Г) Старообрядцы

На карте полуострова значилось несколько мест компактного проживания староверов. В областном центре они жили в Петровской Балке, всего около 10 семейств (до 40 человек). Крестили детей, венчались и отпевали усопших в православной церкви, а причащаться раз в год ездили в Клинцы (Кировоградская обл.) (1).

Были старообрядцы и в Севастополе – до 30 человек. На молитвенные собрания по квартирам собирались редко и больше ходили в православную церковь (2).

Религиозным центром крымского старообрядчества по праву считалось село Мысовое (называлось также Мама Русская, нынешнее название – Курортное) на берегу Азовского моря. Здесь действовала церковь, именуемая «храмом Воина Пресвятой Богородицы». И проживало в селе более 350 человек (3).

Старообрядцы переселились сюда, «на песчаный мыс с имеющейся морской бухтой на Азовском море, защищенной от северо-восточных ветров, кроме того удаленной от жилых мест и отрезанной непроходимыми грунтовыми дорогами от Керчи» в середине XIX в. из-под Нижнего Новгорода и Астрахани. В 1870 г. была построена деревянная церковь. В 1913 г. земство в Маме Русской построило начальную школу, в этом же году рыбаки – жители поселения – отчислили по 5 копеек с заработанного рубля и воздвигли каменную церковь.

В послереволюционном Крыму наездами бывал пресвитер из села Баланды Саратовской области. С 1925 г. в Маме Русской появляется постоянный священник Самуил Курыхин, которого органы советской власти в 1929 г. арестовали и выслали.

Церковь с 1930 г. использовалась под клуб крестьянской молодежи. В 1941-м храм снова стал действующим. Богослужения активно посещали румынские военнослужащие, потомки бежавших в Бессарабию старообрядцев.

Когда немцы уходили из Крыма, они разобрали храм, точнее, оставили одни голые стены. Но верующие быстро его восстановили и продолжали молиться – вплоть до указания от райисполкома о прекращении проведения богослужения и получения разрешения от облисполкома. Последний такое разрешение дал, но с известными условиями (4).

Условия эти были напрямую связаны с хозяйственной жизнью рыболовецкого колхоза «Красный партизан», в котором трудилось большинство старообрядцев. Дело в том, что колхоз регулярно не выполнял план (5).

«В связи с тем, что большинство жителей дер. Мама Русская являются членами общины, к тому же в большинстве связаны семейным родством, влияние членов общины на остальную часть колхозников, безусловно, имеется, что видно из таких фактов: квартальные планы по улову и сдаче рыбы не выполняются. Большая часть членов колхоза имели свои крупные рыболовецкие хозяйства. Среди колхозников ведутся закулисные разговоры о том, что им нужен председатель колхоза из своих рыбаков, а не назначенный райисполкомом, и вот, мол, тогда посмотрим, как будет выполняться план», – информирует центр чиновник СДРК (6). И добавляет: «В колхозе создано 5 бригад и каждая бригада улов рыбы проводит бесконтрольно. Колхозники имеют в своем личном пользовании не обобществленные снасти для ловли рыб ценных пород: селявы, кефали, сельди. Имеют место факты, когда свои личные рыболовецкие сети ставили рядом с колхозными и, дожидаясь наступления сумерек, уходят в море выбирать из ставнеков-сетей рыбу. Таким образом, происходит крупное хищение рыбы из колхозных сетей путем отбора дорогостоящей породы рыб, которая сбывается по спекулятивным ценам на рынке» (7).

Советские власти не раз использовали религиозный ресурс для усиления эксплуатации и без того обездоленного, загнанного в сталинское рабство населения. Так произошло и на этот раз. О плохом отношении к труду колхозников власти сообщили старообрядческому архиепископу Иринарху, и тот, принимая в Москве выдвинутого на рукоположение псаломщика Дьякова, как говорится, поставил вопрос ребром.

По возвращении домой Дьяков провел собрание верующих. «В результате чего план 3-го квартала 1946 г. был выполнен на 141 %, а план 4-го квартала на 192,7 %. Тогда как план 1-го был выполнен на 13,5 % и план 2-го квартала на 39,3 %» (8).

Заметим, что старообрядцы «Красного Партизана» с этого момента регулярно выполняли план по ловле рыбы, и это влияло на положение относительно малочисленного прихода: даже в годы хрущевских гонений вопрос о его закрытии не возникал. Любопытно, что лидером среди рыбаков числилась бригада председателя церковного совета Типакова.

Она состояла из десяти человек, которым в общей сложности насчитывалось 768 лет. «План по рыбной ловле перевыполняют, за что их правление колхоза премировало ценными подарками и занесло на доску Почета. Эта бригада задает тон другим бригадам» (9).

Общинная жизнь старообрядцев с трудом вписывалась в советскую систему с ее чисто утилитарным подходом к человеку. В этой связи показателен такой случай. «Механик катера неоднократно заявлял главному механику керченской Моторно-рыболовной станции и Директору, что мотор необходимо поднять и проверить его внутреннюю часть.

Эти руководители не приняли должных мер. Когда люди вышли в море для ловли рыбы аламаном, отойдя от места 46 км., их застал шторм. На катере произошла авария – поломались шатурные болты, вышла из строя поршневая группа. Люди остались в море, и только на третьи сутки их катер был взят на буксир благодаря тому, что отдельные колхозники решили сесть в шлюпку и сообщить о бедствии, а то могло бы окончиться гибелью всех рыбаков».

Отношение властей предержащих к старообрядцам можно охарактеризовать эпитетом «настороженное». С одной стороны, староверы законопослушны, «старички-старообрядцы очень интересуются международным положением» и посещают почти все лекции в клубе, за исключением дней Великого поста (10).

С другой, их трудно обработать в советском духе, – слишком велика инерция традиции. Так, после лекции о международном положении, на которой присутствовало до 40 человек, на просмотр кинофильма осталось не более 15. Оказывается, как выяснил чиновник СДРК, «27 апреля является кануном праздника «проводы», а поэтому в клуб идти грешно» (11).

В другом месте своего отчета уполномоченный говорит (естественно, отрицательно) о сильной власти отца в семье, о соблюдении поста даже теми, кто не ходит в храм, о ношении нательных крестиков молодежью. Коммунисты ни на минуту не забывали, что у большинства верующих в прошлом было свое хозяйство, которое власть «прихватизировала». Член церковного совета В.В. Трофимчук имел 2 лошади, один моторный буксир, рыболовецкие снасти и другое имущество. Инвалид Первой мировой церковный староста Н.И. Сутырин «в 1924 г. был раскулачен, и хозяйство передано в колхоз: 10 сетей, 3000 крючков, одну байду и другой инвентарь». У члена церковного совета Г.И. Арефьева «в 1929 г. рыбное хозяйство было передано в колхоз: 30 штук сетей, 12 000 крючков, одну байду и другие снасти» (12).

Старообрядцы в своей среде не поощряли доносы, не проявляли особого советского патриотизма, и власти делали из этого вполне определенные выводы. Приведем такой пример. «В семье Типакова 2 сына и в семье Арефьева сын бросили работу на военном заводе и дезертировали, а их родители, вместо того, чтобы своих детей внушить и заставить возвратиться на завод – они занялись укрывательством сынов, дезертиров труда. В результате чего их дети были осуждены военным трибуналом на 5 лет каждый» (13).

В первые послевоенные годы религиозный энтузиазм у старообрядческого населения был достаточно высок. Это видно по отчетам уполномоченного: «Приезд священника носит необычный характер. С каким триумфом и торжеством встретили его верующие, это можно судить по их настроению.

В первый же день его приезда старообрядцы обратились к священнику покропить их жилые помещения (дома, избы). Состоявшиеся браки в Русской православной церкви считались недействительными, и они вновь совершались по старообрядческому обряду» (14).

Однако это воодушевление быстро прошло. Священник из Кировограда приезжал довольно редко. Псаломщика так и не рукоположили по каноническим причинам, поскольку он оказался второбрачным. Мирянские службы (возглавляемые Дьяковым) быстро выдохлись, да и сам псаломщик сильно запил.

В чем же причина такого очевидного спада (на Пасху 1951-го присутствовало всего-то около 60 человек и молодежи почти не было)?

Ведь одними кознями безбожников все не объяснишь. Конечно, давление было, – власти не позволяли, например, заменить Дьякова. Но были и другие причины, о которых приходится только догадываться.

Возможно, главные из них заключались в коррозии общинной жизни, в затухании совместной молитвы, в полном исчезновении евангельского контекста трудовой деятельности, в постепенном превращении храма в своеобразный комбинат ритуальных услуг.