напротив него за обеденным столом.

– Можно мне увидеть Поппи? – спросил он.

– Нет. Она спит. Чего ты хочешь?

– Я хочу вернуться домой.

Я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди:

– И это все? Ты что, правда думаешь, что можешь вот так заявиться сюда и сообщить мне, что хочешь вернуться?

Он кивнул.

– Значит, мы собираемся просто обойти эту крошечную проблемку – то, что ты спишь с другой? – Я понимала, что говорю все громче, и постаралась понизить голос. Мне не хотелось будить Поппи.

– Все было не так, как оно выглядело со стороны, – произнес он.

Я рассмеялась:

– Ну так расскажи мне, как это выглядело.

– Мы просто дурачились, – с самым искренним видом объяснил он. – Разок поцеловались, только и всего.

– Только и всего? – взорвалась я.

– Знаю, знаю, это не значит, что все было правильно. Но больше ничего и не было, честное слово.

Он что – дурой меня считает?

– И ты думаешь, что это нормально? – осведомилась я. – Что это приемлемо – лапать другую женщину на свадьбе у твоего брата, в двух шагах от твоей невесты и твоего ребенка? По-твоему, это допустимо?

Я сама слышала, что с каждым словом мой голос звучит все громче. У меня в голове словно гремела стереосистема. Но из заднего динамика доносилось негромкое предупреждение: «Тем, кто живет в стеклянном доме, лучше не кидаться камнями».

– Сколько было других? – поинтересовалась я.

Он повесил голову и уставился в пол.

– Ну? – спросила я наконец, так и не добившись ответа.

Он поднял на меня глаза:

– Только она одна. Я тебе клянусь. Даже не знаю, о чем я думал. Было так тяжело…

Я подняла ладонь, чтобы его остановить.

– Нет, ты послушай, – возмущенно продолжал он. – Мне все это было так тяжело. Я не знал, что у нас с тобой происходит. Все шло как-то не так, верно? Ты же сама знаешь.

Я сурово воззрилась на него. Пусть только посмеет развить эту мысль.

– Ты уже довольно долго не в себе. И меня это страшно огорчает. Беременность, потом Поппи, трудные роды… и потом вся эта катавасия с моей мамой. Я никогда не знаю, чего ждать завтра. Похоже, я больше не вхожу в твой список приоритетов.

Тут я позволила себе криво усмехнуться.

– Ах ты бедняжка, – язвительно процедила я. – Бедный Адам, его девушка залетела, и ей потом пришлось возиться с ребенком. А заодно и иметь дело с его матерью-психопаткой.

– Не начинай опять, Эмили, – произнес он предостерегающе.

– Впрочем, речь не обо мне, правда? – продолжала я, проигнорировав его слова. – Я – не главное. Ты как-то ухитрился представить дело так, будто главное тут – ты. Как с тобой плохо обходятся. Как на тебя не обращают внимания.

Он снова опустил глаза.

– И что же ты предпринимаешь? Идешь и трахаешь кого ни попадя, чтобы снова почувствовать себя мужчиной, доказать, что ты – нормальный, здоровый самец. Потому что главное тут – именно это, верно? Доказать себе, что в тебе по-прежнему это есть.

– Но я чувствовал себя отвергнутым. Мне казалось, что ты больше не считаешь меня привлекательным.

Я рассмеялась:

– Кажется, считалось, что это моя реплика? И тем не менее, вместо того чтобы дать мне время или поговорить об этом, ты решил, что распутать этот узел можно очень просто: переспать с другой.

– Ты не знаешь, как ты вынуждала меня себя чувствовать.

– Ради всего святого, Адам, ты хоть сам себя слышишь? Как насчет меня? Как насчет моих потребностей? Попробуй представить, что я чувствую. И как мне это тяжело. В моем мире все изменилось. Мое тело, моя повседневная жизнь, мои приоритеты, вообще все. А для тебя что изменилось? Ты стал получать чуть меньше секса. У тебя появился миленький ребенок: можно прийти домой, часок поиграть с ним и залечь спать.

Он порывался что-то сказать, но я ему не позволила:

– Но разве я ночами брожу по улицам, отчаянно мечтая с кем-нибудь потрахаться? Или тайком ускользаю со свадьбы ради убогого свидания с мужчиной – хотя даже не знаю, как его зовут?

– Это не повторится, – заявил он, словно предполагая, что я должна быть ему благодарна за столь самоотверженное обещание. – Я напился, мне было одиноко. Я совершил ошибку.

– И все? – спросила я. – И ты всерьез ждешь, что просто вселишься обратно и снова будет благодать?

– Я никогда не хотел… причинять тебе боль… Обещаю, я никогда больше не сделаю тебе больно.

Его слова эхом отдавались у меня в голове. Но мне казалось, что их произносит кто-то другой. Я закрыла глаза, и на меня нахлынули воспоминания о том, как передо мной стоит Джеймс и говорит то же самое – «Обещаю, я никогда не сделаю тебе больно». Да, он так и сказал. Меня затошнило от внезапного осознания: главным в его словах было совсем не его обещание, а предупреждение, что боль мне может причинить Адам.

– Как бы ты поступил на моем месте? – спросила я Адама. – Если бы обнаружил, что я была с другим?

Его передернуло, на лице заходили желваки.

– Я бы его убил, – произнес он.