Было семь часов вечера. Я заскочил в «Крокодил», где меня уже считали пропавшим без вести. Мауро обнаружил векселя, оставленные мной для оплаты, и теперь приводил их в порядок. Я подумал, что хозяин нужен в баре только для внешних сношений. Я велел принести себе бутерброд с колбасой, выслушал доклад кассирши и жалобы новой официантки (смены очень трудные, и она отказывается мыть туалеты), попрощался со всей компанией и ушел.

Дождь кончился. Движение в Милане вполне приемлемо, когда знаешь, как проехать. Я внимательно изучил список мест, где Лука выступал в последнее время, и решил начать с самого близкого. Я поговорил с владельцем, выпил кока-колы и уехал. Желудок урчал мне, что я много пил и мало ел, и было жаль потерянного времени. Мне ничего не удалось получить, кроме пустой болтовни и описаний провальных спектаклей. Лука действительно брался за любую работу, не гнушаясь ничем, даже играл Верного Друга в спектакле о животных в театре «Ува ди Лоди». Администратор дал мне программку, которая гласила: «Виляние хвоста с пением, танцами и размышлениями В ЗАЩИТУ ЖИВОТНЫХ. При участии хора Голубых Ангелов».

По словам администратора, Луку вынуждены были будить между выходами на сцену и он вел себя с публикой грубо. Мне всучили также благотворительную кассету Ангелов.

В два часа ночи я заехал за Лизой. Она как раз заканчивала уборку стойки бара. Бруто стоял уже на пороге и собирался уходить:

– Слушай, а почему ты не устраиваешь засаду на своих официанток?

– А я не нанимаю таких хорошеньких.

Он на миг сделался серьезен:

– Все в порядке? Ты сегодня не сходишь со страниц газет, в основном твои старые фото.

– Сделать новые я им не даю. Я бегаю быстрее папарацци. Все в порядке. Спасибо, что интересуешься.

Он кивнул в сторону Лизы, которая уже надевала пальто:

– Веди себя хорошо, бери пример с меня, Ганимед.

Но я его не слушал. Я взял под руку Лизу, и мы превратились в чудную пару в ночных огнях Милана.

Мы пешком дошли до ее дома, благо жила она близко. Вошли на цыпочках, потому что ее сын уже спал. И дальше все делали тихо, чтобы его не разбудить. Обычно в первый раз я справляюсь не бог весть как. Я вырос в слишком благовоспитанной семье, чтобы изображать из себя плейбоя и менять женщин каждый вечер. Я разгоняюсь долго, как дизель, и поначалу всегда спрашиваю себя, не слишком ли я груб, или, наоборот, слишком деликатен, или слишком отвлеченно-техничен, не эгоист ли я и не пошлет ли она меня в следующий раз подальше. Но, видно, разум мой слишком утомился за день, и с Лизой я просто плыл по течению. Надо сказать, результат был неплохой, судя по тому, как она приникла к моей вспотевшей волосатой груди и затихла, пока я гладил ее по голове. Наверное, она была довольна, потому что какое-то время молчала и не рассказывала о своем гениальном сыне, а когда опять начала, часы показывали уже шесть утра, и мне пора было идти. Я уходил, и со мной оставался ее запах, и, пока я снова не погрузился в исследования кабачков с их нищетой и мерзостью, я буквально летал над землей.