34

Я наблюдала из машины, как она ковыляет через стоянку, вися на руке у Адама, и меня буквально затошнило. Она заставила его ждать в больничном вестибюле, полном людей, – пока она заканчивала свою «химию». Он принес мне кофе из здешнего кафетерия, пока она специально тянула время (несомненно, чтобы все выглядело достовернее), но я не смогла его выпить. Я ведь хотела, чтобы он высадил меня у станции, чтобы мне вообще не пришлось с ней встречаться, чтобы я больше не участвовала в ее подлом вранье и обманах. Но Адам отказался.

– На вид ты уже в порядке, – настаивал он, промахивая мимо станции по пути в больницу. – И цвет лица нормальный.

– Я правда не очень хорошо себя чувствую. Неужели нельзя просто высадить меня у станции?

– Но мама будет очень разочарована. Она так расстроится, если ты хотя бы чашечку чая с ней не выпьешь.

Будь я сильнее, я бы втащила его в больницу, потребовала, чтобы нам показали нужную палату, и позвала ее. Лишь тогда он узнал бы, что она сделала, на что она способна. И она при этом ни о чем бы не догадалась: пока он яростно искал бы ее имя в списке пациентов, отказываясь поверить, что ее тут нет, она бы радостно слонялась по окрестным магазинам – наверняка подыскивая себе подарочек в виде новой блузки или чего-нибудь в этом роде. Но это – все, что понадобится для того, чтобы он увидел. Чтобы он начал понимать, через что она заставила меня пройти. И чтобы мы оба начали, собирая правду по кусочкам, уяснять себе, что она сделала с Ребеккой.

После того как я потяну за ниточку, клубок начнет распутываться с устрашающей скоростью, но мне требовалось время, чтобы сообразить, с какой нитки начать. Адам должен был увидеть ее такой, какая она есть, поверить в возможность того, что она способна причинить человеку реальный вред. Он сочтет меня помешанной, если я обвиню ее в убийстве Ребекки, толком не имея никаких доказательств. А если он мне попросту не поверит, это будет означать конец наших отношений. А я не готова дать этому случиться. Не только потому, что люблю его, но и потому, что отказываюсь позволить ей победить.

Мне хотелось, чтобы тот гнев, который я так долго носила в себе, оставался со мной и сейчас, заставляя меня постоять за себя, поступить правильно – пока у меня есть шанс. Но сейчас эта сводящая с ума обида, которая всегда готова была выплеснуться наружу, сменилась страхом – не только за отношения с человеком, которого я люблю, но и за себя. Сперва я считала ее просто назойливой, но безвредной теткой, слишком старательно оберегающей своих сыновей. Но теперь я поняла, что она – завистливая, ревнивая психопатка, которая не остановится ни перед чем, лишь бы добиться своего.

Я смотрела на нее через стекло машины и думала, что такие мысли могут показаться смехотворными. Вот она бредет, вся сгорбившись, в своей плиссированной юбке и скромно-благоразумном кардигане, застегнутом на все пуговицы, слегка пришаркивая, словно каждый шаг вызывает у нее невероятные муки. Да, не будь я так испугана, все это могло бы выглядеть смешно.

– Ты не против сесть сзади, милая? – спросила она у меня, добравшись до машины. – Меня после этого ужас как тошнит, лучше мне ехать впереди.

Я не произнесла ни слова. Просто вылезла и пересела.

– Спасибо тебе огромное. Честное слово, просто нет слов, каково это.

Давай-ка попробуй, хотелось мне сказать. Объясни мне, каково это – притворяться, что у тебя рак, и беспечно шляться по магазинам, пока твои друзья и родные отменяют все дела, тормозят всю свою обычную жизнь и молятся за твое выздоровление.

– Как все прошло? – спросила я вместо этого. Голос звучал ровно, хотя сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

– Не очень приятно, – отозвалась она. – И они говорят, что будет еще хуже. Даже представить себе не могу, что же мне делать, когда это случится.

– Может быть, у вас все будет в порядке, – сухо заметила я. – Люди очень по-разному реагируют на химиотерапию. Тут все зависит от особенностей конкретного организма. Возможно, вы – среди везучих.

– О, что-то я сомневаюсь, – проговорила она.

– В чем ты сомневаешься? – мягко спросил Адам, садясь в водительское кресло.

– Эмили считает, что я с легкостью все это перенесу, но, по-моему, она недооценивает серьезность положения.

Я улыбнулась сама себе. И недоверчиво покачала головой. Как раз в этот момент Адам повернулся ко мне с таким видом, словно хотел спросить: «Да что с тобой такое?»

– Как все прошло, мама? – спросил он. – Ты в порядке?

Она снова подняла рукав своего кардигана, словно демонстрации ватного тампона совершенно достаточно, чтобы доказать: у нее рак.

– У меня немного кружится голова, – сообщила она. – Думаю, это место само по себе вызывает странное чувство. Все эти истории, которые там слышишь. Одних их хватает, чтобы спятить.

– Почему бы вам в следующий раз не позволить Адаму пойти с вами? – осведомилась я. – Может быть, он сумеет вас отвлечь.

– О нет, я не хочу, чтобы он меня там видел… такой, – ответила она.

– Я бы очень хотел пойти, мама. Что, если это поможет?

– Ну уж нет, слюнтяй ты этакий, – откликнулась она, протягивая руку, чтобы похлопать его по ляжке. – Я не допущу, чтобы ты совсем расстроился. Ладно, хватит с нас мрачных разговоров. Давайте поедем домой и всласть напьемся чаю.

Чай делала я – пока она лежала на диване, отдавая распоряжения Адаму, как разместить подушки так, чтобы она находилась в строго определенном промежуточном положении между лежачим и сидячим.

– Просто очаровательно, – заметила она, когда я внесла поднос с чашками и всем прочим. – Как жаль, что я не чувствую себя получше.

– Не волнуйся, мама, я уверен, что ты совсем скоро поправишься. Нам надо только постараться как следует за тобой ухаживать, пока ты не выздоровеешь.

– Как раз об этом я и хотела поговорить. – Трясущимися пальцами она взяла с подноса чашку на блюдце. – Я не в самом блестящем состоянии, сам видишь. – В подтверждение своих слов она воздела дрожащую руку. – И я упала в тот самый день, когда ты переехал обратно, чтобы опять быть с Эмили.

– О нет, – встревожился он. – Как ты после этого, нормально?

– Ну, в общем-то да. И, как ты знаешь, я всегда отлично справлялась сама, вела такую независимую жизнь, но теперь… – Она умолкла.

Я повернулась и стала смотреть в окно, зная, к чему она клонит, и ожидая, пока она это скажет.

– Но теперь я обнаружила, что это дается мне с большим трудом, – продолжила она. – Нелегко в этом признаваться, но факт остается фактом. Мне бы очень помогло, если бы у тебя получалось чуточку чаще быть рядом. За эту пару недель я привыкла, что ты где-то поблизости. Я знаю, это нехорошо и неправильно, но ничего не поделаешь – это так. И теперь, когда ты уехал, я чувствую себя такой уязвимой, такой беззащитной.

Я заставила себя не шевелиться и ничего не говорить. Сосредоточиться на бурно цветущих подсолнухах в дальнем конце сада. Они ярко выделялись на фоне темных туч, нависавших сверху.

– Я больше не могу оставаться, – ответил Адам. – Мне нужно быть дома, с Эмили. Но я буду часто к тебе заглядывать, да и Джеймс всегда где-то рядом.

– Знаю, знаю. – Она вздохнула. – Только вот на Джеймса рассчитывать не приходится – сейчас, когда он встретил эту новую девушку.

Я развернулась значительно быстрее, чем следовало.

– Новую девушку? – У меня так и засосало под ложечкой при мысли о том, что он с кем-то еще. Не потому, что я его хотела, а потому, что не хотела, чтобы он достался другой.

Она воззрилась на меня:

– Ну да, он познакомился с ней в каком-то баре в городе. С месяц назад. Похоже, она ему совсем вскружила голову.

Я пыталась не показывать виду, но все лицевые мышцы у меня непроизвольно подергивались.

– Пожалуй, я его раньше таким и не видела.

– Он собирался привести ее на свадьбу? – спросила я беспечно.

– Нет. Мы с ним об этом говорили, но оба решили, что пока не время. Они тогда были вместе всего пару недель. Слишком мало для того, чтобы бросать ее в эту клетку со львами – знакомить со всем семейством.

– А вы с ней встречались? – осведомилась я.

– Нет, пока нет. Но я надеюсь, что в ближайшие недели познакомлюсь. Как только Джеймс будет готов.

Она говорила так разумно, все эти фразы звучали так правдоподобно. Глядя на нее, я невольно думала: интересно, какие мысли роятся сейчас у нее в голове? Что за чертовщину она придумает для этой бедной девчонки, если окажется, что у Джеймса с ней все серьезно?

– Но он, по-моему, совсем от нее без ума, – продолжала она. – Так что будьте осторожны – если у них все и дальше будет развиваться так стремительно, они, чего доброго, первыми пойдут под венец.

– Мама! – укоризненно рассмеялся Адам, изображая обиду.

Я подумала: оказывается, то, что нашу свадьбу отменили за двадцать четыре часа до намеченного времени, уже стало вполне приемлемым предметом для шуток и веселья – причем даже со стороны жениха.

– Ну что, я смотрю, от разбитого сердца ты не похудела? – спросила она, едва Адам вышел из комнаты.

Я с улыбкой похлопала себя по животу:

– Может, после нашего потрясающего примирительного секса я забеременела?

Я подняла брови, и она нахмурилась, всем своим видом выражая отвращение.

– А врачей не беспокоит побочное действие лечения на вашу астму? – спросила я отважно.

– На астму? – Казалось, ее действительно очень удивил мой вопрос. – У меня нет никакой астмы.

– Вроде бы Адам говорил, что она у вас когда-то была? Я где-то читала, что определенные виды химиотерапии противопоказаны при астме.

Я действовала наугад. Но мне нужно было полностью убедиться, что найденный мной ингалятор – не ее. Впрочем, я уже знала, что так оно и есть.

– Нет и никогда не было. – Она суеверно присвистнула и протянула руку, чтобы дотронуться до ближайшей деревянной поверхности.

– Чего никогда не было? – поинтересовался Адам, возвращаясь в комнату.

– Ничего особенного, сынок, это мы так.

– Что я пропустил? – спросил он с улыбкой. – Такое ощущение, что у вас завелся какой-то секрет.

Улыбнувшись в ответ, я покачала головой:

– Я просто сказала, что почему-то я уверена – ты мне говорил, что в твои юные годы у твоей мамы была астма. Но, похоже, мне это приснилось. – Тут я заметила, как угрожающе застыла ее нижняя челюсть, и поняла, что лучше не рисковать. Чтобы разрядить обстановку, я засмеялась: – Вы наверняка пришли бы в ужас, если бы знали, что мне иногда снится.

– Ну, на какой же день вы, голубки, собираетесь перенести свадьбу? – спросила Памми. Ей явно не терпелось сменить тему. – Думаю, теперь получится не очень скоро, а? Трудно будет все быстро организовать заново. Одни приглашения чего стоят – попробуйте-ка снова собрать всех в одном месте. И это если там остались незабронированные дни.

Она бормотала, словно бы отвечая на свои собственные вопросы – давая те ответы, которые сама хотела услышать. Но я не из тех, кто дает Памми то, что она хочет.

– Нет, я думаю, что это будет скоро, – возразила я, отлично зная, что по крайней мере в ближайшие полгода у отеля не найдется свободных дат. Неожиданно я почувствовала горячие слезы у себя на глазах. Я прогнала их, усиленно поморгав. Никогда не позволю ей думать, будто ее проделки способны заставить меня расплакаться. Ни за что не доставлю ей такого удовольствия.

Я наблюдала, как ее лицо скукоживается от разочарования.

– О, это было бы такое облегчение, милочка, – воскликнула она, вытягивая салфетку из лежащей неподалеку коробочки и промакивая глаза. – Это хоть немного снимет с меня груз вины.

– Даже не знаю, Эм, – заметил Адам, наморщив лоб. – Столько всего надо успеть сделать. – Он присел на корточки рядом с Памми. – И тебе не из-за чего чувствовать себя виноватой, мама. Я сам принял такое решение.

И он посмотрел на меня. Если он надеялся, что я улыбнусь ему, намекну, что прощаю его, он ошибался.

Впрочем, ради Памми я все-таки сочла нужным притвориться. Я опустилась на колени рядом с Адамом и взяла ее руку в свою.

– Но конечно же мы не собираемся ничего устраивать, пока вам не станет лучше. – Я сочувственно улыбнулась. – Нам надо сначала убедиться, что вы успешно прошли лечение. Что вы все благополучно преодолели.

– О, ты такая славная, – произнесла она, похлопывая меня по руке. По коже у меня побежали мурашки – от омерзения.

– Именно, именно, – согласился Адам, притягивая меня к себе и целуя в щеку. Я повернула голову, чтобы наши губы встретились, и слегка раздвинула свои, приглашая его действовать активнее. Он отстранился, но Памми заметила всю эту сценку – и в негодовании отвернулась, словно увидев нечто омерзительное.