31

Адам явился за час до того времени, когда мы должны были пожениться. В его отсутствие в нашу квартиру потоком шли люди – утром, днем и вечером. Все они хотели узнать, в каком я состоянии. Убедиться, что от расстройства я не прыгнула с моста. Но в результате из всех них оставалась одна только Пиппа, когда он наконец вернулся домой. В довольно-таки растерзанном виде. С раскрасневшимся лицом.

Я успела уже тысячу раз представить себе этот момент. Но сейчас, когда он стоял передо мной, а я сидела за обеденным столом, он казался мне почти случайным человеком, которого я когда-то немного знала. Это был не тот мужчина, которого я любила и с которым жила все эти восемь месяцев. Было такое ощущение, словно мы когда-то, в наших прошлых жизнях, мельком встретились, а теперь я почти не помню подробностей этой встречи. Возможно, таким образом мой мозг защищался от реальности. Чтобы смягчить удар от происходящего на самом деле.

Краем глаза я заметила, как Пиппа берется за куртку, но я не отрываясь смотрела прямо на него, словно бросая ему вызов: ну-ка, скажи мне что-нибудь, возрази. А он избегал моего взгляда.

– Я пойду, – сообщила Пиппа. – Ничего?

Я кивнула, не сводя глаз с Адама.

Печаль, стыд, смущение – все это уже сменилось во мне самым настоящим гневом. Он клокотал так близко к поверхности, что я чувствовала себя диким зверем, которого изо всех сил удерживают на поводке. Достаточно одного его слова, любого, – и поводок порвется.

– Мне нужно, чтобы ты поняла, – произнес он.

Я вылетела из кресла, опрокинув его.

– Не смей говорить, что мне делать, – бросила я. – Я тут пережила все эмоции, какие только бывают. И ты смеешь сюда являться и поучать меня? Ах, тебе нужно, видите ли, чтобы я поняла?

Какое-то время мне даже казалось, что он поднимет на меня руку. Он расправил плечи, напружинил грудь. Но потом обмяк, словно проколотый воздушный шарик. Из него в буквальном смысле вырвалась струя воздуха. Я не знала, какой вариант мне больше по душе. Если бы он попытался дать мне сдачи, я бы, по крайней мере, могла чему-то противостоять, с чем-то спорить. Но эта выпотрошенная версия былого Адама производила жалкое впечатление. К этим крошащимся развалинам человека трудно было питать уважение. Я хотела, чтобы он постоял за себя, показал, что он – личность, что с его мнением нужно считаться. А вместо этого он кучей свалился у моих ног, как ребенок.

– Нам надо поговорить, – произнес он тихо.

– Ты чертовски прав.

– Как взрослым людям. – Он вытащил стул из-под другой стороны стола (этот стол только и мешал мне броситься на него). Устало уселся. У него был измотанный вид. Но я и сама вымоталась.

Мне вдруг подумалось: а если она сказала ему правду? А если у нее хватило духу признаться ему, что она сделала? Я попыталась представить себе эту сцену, но не смогла.

– Ну? – спросила я.

– Тебе нужно успокоиться, – заметил он.

– Опять ты меня поучаешь. Если мы хотим куда-то продвинуться, лучше тебе это прекратить.

Он повесил голову:

– Прости.

– Итак. Учитывая, что я не сделала абсолютно ничего плохого, было бы славно, если бы для начала ты попытался объяснить, где ты, черт возьми, шатался. И почему до тебя не удавалось дозвониться около полутора суток. – Я кусала внутреннюю сторону губы и чувствовала на языке металлический вкус крови.

– Я могу попытаться объяснить, только как я себя чувствовал. Как я все это чувствовал, – произнес он.

Скрестив руки на груди, я ждала продолжения.

– Я был совершенно готов сегодня жениться. Тебе надо это знать.

Выражение моего лица не изменилось.

– Но когда мама сообщила нам эту новость, мне показалось, что весь мой мир рушится. И вокруг меня все тоже стало осыпаться. Я думал про свадьбу, про медовый месяц, про мамин диагноз, и все это казалось каким-то нереальным.

– Ты утратил адекватный взгляд на мир, – предложила я уточняющую формулировку.

– Может, и так. Но главное – мне казалось, что я просто не в состоянии что-то делать. Я не мог войти в эту церковь и не расклеиться.

– Никто от тебя не требовал стоицизма, – заметила я. – Ты собирался жениться, а перед этим тебе сообщили, что у твоей матери рак. Если ты в таких обстоятельствах ведешь себя эмоционально, всем это понятно.

– Но это походило на самый настоящий приступ паники, Эм. Мне что-то сдавливало грудь, а мозг у меня просто парализовало. К свадьбе я бы не смог собраться, взять себя в руки.

– И тем не менее – вот ты передо мной. Судя по всему, уже сумел преодолеть свой кризис. И до назначенного времени еще сорок пять минут, – проговорила я с горечью.

– Сумеем ли мы это пережить и пойти дальше? – спросил он, не поднимая головы.

– Мне надо будет немного побыть одной, чтобы во всем этом разобраться.

Он поглядел на меня, и лицо у него выражало отчаяние.

– Мне все равно, куда ты отправишься, – сообщила я. – Но здесь я тебя видеть не желаю. Пока не решу, чего я хочу.

– Ты что, серьезно? – произнес он.

Я не удостоила его ответом.

– Мама с папой сегодня переночуют здесь, – добавила я, помолчав. – Поскольку они думали, что отправляются на свадьбу дочери, и теперь им больше нечего делать. Пиппа и Себ тоже тут будут, так что…

Он поднялся со стула:

– Тогда пойду соберу кое-какие вещи.

– Да-да, собери, – произнесла я, поворачиваясь к нему спиной. Я пошла на кухню и налила себе хороший бокал совиньон-блан.

Чуть позже я услышала, как он осторожно закрывает за собой входную дверь. Только тогда я упала на диван и заплакала – сама не зная из-за чего. Потому что сегодняшний день должен был стать днем моей свадьбы, но так и не стал? Или потому что Памми все-таки наконец победила? Я в буквальном смысле расхохоталась ей в лицо, когда она сказала, что Адам женится на мне только через ее труп. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.