Глава седьмая
#мишкачитаеткнижку
20 июля
Полли 21:15
Привет, дружище! Да, до Союза писателей все-таки добрались, спасибо, что помнишь, как это важно, а-хах. Если честно, ничего интересного. Ну зато там рядом парк, Театр юного зрителя, посидели на траве душевно так. Ты, наверное, надо мной посмеиваешься из-за того, что я представляю, как поэт Таганов с бабушкой в этом парке, взявшись за ручки, гуляли, ха-ха.
А насчет Андрея не знаю, странный он какой-то. Я вот сейчас дошла до хостела, ну, он меня проводил, теперь пойду одна погуляю. С ним особо город нормально не посмотришь, мне кажется. В общем, достал.
* * *
Нам с кошкой не хватает доброты,
Мы с Пашей как ценители разлуки.
Моя щетина помнит твои руки,
Но я устал и даже подостыл.
Нам с кошкой не хватает ясных дней
В кругу тридцати первой параллели,
Быть вместе – все, что мы сумели,
Нас это лето сделает сильней.
* * *
Полина сидела в баре на самой легендарной барной улице Питера и читала поэта Таганова. Она сначала стеснялась, а потом была очень приятно удивлена, что читать книги в кафе и барах Петербурга считается в порядке вещей, и это вовсе не для того, чтобы выпендриваться или понтоваться. В каждом втором кафе были целые стеллажи и полки, заставленные книгами, в том числе и поэзией. Часто Полине попадались таблички, информирующие о том, что в баре идет открытый книгообмен и можно взять понравившийся томик себе.
Так что из толпы она не выделялась. Расчувствовавшись и вдохновившись таким всеобъемлющим негласным родством и взаимопониманием, она подошла к стойке и заявила бармену, что ей бы отведатьс шампузень. Ну, типа как делали заказ в начале прошлого века. Бармен посмотрел на нее с сочувствием. Полина застеснялась и промямлила, что ей подойдет и глинтвейн. Если можно.
Лучше бы взяла что-нибудь холодное. А теперь сиди и давись горячим на такой жаре.
Максим вел себя странно. Но новый знакомый Полины был еще более странным и как-то превратно понял ее просьбу показать ей душу города. Улица Думская – легендарное же место, а он даже не собирался туда ее сводить. Уже несколько дней прошло. А Максим все в командировке.
Широкая витрина бара служила удобным столиком с отличным видом на Перинные ряды, Гостиный двор и кусочек Невского. Повсюду лежали декоративные подушки.
Полина достала из рюкзака медведя и посадила его рядом со стаканом глинтвейна. Сфотографировала, сделала отметку о своем местоположении и приписала хештег «впитерепить», подумала, стерла и заменила на «мишкапьетвинишко».
Открыла книгу поэта Таганова на том месте, где остановилась, и подсунула вместо закладки мягкую медвежью лапу. «А еще #мишкачитаеткнижку».
Глинтвейн остыл, а Полине, помимо кучи лайков, пришло одно личное сообщение: «Привет! Я мишкапьювинишко в соседнем баре! В Питере пить!»
* * *
– Ну вообще, если вот ты прямо нормальный выход требуешь, наверное, самое как раз нормальное исчезнуть. Дружите просто с ней по переписке, и все такое.
– Ты что? Ты что? Как это я так? А она? А я?
– Чего-о?
– Нравится она, говорю, мне. Очень.
Уж лучше бы он инсценировал свою смерть, а потом появился в реальной жизни в виде настоящего Максима, чем так вот мучиться!
Максим схватился за голову.
– Не могу, не могу больше, – бормотал он.
Андрей настаивал, что надо сознаться, а дальше по обстоятельствам. Потому что конца этой истории не предвиделось, а Максим изо дня в день все больше скатывался в истерику и все повторял, какая Полина замечательная.
Это начинало походить на глупейший фильм, и, как и полагается в глупом и предсказуемом фильме, Максим потребовал, чтобы Андрей пошел с ним.
– Ты как это себе представляешь вообще? Я, как шпион с накладными усами, сижу за соседним столиком, прикрываясь газетой, или что?
Максим возмутился. Какие еще столики, они с Полиной в Летний сад идут.
* * *
Находящийся в соседнем баре Миша оказался невысокой – на полголовы ниже Полины – девушкой.
После недолгой беседы она перешла в бар к Полине и чуть ли не с порога начала объяснять, что Миша – самое обычное женское польское имя. Что сестру Ганнибала Лектора, между прочим, тоже так звали, в фильме «Молчание ягнят» о ней вообще не упоминают, а в книге она была. И в сериале тоже была немного. Ближе к концу и за кадром, но была же.
Миша была страшно общительная, с подвижной мимикой. Когда она что-то увлеченно говорила, у нее смешно двигались густые темные брови. А говорила Миша много. Она пришла в дикий восторг, когда узнала, что Полина приехала посмотреть город, и тут же вызвалась его показать. Полина сначала отреагировала на такое щедрое предложение сдержанно – ей с головой хватило Андрея в качестве гида, и больше по «самым красивым местам Питера» ходить не хотелось. Кажется, у петербуржцев считалось в порядке вещей предлагать показать город любому, кто готов их слушать.
Спустя несколько часов Полина была уже более чем согласна. Началось все с того, что Миша посвятила ее в тонкости «правила двадцати минут»: это был такой метод хождения по барам города. Заключался он в том, что, как только место, куда ты зашел, начинало хотя бы немного надоедать – или если просто проходило двадцать минут, ну или, в крайнем случае, полчаса, – следовало немедленно его покинуть и переместиться в следующее место. Ограничения были только территориальные – чем ближе к ночи, тем больше шансов не успеть перейти мосты. А так можно было чередовать бары и парки, улицы и набережные, кафе и снова бары.
Полину проблема мостов не волновала, Мишу, проживающую в самом центре самого центра – проще говоря, у Московского вокзала, – тоже, так что за несколько часов они успели поиграть в кикер, поесть вкусной и неполезной еды, посетить пару баров, заглянуть на концерт, попить экзотического чаю в чайной, посмотреть, как пускают в небо китайские фонарики, послушать уличных музыкантов, исполняющих песни известного рэпера в рок-обработке, устать, полежать на траве и выпить кофе.
Миша то и дело включала онлайн-трансляции и в привычной для себя экспрессивной манере вела отчет с места событий. Они придумали еще один хештег – «мишкенедокнижки», для таких случаев, как сегодня: когда случается столько всего, что кажется, прошел не вечер, а целая жизнь.
А вообще у Миши был еще один специальный хештег «мишкаокнижках» – ее обзоры прочитанного.
– И «мишкаокинишке» – это про кино, – пояснила Миша.
Полина хотела заметить, что правильнее не «кинишка», а киношка, но Миша ей так нравилась, что не хотелось выглядеть в глазах новой знакомой занудой. Миша была вспыльчивая и, скорее всего, обидчивая, сразу видно.
И, как и Максим, она уверяла Полину, что почему-то надо дать шанс Андрею. Что, может, он влюбился по уши, оттого и отупел немного, оглушенный собственными чувствами. И часто ли Полине встречаются люди, которые умеют водить катер?
– Это может быть грандиозно, – безапелляционно подвела итог Миша.
Они как раз дошли до хостела Полины.
– Питер, Питер… Питер я тебе и сама показать могу! А если этот Андрей – твоя любовь? Любовь всей твоей жизни? А?
Они были еще слишком мало знакомы с этой солнечной, переполненной энергией девушкой, чтобы возразить: «А как же Максим?»
Но Максима ведь и не было. В интернете – был, а в Питере не было.
* * *
– Вот сейчас свернем на Фонтанку, и нам прямо-прямо-прямо до самой Невы. И там должен быть этот дворик.
Полина сосредоточенно осматривала дома, цепляясь за каждый взглядом, а затем переходя на следующий. Так они и передвигались, целенаправленно и серьезно, от самого Аничкова моста мимо Шереметьевского дворца до цирка, чей купол с другой стороны реки напоминал синий камушек в золотой оправе фасадов, а потом мимо печального Инженерного замка, мимо Мухинского училища, сияющего на солнце стеклянной крышей.
Наконец Максим решил, что пора уже сворачивать в Летний, но Полина все еще надеялась отыскать волшебный дворик. Максиму пришлось согласиться. Мысленно он посылал Андрею сигналы-радиоволны: «Подожди, подожди нас, один я не справлюсь».
– Так получается, что домá от воды нумеруются, ну в смысле, начинается их отсчет, – сказал Максим, чтобы хоть что-то сказать.
Полина кивнула. Ей очень хотелось найти мозаичный дворик, о котором упоминала бабушка в своем письме. Конечно, можно было заказать экскурсию и не мучиться, но тогда не получилось бы постоять молча, мысленно перечитывая письмо.
Бабушка писала, что сияющая разноцветная мозаика напоминала ей ягоды, рассыпанные на снегу, выпавшем внезапно, неожиданно посреди самой яркой, самой золотой осени. Только это были не ягоды, а кусочки разноцветного стекла, из которых сложился целый мир – миниатюрный, поражающий воображение, – прямо в темном дворе бывшей прачечной. Как радуга внутри каменной трубы. Рукотворная радуга, волшебный сон, сотворенный фантазией и созданный руками человека.
Еще бабушка писала, что той зимой было очень холодно и в три часа пополудни стремительно стемнело. Выложенные мозаикой солнечные часы со знаками зодиака звенели от мороза, или ей так казалось. Они с Тагановым стояли молча. Из-за разницы в росте бабушкина макушка находилась там, где было его плечо. Она стояла, прижимаясь ухом к колючей, непонятно откуда выкопанной Тагановым шинели, и слышала, как у него билось сердце. Красными, потрескавшимися на костяшках пальцами Таганов вцепился в бабушкин рукав так, как будто очень боялся, что она исчезнет. Помолчав немного, он сказал ей об этом. Тогда бабушке пришлось задрать голову, чтобы они смогли поцеловаться.
Дворик они все-таки нашли, но он оказался заперт. Так часто бывает: волшебство под замком. Но Полина, если даже и расстроилась, виду не подала и охотно последовала за Максимом, который был уже сам не свой оттого, что наконец-то Летний сад, а значит, и признание во вранье, и развязка всей истории.
Полину больше заинтересовало Марсово поле, но ей было как-то неловко сказать об этом Максиму. А тот неестественно громко восторгался четкими линиями и мраморными скульптурами, явно понятия не имея о том, что их давно заменили искусственными.
«Как хорошо сохранились, а ведь сад – ровесник города!» – удовлетворенно и благосклонно кивал Максим, и Полина снова решила не спорить.
Максим уверенно тащил Полину к той аллее, где должен был обнаружиться Андрей. Андрей был на месте и, слава богу, даже не напялил длинный плащ маньяка-педофила и фетровую шляпу. Даже не прикрыл лицо газетой. А Максимово неуемное воображение рисовало ему накануне картину именно в таком духе.
Они с Полиной уселись напротив и немного правее Андрея. Полина, теперь уже доверяющая «Андрею» настолько, что свободно делилась с ним самыми архиценными мыслями, рассказывала про волшебный дворик из письма. Не найди она в интернете доказательство его существования, решила бы, что бабушка его выдумала.
А Максим все поглядывал на сидящего напротив Андрея. Это было очень заметно, хотя он думал, что никто не видит. Брови Полины поднимались все выше, но Максим смотрел только на Андрея, который осторожно сделал в воздухе некий неопределенный жест, напоминающий то ли нацистское приветствие, то ли призыв к бою для средневековой армии. Максим очень незаметно потряс головой. От этого из нагрудного кармана красивой рубашки с вышитым крокодильчиком выпала ручка. Полина удивлялась все сильнее. Андрей показал Максиму кулак.
– Ты его знаешь? – не выдержала Полина.
– Это очень известный петербуржец, – выпалил Максим, прежде чем успел сообразить.
– А кто он?
– Андрей. Ой, в смысле тоже Андрей, правда. Такое уж имя.
Полина рассердилась. Пришлось прямо на ходу менять планы и бежать через аллею к Андрею. Тот не так понял и вскочил, приветливо и, по возможности, утешительно махнув рукой Полине на прощание.
* * *
Вторая попытка попасть в чудесный дворик снова провалилась. Полина и правда была удивительная: она, видимо, обладала редкой человеческой способностью принимать мир как данность, не забывая при этом задавать вопросы и четко всматриваться в детали, но не проявляя недовольства или агрессии. Как будто мир состоял из одного большого непротиворечия, до того глобального, что, если оно и рассыпалось на множество маленьких нестыковок и неувязок, в этом не было ничего непоправимого или страшного.
Это первое, что поразило Андрея.
Они с Максимом шли по разным сторонам от Полины и почти одновременно плели путаные, расходящиеся друг с другом показания.
Андрей объяснял, что Максим, другой «Андрей», так много говорил о Полине, что пришлось прямо-таки умолять показать ему Полину хоть издали. Время от времени он перебивал сам себя, чтобы заверить, что и вправду тоже зовется Андреем, и даже тянулся в карман показать паспорт.
Максим, не успевший состыковать планы с Андреем и сам уже опасающийся собственных импровизаций, твердил, что их встреча была удивительной случайностью.
Полина уверяла обоих, что она не в обиде. И предлагала посмотреть все-таки это самое Марсово поле, раз уж они рядом и снова поцеловали закрытые ворота мозаичного дворика.
Когда они перешли дорогу и снова обошли Летний сад с другой стороны, у Андрея в голове заиграла «Петербургская свадьба».
Над Марсовым полем было гораздо больше неба. Люди даже ложились на траву, видимо чтобы получше рассмотреть его. Одна парочка настраивала телескоп, наведя его почему-то на храм Спаса-на-Крови. Парень рылся в рюкзаке, доставая из него термос и малюсенькие плошечки для китайского чаепития, а девушка настраивала.
Посреди поля в гранитной ловушке бледнел вечный огонь. Полине всегда очень нравился конец истории про голодные игры, потому что там дети главных героев играют на лугу, который был когда-то большой братской могилой. И сейчас ей нравилось, что на поле, где проходили царские военные парады, построили мемориал человеческой смелости и стойкости и что теперь здесь цветут цветы и гуляют влюбленные и дети.
«Так вот ты какое, сердце города», – пробормотала Полина и улыбнулась, прежде чем перехватить направленный на нее взгляд. Точнее, взгляды. Два Андрея смотрели на нее так, будто она должна огласить результаты исследования по инновационному подходу к лечению рака.
Максиму вдруг непонятно почему захотелось, чтобы Андрей свалил и чтобы только он, Максим, так смотрел на Полину. Подумав, он объявил, что скоро будет садиться солнце и на набережной станет очень красиво, так что самое время отправиться в сторону любимого Полиной Васильевского острова. Андрей радостно поддержал, в упор не замечая сигналов Максима о том, «что пора бы тебе уже и домой, помощник от слова „горе“». До того, что Андрей игнорирует его сознательно, Максим не додумался.
Более того, Максим, как настоящий друг (в отличие от некоторых), не стал докладывать, что Андрей подъехал к Летнему на машине, но скрывает это, поскольку, как обычно, стесняется демонстрировать незнакомому человеку свою – точнее, отцовскую – успешность. Так что они пошли пешком. Шли уверенно и быстро, как люди, у которых имеется пусть смутная, но все-таки цель.
