Глава восемнадцатая. Закружится печаль, об ушедшем печаль

Свою речь на прощальном собрании профессор-членкор Манасеин начал с того, что кафедра, которую он имеет честь возглавлять уже много лет, в последнее время сильно обновилась — пришли новые люди и принесли с собой новые идеи. Говорил он это как-то уныло и вообще не было в нем былой бодрости. Ходили слухи, что Манасеину недолго осталось заведовать кафедрой. Трудовой договор с ним заканчивается в конце августа и ректорат продлевать его не намерен. Несмотря на все заслуги, регалии, членкорство и родственные отношения с заместителем министра здравоохранения.

— Славик-то наш кругом обосрался, — говорила доктор Пчелинцева, — и как ученый, и как администратор.

Когда-то, в хорошие свои времена, профессор Манасеин отказался взять Пчелинцеву на кафедру старшим лаборантом, да еще и сказал в кулуарах по этому поводу, что у него и без Кристины Александровны змей хватает. Так что на этот раз Пчелинцева радовалась чужой беде не только из-за своего поганого характера, но и по сугубо личным мотивам.

Секретарша кафедры Светлана, искренне преданная своему благодетелю и давнему любовнику, вещала повсюду, что Ученый совет университета и на этот раз выберет Вячеслава Николаевича, потому что кафедра за него, а мнение кафедры имеет решающее значение. С ней никто не спорил — дурака учить, что мертвого лечить, — но все прекрасно понимали, что выборы заведующего кафедрой — это пустая формальность. Ученый совет избирает тайным голосованием того, кого выбрал ректор. Так было всегда и так всегда будет. Что же касается кафедры, то на ней за Манасеина была, пожалуй, только Светлана. Профессор Адаев спал и видел себя в кресле заведующего, да и обновленный доцентский состав тоже вынашивал честолюбивые планы.

Человек, благодаря которому произошло обновление кафедры факультетской терапии и кардиологии РУДС, а также косвенно причастный к смене руководства семьдесят четвертой клинической больницы, сидел в первом ряду и вежливо улыбался сидящим в президиуме, когда встречался с ними взглядами. Улыбнулся он и Манасеину, отчего профессора-членкора заметно передернуло. Манасеин в последнее время вообще стал какой-то дерганый.

После Манасеина выступил профессор Адаев, после Адаева — Мукул Пракашевич, а затем потянулись выпускники. Список выступающих был составлен заранее, но внешне все выглядело так, будто бы экс-ординаторы выступают по зову души и собственному почину. Слова произносились разные, но смысл всех выступлений сводился к одному: нас здесь многому научили, и мы этого не забудем.

Согласно регламенту, последним должен был выступать Самсон Нкоси, аксакал, оттрубивший в ординатуре целых четыре года, и президент южноафриканского землячества. Сказав, что следует, Самсон вручит профессору Манасеину подарок — дорогущую перьевую ручку. Золотое перо, золотой колпачок, короче говоря — невероятная красотень. Деньги на подарок собирались среди выпускников. Разумеется, Саша в этой складчине участвовать не стал. Он приготовил Манасеину и всей кафедре свой подарок.

— Кто еще хочет выступить? — спросил профессор Адаев, глядя на сидевшего в третьем ряду Самсона.

— Я! — вскочил Саша.

Не дожидаясь приглашения, которого могло и не быть, он вышел на трибуну и солидно откашлялся.

Зал притих. Одни насторожились, а другие предвкушали неожиданное развлечение. Кирилл, по обыкновению забравшийся в последний ряд, показал Саше сначала оттопыренный большой палец, а затем — средний. Это переводилось как: «Молодец! Вставь им!».

— Все, кто выступал, говорили о том, как они счастливы сегодня, — начал Саша. — Я тоже счастлив потому что наконец-то закончился этот унылый, бессмысленный и бесполезный ритуал!

— Я бы попросил не выражаться! — Вован-хитрован грозно хлопнул ладонью по столу.

— Погуглите, пожалуйста, значение слов «унылый», «бессмысленный», «бесполезный», а также слова «ритуал»! — с улыбкой предложил Саша. — Я подожду.

Адаев демонстративно пожал плечами — ну что с него взять, это же Пряников? — и так же демонстративно стал разговаривать с Манасеиным. Болтай, мол, что хочешь, серьезным людям до твоей болтовни дела нет.

— Пришел я сюда с большими надеждами, которые не сбылись, — продолжал Саша. — Я долго не понимал, почему все идет не так, как надо, почему нас ничему не учат, а только нагружают. Причину понял далеко не сразу. Дело в том, что на ординаторов всем наплевать. Я бы высказался резче, но меня просили не выражаться. Ординатура — это извращенный, особо циничный вид рабства. Мало того, что тебя имеют, как хотят, так за это еще и платить приходится!

— Уж вы-то, Пряников, насколько мне помнится, ничего не платили! — сказал Манасеин, не оборачиваясь к Саше.

— Я лично не платил, но платили за меня, — уточнил Саша. — Я сказал все, что хотел. Поздравляю всех с завершением рабства. Оковы тяжкие пали! Темницы рухнули! Ура!!!

От бодрого Сашиного вопля вздрогнул почти весь состав президиума.

— Давай, Самсон, теперь твоя очередь, — пригласил Саша, спускаясь с подиума. — И не забудь сказать, что выпускники РУДС являются элитой южноафриканской медицины.

Самсон показал ему кулак, стараясь, чтобы этот жест был бы не очень заметен для окружающих. Саша, не таясь, показал ему руку с оттопыренным кверху большим пальцем и вытянутым горизонтально указательным. Этот жест означал приглашение отметить окончание ординатуры. Самсон кивнул — ну еще бы!

При вручении подарка Саша аплодировал громче всех и еще раз крикнул свое «Ура!», теперь уж во всю мощь молодецкого голоса. Вопль стал последним штрихом, точкой в конце длинного-предлинного предложения.

Собрание закончилось хоровым пением гимна Российского университета демократического сотрудничества. Вместо: «Есть в великой России замечательный вуз…», Саша пел: «Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…».

— Ты поешь что-то другое, — заметил стоявший рядом Нарендра.

— Что душа просит, то и пою, — ответил Саша.

Единственным человеком, с которым немного жаль было расставаться, был новый заведующий кардиологическим отделением Эльдар Абелевич. Ему тоже было жаль расставаться с Сашей, он даже предлагал ему место в отделении. Добрый человек хотел, как лучше, а получился мини-спектакль Театра Сатиры.

Дочка Феткулиной собралась рожать первенца. Полина Романовна объявила, что после отпуска уйдет на пенсию, благо и возраст подошел, а потом, если и вернется, то только на прием в поликлинику, где работа спокойнее и нет дежурств.

Объявление было сделано в ординаторской, в присутствии заведующего. Эльдар Абелевич попытался было отговорить Феткулину — ну что вы, право? — а когда убедился в непоколебимости ее решения, сказал Саше:

— А вы бы не хотели у нас остаться? Я знаю, что у вас целевая ординатура, но ведь все можно решить.

Саша не успел и рта раскрыть для того, чтобы поблагодарить и отказаться, как Пчелинцева и Цорохова синхронно встали (сидя они такое важное заявление делать не могли) и сказали хором:

— Если он останется, то я уволюсь!

Ну разве не дуры? Чего выступать? Ведь ясно же было, что Саша не останется в этом гадюшнике ни за какие коврижки. Ладно, Эльдар Абелевич человек относительно новый и слегка отстраненный от всего, что не имеет прямого отношения к работе. Но теткам, имевшим двухлетний стаж общения с ординатором Пряниковым, следовало понимать, что к чему.

— Спасибо, Эльдар Абелевич, за столь лестное предложение, — ответил Саша, глядя при этом то на Пчелинцеву, то на Цорохову, — но у меня совершенно другие планы.

Эльдар Абелевич после пригласил Сашу к себе в кабинет, где с глазу на глаз убеждал, что ненужно обращать внимания на «враждебные демарши», но Саша объяснил, что демарши тут не причем. Он не хочет работать в семьдесят четвертой больнице и, вообще, подумывает, стоит ли ему идти в клиницисты.

— Это у вас постординатурный синдром, — улыбнулся Эльдар Абелевич. — У меня было то же самое. Настолько все обрыдло, что хотелось в статистики уйти. Но это быстро прошло. Важно понимать, что именно сейчас начинается ваша настоящая профессиональная жизнь. Вы уже не ординатор, а полноценный и полноправный врач… Впрочем, зачем я объясняю? Это ощутить надо, чтобы понять. Вот получите корочки, отдохнете, придете на новую работу в новое место и вспомните мои слова!

В оставшиеся дни тетки опасливо косились на Сашу — уж не передумает ли он? Саша, по своему обыкновению, вежливо улыбался в ответ на колючие взгляды. Руки чесались подложить каждой из дур на прощанье по жирной свинье, но марать руки уже не хотелось. Если бы тетки знали, какие интересные мысли крутятся в Сашиной голове, то всячески старались бы его задобрить. На руках бы носили, в темечко бы целовали, к чаю сладости бы каждый день приносили.

Отец в ответ на осторожное Сашино «что-то не хочется мне в больнице работать», сказал то же самое, что и Эльдар Абелевич. Это ты переутомился, сын. Отдохни, а там видно будет. От отработки, если что, отбазарить тебя будет не сложно, но учти, что дома тебе продвигаться будет легче.

— Куда продвигаться? — спросил Саша.

— Как это — куда? — удивился отец. — В заведующие отделением, а то и кафедрой. Да хоть и в министры, все зависит только от тебя. Или вы с Аленой решили обосноваться в Москве?

— Да ничего мы пока еще не решили, — ответил Саша. — У Алены контракт до тридцатого сентября, а что дальше будет непонятно. Дело не в том, где жить, пап, а в том, что делать.

— Съезди на море, — без какой-либо примеси иронии, посоветовал отец. — Судьбоносные решения лучше принимать во время отдыха, на свежую и пустую голову.

Понимала Сашу одна только Алена, но и она понимала его не совсем правильно. Внушила себе, что Саша собирается отказаться от работы в клинике из-за нее. Мол, хочет остаться с ней в Москве, а места в больнице найти не может, вот и выдумал, что якобы не хочет продолжать идти по практической врачебной стезе. Саша сначала пытался переубедить ее словами, а когда понял, что его доводы не действуют, перешел к делу. Открыл на сайте департамента здравоохранения перечень взрослых больниц и предложил Алене эксперимент:

— Звони в любые, по твоему выбору, проси телефон начмеда и говори ему, что ты только что окончила ординатуру по кардиологии и ищешь работу.

Алена обзвонила двенадцать больниц. В четырех ее пригласили на собеседование, что свидетельствовало о наличии вакантных мест, а в одной так вообще предложили приходить завтра утром и оформляться на работу. Вопрос о жертве во имя любви был снят с повестки дня.

— Наверное я никогда не хотел быть врачом, — сказал Саша, во время вечерней прогулки в Академическом парке, который получил свое звучное название от расположенной неподалеку станции метро. — В смысле — не хотел по-настоящему. Все было предопределено изначально. Мне с детства внушили, что у нас — династия и что врач — это самая благородная профессия. Я проникся и изо всех сил пытался соответствовать. Одно время мне врачебная работа нравилась, а потом вдруг разонравилась. Я долго этого не понимал, а недавно вдруг понял, что медицина мне как-то не очень. Дорогой начальник и любимый отец поставили мне диагноз — постординатурный синдром…

— А мне кажется, что это синдром профессионального выгорания! — вставила Алена, любившая на досуге полистать книги по психологии.

— Да я еще и разгореться не успел толком, — усмехнулся Саша. — Когда же мне было выгорать? Нет, дело не в этом. Я попробую объяснить, только ты не перебивай, ладно. Раньше я смотрел на свое медицинское будущее через розовые очки. Медицина — это мое призвание! Я буду самым лучшим врачом! И все такое… А потом все это стало выглядеть иначе. Ничего не изменилось, просто я снял очки. И теперь, когда я думаю о том, как я работаю, как я защищаю диссертацию, как я становлюсь заведующим и так далее, на меня наваливается тоска. Желания заниматься этим нет, оно ушло. И я подозреваю, что если бы медицина была бы моим личным выбором, то ничто бы не смогло меня от нее отвратить. А меня отвратило, потому что выбор был мне навязан. Навязан очень деликатно, из самых лучших побуждений, но это не мое.

— По-моему ты слишком умничаешь, — заметила Алена. — Нагородил огород и не знаешь, что с ним делать.

— Что мне делать, я не знаю, — согласился Саша. — Но знаю, что мне не нужно делать.

— Я бы на твоем месте поработала бы годик врачом для того, чтобы лучше в себе разобраться, — посоветовала Алена. — Не руби сплеча, не режь сгоряча.

— Да что ты такое говоришь?! — ужаснулся Саша. — Я и так потерял два года в этой проклятой ординадуре, а ты предлагаешь мне вычеркнуть из жизни еще один год? Три года принуждать себя делать то, что не хочется, это уж слишком!

— Но зато ты сможешь разобраться в себе, — повторила Алена.

— Посмотри вон на того дядьку, — Саша указал глазами на полного небритого мужчину, в грязноватой майке-алкоголичке и шортах, сильно напоминавших сатиновые семейные трусы; мужчина любовался облаками и одновременно ковырял мизинцем в правом ухе. — Он тебе нравится? Как мужчина?

— Ну ты сказал! — фыркнула Алена. — Конечно же нет!

— А ты бы пожила с ним годик, — вкрадчиво посоветовал Саша, — узнала бы его получше и в своих чувствах разобралась бы.

— Это намек, да? — голос Алены дрогнул. — Я тебе надоела, и ты начал…

— Да что ты! — опешил Саша. — Я просто привел пример!

— Вот с таких примеров все и начинается, — с горечью сказала Алена. — Сначала примеры, потом — намеки, а потом я приду домой и увижу на столе записку: «Ветка сирени склонилась на грудь, милая Лёка меня не забудь!». Пошли домой! Не хочу больше гулять!

Саша не возражал. Добиться прощения дома было гораздо проще, чем на улице, потому что один страстный поцелуй стоит тысячи слов.

Когда прощение было получено, Алена приготовила кофе и они вышли с чашками на балкон, любоваться поздним летним закатом.

— Я украшу стихи загрустившими нотами и забьется романс в предзакатных лучах, — вдруг продекламировала Алена. — И кружением пчел над медовыми сотами закружится печаль, об ушедшем печаль.

— Hope you need my love babe, — пропел в ответ Саша. — Just like i need you! Hold me, love me, hold me, love me… I ain't got nothing but love, babe. Eight days a week I love you. Eight days a week is not enough to show I care!

— А ты, Пряников — змей! — рассмеялась Алена. — Умеешь подобрать ключ к женскому сердцу!

Среди множества вакансий Сашино внимание привлекла одна, в которой помимо прочих условий было указано «обязательное наличие ординатуры». Саша настолько заинтересовался, зачем менеджеру по продажам лекарственных препаратов нужно проходить ординатуру, что решил начать с этой компании. Было подозрение, что в объявление вкралась опечатка.

В крупных компаниях с кандидатами первым делом беседуют сотрудники отдела персонала. Руководство тратит свое бесценное время только на тех, кто успешно преодолел этот барьер.

Алена замучила Сашу советами, касающимися поведения на собеседовании. Ногу на ногу не закидывать, руки перед собой не скрещивать, а за спиной — тем более. На вопросы отвечать без длинных пауз. Вот список вопросов, на которые ни в коем случае нельзя отвечать «да». Вот список вопросов, на которые ни в коем случае нельзя отвечать «нет». Хобби должно гармонично совпадать с работой, на которую ты претендуешь. Если спросят о том, какие свои качества вы считаете сильными, то надо отвечать — настойчивость, энергичность и умение обучаться, в том числе и на ошибках. Среди слабых качеств ни в коем случае нельзя называть трудоголизм, на эту удочку давно никто не клюет, только хуже сделаешь. Лучше назвать любовь к сладкому и неумение готовить, для мужика это нормально…

— Оставь меня в покое со всей этой психомудией! — не выдержал, наконец, Саша. — Я не собираюсь работать у идиотов, для которых важно, как расположены в пространстве мои ноги. Если не понравлюсь им — то это к лучшему!

— Дилетанты всегда отрицают науку, и только со временем к ним приходит прозрение! — с пафосом ответила Алена, обидевшись за свою любимую психологию.

Но больше с советами не приставала, и на том спасибо. Даже когда Саша пошел на собеседование в футболке и легких белых брюках, не сказала ни слова, хотя в глазах так и читалось: «Надень костюм, балда, и повяжи галстук!». Ага, на улице солнце жарит, плюс тридцать, а он станет париться в костюме и вонять потом. Вот уж будет хорошо!

Начальница отдела персонала, длинноногая и загорелая блондинка, подтвердила, что прохождение ординатуры действительно является обязательным требованием, но углубляться в подробности наотрез отказалась. Можете спросить это у генерального директора, если хотите. Услышав под занавес традиционное: «Мы вам позвоним», Саша усмехнулся про себя — ну зачем напускать туману, если ясно, что первое собеседование он прошел благополучно? Иначе бы не прозвучало «можете спросить это у генерального директора».

Собеседование с генеральным директором состоялось три дня спустя. Директор оказался типичным руководителем нового времени — подтянутым, энергичным, демократичным и свойским в общении. Начальственную сущность выдавал только жесткий взгляд блекло-голубых глаз.

Когда разговор дошел до «возможно вы нам подойдете», Саша спросил, почему от кандидатов на должность менеджера по продажам требуется прохождение ординатуры.

— Хороший вопрос! — одобрил директор. — Смысл тут двоякий. Во-первых, вам придется постоянно общаться с врачами, причем на профессиональном уровне. Администраторов нужно соблазнять низкой ценой и выгодными условиями, а практикующим врачам нужно объяснять, чем данный препарат лучше своих аналогов. У нас эксклюзив на множество позиций и продвижение проводится двумя путями — коммерческим и практическим. Я сам оттрубил десять лет в больнице и прекрасно понимаю, какое значение придается ординатуре. Толку от нее мало, но врач без ординатуры воспринимается как недоучка, можно сказать — недоврач. А ведь вам нужно будет беседовать с коллегами на равных. Так что ординатура, это нечто вроде посыла «ты и я — одной крови», ваш личный знак качества. Но есть и вторая сторона. Вы знаете, почему люди, отработавшие более года в «Макдональдсе» и других гигантах фастфуда имеют преимущество при трудоустройстве?

— Где? — спросил Саша, не понимая к чему клонит собеседник.

— Да практически везде! — усмехнулся директор. — В том числе и у нас.

— Даже предположить не могу, — честно признался Саша.

— Потому что эти конторы — прекрасная школа. Там учат лояльности, ответственности, организованности и умению подчинять собственное «хочу» общему «надо». То же самое можно сказать и об ординатуре.

Саша записал чудное сравнение в свой воображаемый молескин. Рассказать Алене — обхохочется.

— Ординатура — это не только знак качества, но и хорошая школа, — подвел итог директор. — Вы со мной согласны?

— Полностью и абсолютно! — заверил Саша. — Признаюсь честно, что лучшей школы в моей жизни не было.