17

Адам снова заговорил со мной лишь через три дня (если не считать его «извини» при наших случайных встречах на пороге ванной). И когда лед наконец треснул, это ознаменовалось не какой-нибудь серьезной задушевной беседой, в которой мы отчаянно нуждались. Он просто осведомился:

– Какие у тебя планы насчет обеда?

– Мне все равно. Хочешь, что-нибудь закажем?

– Давай. Индийское или китайское?

В общем, теперь мы, по крайней мере, снова разговаривали друг с другом. Я не собиралась перед ним извиняться, а он, судя по всему, не был готов извиниться передо мной. Так что мы вернулись к тому же, с чего все началось.

За едой мы обменивались банальными любезностями, но в этом ощущалась какая-то неловкость, словно мы познакомились в Сети и вот решили устроить свидание вслепую. Он не отрывал глаз от своего куриного чоу-мейн – видимо, опасаясь встретиться со мной взглядом.

– Как там Джейсон справляется с работой? – спросила я. Меня больше интересовало, как дела у Ребекки, этой их новой сотрудницы, но я чувствовала, что это слишком рискованная тема, и предпочла остановиться на безопасном варианте.

– Да нормально, – ответил он. – Похоже, он в последнее время немного прибавил, так что поглядим. А как дела у Райана?

– К счастью, получше. Он хороший парень. Думаю, у него серьезный потенциал, просто он еще молодой и сам толком этого не понимает. И очень жаль, потому что, боюсь, наши могут избавиться от него прежде, чем он покажет, на что способен.

Мы оба замолчали. И это молчание затягивалось: похоже, мы оба придумывали, что бы такое сказать.

– Ну, а с мамой что будет? – спросил он наконец.

Вопрос застал меня врасплох. Я как-то не ожидала, что он зайдет на эту территорию, и почувствовала, как у меня, несмотря на все мои усилия, чтобы сдержаться, от удивления раскрылся рот.

– Ясно же – что-то должно измениться, – продолжал он. – Я больше не в состоянии терпеть то, что между вами происходит. У тебя явно с ней какие-то проблемы. Или с самой собой? Может, она просто заставляет тебя проявлять себя с худшей стороны?

Я тяжело вздохнула.

– Ты же не станешь отрицать – что-то происходит, – не унимался он. – Ты словно вся напрягаешься, когда она рядом. Или даже просто когда о ней заходит речь. Я как по минному полю хожу, когда у нас в разговоре всплывает ее имя. Из-за тебя я прямо чувствую себя виноватым, когда хочу с ней увидеться или даже всего-навсего с ней поговорить.

– Ты не видишь, какая она, – слабым голосом пробормотала я.

– Но она всегда с тобой идеально вежлива, я никогда ничего другого не видел и не слышал. С чего бы ей вести себя иначе? Она считает, что ты потрясающая. Она всегда так считала.

– Ты просто не понимаешь.

Он оттолкнул от себя тарелку и сложил руки на груди:

– Ну так объясни мне. Она же всегда о тебе заботится, разве не так? Старается, чтобы ты ощутила себя частью нашей семьи.

Я негромко рассмеялась. Нет, я не хотела, чтобы это прозвучало саркастически, так уж получилось.

Он застонал:

– Ну вот ты опять, видишь? В чем, собственно, дело?

Я не знала, как объяснить это себе самой, не говоря уж о том, чтобы растолковать ему так, чтобы не выглядеть при этом мелочной.

– Ладно, сейчас я тебе приведу пример. – Я стала копаться в памяти, ища что-нибудь полегче, но с ходу ничего такого не нашла. – М-м…

Он вежливо молчал, пока я размышляла. Но я все равно уже чувствовала себя обманщицей.

– Хорошо. Как насчет этого воскресенья, за обедом в рыбном ресторане?

– Господи, да как я могу это забыть? Ты нас очень подвела. Закатила скандал у всех на виду.

Я поглубже вдохнула. Выдохнула. Мне нужно было сохранять хладнокровие. Мне нужно было объяснить свое поведение красноречиво и при этом сжато, иначе придется распрощаться со всякой надеждой, что он поймет, почему я себя так повела.

– Она отпустила неприятное замечание насчет моего веса, как только вошла. – Я сама мысленно поморщилась, когда это произносила. Так могла бы сказать школьница.

– Ради всего святого, Эм. Ты серьезно? Разве этого не делает большинство матерей? Неужели мы с тобой обсуждаем события такого масштаба?

Я улыбнулась, вспомнив, как моя собственная мама ругала меня за то, что я прошу добавки, а сама предлагала мне взять еще, если я не просила. Но тут я одернула себя. Памми не моя мать.

– На твоем дне рождения она всех выстроила для семейного фото и попросила меня его сделать.

Мне очень хотелось сказать ему, что она, по-моему, симулировала свой знаменитый обморок, но я подумала: если окажется, что я не права, он больше не будет со мной разговаривать. А я никак не могла доказать свою правоту.

Он непонимающе уставился на меня:

– И что?

– Ну, меня-то на этом снимке не было.

– Это же просто фотка. – Он недоверчиво посмотрел на меня. – Там столько всего происходило, полно народу… Наверняка кого-то еще из родни не пригласили позировать, но ведь в любом случае не нарочно.

– Но она сама попросила меня сделать эту фотографию, – упорно твердила я, хотя чувствовала, что потерпела поражение.

– Ты же выше этого, правда? – спросил он. – Даже если у мамы есть какие-то маленькие причуды, а они есть, я это знаю, уж поверь, – у тебя же хватит великодушия смотреть на них снисходительно, разве не так? Чтобы мы могли спокойно жить дальше. Чтобы ты не устраивала трагедию из всего, что она скажет или сделает. Я не шучу, Эм, ты так обо всем этом говоришь, словно она объявила тебе вендетту. Господи помилуй, ей же за шестьдесят. Что она, по-твоему, собирается сделать? Побежать за тобой и забить до смерти своим зонтиком?

Мне волей-неволей пришлось рассмеяться. Он был прав, все эти жалобы выставляли меня незрелой и неуверенной в себе, а я же не такая. Я – человек, который способен постоять за себя в любой ситуации, храбро сражаться в своих собственных битвах, давать сдачи. Разве не так?

– Ну так как же – обещаешь, что дашь ей шанс? – спросил он. – Ради меня?

Я подняла на него глаза и кивнула.

И негромко сказала:

– Адам?..

И тогда он посмотрел на меня – по-настоящему посмотрел. Я чувствовала, как он впивается в меня глазами. Внутри у меня все перевернулось, и я ощутила волну жара, и это напомнило мне наш первый раз, когда все мои органы чувств, казалось, были так перегружены поступающими сигналами, что где-то под ложечкой словно бы собрался огромный пучок нервов. В тот момент у меня в мозгу проносился миллион сценариев дальнейшего развития событий, и каждый противоречил предыдущему.

И сейчас у меня снова появились такие же мысли, когда он на меня смотрел. Только теперь у меня было ощущение, что я потеряю гораздо больше, если пойму все неправильно. Прошли те счастливые времена, когда один роман плавно, без всякого риска, переходил в другой. Сейчас речь шла о моем будущем, о нашем будущем, и мне следовало обращаться с ним очень бережно.

Уголки его рта чуть-чуть приподнялись. Мне не нужно было больше никаких знаков.

Я встала, перегнулась через стол, чтобы поцеловать его в губы, и без лишних слов вышла.

Он что-то промямлил, но я не хотела выслушивать его отговорки. Я хотела, чтобы он занялся со мной любовью. Мне требовалось, чтобы он занялся со мной любовью.

К тому времени, когда он вошел в спальню, я была полностью раздета, если не считать черного кружевного белья от Agent Provocateur, которое он подарил мне на Рождество. Он или ухмыльнулся, или просто скорчил гримасу, не знаю: я все равно шла к нему, и свет от прикроватной лампы насыщал комнату теплым сиянием.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, словно я – неопытная молоденькая девушка, у которой это в первый раз. Я чувствовала, что двигаюсь в замедленном темпе, точно мое тело готовится к борьбе или к бегству – готовится справляться с ударом, который мне вот-вот нанесут. Но удастся ли нам оправиться, если он опять меня оттолкнет? Я с трудом уговорила себя попытать счастья. И при этом мой мозг беззвучно кричал мне: давай, не мешкай, надо выяснить, сумеем ли мы с ним двигаться дальше, стать той парой, которой мы когда-то были.

Он медленно приблизился ко мне. Мы стояли, повернувшись друг к другу, и я обхватила его лицо руками. Его мягкая щетина щекотала мне ладони. Я внимательно глядела на него.

– У нас все нормально? – прошептала я.

Он кивнул:

– Надеюсь. Я только не знаю, надо ли…

Но тут я прижала палец к его губам. И поцеловала его, сначала слегка, а потом глубже – откликаясь на его настоятельную потребность, которую я чувствовала. Мы упали на кровать, и я ощущала его возбуждение, дергая его за брюки, отчаянно пытаясь расстегнуть ему пуговицы. В голове у меня теснилось множество всевозможных мыслей, и к тому, чем мы занимались, я относилась гораздо серьезнее, чем оно того заслуживало. Мне страшно хотелось преодолеть ту зияющую пропасть, которая разверзлась в наших отношениях, некогда идеальных. Я знала, что секс – это еще не все. Но когда я лишилась близости с Адамом, это высветило множество других поводов для неуверенности. Я стала сомневаться в своей привлекательности, в своей способности завести его. Я стала задаваться вопросом, не встречается ли он с другой. Наша близость нужна была мне и для меня самой, и для него. Чтобы мы оба понимали: все у нас будет хорошо.

Он еще раньше, чем я, понял: сейчас этого не будет.

– Ладно, брось. – Он оттолкнул меня рукой.

– Просто расслабься. – Я была полна решимости продолжать.

– Я же говорю – брось. – Он явно был разочарован и раздосадован. Да и я тоже.

Мне хотелось спросить, что я делаю не так, но для меня это прозвучало бы как реплика актрисы из низкопробного фильма про взросление. Мне нужно было казаться уверенной, пусть даже я сама никакой уверенности не ощущала.

Я снова сделала движение в его сторону:

– Хочешь, я попробую?..

– Какого хрена, Эм! – рявкнул он. – Я что, неясно выразился? Ничего не будет.

Внутри у меня все так и обрушилось. Все мои представления о том, что я – привлекательная, сексуальная женщина, разбились на миллион крошечных кусочков. Раньше у нас все получалось так легко. Мы оба были настроены на волну друг друга, знали, что и когда делать. Никто никогда не вызывал во мне таких ощущений, как Адам. И он говорил то же самое обо мне. Как же все могло так повернуться, так испортиться? Я должна была как-то поправить дело.

Решив предпринять последнюю попытку, я оседлала его.

– Господи, да что ж такое-то! – заорал он, сбрасывая меня и вскакивая с кровати. Он торопливо натянул свои боксерские трусы. – Какую букву в слове «нет» ты не понимаешь?

Я села очень прямо. И замерла.

– «Просто расслабься… Хочешь, я попробую…» – передразнил он, расхаживая по комнате.

– Но нам просто нужно…

– Нам ничего не нужно, – бросил он. – Это не твоя проблема, а моя. Так что прекрати талдычить мне насчет того, что нам нужно сделать и что мы должны попробовать.

Брызги его слюны попадали мне в лицо, и я отстранилась. Я никогда его таким не видела.

Я непонимающе покачала головой.

– Но я просто хотела помочь, – пролепетала я едва слышно.

– А мне твоя помощь не нужна. Мне нужно какое-то сучье чудо.

Он вышел из комнаты и так грохнул дверью, что отлетела планка между притолокой и стеной.

Я осталась сидеть на кровати – в полном ошеломлении. Глаза у меня щипало. Я ругала себя за эгоизм. Значит, дело не во мне. Дело в нем.

Тут я снова подумала про тот последний раз, когда мы предприняли попытку близости, пусть и недолгую. Когда у нас жила его мать. Я вспомнила, как он в ужасе шарахнулся от меня, едва она окликнула его, словно учительница, отчитывающая проказливого школьника. «Адам! Чем это ты, по-твоему, занимаешься?» – вскричала она.

Казалось, то, что она застала нас за этим, увидев то, что увидела, причинило ему физическую боль. Может, и причинило. Но даже сейчас, когда эта боль наверняка давно прошла, психологический блок никуда не делся, а от него избавиться было куда труднее.