Звонки начались с утра.

Сначала позвонил Сашка Лукаш и спросил, буду ли я сегодня в «Москве»? Странный человек, куда же я без «Москвы»? Все-таки рабочее место, она меня в буквальном смысле этого слова кормит и поит. В том духе я и высказался самым недружелюбным тоном. А он что, хотел, чтобы я ему спросонья в любви объяснялся?

Только я решил продолжить прерванное бесцеремонным Сашкой дело, как мобильник зазвучал опять. На этот раз он проиграл мелодию «Мурки», и мне сразу стало понятно, что звонит оперативник из моего родного Пригородного отдела. Как же я это запамятовал, двадцатое же сегодня, у них день получки!

— Ну? — хмуро дохнул в трубку опер.

— Петрович, — как можно нежнее сказал я. — Через полчаса. Замотался я немного.

— Он замотался, — в свою очередь подобрел опер. — А тут через него с голоду подыхай!

И отключился.

«Как же, сдохнешь ты!» — подумал я и, не глядя, ткнул «мобилу» на тумбочку.

Спать уже не хотелось. Нет, можно было и пренебречь, плюнуть на все и завалиться в постель, но это пусть и не гестапо, а все-таки милиция, там шутить не любят, можешь заснуть дома, а проснуться в хате, рядом с парашей. Не стоило раздражать человека из-за пустяков, тем более что капусту ему я еще с вечера отсчитал и в конвертик положил — пусть жирует. «Крыша» из него никудышная, но за неимением лучшего и от этой отказываться не стоило. Все-таки пару раз он меня хорошо отмазал — когда меня с товаром взяли и второй раз, когда всю мою валюту, приготовленную для обмена, патрульные на Тверской отобрали. Нет, тогда он молодцом себя проявил. Лично приехал, бабульки мои из шуцманов вытряс и морды им набил для острастки. Правда, эта услуга мне обошлась в тридцать процентов от суммы, но мне не кажется, что я очень уж проиграл. С того дня шуцманы ко мне не вязались, с некоторыми у меня даже нормальные отношения сложились, насколько это возможно с лягавыми. Умылся я, дойчевской специальной пастой морду от щетины избавил, пару яиц сварил и позавтракал, пусть и без особого аппетита. Все-таки накануне мы здорово погудели, Киряк даже пожарную машину к кабаку вызвал, чтобы домой его доставили.

— Где горит? — выскочил старший наряда.

— Здесь, — говорит Киряк и на свой живот показывает. — Здесь болит, родимый! Трубы горят, спасу нет!

Ему себя так можно вести, у него фатер всей пожарной службой гауляйтерства заправляет. Его фамилия Везендорф, он из вестеров, которые после немецкой оккупации, случившейся до Лихолетья, по каким-то причинам на родину не подались, а задержались у нас. Таких довольно много было. Ничего, сжились, даже ответственные посты заняли. Фатер Киряка в пожарной службе заправлять стал. Поэтому пожарники немного поматерились, а Киряка домой повезли, чтобы в немилость к папашке не попасть. Фатер у Киряка мужик суровый, он своих подчиненных крепко держит в руках. Сам зарабатывает и сынку на жизнь кидает. А того не знает, что сынок его в десяток раз больше имеет. Киряк торгует наркотой из Туркмении. У него целая команда пушеров. Дельце выгодное, достаточно посмотреть, какие пачки денег у Киряка в бумажнике водятся, мне за такие пахать и пахать приходится, я ведь на перепродаже барахла всего пятнадцать процентов имею. Но поганое это дело, наркотой торговать, я бы не стал никогда этим заниматься. И не потому, что правильный такой, а потому, что дело это весьма и весьма опасное, никогда не знаешь, кто тебе гробик по мерке скроит.

А Элка тоже вчера на Киряка запала, как увидела, что он капустой направо и налево швыряется, так про нашу с ней любовь позабыла, все рядом с Киряком крутилась и добилась своего — вместе с ним на пожарной машине под завывания сирены уехала.

Ну хрен с ней, с Элкой. Не мне по ней плакать.

Добрался я до отдела, поднялся к Петровичу, отдал ему конвертик. Капитан какой-то хмурый, озабоченный был, но заглянул в конвертик и сразу приветливей стал.

— Молодец, — говорит.

— Служу родному гауляйтерству, — вытянулся я.

— Ты, Пурга, здесь не отирайся особо, — предупредил меня Петрович. — Запарка у нас здесь. Верхние должны нагрянуть, а от них, сам знаешь, хорошего ждать не приходится.

— Я в вашу контору только по нужде захожу, — с достоинством заявил я. И уточнил: — По большой нужде!

— Греби, нахал! — сказал Петрович. — Хорошо тебе, Пурга, капусту отслюнил и свободен, а тут…

И рукой безнадежно махнул, показывая, насколько все плохо.

Спустился я вниз и увидел у окошка дежурства двух боевых бесов. В черных бронированных доспехах, при светорубах, морды у обоих ленивые и внимательные. Один из них на меня посмотрел, даже лапу поднял, чтобы подозвать к себе, но тут ему из окошка чего-то сказали.

— Как это нету? — по-русски взревел боевой бес и сразу забыл обо мне.

Я выскользнул за дверь, чувствуя, что по спине моей холодные струйки текут. Нет, ребята, к этим на глаза лучше не попадаться. Хоть и редко они на землю спускаются, но лучше бы еще реже. С ними пообщаешься, идиотом станешь. И не в переносном смысле, а в самом прямом. Надо сказать, что одно время мне с ними пообщаться пришлось, даже языку их научился. Не очень он сложным, кстати, оказался. Главное в нем — интонацию выдержать, реветь и понаглее держаться. Тогда бесы если тебя не равным считают, хотя бы с уважением относятся. Но все равно, общаться с ними у меня не было желания. Что ни говори, захватчики они, оккупанты.

Вышел я на улицу, купил в киоске пачку сигарет с марихуаной и задумался, куда дальше ползти. В «Чужбину» заглядывать было еще рано, народ там раньше пяти не собирается, на работу появляться не стоило, там вся клиентура с девяти вечера, не раньше, а сейчас там пастись — только время терять. Можно, конечно, к Элке подгрести, но ее дома нет. Нет, ну гадюка все-таки. Поманили ее, и побежала!

Подумал я немного, покурил на скамейке в сквере и отправился к дяде Гоге. Про него хоть и говорят разное и не совсем хорошее, но мне с ним было интересно, он ведь еще время до оккупаций помнил, иногда такое рассказывал, что верилось с трудом. И покупателей он мне часто находил на мое барахло. А мне частенько покупатель нужен был не с улицы, а приводной, чтобы за процент определенный поддержать мог и авторитетно отрекомендовать: стоящий, мол, человечек, не фуфло с Тверской.

Странно было идти по почти пустому городу. Народ-то весь в подземке, день рабочий. У меня справка об инвалидности была, хорошая справка, потому и стоила мне так дорого, все данные были занесены в компьютерные учеты, и история болезни в медцентре имелась и пополнялась она регулярно необходимыми документами. Можно, конечно, документы о нетрудоспособности и подешевле сгондобить, только зачем деловому человеку лишние неприятности?

Дяди Гоги дома не оказалось, а заранее позвонить ему о приходе я не догадался. Поэтому я потоптался у запертой квартиры, поцеловал замок и вновь оказался во дворе. Прошелся немного по улице, поглазел на патрульный короб бесов, лениво громыхающий над сквериком. Меня бесы не заметили или дела у них были более важные, вот и не обратили внимания.

На перекрестке я немного потоптался в раздумьях. Но не домой же возвращаться! Махнул рукой и потопал в «Чужбину», там в отличие от улицы холодное баварское пиво подавали с солеными крендельками, сосисками и тушеной капустой.

В баре было пусто.

Бармен меня узнал, вскинул удивленно брови, потом махнул рукой и через пару минут притащил две кружки пива и тарелочку с крендельками. На всех столиках стояла табличка, которая на русском и немецком языке извещала посетителей, что разделывать вяленую и копченую рыбу, а тем более употреблять ее в баре категорически ферботен. И штраф указан такой, что любой здравомыслящий человек, если он с рыбой пришел, тут же выкинул бы ее в ближайшую урну. Во избежание неприятностей и провокаций.

— Ты чего по городу шляешься? — негромко поинтересовался бармен. — Сгребут ведь?

— Чего ради? — возразил я и с наслаждением сделал глоток. — У меня с документами нормально.

Холодное баварское пиво подействовало на организм чудотворно, все шлаки выпали в осадок, впервые за утро я почувствовал себя хорошо.

— Им на твои документы баллон положить, — хмыкнул бармен. — Ты что, еще ничего не слышал?

— А что именно?

— Два короба бесов утром взорвали, — оглядываясь, тихо сказал бармен. — Говорят, есть жертвы!

Я чуть пивом не подавился.

Жертвы среди бесов? Так они же чуть ли не бессмертными считаются! У них ведь, сам видел, раны за десять минут без следа затягиваются.

— Может, и затягиваются, — хмуро сказал бармен. — Говорят, разнесло на куски. Нечему затягиваться было.

Он отошел, а я некоторое время потягивал холодное пиво, раздумывая над его словами.

Надо же, как дела оборачиваются! Значит, правду люди говорили, что в последнее время появились беспредельщики, которые бесов ни в грош не ставят! Казалось бы, незыблемая иерархия за десятилетия сложилась, а вот гляди-ка, два короба, это, значит, двадцать бесов урыли, и концов не найдешь. Мне-то все это барахтанье по барабану, я же понимаю, что против лома нет приема, и сила силу ломит, но есть люди, которые с бесами смириться не могут. Сам я таких людей не видел, но сплетней о них хватало. Мне лично бесы не особенно мешали. Главное, на глаза им не попадаться и солнце им не застить, чтобы под светоруб не попасть. У них, бесов, своя большая жизнь, у нас своя, пусть и маленькая.

Бармен скучал.

От безделья он принялся протирать вафельным полотенцем и без того сверкающие стаканы. Дохнет в стакан и ну его натирать, потом посмотрит на свет, кивнет и снова натирает. Работка у него неплохая, и с каждой рюмки, что клиент выдует, бармену обязательно пфенниги падают, но я бы не смог вот так — каждый день и на одном месте, не смог бы, даже если бы втрое больше посулили.

Откуда бесы взялись, никто сказать не может. Началось все в сорок третьем году прошлого века, когда дойчи Европу за пищик взяли, а потом и Украину оккупировали. Только что-то у них дальше не пошло, застряли они в Сталинграде, именно в это время бесы на своих коробах и объявились. А что им можно было противопоставить? Да ничего! Говорят, тогда под Мюнхеном отборная дивизия СС выступила против десятка бесов со светорубами. Сам я того, что происходило, не видел, мал еще был, но рассказов наслушался. То еще месиво получилось! Боевые бесы дело знали, а пули из шмайссера их не брали, можно было попластать кинжалом, скорее всего из-за надписи «Gott mit uns» на нем, но ты еще до него, до беса, доберись с ножиком, когда он умело светорубом размахивает! На наш металлургический потом «пантеры» и «тигры» на переплавку привозили, я еще пацаном был, сам по машинам лазил, до сих пор помню оплавленные прорубы в броне.

И хваленые Штаты ничего противопоставить им не смогли.

Недели за две они весь мир под себя подмяли. Отец рассказывал, носились эти их короба по всем дорогам и динамики хрипло ревели: «Мир вам, жители Земли!». Нет, война и в самом деле прекратилась. Между собой воевать глупо, а с ними кулаками махать бесполезно. Между прочим, штаб-квартиру бесы в Берлине организовали. Вот тут уж и дойчи взвыли. Одно дело, когда ты себя культуртрегером чувствуешь и цивилизацию отсталым народам несешь, и совсем другое, когда тебя самого за дикаря считают. Ходили слухи, что во всем виноваты спецы из немецкой организации «Анненербе». Вроде бы они пытались демонов вызвать и себе подчинить. Но что-то у них не так пошло или демоны подчиняться не захотели, а в результате вся Земля оказалась у них под пятой.

Наступило время, которое все называли Лихолетьем.

Война естественным образом прекратилась, а оккупированная дойчами территория так и осталась ничейная. Как немцы поделили ее на гау, так оно все и осталось. И все организации, ими созданные, тоже остались — гестапо, крипо, магистраты, биржи труда. И колхозы — с еще довоенных времен.

Неожиданно все в зале задрожало, тарелочки на столе запрыгали, и мимо окон прополз голубовато-серый борт короба. Непонятно было, как такая махина держится в воздухе, ни колес, ни опор каких-нибудь под коробом не наблюдалось. Страх внушало это сооружение, один страх.

Мобила снова тоненько запищала: «А я для сердца твоего»…

И гадать не стоило — звонила Элка. Видно, у пожарного сына ей ничего не обломилось, и на всякий случай она захотела помириться со мной. Но у меня мириться никакого желания не было. Мне надоели ее закидоны. Если она каждому на гм… шею, скажем, кидаться станет, то мне таким круторогим ходить — любой бес позавидует!

О бесах никто ничего не знал.

Твердо было известно одно — не из космоса они к нам пожаловали, нет, скорее, из другого измерения. А я лично считаю, что из ада они к нам пришли. А война, которую немцы развязали, была тем самым Армагеддоном, о котором в Библии говорилось. Можно лишь удивляться живучести человеческого племени, мы ведь и в этой обстановке ухитрились выжить. И не просто выжили, еще и прижились, общий язык с бесами нашли.

Мобильник снова завел «А я для сердца твоего».

Ладно, поднес я его к уху.

— Что надо? — спрашиваю.

— Адичка, солнышко, — запищала Элка в трубку. — Ты сердишься, котик?

— На тебя? — злобно возразил я. — У меня дел невпроворот. Ты уж без нежностей, говори сразу, чего тебе надо.

— Тебя, — сказала Элка с томным вздохом.

— А что, Киряк плохо стругает? — злобно удивился я.

— Лучше тебя я плотника еще не встречала, — подыграла мне Элка. — И потом, я наглых не люблю, я лучше со всей пожарной командой трахнулась бы, чем с этим заморышем!

Ага, размечталась! Но злость у меня на нее уже прошла. Если не прошла, то очень сильно убавилась.

— Увидимся сегодня? — проворковала Элка.

— Не знаю, — сказал я. — Ты что, не видишь? На улицах такое творится!

— Ты про бесов? — осведомилась она. — Ну это у них день траура. Нам-то что? Впрочем. если хочешь, мы будем медленно и траурно, с выражением скорби и печали на лицах.

Нет, отмочить она иной раз может, поэтому меня к ней, наверное, и тянет. Ну и во всем остальном она мастерица первоклассная. И что удивительно — она пединститут заканчивает. Даже представить не могу, как она в классе детишкам нетленные истины вдалбливает после бурно проведенной ночи.

— Ладно, — говорю. — Ключ у тебя есть, подгребай к девяти вечера. Но хату мою не шмонай, руки повыдергиваю и для самообслуживания воткну.

— Адичка, за кого ты меня держишь? — обидчиво уже поинтересовалась Элка.

Поняла, что я на нее не сержусь, и сразу начала хвост поднимать. Это у нее в натуре.

Отключился я, постучал по тарелочке, показал два пальца бармену, чтобы добавил выпивки, но выпить так и не успел. Бармен еще не дошел до стола, как на улице рвануло. Так рвануло, что витрины и окна осколками в разные стороны плеснули. Меня отшвырнуло к стене, я затылком приложился к пластику, но сознания не потерял, просто на мгновение в глазах потемнело. Почти сразу же я открыл глаза. Бармен лежал на полу, но вот ведь профессионализм — стакан с пойлом он все-таки сохранил и даже не расплескал ничего.

— Слушай, — просипел он. — Что это было?

А хрен знает, что это было! Я через стены видеть не могу.

Вставать я поостерегся, подполз на карачках к бармену, взял из его дрожащей руки стакан и жадно глотнул. От смеси водки и джина мне сразу полегче стало. Даже смелость какая-то появилась.

— Ну что, — говорю бармену, — посмотрим, что там творится?

Он сел, щека стеклянными осколками посечена, белоснежная куртка в кровавых пятнах.

— Гляди сам, рисковый. А я лучше на полу отлежусь. Знаю я эти дела, выглянешь в окошко, тут тебя и огуляют.

В чем-то он прав был, но меня любопытство разобрало. Неужели, думаю, еще один короб рванули. Да еще прямо рядом с нами? Такое зрелище грех пропустить. Не зря же говорят, что хороший бес — это мертвый бес.

Я подобрался к окну и осторожно выглянул наружу.

Короб бесов был невредим, он стоял прямо на перекрестке, и раструб его плазмомета был задран в небеса, где в синеве небесной расплывались разноцветные пятна и плясала странная полупрозрачная и одновременно налитая огнем медуза, распустив многочисленные щупальца, с которых на город сыпались огненные капли.

Два беса стремительно пробежали по тротуару — только серые тени мелькнули.

Слышно было, как где-то рядом с коробом кто-то хрипло кричит, но не бес, а человек. Похоже, ему здорово попало по случайности. Крик бил по ушам, но сделать ничего нельзя было, кто же добровольно пойдет к бесам, особенно если они не в самом лучшем настроении? Впрочем, крик длился недолго — из короба выпрыгнул боевой бес, склонился над раненым, и крик сразу же прекратился.

И тут я увидел нечто совершенно непонятное — из боковой улицы к бесу побежало отчетливо видимое марево. Ну, такое обычно бывает жарким летом над асфальтом или над прогревшейся после дождя землей. Бес что-то заорал, а потом произошло неожиданное — он стал оседать и таять, как снежок, который положили на горящую сковородку.

— Ничего себе! — хрипло сказал бармен, который пересилил трусость и стал рядом со мной, разглядывая происходящее на улице. — Это что за хрень?

— Ложись! — крикнул я.

Бармен послушно плюхнулся на пол, я устроился рядом с ним, пряча лицо в ладонях. И тут это марево докатилось до бара. Ощущение было такое, словно меня окунули в кипяток. Раскаленная обжигающая волна прошла от головы до пяток. От страшной боли я заорал, и тут же рядом послышался пронзительный визг — бармена тоже накрыло.

Некоторое время мы приходили в себя.

Спину и ягодицы саднило, затылок был мокрым.

— Господи! Да что это такое? — запричитал бармен.

— Заткнись, — оборвал его я. — Сползай посмотри, выпивка есть?

Бармен на четвереньках пополз за стойку, а я попытался сесть. К моему удивлению, тело меня слушалось, видимо, я сварился не до конца.

Приполз обратно бармен, приволок бутылку «Народной водки».

— Кто платить будет? — сказал он. — Там стекла…

— Вот и спишется на форс-мажор, — приободрил его я. — Кто же знал, что тут такая войнушка начнется?

— Слушай, Пурга, — сказал бармен, и я даже не удивился, что он мою кличку знает. Но в барах меня обычно по имени зовут, а кличку среди своих используют, можно сказать, в весьма узком кругу, где я гешефтил понемножечку. — Это что, война? Кто-то на бесов выступает, причем очень конкретно.

— Тебе-то что? — я налил себе в стакан водки. — Пить будешь?

— Буду, — твердо сказал бармен.

Минут за десять мы с ним уговорили половину бутылки и пришли к выводу, что в любом случае, что бы на улицах ни происходило, надо держаться в стороне от этого. В революции играют романтики. А мы люди прагматичные, нам на происходящее лучше со стороны наблюдать.

Хоть я и побаивался, но все-таки выглянул наружу, тем более что оттуда донеслись торжествующие вопли бесов. Пока мы с барменом отлеживались на полу, бесам удалось запалить медузу, она косо пошла к земле, наливаясь красным, а через некоторое время из района Ливадийского моста донесся гул, и в небо взметнулись фонтаны разноцветных искр, а в зенит поплыли юркие струйки копотного дыма.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил бармен.

— Я понимаю одно, — сказал я. — У бесов оказались серьезные враги, с которыми они схлестнулись. И это, дружище, не просто хреново, это очень хреново, потому что в результате их столкновения мы, люди, оказались между молотом и наковальней.

Сказал и почувствовал, что сказанное мне очень нравится. Весомо было сказано!

У памятника Минину и Пожарскому стоял желтый санитарный короб, и в него укладывали бесов — не то очень тяжело раненных, не то погибших в недавнем столкновении. Я насчитал шесть бесов, которые покинули поле боя в этом коробе.

— Пурга, что дальше-то? — заскулил у меня за спиной бармен. — Дальше что?

— Домой иди, — сказал я. — Отзвонись хозяину, доложи, что произошло, и беги домой. И сиди там, пока все не закончится.

— А потом на меня все убытки свалят, — уныло возразил бармен. — Окон нет, дверь вышибло к чертовой матери… Растащат все!

Я оглянулся и увидел, что входная дверь действительно лежит на ступеньках, по которым спускаешься в бар.

— Тогда требуй, чтобы хозяин сам приехал и все просчитал. Только, думаю, хрен он приедет. Своя шкурка дороже. Лично я сматываюсь, пока опять что-нибудь не случилось!

После полумрака бара дневной свет резал глаза. Я, крадучись, прошмыгнул по улице и нырнул в двери станции подземки.

Пассажиров в вагонах было немного, и все разговоры, разумеется, были об одном и том же. Некоторые видели подобное столкновение в Петровском районе, другие говорили о Бекетовке, третьи клялись, что такая же медуза атаковала бесов в Сарепте. А из всех этих разговоров вытекало, что столкновение было не случайным, эти странные медузы атаковали бесов по всему городу.

Ладушки.

Холодильник у меня забит, на выходе из подземки еще что-нибудь прикуплю, засяду дома и буду ждать, когда все это закончится, сочувствовать медузам и ждать, когда они нас от бесов избавят. Жаль, что Элка побоится прийти, кошка драная, с ней бы и заточение не таким томительным было бы. Отсиделись бы, а точнее, отлежались.

С большим кульком продуктов я пробрался к себе во двор, по пути никого не встретил. И слава Богу, мне сейчас любые встречи не в масть были. Главное — не высовываться. Это я себе твердил для поднятия бодрости духа, пока пешком поднимался на шестой этаж, потому что лифт не работал.

Оказавшись дома, я почувствовал облегчение.

Выгрузил пакеты на стол, нашел в одном из пакетов бутылку водки, свинтил головку и прямо из горлышка сделал хороший глоток. Вот теперь можно было поваляться на диване и порассуждать о перспективах, которые ожидают мир в ближайшем будущем. Кстати, что там говорят об инциденте по телевизору? А по телевизору о случившемся ничего не говорили, телевизор вообще ничего не показывал. Я выглянул в окно, но там тоже не было ничего примечательного — двор дома выглядел привычно, кот сидел в беседке и пытался подкараулить голубя. Ему было все происходящее до лампочки, его интересовала лишь его добыча.

Я прошел на кухню, нарезал салями и сыр, несколько тоненьких кусочков черного хлеба, наложил в розетку горчицы, которую всегда делал сам, не терплю сладковатого дерьма, что продается в магазинах. Горчица должна быть острой. Захватив тарелочку с закуской и начатую бутылку водки, я вернулся в зал и обнаружил, что забыл захватить стопку. Хлебать водку из горла уже не хотелось, и я опять пошел на кухню.

Там меня и застал телефонный звонок Лукаша.

— Адик, ты в курсе? — спросил Лукаш.

— А то, — сказал я, — я же в «Чужбину» заглянул. Прямо на глазах у меня все и случилось. Блин, думал, там и останусь.

— А сейчас ты где? — живо поинтересовался Лукаш.

— У знакомых отсиживаюсь, — осторожно сказал я. — Страшно домой добираться.

— А-а-а, — разочарованно вздохнул Лукаш. — Значит, в «Москве» тебя сегодня не будет?

— А ты что, на работу собрался? — удивился я. — Напрасно, совсем напрасно, это я тебе как другу говорю. Лично мне не улыбается перспектива оказаться случайной жертвой чужой разборки. Я лучше дома посижу.

— Я бы тоже посидел, — вздохнул Лукаш. — Только придется идти. Мне Кот три штуки должен, обещал к девяти вечера поднести.

— Ты до девяти вечера еще доживи! — посоветовал я, морщась и осторожно выдыхая воздух. Горчичка у меня получилась с норовом, самое то, я даже пожалел, что в магазине кусочек копченого сала не прикупил — лучшей закуси к хорошей водке и не придумаешь.

— Уговорил, — сказал Лукаш. — Умеешь ты, Адик, человека добрым словом одобрить. Вчера чем дело кончилось?

— А чем оно могло кончиться? — удивился я. — Вмазали хорошо, а потом кто куда — одни по бабам, другие — по койкам.

— А что, есть разница?

— А то, — сказал я. — Понимаешь, когда ты с бабой — койка нужна, но не обязательна, можно в принципе обойтись и без нее. А когда ты принял на грудь больше нормы, койка тоже не обязательна, но нужна, ибо входит в минимальный набор комфортного похмелья. Просыпаться надо в своей постели и при изобильном холодильнике. И чтобы обязательно был ледяной рассол.

— Трепач, — грустно подвел итог разговору Лукаш и попрощался.

Окна вдруг задребезжали, за окном что-то полыхнуло.

Я подошел к окну, выходящему на проспект, поднял жалюзи и посмотрел. Чуть в стороне от моего дома на боку лежал короб бесов, над ним стоял чад, несколько бесов отмахивались светорубами от невидимого врага. Взглядом я обшарил небо. Медуз, подобных той, что я видел, когда сидел в баре, в небе не было. Бесы опять завопили, но на этот раз в их воплях было торжество. Я посмотрел в их сторону. Бесы уже спрятали светорубы, охватили друг друга руками за плечи и танцевали странный танец, высоко вскидывая задние лапы с лакированными копытами и сжав крылья в горбы, напоминающие туристические рюкзачки. Похоже, они своего невидимого врага одолели. Нет, я на них смотреть без содрогания не мог, это были настоящие исчадия ада, им не было места на Земле, но следовало отдать им должное — бесы относились к бойцам высочайшего класса и храбростью обладали невероятной. Похоже, что победа ими была одержана в борьбе с достойным противником, потому-то они так ликовали. Но мысль о том, что они встретились с врагами, бесам не уступающими, внушала надежду, что этому адскому засилью придет скорый конец. Только вот что дальше будет? Ну хорошо, бесы уйдут, кто сказал, что невидимые их противники обязательно станут нашими друзьями? Может, они такое правление на Земле введут — бесы ангелами покажутся!

Настроение у меня испортилось, я опустил жалюзи, прошел в зал, выпил стопочку и закусил салями.

Нет, ей-богу, Элка сейчас мне бы не помешала. Самое действенное средство, чтобы психологически разрядиться.

Я включил плеер, поставил диск с выбранной наугад голливудской мелодрамой и завалился на диван, щелкая дистанционкой. Раз по телевизору ничего не показывают и Элки нет, будем восстанавливать душевное равновесие другим способом. Только ничего из этого у меня не получилось. Вы когда-нибудь в раздраженном состоянии пробовали смотреть телевизор? Ну, когда вас все бесит? Вот-вот, только хуже становится. Я посидел немного и с великой скуки и тоски включил телевизор на автонастройку каналов, в глупой надежде, что хоть что-нибудь он у меня будет ловить.

Голоса, которые стали слышны в динамиках телевизора, я принял за начало какой-то программы, не сразу сообразил, что это не передача, а я слышу радиопереговоры бесов. О чем они говорили, судить было трудно, за все время я выучил несколько слов, да и те относились к ненормативным оборотам речи. Так вот, судя по густоте, с которой эти обороты сыпались, у боевых бесов что-то происходило, слышались выкрики, похожие на команды, дробная скороговорка, словно кто-то докладывал о тяжелом положении, ободряющие вопли, словно начальство приказывало рядовым бойцам стоять до последнего. Впрочем, вполне возможно, что я просто фантазировал, ведь психологию наших господ я знал плохо, еще хуже, чем их язык.

Звонок в дверь я воспринял, как избавление от одиночества, и радостно побежал открывать входную дверь, полагая, что это пришла Элка. Однако я здорово ошибался. Открыв дверь, я увидел боевого беса. Сердце ухнуло куда-то вниз, не скажу, что оно ушло в пятки, но уж точно было на половине пути к ним. Под ложечкой противно засосало.

— Пошли, — сказал бес и, чтобы я правильно понял его, добавил: — Со мной.

Голос у него был низкий, басовитый, так могла бы говорить водосточная труба, если бы могла.

«Ну вот, — обреченно подумал я, прикрывая за собой дверь и послушно следуя за развернувшимся и гулко затопавшим по ступеням бесом. — Вот так… Но почему? Почему именно я? Почему изо всех квартир в доме он выбрал именно мою?»

Эта загадка разрешилась сразу.

Мое окно было единственным окном, светящимся в доме. Остальные поосторожничали, и правильно сделали. Мое окно было единственным сияющим пятном на погруженном в сумрак доме.

Мы спустились во двор.

— Дальше, — не оборачиваясь, сказал бес.

Во дворе соседнего дома стоял короб.

Рядом со средним подъездом дома неподвижно лежало несколько темных фигур. Это были бесы в боевом облачении. Что здесь произошло, судить было трудно, да я и не собирался, я просто ожидал, когда все закончится. А как все должно закончиться, я ни капельки не сомневался.

— Грузить, — сказал бес, указывая на фигуры, и первым наклонился, подхватывая одного из бесов за плечи.

Я, разумеется, тут же схватился за ноги. Сказать, что бес в боевом облачении был тяжелым, значит, ничего не сказать. Он был неподъемным. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы удержать беса на весу. Пошатываясь, я помог моему нежданному гостю занести мертвеца (а в этом я не сомневался, живые существа такими тяжелыми не бывают) в короб.

— Дальше, — сказал бес.

После третьего покойника меня покачивало, на лбу выступила испарина, а ведь я не хилый пацанчик, постоянно в зал ходил до последнего времени, на тренажерах занимался.

Бес внимательно посмотрел на меня.

— Немного отдыхать, — сказал он.

Последнего покойника я уже еле тащил. Вернее, тащил его бес, а я только делал вид, что ему помогаю. И чем ближе был короб, тем сильнее меня охватывало чувство обреченности. Я не сомневался, что после всего бес со мной покончит. И вот почему — я не знаю, отчего погибли все эти отродья, с кем они схватились в этот смертельный для них вечер, но я отчетливо видел, что добивали их светорубом. Светорубом их убивали! И это значило, что я стал свидетелем чего-то жуткого, чего мне знать не полагалось. Я сел на скамеечку, лихорадочно прикидывая, не удастся ли мне сбежать. Домой после этого мне являться, конечно, нельзя будет, да черт с ним с домом, шкурка дороже. В конце концов, я и у Элки могу некоторое время перекантоваться, а дальше будет видно. Только вот как убежать? Во двор вел всего лишь один проход, до него было метров тридцать, а как бесы бегают, я не раз видел, надеяться, что тебе удастся от беса убежать, все равно, что уподобить себя черепахе, уверовавшей в то, что она быстрее гепарда. Но и умирать мне не хотелось. Я был слишком молод, чтобы умирать!

Пока я размышлял, короб задрожал, поднялся над землей и медленно двинулся в сторону арки. Мне казалось, что он в нее не пройдет, но я ошибался — короб выполз на улицу и исчез в сгустившейся темноте. И только тут я сообразил, что жив и что бес меня отпустил. Отпустил! Я так глубоко вздохнул, что едва не подавился свежим вечерним воздухом. Руки и ноги мои дрожали, тело вдруг расслабилось так, что я не мог себя заставить подняться со скамейки. Не получалось у меня ничего! Господи, пронесло!

Посидел я немного на скамеечке, поднялся, собираясь отправиться к себе домой, но споткнулся обо что-то твердое и округлое. Подняв предмет, я не поверил глазам — в руках у меня был светоруб!

Это была находка. Сумей я правильно продать эту штуку, до конца дней мог бы считать себя состоятельным человеком. Со страхом я огляделся по сторонам. Двор был пуст, и это меня немного приободрило. Торопливо я пошел прочь, каждую секунду ожидая характерного грохота короба и гневного окрика беса. Но пронесло. Я поднялся по лестнице, чувствуя, как высыхают на спине стремительные потеки пота. Светоруб оттягивал брюки вниз, идти было неудобно. Я подошел к квартире и удивился, я прикрывал дверь, но не закрывал ее на замок! Хорошо, что ключи были у меня в кармане. Открыв дверь, я вошел в квартиру, скользнул в ванную комнату и сунул индивидуальное боевое оружие беса под ванну. Посидел на краю ванны, разглядывая себя в зеркало. Лицо у меня было серое, на нем лихорадочно блестели глаза. А кто бы выглядел нормально, испытай он то, что пережил я?

Умывшись, я вышел в коридор, на ходу вытирая лицо полотенцем.

— Ты где пропадаешь, котенок? — встретила меня капризным голосом Элка. — Пригласил на ночь любовницу, а сам по соседкам пошел? И пьешь в одиночестве… Адик, у тебя кроме водки что-нибудь приличное для дамы имеется? Мне водка уже надоела. Пока тебя не было, я граммов двести выпила!

Ну не стерва?

Я сделал веселое лицо и пошел к дивану, с облегчением думая, что одиночество мне сегодня не грозит, хотя и к любовным упражнениям меня после случившегося совершенно не тянуло.