Целкопластика

Сивохин-Молодой был безмерно благодарен. У него даже затеплилась надежда получить стипендию. Он стал намекать Валерке, что не мешало бы ещё парочку экзаменов за него сдать, пока зачётку назад не перешили. Но Студент был непреклонен – во-первых, судьбу дважды не испытывают, а во-вторых, врач-оболтус, пусть даже и санитарный, это нонсенс. И послал он Молодого куда подальше – к остальным экзаменам самому готовиться. В заключение, как и было обещано, они здорово откушали в ресторане, а потом Молодой ещё сверху бутылку коньяка Студенту отвалил.

Принёс Студент коньяк на Факультет. Сидим мы с нераспечатанной бутылкой и смотрим в окошко. На носу сессия, пьянствовать не хочется, но бутылка соблазняет. Тут замечаем, что напротив в ЦПХ в знакомой комнате какой-то девичник. Думаем, надо сходить. Посидим часок, на кучу баб и на двоих мужиков одна бутылка пойдет как добавка к чаю – никакого пьянства перед сессией. Заходим в ЦПХ, поднимаемся на третий этаж. А там в коридоре вопли! Какой-то мужик с сильным акцентом на всю общагу орёт:

– Фатыма! Ты кров мою стаканами пёшь! Что отец скажет! Что соседи скажут! Не приедэшь через две нэдели – убью! Зарэжу! И нэ вздумай убегат – найду и как овэчка на байрам зарэжу!

Тут мимо нас прошел небритый мужик южно-орлиного вида в весьма дорогой дублёнке. По его налитым кровью глазам нетрудно было догадаться, что это он так орал. Заходим в комнату. Здравствуйте, девушки, ставьте чаёк, будем балагурить. А у девушек настроение ниже плинтуса. А одна, черненькая такая, вообще в слезах. Вопрошаем, что за дела. Бабоньки молчат. Опять спрашиваем, может, чем помочь? Молчат, вздыхают, на черненькую поглядывают – как на приговорённую к смертной казни, когда приговор обжалованию не подлежит. Валерке стало жаль девушку, но жалость тут же смешалась с любопытством:

– Ты Фатима, что ли?

– Я…

– А это кто был? Тот, небритый, что орал тут – муж?

– Нет, брат.

– А чего он орал?

– Они там калым за меня взяли, а я домой ехать не хочу…

– Большой калым-то?

– Шутишь! Кто ж за меня большой даст? Я же инженер-экономист. Вот если бы у меня было образование семь классов и жила бы я безвылазно в горном кишлаке, тогда да… Тогда большой бы был калым. У нас так: чем больше баба на рабыню похожа, тем ей цена выше.

– А где это «у нас»?

– Да в Таджикистане.

– Да-а, тяжёлые у вас там нравы… Слушай, а какие проблемы? Сама же говоришь, что ты девушка дешёвая, калым маленький – откупишься!

– Глупости! Не в деньгах тут дело… Если брат узнает – убьёт!

– Чего узнает?

Фатима ничего не ответила, только опустила глаза и зарделась, а потом от стыда и горя уткнулась лицом в подушку и беззвучно заплакала. Подруги залепетали:

– Фатя, да не плачь ты! Ну уйди с общаги! Уезжай из Ленинграда… Не будет же он тебя по всему Союзу искать!

– Будет! Он проводником работает – а среди проводников… Да у них по всем городам… Всё равно как в КГБ… Они найдут! Да и жених ведь хороший! И-ииии! И-ииии! И-ииии мне нравится!

Тут уже не выдержал Студент:

– Что за паранойя? И денег дали, и жених нравится, и родственники не против – откуда проблема? За что тебя убивать-то?

Фатима подняла зарёванные глаза и уставилась на Студента как на умственно отсталого:

– Это у вас, у русских, проблем нет! А у нас есть! Я же здесь Ли-и-иии… Ли-иии, ли-иии-э-ээ-и-иии закончила… И-ииии…

– Чего-чего ты закончила?

– ЛИЭИ, Инженерно-экономический, это пять лет в Ленинграде. И по распределению здесь осталась – уже два года, как на «Уране» работаю. А я что, не человек? Я что, не в ЦПХ живу? Я как все… Вот за это меня и убьют! Если узнают… А если поеду домой к жениху – то тогда точно узнают! Соберутся всей роднёй, приведут меня к отцу и бросят там, как паршивую кошку. Даже если не зарежут – всё равно позор!

Так открыться можно только или очень близким друзьям или абсолютно посторонним. В друзьях у Фати числилась пол-общаги, а в абсолютно посторонних – мы. Дело в том, что в ЦПХ между девушками секретов почти не было – там интимная жизнь каждого была на виду у всех. А годы общажно-студенческой, а потом и общажно-лимитной жизни перемололи мусульманскую неприступность симпатичной таджички. А что? Девушка молодая, грамотная, по-русски говорит без акцента, одета по моде… Дремучая смесь традиций и чугунной шариатской нравственности в её душе только-только пробудилась от долгого анабиоза. А пробудившись, такое вылезает из подсознания и ведёт себя как медведь-шатун. Привычки развратно-беззаботного общажного быта вдруг воспринимаются как моральное падение, жизнь сразу становится мрачной под тяжестью грехов. Хотя нам это всё равно казалось средневековьем: подумаешь, трагедия – плач Ярославны-Шахерезады по невесть когда потерянной девственности! Студент цинично заявил:

– Ну и дурь! Бросить невесту или убить сестру из-за отсутствия девственной плевы. Ха! Да это же простая дупликатура истонченной кожи! Две танталовых скрепки и десять минут работы, включая анестезию!

Фатима громко всхлипнула и вопросительно уставилась на Студента. Студент вытащил ручку, взял с тумбочки газету и принялся старательно чертить на ней жирную букву Z.

– Во! Делов-то!

– Это что? Зорро такие знаки рисовал. Шпагой по телу…

Шпагой я не умею, а скальпелем запросто. Вот смотри…

Студент схватил лежащие рядом маникюрные ножницы и разрезал газету по нарисованной Z, а потом сложил нижний разрез с верним. Получилось нечто непонятное с торчащими рожками-треугольничками.

– Что это?

– Целка! Простейшая пластическая операция по восстановлению девственности – virgo intactum artificiale, или хименопластика. Проще только зуб выдрать.

– Откуда там зуб?

– Тю, ты! Зуб во рту, а это – в преддверии влагалища, ну в крайнем случае в самом начале входа делается. Вот смотри – треугольнички на уголках закрепляются специальной танталовой скрепкой, даже шить ничего не надо!

Для большей демонстративности Студент закрутил газету в трубу и показал, как искусственная целка, пардон – химен, пластически восстановленная девственная плева – перекрывает добрых две третьих просвета.

– Вот! Такое зарастет за неделю, ну надёжней за две. Как кто туда полезет, ну, в смысле того… Ну половой акт совершать, так почувствует это дело лучше настоящей плевы. И кровищи ливанёт – всё как полагается!

Тут на Валерку налетел почти весь девичник. Все наперебой принялись критиковать достижения современной оперативной гинекологии и рассказывать собственные истории на эту тему. Ленка с восемнадцатой советовала использовать капустный лист и красное вино, да стонать, как на премьере в Большом Театре. Оля-табельщица с четвёртого этажа потрясла всех рассказом, как еще в училище, сразу после комсомольского собрания, её трахнул комсорг. При этом она прямо в классе незаметно умудрилась расковырять себе комсомольским значком палец и измазать всё, что надо, только бы тот поверил, что он у неё первый. Комсорг поверил, но не надолго – её заложил тот мерзавец, который был до комсорга. Любка-крановщица сказала, что ничего ковырять не надо, надо просто наврать про менструацию. То есть когда нет – сказать есть, а когда есть – сказать «сегодня можно». И орать много не надо, а всего лишь раз крикнуть «ой-ёй-ёй». А Зойка из бухгалтерии сказала, что всё это вообще глупость. Можно спокойно получать удовольствие всю ночь, а когда жених заснет, взять и налить из пузырька куриной крови в кровать. У них на деревне всегда на дворе простынь вешали после первой ночи. Чтобы люди видели, что всё как надо прошло. Что девушка нормальная. Так вот, чем больше пятно, тем нормальнее. И ни одна целка ещё такого пятна не дала, как зарубанная кура! Это её мама по секрету научила.

Конец семинару положила сама Фатима:

– Это всё подходит для русских. Для таджиков не пойдёт. У нас старшая тётя жениха и старшая тётя невесты это дело до свадьбы коллективно осматривают. И вместе пальцами трогают! И если там нету того, чего надо – они сразу увидят, позовут мою мать и… Слушай, доктор, а там железки сильно видно? Они же их заметят, что я скажу? Мода что-ли такая, или зачем их доктор прописал?. А если не заметят, то потом, ну когда это дело делают, они же могут в это… в жениховое хозяйство воткнуться.

Студент аж подпрыгнул от восторга и загоготал:

– Ну ты даёшь, инженер-экономист, – какие там железки! Их же через пять дней снимают! Максимум через семь. И если твои тётушки не позовут на консилиум судмедэксперта и гинеколога со стажем, то чёрта лысого чего там они заподозрят. Заключительное слово взяла всё та же Ленка из восемнадцатой. Даже не слово, а как положено после семинара – задала вопрос в плане свободной дискуссии:

– Фатяша, может, на такое и согласится, а сколько это стоит? Мне лично и даром не надо – не хватало еще эту пытку два раза терпеть. Даже три – когда ломали, что Бог дал, когда зашивать вашей проволокой будут и когда повторно ломать. Бр-рррр! Но я знаю многих, кому надо. А кто делать будет? В женских консультациях такое точно не делают. И в абортариях не делают! И в роддомах не делают! В вашей Академии, что ли, делают? И сколько после этого больничный?

Студент задумался: не знаю, при мне в Академии не делали… Это я так, в литературе вычитал. Хотя повторю – сделать такое просто! А вот сколько это стоит? Наверное, четвертной. Может, меньше. Или бутылку коняку… Фатя, но это не мне – это хохлу одному, завотделением в обсервационном роддоме на Газа. Если он согласится, то тогда… тогда он мне смотровую даст. Дело маленькое, это ж не внематочную резать и даже не аборт какой. Тут большая операционная не нужна. А вот про больничный забудьте – через полчаса после операции вызывай такси и болей отгулами или прогулами исключительно за свои. Любите вы, бабоньки, Советское государство в собственные интимные проблемы впутывать – то первого мужа через партком назад требуете, то больничный за второе девичество.

Такой скорости развития событий не ожидал никто. Фатяша вела себя как матёрый особист-дознаватель и за пять минут выведала у Студента всё – откуда он знает завотделением и как долго знаком? Степень вероятности, что тот предоставит надлежащие «рабочие условия», и, наконец, когда его ближайшее дежурство? Почему-то она не задавала ни одного вопроса о самой операции. Тут или феномен утопающего, что хватается за соломинку, пусть даже «соломинка» эта – рослый шестикурсник ВМА. Или подпольный авторитет Студента в ЦПХ был настолько высок, что в успехе технической части мероприятия никто не сомневался. Оказалось, завотделением заступает на дежурство сегодня в шесть, винно-водочный работает до семи – то есть можно успеть с целкопластикой до полуночи! Оставалось одно «но» – в роддоме на Газа не было скинстэйплера, инструмента, похожего на гибрид пистолета и пассатижей, который загибает специальные танталовые скрепки, позволяя удерживать нужную форму, не пережимая ткани сверх допустимого. Скрепок там тоже не было, не было и пилонов – специальных влагалищных вкладышей, позволяющих держать открытым просвет преддверья влагалища до первичного рубцевания. Вопрос с пилоном Валера решил с ходу – он предложил использовать обычный презерватив, в который напихать маленьких стерильных ватных шариков. После целкопластики их легко можно вытащить из просвета влагалища пинцетом, а потом извлечь пустой презерватив, не нарушая целости воссозданной девственной плевы. Сразу из разных концов комнаты раздались девичьи возгласы с сиюминутным предложением «проверенных электроникой» презервативов в любом количестве. А вот насчёт танталовых скрепок и скинстэйплера… Тут путь один – идти клянчить в академическую Клинику Гинекологии. Может, дадут до утра. Студент быстро выдумал довольно гнилой повод – хочет подать коротенькие тезисы на конференцию ВНОС по теме «Годовая потребность в тантале для гинекологических отделений по госпиталям Советской Армии». Звучит туповато, но ради такого скинстэйплер и упаковку стерильных скрепок на ночь дать могут, тем паче, что на «гине» Валерка уже какой год, как свой – староста научного кружка, и прочие «блатные» дела слушательского уровня.

Сразу после оглашения последних деталей Фатяша воскликнула: «А почему мы всё ещё здесь?!» Затем она, как давняя подруга, схватила Студента за руку и потащила его выполнять задуманное, дни-то наперечёт! А я остался пить чай с коньяком. Когда бутылка опустела, девицы притащили водочки, и я как-то забыл о надвигающихся экзаменах. В общем, засиделись. Время за полночь, пора бы и честь знать. Тут слышим в коридоре: «Да забудь ты свои трусы! Сейчас главное – покой и хоть пару дней постельного режима!» Выглядываем всей толпой из дверей – по кородору идут в обнимку Студент с Фатяшей. Точнее, идёт только Студент, а Фатю он аккуратно за талию несёт. Фатька в воздухе раскорячила ноги, как наездница на коне. Бабоньки из комнаты выпорхнули, Фатеньку на рученьках понесли, всякие слова соболезнования да сочувствия говоря. Студент же в нашу комнату зашел, глянул на пустые бутылки и сказал:

– Лом, я смотрю, вы тут водку пьёте! А осталось?

А водки не осталось. Всю выдули. Коньяк, само собой выдули ещё раньше. Тут Студент достает червонец и просит меня сходить на улицу и взять у таксёра. Для младшего поколения объясняю – водка в магазине стоила от трёх до пяти рублей. Но это до семи вечера. А вот ночью её можно было купить только у таксиста, но уже за червонец. При этом практически любой таксист предлагал подобные услуги. Беру я червонец и спрашиваю, пополам или как? Оказалось, «или как» – червонец пришел не от Фати, а от Сан Саныча Адерейко – того завотделением в Обсервационном роддоме на Газа. Тут у меня глаза из орбит вылезли – как такое возможно, ведь это они ему должны были магарыч ставить, а получилось наоборот. Студент криво улыбнулся, потом с сарказмом брякнул «дело мастера боится» и выпроводил меня за водкой. Вообще-то можно было за пять минут дотопать до гостиницы «Ленинград» и там взять наверняка. Но мне топать было лень. Я даже шинель надевать не стал – выбежал из ЦПХ на улицу и замахал рукой одновременно дневальным по Факультету, что сидели напротив, и несущимся по проспекту такси. Курсанты махали в ответ, а таксисты проносились мимо. Один всё-таки остановился. Увидев червонец, без лишних слов вытащил водку. Порядком замерзший, я схватил её за горлышко, как гранату, и бегом припустил обратно в общежитие.

Вернулся я как раз к середине «лекции». Фатю уже уложили спать, подсунув под ноги подушки, и теперь весь женский коллектив собрался послушать о нюансах целкопластики. Басок Студента был слышен даже в коридоре:

– На кафедре подхожу я к медсестре. Здрасьте, дайте мне… И типа забыл, что же мне надо. Ага – вот такую штуку – скинстэйплер и упаковку танталовых скрепок. Кто приказал? Как кто приказал – сам Цвилёв приказал, начальник кафедры! Для научной работы – перерасчёт тантала на всю армию сделать. Завтра всё назад принесу. Та без задней мысли достаёт инструмент и в журнале пишет «выдано 6к. 2ф. ряд. Рябуха». Мы в «Антимир». А времени уже семь ноль три – «Антимир» закрыт. Мы хвать такси и на Газа. А там Сан Саныч вопрошает – что за дела такие? Я ему все объяснил, а он мне и говорит – даю бутылку водки, если и меня технике научишь! Ну, тогда всё пучком – большую операционную подготовили словно на кесарево. Я, значит, всю теорию Заву объяснил, а у того аж глаза на лоб полезли – до чего всё просто оказывается. Уложили, то бишь усадили мы Фатю в кресло, подкололи новокаинчиком и в четыре руки за пять минут всё сбацали. А потом позвали санитаров и вынесли её на улицу на лавочку, чтоб та не стояла, а сидела, пока я за такси бегал. Вот и всё. Ходить ей пару дней нежелательно, так что пусть лежит. Хотя до туалета сама дойдет без проблем – уверен, что наша конструкция не расползётся. Писать больно будет, но это ерунда, завтра к вечеру и это нормализуется – уретра там от плевы порядком отстоит. Так что Фатя у нас снова девушка по всем анатомическим правилам!

Мы разлили водку и выпили за девственниц, а потом отправились на Факультет спать – хорошее дело общага, надежный запасной аэродром, если домой уже поздно ехать. На следующий день Студент пришёл проверить состояние прооперированной, еще дня через три извлек пилон-презерватив, а потом снял скрепки. Послеоперационное течение, если так можно назвать эту пустяшную ранку, прошло без осложнений, и вскоре Фатя укатила к себе в Таджикистан. Но история в лету не канула. Через месяц Студента разыскала еще одна таджичка. Она передала горячий пламенный привет от Фатимы, коробку шоколадных конфет и опять же классическую бутылку коньяку. Но уже не от Фати – от себя. Теперь уже Студент не церемонился – цена девственности у него составила две сотни рублей, которые были уплачены тут же без торга. Потом пошли узбечки и казашки, потом черкешенки и чеченки. Да и русские попадались. Уж как там народная молва разнесла славу о молодом талантливом специалисте в области оперативно-пластической гинекологии остается только догадываться. А ещё непонятней, где Студент добывал каждую неделю скинстэйплер. Точно не на кафедре, наверное, вместе с Адерейко своим собственным обзавелись. К выпуску Студент совсем поменялся – он звонил в тот знаменитый обсервационный роддом и вальяжным голосом говорил с Сан Санычем:

– Коллега, у нас сегодня опять заявка на срочную хименопластику. Гонорар уже поступил!