Глава 4

Имея к утру 28 июля точные данные о дислокации главных сил японского флота, Рожественский приказал ускорить подготовку штурма Сасебо. Суть задуманной операции сводилась к выманиванию японского флота в погоню за нашим, идущим к китайским и корейским берегам, якобы для уничтожения прорвавшихся пароходов и поднятых японцами в Порт-Артуре кораблей Первой эскадры.

Приходилось спешить, несмотря на то что экипажи, все время занятые на ремонтных работах, явно еще не отдохнули после предыдущей вылазки. Для большей правдоподобности было важно, чтобы большинство транспортов еще не успели избавиться от содержимого своих трюмов и, соответственно, не перестали быть привлекательной целью.

Если станет известно, что японцы начали погоню в полную силу, наши отряды должны были развернуться и двигаться к Сасебо, оставив на прежнем курсе отвлекающую группу, имитирующую переговорами по радио и другими способами продолжение движения всей эскадры вокруг Кореи вплоть до мыса Шантунг.

Еще одним подгоняющим фактором было то, что, по прогнозам синоптиков, через день-два на несколько суток должна была установиться дождливая погода. Это сильно упростит незаметное форсирование дозорных линий на подходах к Сасебо. Да и тралить проход в возможных минных полях у входа в залив, когда тральщики не видят за дождем с береговых батарей, намного удобнее. Так что ожидаемым ухудшением погоды непременно нужно было воспользоваться.

Недостаток боеприпасов с приходом «Урала» в значительной мере удалось сгладить. Причем, благодаря доставленным на нем доработанным трубкам для сегментных снарядов, смогли добиться преемлемых показателей по времени срабатывания боеприпасов такого типа. Конечно, концепция их применения против миноносцев полностью изжила себя, но против береговых укреплений, на крайний случай, они теперь вполне годились. Вместе с предложенным штабными артиллеристами предварительным уточнением подлетного времени пристрелкой это позволяло надеяться на их более эффективное применение.

Неизбежные дополнительные хлопоты по извлечению тяжелых снарядов из погребов, выкручиванию старых и установке новых запальных трубок, а затем по обратной погрузке на корабли, по общему мнению, вполне соответствовали приобретаемой такой ценой возможности дать по фортам еще с десяток результативных полных залпов главными калибрами эскадры.

Угля и прочего снабжения пока тоже имелось в достатке. Люди, хоть и устали до предела, в бой идти были готовы. Но техническое состояние кораблей вызывало все большие опасения, заставляя сомневаться в осуществимости задуманного. Времени для нормального ремонта не хватило. Большинство работ пришлось сворачивать, едва начав.

Несколько вариантов атаки, в зависимости от развития ситуации, к этому времени были уже достаточно детально проработаны штабом наместника на основании имевшегося опыта борьбы с японскими береговыми укреплениями, трофейных карт, рейда миноносок и некоторых других разведданных.

Однако до принятия окончательного решения командующий был намерен дождаться возвращения первой пары подлодок-разведчиков от Сасебо, чтобы лично поговорить с людьми, видевшими ворота Сасебского залива. Они вернулись к полудню 30 июля, а уже во второй половине дня начались приготовления к выходу в море.

Эта операция, по окончательно утвержденному плану, как и все последние действия русского флота, имела сразу несколько целей, главных, второстепенных и запасных. Предполагалось как минимум провести полномасштабный набег на крупные порты в Корейском заливе и Желтом море главными силами цусимской эскадры, что неизбежно приводило к очередной остановке сообщения между Японией и ее армией в Маньчжурии. Кроме того, позволяло флоту избежать позора пленения части его кораблей, возможно, уже подготовленных к переходу в японские воды из Порт-Артура. Даже если не удастся снова уложить на дно уже однажды затопленные броненосцы и крейсера, такая вылазка определенно вызовет перенос сроков отправки японцами своих потенциальных трофеев.

Но китайские и корейские порты были лишь запасными целями похода. В штабе наместника практически не сомневались, что выход с Цусимы эскадры в почти полном составе в западном направлении обязательно заставит противника принять все возможные меры по защите уже ушедших в Китай и Корею судов и портов, где они разгружались. В противном случае, учитывая время, необходимое для переправки такого объема грузов с судов на берег, значительная часть снабжения, доставленного с таким трудом, могла быть уничтожена уже в конечных пунктах морского этапа перевозки, если наш флот все же до него дотянется.

Такую угрозу японский МГШ просто не сможет игнорировать. Ценность всего доставленного, и без того заметно возросшая в перерасчете на золото, многократно повышалась с учетом длительного перерыва в поставках на материк. При возникновении явной угрозы японцы должны будут срочно выдвинуть все наличные ударные и разведывательные сил из южной Кореи и баз западного Кюсю для скорейшего обнаружения и навязывания боя рвущейся в Желтое море нашей эскадре.

При этом противник будет в роли догоняющего. А учитывая время, нужное на передачу информации о начале нашего движения и на сосредоточение, японцы могут надеяться перехватить нас лишь где-то между Шанхаем и мысом Шантунг, но никак не ранее. Возможное выдвижение их основных сил от Сасебо в этот район, благодаря принятым заранее мерам и географии театра боевых действий, достаточно просто отследить. А в сочетании с весьма вероятным в этом случае ослаблением дозоров восточнее и южнее Цусимы создавались уже вполне приемлемые условия для реализации главной цели задуманного дела.

Еще одной задачей являлась демонстрация российского военно-морского флага на основных морских коммуникациях у китайского побережья и юго-западных берегов Японии. Это должно было вновь ослабить поток военной контрабанды, снова начавшей поступать из Европы. Японские суда, конечно, будут пытаться проскочить опасные воды, едва ослабнет угроза. Но всех иностранцев это снова надолго прикует к китайским и филиппинским портам.

Кроме того, даже в случае неудачи с уничтожением уже добравшихся до Китая и Кореи и разгружавшихся там транспортов и их грузов на берегу (что изначально считалось лишь второстепенной целью) судоходство между Японией и Китаем неизбежно уменьшалось или даже приостанавливалось одним только фактом нашего выхода в море.

И наконец, уже попутно-вспомогательной была задача отправить с Цусимы все разгруженные пароходы обратно во Владивосток под прикрытием «Нахимова» и, возможно, «Олега». Это позволило бы возобновить уже в ближайшее время перевозки морем в интересах крепости грузов с Сахалина и армии вдоль корейских берегов вплоть до Гензана, временно приостановленные из-за отсутствия надежного прикрытия.

Самым же главным, ради чего все это и затевалось, был, естественно, решительный штурм силами флота и приданных ему десантных частей, снова взятых из состава цусимского гарнизона, укреплений Сасебо с последующим уничтожением судоремонтных и портовых мощностей и судов, до которых сможем дотянуться.

Естественно, это становилось возможным только в том случае, если его достаточно надолго покинет как можно больше японских военных кораблей. Во всех других вариантах развития событий даже приближаться к фортам и минным полям у этой вражеской базы не планировалось.

На первый взгляд все казалось полнейшей авантюрой, впрочем, так же как и недавняя атака пролива Симоносеки, сразу продолжившаяся штурмом Осакского залива. Но самая свежая и достоверная информация позволяла обойти оборону противника и делала рейд вполне осуществимым.

По мощи батарей форты Сасебо заметно уступали укреплениям Осакского залива. Но здесь столько пушек и не требовалось. Их гораздо эффективнее заменяли крейсера и броненосцы, находящиеся обычно в базе. Зато с их уходом крепость лишалась своей главной защиты. А во взламывании стандартной капитальной вражеской береговой обороны у Тихоокеанского флота уже был богатый опыт.

Очень многое зависело от быстроты получения информации о начале движения японцев, составе задействованных в предпринятой ими погоне отрядов, их курсе и скорости. Исходя из чего, для решения этой проблемы задействовали всех, кого смогли.

Для боевого ядра флота снова одной из самых важных задач являлось избежать классического морского боя, заставив противника «побегать». Чтобы добиться этого, разработали специальную отвлекающую операцию, в которой предполагалось самое широкое применение всех последних достижений прогресса, большая часть из которых до сих пор на практике не применялась.

Вероятность утечки информации считалась минимальной, учитывая крайне сжатые сроки, в которые разрабатывалась операция, и ограниченный круг лиц, посвященных в ее суть. Даже не все участники предстоящего дела были сразу осведомлены о действительных конечных целях предстоящей экспедиции.

Поскольку ремонт механизмов и боевых повреждений в полном понимании этого слова провести в столь сжатые сроки, вполне предсказуемо, не успели, пришлось ограничиться очередной переборкой машин, щелочением и минимально необходимым ремонтом котлов и вспомогательного оборудования, очисткой подводной части скребками и водолазами и заменой вышедшей из строя артиллерии и систем управления огнем (если находилось на что менять). На это израсходовали практически все последние ресурсы базы Озаки и порта Такесики. Но даже такой минимальный объем работ удалось выполнить только при круглосуточной работе ремонтных команд из экипажей и бригад мастеровых с «Камчатки».

Вынужденно сосредоточившись на максимально возможном восстановлении работоспособности главных механизмов, артиллерии и обслуживающей ее электрики, механики и гидравлики, пробоины в бортах и палубах, не влиявшие на общую прочность корпусов, просто заделали деревом и забетонировали. Благо подводных повреждений не имелось.

Выходные фарватеры из Цусима-зунда закончили предварительно тралить к рассвету 31 июля, и вскоре после восхода солнца главные силы начали движение. Идя по обозначенному свежими вехами проходу, на всякий случай снова за тральным караваном, к восьми часам утра достигли безопасных вод и сразу повернули на запад-юго-запад, набрав одиннадцать узлов хода.

Курс флота вел в пролив между Квельпартом и Кореей. На кораблях заканчивалась приборка после угольного аврала, устроенного накануне. К погрузке угля, из соображений секретности, приступили уже в самый последний момент. При этом большая часть экипажей еще была занята продолжавшимся ремонтом машин и котлов, из-за чего в бункеровке участвовать не могла. Пришлось привлечь две пехотные роты из гарнизона.

Противник, как и ожидалось, обнаружил начатое ночью интенсивное траление. Судя по докладам службы радиоперехвата, японские штабы в Мозампо и Сасебо были этим изрядно встревожены. Естественно, что выход эскадры не остался без внимания со стороны дозоров, заметно усилившихся по этой причине.

Как только стал очевиден наш генеральный курс, интенсивность радиопереговоров возросла. Начало увеличиваться и число соглядатаев. При этом маячившие изначально на почтительном отдалении медлительные каботажники сменили быстроходные вооруженные пароходы и другие боевые корабли. Низкие силуэты миноносцев и истребителей то и дело появлялись на разных румбах. Усиленное радиотелеграфирование сохранялось. Ему не препятствовали, начав разворачивать свой походный ордер.

Пока все шло по плану. Клубок из патрульных судов противника, раскинувшийся больше чем на полтора десятка миль в ширину и вытянувшийся почти на тридцать, переплетенный многочисленными шлейфами дыма, густо валившего из десятков труб, все плотнее свивался вокруг нашей колонны. Приближаться никто не рисковал, а видимость из-за дымки была паршивой, так что для надежного контроля всех передвижений японцам приходилось постоянно увеличивать численность участников процесса, стягивая их отовсюду.

При этом некоторые отставали, будучи не в силах держать навязанный нами ход и растягивая дымную кляксу, еще долго наблюдаемую поверх слоя мглы с аэростата, висевшего над Цусима-зундом, и с возвышенностей южной оконечности Цусимы. Обо всех наблюдаемых шевелениях вокруг островов из Озаки сразу сообщали на флагман эскадры.

Вскоре Рожественский распорядился дать радио с приказом приступить к погрузке пехоты, ее тяжелого вооружения и амуниции на уже подготовленные быстроходные пароходы, стоявшие на рейде. С учетом опыта осакского дела этот момент тоже тщательно проработали, чтобы не возникало путаницы. С позиций и из районов размещения заранее сняли 7-й отдельный Восточно-Сибирский полк, 30-й полк 8-й Восточно-Сибирской дивизии, а также штрафной батальон флота в полном составе.

Им в усиление придавались две горные и две полевые батареи 87-миллиметровых пушек, две флотские и три крепостные пулеметные команды. Это составляло немногим менее половины теперешнего цусимского гарнизона. Главной задачей выделяемого контингента был быстрый захват порта и доков Сасебо и их разрушение.

Причем в случае со штрафниками, по итогам предыдущих боев, наиболее отличившимся морякам была объявлена амнистия, с полным списанием прошлых провинностей и восстановлением в прежних званиях и должностях. Но после недолгого совещания батальон решил, что раз нашкодили все вместе, вместе и расхлебывать будем. Причем амнистированные, почти все, были в командном составе батальона, так что о каком-либо принуждении речи быть не могло.

Прибывшую на «Урале» из Владивостока роту морской пехоты, «натасканной» на быстрые высадки и стремительные броски к вражеским береговым батареям, разделили на две части. Первая составила костяк отряда добровольцев, докомплектованного из штрафников и имевшего свою отдельную задачу, и приданные для ее выполнения силы из состава минных отрядов цусимской базы. А вторая, которой по плану штаба предстояло работать непосредственно по своему профилю, ушла в море с флотом. Ее разместили на «Авроре», «Донском» и броненосцах береговой обороны, имевших задачу подавлять систему фортов, действуя в авангарде вблизи побережья и даже в самом Сасебском заливе.

Получив радио, начали готовить к обратной дороге и пароходы разгрузившегося конвоя со своим эскортом. Но они пока оставались на Цусиме, до получения соответствующего приказа. Если все пройдет нормально, этот караван должен был начать движение уже после окончания дела у Сасебо и исходя из его результатов. Не исключалась возможность использования этих судов в составе спасательной экспедиции для основных сил флота или десантного конвоя. В легкую победу никто не верил. Готовились к тяжелому и кровопролитному бою.

Оказавшись в безопасных от мин водах, флот привычно перестроился в обычный походный ордер, с разведкой из крейсеров Добротворского в девяти-десяти милях впереди основных сил. С «Урала» сразу начали подъем аэростата. Многократно обкатанная процедура была выполнена быстро и без осложнений, однако погодные условия не благоприятствовали разведке с воздуха.

Хотя несильный попутный ветер и спокойное состояние моря вполне допускали использование шара даже на такой скорости движения, серая мгла, местами державшаяся даже на высотах до трехсот метров, ограничивала видимость на поверхности моря всего пятью-шестью милями. Дальше просматривались только многочисленные дымы, и понять, где чьи, было невозможно. Причем, по донесениям с крейсеров разведки, шар с них видели даже тогда, когда с него не могли рассмотреть ничего вокруг, кроме размазанных серых шлейфов.

Штаб эскадры с самого момента выхода в море продолжал проработку возможных вариантов действий. Ждали реакции японцев, предугадать которую не брался никто. Теперь все зависело от нее. Вахты несли по штатному расписанию. В положенное время сыграли построение для торжественного подъема флага. На нем зачитали приказ наместника разгромить порты, в которых разгружаются японские транспорты. Про Сасебо не было сказано ни слова.

Неопределенность с дальнейшими планами разрешилась только ближе к вечеру, когда с Цусимы, через станцию «Олега» передали, что в начале четвертого часа дня севернее острова Укушима видели японские броненосные крейсера, проследовавшие большим ходом в западном направлении. С ними еще несколько меньших судов. Они явно спешили вдогонку за нами.

Их выдвижение зафиксировали с подлодки «Граф Шереметев», отправленной в дозор к проливу Хирадо почти сразу после возвращения с позиции у Сасебо. Она ушла еще накануне выхода эскадры из Озаки и к началу операции уже была на месте. Не имея станции беспроволочного телеграфа, после контакта с главными силами японского флота лодка вынужденно отошла на двадцать миль севернее для встречи со связными миноносцами с Цусимы, постоянно дежурившими у мыса Коозаки, и уже через их радиотелеграф передала наконец свое долгожданное сообщение.

Вызванная таким способом связи задержка в получении сведений в три с половиной часа вполне укладывалась в рассчитанные штабом допуски по времени и пока все еще обеспечивала достаточную оперативность реагирования, учитывая имевшийся на данный момент серьезный отрыв от противника. А тот факт, что в эскадру уже вцепились японские вспомогательные крейсера, по донесениям разведки засветившиеся ранее в несении дозоров южнее Цусимы, косвенно подтверждал, что наживка заглочена плотно.

К вечеру 31 июля «Богатырь» и «Светлана», составлявшие отряд разведки и выполнявшие функции головной завесы, а также «Дмитрий Донской» с эсминцами, прикрывавший непосредственно главные силы флота, имели уже постоянный контакт с противником. Начались даже перестрелки между нашей и японской разведкой. Рожественский распорядился не допускать японцев до главных сил всеми способами и снарядов не жалеть, чтобы вынудить противника оттянуть к западу как можно больше кораблей от Цусимы.

Но если бронепалубники, действуя парой и обладая высокой скоростью хода, довольно легко могли удерживать на желаемом удалении гораздо более медлительных японцев, то старичку «Донскому», также ввязавшемуся в перестрелку с быстроходным пароходом, пытавшимся выйти на наши главные силы с северо-востока перед самым закатом, приходилось гораздо хуже. По сути, от вскрытия состава нашей эскадры настырным разведчиком, появившимся уже с другой стороны и пытавшимся отогнать с пути бросившиеся наперерез миноносцы, спасла только отменная выучка пушкарей старого крейсера и наступившая темнота. Да и то дымы и мачты, торчавшие над некстати начавшей редеть мглой, он, скорее всего, пересчитать все же успел.

В начале девятого часа вечера в начавшемся нудном мелком дожде миновали самый опасный участок пролива, пройдя между двумя скалами, торчавшими в самой его середине, оставив их слева по борту, и группой небольших каменистых островов справа. Где-то дальше к югу, милях в пятнадцати, скрытые тяжелой дождевой пеленой, были возвышенности Квельпарта и господствующая над всем островом гора Халасан. А на севере, примерно на таком же удалении, начинались многочисленные скалы, острова и островки корейских шхер, густо окаймлявших южную часть полуострова.

В остатках вечерней зари надежно определились по просматривавшимся с обоих бортов клочкам суши. В преддверии активного ночного маневрирования и разделения отрядов это было не лишним.

Благодаря действиям крейсеров, наших броненосцев противник до ночи так и не видел. Хотя порой и имел возможность наблюдать их дымы и воздушный шар, почти все время висевший над «Уралом», правда и не приносивший никакой пользы. Его не убирали, так как надеялись, что развиднеется. Но оказалось, что напрасно мучили и сменявшиеся в корзине экипажи и палубную обслугу, обеспечивавшую подъемы и спуски при крайнем допуске по погоде. К тому же при каждой такой операции «Урал» маневрировал, чтобы занять максимально выгодное и безопасное положение по ветру, что довольно далеко уводило его из общего строя, заставляя потом менять курс и скорость всей колонны, чтобы быстрее принять его обратно под защиту броненосцев. К ночи оболочка «колбасы», напрасно провисевшей в дождевой пелене почти весь день, настолько намокла, что даже после подкачки едва могла держаться в воздухе с одним наблюдателем на борту, и её пришлось спустить совсем.

Однако, по приказу командующего, на замену аэростата тут же подняли сферический шар, с сигнальными фонарями Табулевича. Управлять поднятыми в небо фонарями можно было с помощью обычных коммутаторов, которыми они комплектовались, с палубы или с мостика парохода-крейсера, куда были проложены кабели управления. Это был специальный сигнальный аэростат с усиленной оболочкой, совсем недавно построенный во Владивостоке. Из-за ее большей массы он не мог иметь экипажа, зато лучше переносил непогоду.

По задумке штаба, в случае невозможности пользования радиофонарями должен был осуществляться обмен информацией и руководство действиями отрядов эскадры, которой предстояло разделиться. Но сейчас многим, кроме риска привлечь к себе всех японцев в округе, этот способ связи представлялся еще весьма ненадежным и сомнительным, учитывая условия видимости.

Однако погода скоро начала улучшаться, вопреки прогнозам, что несколько встревожило командование. При столь близком соседстве с японской разведкой был шанс попасться ей на глаза в самый неподходящий момент. Но планы пока не менялись. От борта флагманского «Орла» разбежались эсминцы с боевыми приказами и последними рекомендациями, развозя их по назначению. Одним из таких гонцов поздно вечером на «Урал» также доставили спецпакет с дальнейшими инструкциями, текстами семафоров и временем их передачи.

Проверка дальней светосигнальной связи, проведенная в начале двенадцатого часа ночи, дала положительный результат. Морзянку фонарей разобрали с «Богатыря» и «Светланы», о чем Добротворский передал соответствующую телеграмму. Сразу после этого, исполняя пункт только что полученного приказа, пароход-крейсер увеличил ход, вследствие чего главные силы эскадры начали отставать и скоро оставили вырвавшийся вперед «Урал» в одиночестве.

По штурманским прокладкам к этому времени флот уже миновал Квельпарт, и настала пора разделяться. Далее выполнение общего плана предстояло продолжать уже отдельными отрядами и кораблями. Но пока еще не зная этого, с эскадренного аэростатоносца не могли видеть в темноте и за вновь начавшимся дождем, как спустя полчаса броненосцы повернули на юг, окончательно лишая огромный лайнер своей защиты, и еще довольно долго пребывали в счастливом неведении совершенно без ближнего прикрытия в окружении подозрительных теней, постоянно появлявшихся со всех сторон.

Курс крейсера-аэростатоносца, согласно последним инструкциям, подтверждавшим изначальный, полученный еще на Цусиме, боевой приказ, далее был проложен на запад-северо-запад, чтобы как можно быстрее оказаться к западу от острова Росс и двигаться потом на север, в направлении Чемульпо и Дальнего.

В этом направлении следовало идти в течение всей ночи не менее чем четырнадцатиузловым ходом. Но с рассветом надлежало спустить сигнальный шар и в дальнейшем действовать в соответствии с рекомендациями, находившимися во втором, пока еще запечатанном, конверте. В случае если до рассвета по каким-либо причинам не удастся миновать остров Росс, предписывалось возвращаться на Цусиму или сразу во Владивосток, даже не открывая его. Маршрут отхода и его конечная точка оставлялись на усмотрение командира крейсера капитана второго ранга Паттон-Фантон-де-Веррайона.

Но «брошенным», согласно плану, с этого момента оказался не только «Урал». Пути главных сил флота и четырех его крейсеров временно расходились. Теоретически пароход-крейсер находился даже в более выгодном положении, чем «Богатырь» со «Светланой» или «Донской», поскольку не имел прямого контакта с противником. Хотя он своей «иллюминацией» наверняка привлек внимание, так что все было шатко и рисковано.

Едва пароход-крейсер начал набирать ход, чтобы скорее покинуть точку отправки первой светограммы, начались сложности с шаром. Хотя в ходе тренировочных подъемов во Владивостоке переходы именно с этим «толстым пузырем» с такой и даже большей скоростью уже выполняли без происшествий, сейчас на рекомендуемом курсе из-за ставшего невыгодным направления ветра его начало сильно трепать. Прежде чем успели что-то предпринять, очередной порыв подхватил аэростат и оборвал привязной трос.

Сорвавшая с привязи оболочка взмыла вверх и метнулась вперед и в сторону, потянув за собой кабели управления фонарями. Предохранительный разъем французской системы выбросил сноп искр и не сработал. Кабель натянулся как струна, вырываясь из временных зажимов. Почти сразу выломило и сорвало клеммы коммутатора, закоротив собранную наспех дополнительную проводку. После мощной сине-белой искры вспыхнула изоляция, а следом посыпались искры замыкания из распредщита под мостиком.

Где и что еще искрило, сразу было не разобрать, но, судя по всему, замыкание получилось сильным. Встали две динамо-машины. Их помещения заполнил едкий дым от горящей проводки. Едва успели вытащить людей. Вся носовая часть парохода-крейсера лишилась электричества. Но это было еще полбеды. Начался пожар на самом верху надстройки. А вокруг сновали японцы, и этот пожар мог привлечь их и поставить под удар не только «Урал», но и всю эскадру! Где-то на востоке часто стреляли.

В течение светового дня небольшие тихоходные японские дозорные суда, толпой следившие за эскадрой от самой Цусимы, отстали и совсем пропали из вида. Горизонт заметно очистился от дымов. Но те, кто остался, стали гораздо настойчивее. Они все время пытались выяснить, кто это так сильно дымит у них под носом? Доходило до перестрелок, пока коротких.

К наступлению темноты совместное, согласованное по радио, маневрирование «Богатыря», «Светланы» и «Донского» привело к тому, что преследовавшие русский флот три вспомогательных крейсера из южноцусимских дозоров оказались на флангах и позади главных броненосных колонн, не прекращая попыток все же проскользнуть к самим броненосцам. К этому времени противники уже втянулись в пролив между Квельпартом и Кореей, приближаясь к его западному выходу, и маневрировали среди скал и островков, торчавших в нем тут и там.

Изначально замыкавший строй эскадры «Дмитрий Донской», начиная со второй половины дня 31 июля, отражал попытки японских дозорных судов выйти на нашу эскадру с тыла. Тех, что помельче, гоняли эсминцы, а крейсер-ветеран периодически вступал в перестрелки с вспомогательными крейсерами и просто вооруженными пароходами.

Поддерживая связь по радио с Добротворским, отжимавшим японцев с пути главных сил к корейским шхерам, постоянно координируя свои действия, им удалось не допустить прорыва патрульных судов внутрь охраняемого периметра. Одновременно эта завеса создавала достаточно много шума, оттягивая на себя все дозорные силы в близлежащих водах.

В итоге, к ночи русский флот снова окружали подозрительные дымы и суда буквально со всех румбов, но прямого контакта с броненосными отрядами они все так же не имели. Этому в немалой степени способствовала погода. Но пару раз среди серой мути в узких секторах неожиданно открывались просветы вообще почти до горизонта.

Уже на закате «Донской» получил пакет с распоряжением Рожественского действовать, исходя из полученного еще перед выходом в море боевого приказа. То есть до двух часов ночи держать позицию севернее западной оконечности Квельпарта, с целью задержания японских дозорных судов, которые предположительно будут пытаться преследовать эскадру в северо-западном направлении. Одновременно препятствовать попыткам их прорыва на запад. К утру отходить к Шанхаю, согласовывая по радио свои действия с бронепалубниками.

На доставившем последние инструкции истребителе на крейсер прибыл также офицер штаба, которого надлежало высадить в Шанхае, для отправки рапортов о складывающейся ситуации в штаб флота во Владивостоке, а также секретных депеш в Сайгон и Чифу и специальных инструкций для действительного статского советника Павлова. Сразу после высадки «курьера», не дожидаясь его возвращения, командиру крейсера надлежало вскрыть второй пакет и придерживаться содержащихся в нем рекомендаций.

Капитан первого ранга Лебедев был весьма удивлен широте поставленной перед одиночным старым крейсером задачи. Особенно учитывая погоду, дававшую миноносцам противника достаточно много шансов на проведение успешной атаки. Изначально планировалось удержание этой позиции всеми крейсерами, остающимися с эскадрой, но видимо, что-то изменилось.

Когда окончательно стемнело, совершенно неожиданно дождь прекратился, а вскоре появилась луна, подолгу выглядывавшая из-за туч, что упростило наблюдение как нам, так и японцам. Полночи старый крейсер маневрировал на переменных курсах между изрезанным корейским побережьем и скалистым северо-западным берегом Квельпарта, отстреливаясь от японских вооруженных пароходов и миноносцев.

При этом западнее на большом удалении какое-то время были видны кодированные сигналы, передававшиеся белым и красным фонарем и смещавшиеся к северу. Удалялись они или нет, было неясно. К тому же их периодически закрывало дымкой, так что полностью разбирать депеши не удавалось. Был надежно опознан только позывной «Богатыря». А скоро они и вовсе погасли.

Позже в стороне пропавших на западе огней, похоже, был бой. Звуков стрельбы не слышали, но видели всполохи пожара на каком-то судне. Оно удалялось, но потом остановилось. А скоро огонь погас. Это наводило на неприятные предположения. Раз из пушек не палили, похоже, кого-то подорвали миной, и он затонул после пожара. А мины были только у японцев.

Несмотря на явно сжимавшееся кольцо окружения, держали позицию до истечения назначенного приказом срока. При этом еще трижды открывали огонь по пытавшимся атаковать подозрительным судам. К счастью, удалось благополучно уклониться от всех выпущенных японцами мин, которых сигнальщики насчитали более десятка, что, скорее всего, было явным преувеличением.

Утром минеры доложили о работе поблизости английской станции. Едва добравшись до Шанхая и даже не заходя в устье реки, с «Донского» выслали катер с посыльным офицером. Как только он спустился по штормтрапу, крейсер дал ход. Капитан первого ранга Лебедев опасался, что японцы, по наводке англичан, могут зажать его тихохода среди отмелей.

Но все обошлось. Не появилось даже дозорных японских судов, только многочисленные коммерческие пароходы. Некоторые из них, завидев Андреевский флаг, разворачивались на обратный курс или стремились удрать, форсируя машины. Преследовать их, несмотря на крайне подозрительное поведение, из-за нехватки времени не пытались.

К этому времени уже был вскрыт второй пакет.

Ознакомившись с его содержимым, Лебедев скомандовал повернуть на восток и не снижать оборотов. Сигнальные вахты усилили. Весь день большим ходом двигались в точку рандеву со своим флотом, периодически сходя с курса, когда обнаруживался парус или дым на горизонте. Впрочем, после полудня крупные суда уже не встречались, только небольшие парусники, по виду корейские рыбаки. Японских дозоров так и не обнаружили. Незадолго до полуночи 1 августа южнее острова Фукуэ наконец встретились с главными силами.

Бронепалубникам Добротворского с самого начала отводилась главная роль во всех обманных действиях, поэтому их командиры были информированы лучше многих других. Отогнав с пути дозорные вспомогательные крейсера, они отжали их к корейскому берегу, а потом и вообще за корму основной колонны. В итоге дежурившая южнее западного Цусимского пролива пара вооруженных пароходов, пытавшаяся следить за эскадрой, встретилась с брошенными им на усиление дозорами из других секторов. Причем все они оказались в роли догоняющей стороны.

Когда «Донской» после заката оттянул на себя всю скопившуюся за спиной флота японскую разведку, включая висевшую на хвосте с самого выхода, «Богатырь» и «Светлана» продолжили вести поиск впереди по курсу эскадры, но так больше никого и не встретили. С них хорошо видели световую сигнализацию у себя за кормой и разобрали переданное распоряжение об изменении курса и начале отвлекающей операции, о чем отправили квитанцию по радио.

За полчаса до полуночи они повернули на север-северо-запад, начав огибать Корею и направившись в район к востоку от острова Росс. Миновав его, следовало повернуть на запад-северо-запад в направлении входа в Корейский залив. Далеко за кормой, где-то у Квельпарта, периодически вспыхивала стрельба. Но она не приближалась, и скоро ее уже стало вообще не слышно.

Может быть, она распугала обычно многочисленную в этих местах рыбацкую мелочь, так что с крейсеров никого не видели. Вопреки ожиданиям почти до самого рассвета никаких контактов не было. На юго-западе еще несколько раз появлялась световая сигнализация. Но разобирать сообщения из-за большого расстояния и неважной видимости уже не удавалось. Зная о ее истинном предназначении, значения этому не придавали.

С момента получения с посыльного эсминца пакета с приказом о начале отвлекающих действий никаких новых распоряжений и сигнала об отмене не поступало, так что действовали по первоначальному плану. Постоянно слышали по радио японские переговоры, но сигнал был не сильным, хотя и четким. Видимо, преследователи находились еще достаточно далеко. Предполагая, что мы можем читать их телеграфирование, они применяли еще и словесный код, так что понять смысл перехваченных телеграмм не удавалось.

Поскольку прямого контакта с противником в данный момент не было, приступили к запланированной на такой случай имитации нахождения в этом районе целой эскадры. Отправив короткую кодированную депешу, предупреждавшую своих, и получив квитанцию о ее получении, начали работу на радиостанции, сменяя телеграфистов и изменяя силу сигнала. Такой способ дезинформации прорабатывался еще на переходе с Балтики, но на практике его применять пока не доводилось.

Со стороны все эти манипуляции с беспроволочным телеграфом, по задумке авторов, должны были выглядеть как передаваемые одной русской станцией запросы позиций и получаемые на них ответы, судя по разным «почеркам» и с разной слышимостью, обусловленной изменением дальности, с нескольких других тоже русских станций. Они не могли дать четкого представления о местонахождении единственного источника этих разных сигналов. Зато создавали видимость, что в этом районе обмениваются депешами несколько кораблей или отрядов.

Судя по всему, имитация удалась. Японцы активизировались. В начале третьего часа ночи с шедшего головным «Богатыря» обнаружили справа по борту двухтрубный пароход, который отворачивал к востоку, явно намереваясь скрыться. Тут же минерами крейсера была забита короткая телеграмма. Причем в этот раз передатчик был совсем близко, а станция явно японской.

К этому времени тучи окончательно разошлись. А поскольку ночь была лунная, развиднелось настолько, что с пятнадцати кабельтовых противника удалось хорошо разглядеть. На баке и юте отчетливо просматривались довольно серьезные орудия, исходя из чего решили, что это один из вспомогательных крейсеров дозорной линии. На простом пароходе такой артиллерии быть не могло.

В 02:21 «Богатырь» дал первый залп. Спустя две минуты к обстрелу присоединилась «Светлана», неожиданно оказавшаяся прямо за кормой начавшего отвечать судна. Спустя всего семь минут сразу угодивший под перекрестный огонь с двух полноценных крейсеров японец начал травить пар и сбавлять ход, все больше склоняясь к востоку, но стрельбы не прекращал.

Быстро обогнав его и дав несколько залпов по уже едва видимой и почти лишившейся возможности передвигаться самостоятельно цели, наши бронепалубники ушли дальше, не став добивать подранка. Его передатчик к этому времени молчал. После этой стычки японское телеграфирование долго не возобновлялось. Станции крейсеров принимали только депеши «Донского» и обрывки японских телеграмм, явно шедшие издалека.

Как только рассвело, определились с местом, находясь в виду Шантунгского маяка. Оба крейсера встали во фронт, держась на пределе видимости друг друга, и легли на север-северо-западный курс. Почти сразу «Богатырем» был остановлен немецкий пароход «Густав», шедший попутным курсом и, как выяснилось, груженный конским фуражом, растительным маслом в жестяных банках и снарядами производства фирмы «Крупп» калибра 120 и 75 миллиметров. Конечным пунктом в бумагах значился порт Дальний, а груз предназначался японской армии.

Контрабандиста быстро утопили подрывными патронами. Причем, пока призовая команда действовала на немце, был обнаружен еще один небольшой пароход, попытавшийся скрыться в направлении Вэйхайвэя. «Богатырь» немедленно бросился на перехват, оставив свою первую призовую партию и высаженный с парохода экипаж в шлюпках буквально в открытом море на полтора часа.

Вторым перехваченным судном оказался японский армейский транспорт «Йокосука-Мару», шедший из Гонконга с грузом риса и патронов. Его удалось нагнать и утопить всего в трех милях от мыса Шантунг. Ввиду неповиновения сигналам и предупредительным выстрелам, а также явно японской принадлежности судна (судя по иероглифам на борту и характерной японской хризантеме на форштевне и «драконьим глазам» рядом с ней) досмотра не производилось.

После серии попаданий транспорт встал, начав травить пар из котла. Обстрел прекратили. Воспользовавшись этим, японцы очень проворно и благополучно перебрались в шлюпки и двинули к берегу. Догнав баркасы, из них забрали только капитана и штурмана, остальных отпустили, после чего полным ходом двинулись к оставленному катеру и немецким гребным судам с уже затонувшего «Густава», после чего людей из них приняли на борт, так же как и сами баркасы. Закончив с этим, «Богатырь» дал полный ход и двинулся догонять «Светлану».

К этому времени минеры на обоих наших бронепалубных крейсерах снова начали принимать японские телеграммы, которых становилось все больше. Ближайший вражеский передатчик, судя по примерному пеленгу, находился где-то на юге или юго-востоке, причем довольно близко. Вскоре из радиорубок сообщали уже не менее чем о восьми мощных вражеских станциях, работавших поблизости. Такое могло быть, только если рядом находился весь японский флот или по крайней мере большая его часть.

Поскольку крейсера всю ночь шли не слишком быстро, изображая нашу достаточно медлительную эскадру, у японцев было время, чтобы их догнать, чем они, вероятно, и воспользовались. Следовательно, задачу по оттягиванию главных сил противника по ложному пути с большой долей вероятности можно было считать выполненной. Теперь следовало как можно быстрее известить об этом Рожественского и озаботиться собственной безопасностью.

Поскольку по радио до главных сил было уже не дотянуться, в соответствии с планом и боевым приказом Добротворский отправил «Светлану», как менее быстроходную, в Чифу с телеграммами для штаба флота, а через него и для Рожественского. Риск оказаться блокированным в этом порту, конечно, был большой, но другого способа связи не имелось.

Сам Добротворский на «Богатыре» тем временем продолжал движение на север. Ход держали не более одиннадцати узлов. Обе трофейные немецкие шлюпки заполнили промасленной ветошью, банками с трофейным растительным маслом и шлаком, пролитым керосином и этим же маслом и спустили на воду. Уже на воде это все подожгли, стравив на длинном буксирном конце подальше за корму, где они вяло горели и при этом дымили за целую эскадру. Снова задождило, так что видимость продолжала оставаться скверной, но все же был шанс, что этот жирный дым в один из просветов будет увиден с марсов японских кораблей, бывших где-то недалеко.

После ухода «Светланы» на запад для ее сигнальщиков «Богатырь» быстро пропал из вида в серой сырой пелене. Но работу его станции все время слышали. Причем там продолжали менять минеров на ключе и силу исходящего сигнала.

Никакого преследования бывшего крейсера-яхты не наблюдалось, и он смог быстро и благополучно добраться до Чифу. Уже подходя к порту, обнаружили дым судна с паровым двигателем на кормовых углах левого борта. Оно быстро догоняло на попутном курсе, а скоро показались мачты и надстройки, по которым был опознан немецкий миноносец, идущий большим ходом. Объявили боевую тревогу, но огня не открывали, поскольку к тому моменту уже находились в территориальных водах Китая. Миноносец тоже не показывал агрессивных намерений, подняв германский военно-морской флаг. Так вместе с ним и вошли в гавань.

Высадив офицера для отправки телеграмм и обменявшись приветствиями с немцем, достоверно опознанным как S-90, встали на якорь, оказавшись с ним по соседству. С него сразу передали ратьером, так чтобы не было видно с берега и других судов, что имеют сведения касательно японцев и англичан. Пришлось отправить туда шлюпку с офицером, как выяснилось, не зря.

Когда на миноносец прибыл мичман граф Нирод, немецкий командир, после обмена приветствиями, сразу сообщил, что с ним желает пообщаться некий гер Хофман, и пригласил его к себе в каюту. Этот самый Хофман, представившийся помощником германского консула в Шанхае, оказался довольно невзрачным невысоким типом в приличном, но уже поношенном сером костюме. Едва представившись, он сразу буквально ошарашил графа сообщением, что миноносец отправили из Циндао специально для встречи с русским кораблем, появление которого в этих водах ожидалось именно с сегодняшнего утра.

Также сообщил, что по совершенно секретному распоряжению своего начальства он обязан довести до сведения русского офицера все о передвижении японских и, что сразу резануло слух, английских кораблей, о которых имеет сведения от первого флагмана Германской восточноазиатской крейсерской эскадры вице-адмирала фон Притвица. Но с обязательным условием, что источник информации останется неизвестным в случае попадания в плен этого офицера. Видя, как его собеседник переменился в лице, немец тут же извинился, пояснив, что идет война и случиться может всякое.

Столь неожиданное начало разговора несколько удивило и напрягло графа. От мысли о плене он даже невольно поежился, но сразу переключился на слова «и английских». Такое дополнение прозвучало довольно странно, поскольку с Англией Россия еще не воевала. К тому же это все попахивало провокацией, но виду он не подал, поинтересовавшись только, каким образом должен оформить расписку, либо какой-то еще документ.

Однако Хофман заверил, что слова чести русского офицера будет достаточно, а лишние бумаги в таком щекотливом деле ни к чему.

Нирод снова удивился и немедленно пообещал сделать все, от него зависящее, чтобы соблюсти необходимую секретность, поблагодарив за содействие в столь трудные времена, все так же ожидая подвоха и лихорадочно соображая, как бы поскорее выпутаться из этой ситуации и передать все на усмотрение вышестоящего начальства.

Далее немец сообщил, что с германского парохода, вернувшегося вчера после доставки в Дальний и Порт-Артур угля и керосина, видели там английский крейсер. От капитана этого парохода также известно, что еще один такой же крейсер дежурит у Вэйхайвэя. Их задачи не известны, но с японцами они поддерживают хорошие отношения и ведут регулярные переговоры по беспроволочному телеграфу.

Согласно последним сведениям, английские броненосцы «Альбион» и «Видженс» с крейсерами «Бонавентура» и «Орландо» находятся в Сингапуре. Причем «Видженс» имеет проблемы с холодильниками и машинами, предположительно временно не боеспособен и готовится к переходу в метрополию. «Оушен», «Центурион» и «Глори» с одним или двумя крейсерами в Гонконге. В гавани Вэйхайвэя стоит еще один большой бронепалубный крейсер. А крейсера «Телбот», «Левиафан» и «Кресси» в учебном плавании. Где именно – неизвестно.

Японцы хорошо освоили бывшие русские порты на Ляодунском полуострове и ведут там активные работы. В Порт-Артуре часть кораблей Первой Тихоокеанской эскадры уже на плаву и готовятся к буксировке для ремонта. Также поднят или будет поднят в ближайшие дни «Варяг» в Чемульпо. Во всех крупных гаванях Корейского залива много вспомогательных судов и только недавно пришедших транспортов, особенно в Дальнем. Боевого угля на складах нет. Только немного японского и немецкого из Кяочао низкого качества.

Разгрузка транспортов идет медленно, так как из-за ужесточения репрессий со стороны японцев население из портовых городов разбежалось и грузчиков приходится привозить из глубинных районов. Но и те все время сбегают. Подходы к портам охраняются катерными дозорами. Вероятно, есть и мины, так как без японских лоцманов навигация там запрещена.

Но, по словам Хофмана, стоянка здесь для «Светланы» небезопасна не только из-за англичан. На переходе из Циндао в Чифу миноносец обогнал дымы нескольких крупных кораблей, шедших большим ходом на север. С клотиков мачт удалось разглядеть даже рангоут и верхушки труб. В одной из трех обнаруженных колонн имелось два больших трехтрубных корабля и один двухтрубный, что по комбинации труб соответствовало главным силам японского флота. Впереди них были еще суда, но почти совершенно скрывшиеся за горизонтом. Эти японские отряды могут также представлять реальную опасность и для пароходов с углем, которые, по имеющимся у Хофмана сведениям, русский представитель в Шанхае Павлов собирается отправить в Чифу уже сегодня к вечеру.

Получив эти сведения, уже частично известные, Нирод поблагодарил помощника консула, изо всех сил стараясь скрыть удивление от его осведомленности (о пароходах с углем, отправляемых в Чифу, он вообще слышал впервые), и собрался уходить, но был остановлен еще более невероятной новостью – об адресованном русским секретном письме в сейфе немецкого банка в городе и людях китайской внешности, уже несколько дней ожидающих русские корабли. Хофман вызвался сопроводить Нирода в банк, для ускорения дела.

Чтобы развеять сомнения, он вручил бланк телеграммы с личной подписью и печатью действительного статского советника Павлова. В депеше говорилось, что предъявителю этого документа русский офицер может доверять полностью и считать, что тот действует от имени русского правительства. На обороте телеграммы, уже нанесенная от руки, была аналогичная резолюция генерал-майора Дессино, также с подписью и печатью.

Граф снова был удивлен. К тому же его изрядно смущало вынужденное участие в каких-то шпионских делишках, связанных с китайцами. Но он опять старался не показать этого. Катер отправили обратно с подготовленной загодя и распечатанной на русском языке копией секретного доклада Притвица о противнике и англичанах, переданной для ознакомления командиру крейсера и дальнейшей передачи ее наместнику, а также с докладной запиской о предстоящем тайном визите в город, быстро написанной Ниродом, и этой самой депешей.

Пока мичман писал, немец сказал, что официально миноносец доставил его для передачи ноты протеста от губернатора Кяочао, в связи с затруднениями для торговли из-за действий русского флота. Именно так при выходе из Циндао была объяснена экипажу необходимость срочного броска вдогонку за крейсерами Добротворского. Это из соображений секретности. Нирод не переставал удивляться «продуманности» германцев, явно изрядно поднаторевших в делах разведки.

Почти сразу граф получил приказ своего командира «как можно скорее забрать письмо и китайцев». Переодевшись в штатское, имевшееся в каюте у командира миноносца (судя по сразу нескольким комплектам разных размеров, не подходящих ни командиру, ни геру Хофману, снова приготовленное заранее), они оба в сопровождении двух матросов со «Светланы», также одетых предусмотрительными немцами в гражданскую одежду, на подошедшей китайской джонке отправились в город.

Нирод изрядно нервничал всю дорогу, предполагая, что его как-то используют втемную, но ничего подозрительного вокруг не замечал. В банке их встретил действительный статский советник Яньковский, помощник нашего консула в Чифу Тидемана, уже подготовивший все для быстрого оформления соответствующих бумаг. Благодаря его хлопотам менее чем за четверть часа был получен холщовый мешочек, зашитый и опечатанный. В нем после вскрытия обнаружился большой пакет из плотной бумаги с пятью сургучными печатями, который надлежало передать офицеру в чине не менее командира корабля первого ранга.

Расписавшись в прилагавшихся документах и получив также почту от консула, граф в сопровождении все того же Хофмана и присоединившегося Яньковского сразу отправился в гостиницу, где они встретились с четырьмя азиатами, двое из которых довольно свободно говорили по-французски. Вместе с ними сели в ту же джонку, ждавшую у пристани, и вскоре ошвартовались к борту миноносца.

Снова вызвали шлюпку с крейсера. Китайцы, не поднимаясь на палубу миноносца, пересели в гребной катер «Светланы», а Нирод с матросами присоединился к ним, когда сменили штатское обратно на свою форму. У трапа он еще раз поблагодарил немца и вместе с новыми пассажирами, которых для скрытности уложили на дно шлюпки, отправился на свой корабль.

Когда мичман поднялся на палубу, офицер с телеграфа все еще не вернулся. Получалось, что такая масштабная экспедиция, организованная германцами, закончилась быстрее простого визита на почту, куда, по правде говоря, пришлось слать второго гонца вслед за первым. Но когда граф взглянул на часы, понял, что времени прошло не так и много. Просто для него оно очень растянулось.

Пакет сразу был передан командиру лично в руки, после чего он удалился в свою каюту для ознакомления, а китайцев передал в распоряжение старшего офицера, разместившего их в одной из офицерских кают. За время стоянки успели осмотреть механизмы и прочистить котлы, так что крейсер был готов к прорыву и мог держать полный ход достаточно длительное время. Вскоре, дождавшись наконец своего офицера с телеграфа, «Светлана» вышла в море.

Командир сразу собрал в кают-компании военный совет. Предстояло решить, как лучше использовать последние сведения? По всему получалось, что бункероваться хорошим углем главным силам японцев здесь негде, следовательно, они скоро покинут Корейский залив, либо примут плохой уголь, что снизит их скорость. Но, учитывая, что вот-вот должны прийти известия о начале штурма Сасебо, скорее всего, они вовсе откажутся от бункеровки и поспешат туда.

Появлялся соблазн дождаться ухода японской эскадры и напасть на Дальний, где стояло много еще не разгруженных судов, а потом атаковать и Порт-Артур. Но для этого нужно было встретиться с «Богатырем», чтобы действовать в паре, поскольку не исключалось, что здесь могут остаться хотя бы «Нанива» с «Такачихо», чьи старые огнетрубные котлы вполне способны обходиться и без кардифа.

Попытки связаться по радио в установленное для сеансов связи время с кем-либо из своих для согласования дальнейших действий оказались безуспешными, зато привлекли внимание английского крейсера у Вэйхайвэя. Он приблизился на две мили и был надежно опознан как «Амфитрита». Его высокий четырехтрубный силуэт все время маячил слева. Минеры докладывали, что он постоянно телеграфирует.

Наша станция в ответ тоже работала беспрестанно, забивая английские депеши, в то время как с мостиков обоих крейсеров не прекращался флажный обмен любезностями, положенными по этикету при встрече в море. От навязчивого англичанина с трудом удалось избавиться, воспользовавшись налетевшим дождевым шквалом.

Вернувшийся после этого в кают-компанию капитан первого ранга Шеин приказал немедленно окончательно отрываться от наблюдателя. После короткого совещания с офицерами пришли к выводу, что атаковать транспорты прямо в портах разгрузки, конечно, очень заманчиво, но при столь плотной опеке англичан, не имея карт даже своих старых минных полей в этих водах, все же слишком рискованно, тем более ночью.

Кроме того, как теперь выяснилось, штабом Тихоокеанского флота перед крейсерами поставлена новая задача, выполнить которую предстоит уже на Формозе. Поэтому сейчас следует, в первую очередь, встретиться с «Богатырем» и уже вместе с ним незамедлительно идти на юг.

Выставив усиленные сигнальные вахты, в том числе и на клотиках мачт, «Светлана» двинулась к западному побережью Кореи, где была назначена точка рандеву с флагманом отряда, сократившегося всего до двух единиц. Все время принимались японские телеграммы, шедшие через какой-то атмосферный треск сплошным потоком. Их не перебивали, чтобы не обозначить своего присутствия и ожидая известий от Добротворского или Рожественского.

Из-за плохих условий для связи депеши принимались искаженными и не целиком, так что разобрать получалось далеко не все. Хотя, вполне возможно, просто квалификация единственного переводчика, имевшегося на крейсере, была низковата. Их тщательно записывали, ведя хронометраж, для последующей основательной обработки.

Никого вокруг не видели. Даже паруса китайских джонок исчезли из поля зрения. Откуда-то с севера докатывались едва слышные отголоски то ли грозы, то ли артиллерийских залпов. Довольно скоро была получена телеграмма с «Богатыря», причем тоже искаженная помехами и не целиком. Но координаты нового места встречи, назначенного гораздо севернее, читались уверенно. Курс откорректировали в соответствии с ней, дав машинам полный ход.

«Богатырь», оказавшись единственным русским кораблем в Корейском заливе, попытался уклониться от становившейся почти неизбежной встречи с противником. Хотя контактов с ним до сих пор не было, как только сгорели трофейные шлюпки, Добротворский приказал положить право руля, уходя с предполагаемого курса преследовавших его японцев.

Незадолго до этого удалось снова определиться с местом по открывшейся слева скале Энкоунтер. Это было очень вовремя. После всех метаний прошлой ночи невязка фактического места с расчетным оказалась существенной, а маневров, судя по всему, в ближайшее время предстояло немало.

Планировалось, приняв восточнее, уйти с путей, ведущих к самым важным портам, которые противник будет стремиться прикрыть в первую очередь. Затем проскочить мимо преследователей на юг, разминувшись на встречных курсах. Однако вскоре после изменения курса в серой хмари слева по борту была обнаружена какая-то размытая тень. Причем резко увеличившаяся активность радиообмена противника заставила предположить, что это один из японских разведчиков, обнаруживший крейсер и передавший о его продвижении на восток.

«Богатырь» немедленно развернулся на эту тень, снова дав самый полный ход. Очень быстро удалось нагнать небольшой японский каботажный пароход, сидевший в воде выше грузовой марки и направлявшийся вероятно в Порт-Артур или Дальний с грузами для армии. Его быстро прикончили артиллерией, но в этот момент обнаружили в сорока пяти кабельтовых справа по борту двухтрубный вспомогательный крейсер, опознанный как «Америка-Мару». Уклоняясь от него, оказались южнее острова Раунд, где на время потеряли японца из вида из-за начавшегося сильного дождя.

Однако противник, похоже, заметил «Богатыря» еще раньше, следил за ним и после ухудшения видимости явно искал с ним повторной встречи. Спустя некоторое время вокруг русского крейсера начали падать японские снаряды. Причем того, кто стрелял, все еще не было видно за дождем. Минный квартирмейстер тем временем постоянно сообщал на мостик о работе японского передатчика совсем близко. Его работе намеренно не препятствовали, рассчитывая заманить японцев как можно севернее.

Между тем ливень быстро набирал силу, и обстрел вскоре прекратился. Благодаря этому «Богатырь» успел проскользнуть к востоку, буквально под носом у своего преследователя. К тому времени, когда немного развиднелось, противник был обнаружен уже на кормовых румбах левого борта и быстро удалялся. На этот раз его разглядели лучше. Но это совершенно точно был не «Америка-Мару», а что-то другое. Опознать его не удалось.

Впрочем, долго разглядывать вооруженный пароход возможности не было. Вскоре чуть позади правого траверза в полосе временного прояснения показались сразу три японских броненосных крейсера. До них было около семидесяти кабельтовых. Но, несмотря на столь большую дальность и неважную видимость, они почти сразу открыли огонь. Вероятно, для привлечения внимания. Все их залпы вполне ожидаемо легли с большим разбросом достаточно далеко. Тем временем «Богатырь» набрал полный ход и быстро пересек их курс всего в пяти милях перед носом, быстро уходя в направлении Цинампо. Японцы пытались преследовать, но сильно уступали в скорости и быстро пропали из вида.

Спустя некоторое время сбавили ход до восемнадцати узлов. Добротворскому все время докладывали об интенсивном вражеском радиотелеграфировании поблизости. Вскоре справа обнаружили приближавшийся с кормовых углов подозрительный силуэт. Сомнений в том, что это не коммерческое судно не было, так как его ход был не менее двадцати узлов.

Атаковать не решались, опасаясь, что он может оказаться каким-нибудь нейтралом. Трубы створились под таким углом, мачт было две, а разглядеть надстройки или что-либо еще из-за дождя не было возможности. Судя по скорости, это был явно военный корабль, скорее всего крейсер. До него было двадцать три кабельтова по дальномеру, когда он первым начал стрелять.

Добротворский приказал увеличить обороты на винтах и открыть огонь в ответ. В ходе короткой перестрелки противника так и не опознали. После двух пристрелочных выстрелов из носового орудия подозрительный корабль бил всем бортом, давая по пять-семь снарядов в залпе, но мазал, так же как и мы. А вскоре отстал и растаял в дожде, не прекращая стрелять.

Его передачи по распоряжению начальника отряда начали глушить заблаговременно, хотя особого смысла в этом и не было, так как стрельбу наверняка слышали недавно отставшие большие японские крейсера. К тому же началась гроза, и атмосферные разряды и без того сильно затрудняли использование радио, а наша трескотня еще и не позволила определить тип станции. В довершение всего, шальной осколок влетел в радиорубку, повредив оборудование.

Оторвавшись, снова изменили курс. Никаких признаков погони не видели. Теперь не было сомнений, что главные силы японцев находятся в Корейском заливе. Оставалось только вырваться отсюда самим. Спустя полчаса ход снова уменьшили до восемнадцати узлов и опять изменили курс, повернув к островам Сэр-Джеймс-Холл и начав склоняться к югу.

Гроза быстро ушла к северо-востоку, но пелена дождя по-прежнему сильно сужала горизонт. Станцию беспроволочного телеграфа починили, но прием и передача все еще были неустойчивыми из-за сильных помех. Это не позволило сразу связаться со вторым крейсером отвлекающей группы, чтобы передать координаты новой точки рандеву, поскольку в назначенную раньше «Богатырь» к оговоренному сроку уже не успевал.

Отправить телеграмму для «Светланы» и получить квитанцию удалось только через полтора часа. К счастью, выяснилось, что Шеин тоже задержался дольше, чем рассчитывал, и теперь прибудет на новое место примерно в одно время с флагманом.

Благополучно объединившись, русские крейсера продолжили отход к югу, наткнувшись в конце дня на только еще организуемую японцами новую дозорную линию между Шантунгом и западным корейским побережьем, но ее удалось довольно легко преодолеть. Никакого прикрытия она еще не имела.

Но эти суда, снятые со своих районов патрулирования для поимки русского флота, оказались совершенно не там, где нужно. Отходившие к Шанхаю вдоль китайского берега наши шеститысячники с ними не встретились, а броненосцы Рожественского и Иессена, для поиска которых они сюда и направлялись, находились совсем в другом месте.

«Урал», отделившись от эскадры и справившись с пожаром (что удалось только после того, как развернулись кормой к ветру и застопорили ход), шел переменными курсами, огибая остров Росс с востока. Снабжение электричеством обесточенных помещений восстановили довольно быстро, но одна динамо-машина полностью вышла из строя, а в сгоревшей штурманской рубке превратились в пепел все карты с предварительными прокладками курсов. Серьезно пострадала от огня и большая часть штурманского оборудования, так что шли теперь не только по памяти, но и почти на ощупь.

Однако поставленной крейсеру задачи никто не отменял. Вместо потерянных с аэростатом фонарей, воспользовавшись подходящим по силе и направлению ветром, подняли спешно собранного змея с гирляндой из четырех бело-красных фонарей числовой сигнализации системы Сименс и Гальске, завалявшихся в боцманских запасах еще с похода. Ими не пользовались уже больше полугода, а вот теперь пришлось.

По одному белому и красному отключили, получив нужную комбинацию, оказавшуюся выше мачт. Ей, в строгом соответствии с графиком, продолжили передавать светограммы, которые, как все на крейсере считали, предназначались нашей головной завесе и координировали их действия. Вопреки ожиданиям погода явно улучшалась, так что в этих сигналах теперь явно был смысл.

Поначалу некоторые сомнения вызывал сам змей, поскольку испытать его толком еще никто не удосужился. Поднявшись в небо, он сильно рыскал по высоте, то проваливаясь вниз, то натягивая привязной трос как струну, вызывая дружные матюги дежурных минеров, сразу хватавшихся за топор, чтобы успеть перерубить кабели, если снова не сработает уже оконфузившийся французский предохранительный разъем.

Управлявший змеем мичман де Лаваль, только перед этим походом переведенный добровольцем на «Урал» для восполнения комплекта команды с «Камчатки», никак не мог с ним справиться, от чего ужасно нервничал. Первое боевое задание все-таки.

Ему на выручку пришел один из палубных матросов, работавший на лебедке. По его совету, уменьшили наклон рабочих поверхностей змея по отношению к набегающему потоку, а сами фонари спустили немного ниже сцепки аппарата с привязным тросом, и скоро обшитый тончайшим шелком коробчатый каркас из реек с раскачивавшимися под ним фонарями пошел ровно.

Хотя вокруг никого не видели, считалось, что флот все так же идет громить порты в Корейском заливе и находится где-то рядом, поэтому командир решил, что уже сейчас стоит озаботиться обеспечением воздушной разведки с самого утра, о чем и было отдано соответствующее распоряжение.

Но когда в положенное время вскрыли второй конверт, оказалось, что не только броненосцев, а вообще никакого прикрытия поблизости нет. И всю ночь «Урал» в гордом одиночестве отвлекал своим перемигиванием японских разведчиков. Теперь нужно было думать уже о маскировке и о том, как скорее убраться отсюда. Приказ о подготовке резервного шара к работе, который уже почти успели исполнить, сменился на прямо противоположный.

Еще с вечера змейковый аэростат № 1 опустили в ангар и начали разоружать, готовя к полноценному обслуживанию. Одновременно извлекли из хранилища и осмотрели запасной, к рассвету начав готовить его к старту и заполнив оболочку. При этом первый, чтобы не мешал, убрали вниз, отложив все обслуживание на потом, когда освободится палуба.

Но после отмены утренней аэроразведки, срочно выкачав газ в баллоны, второй шар вообще убрали в трюм, следом за первым, и даже начали сматывать обвес аэроангара на юте, что должно было сделать крейсер не столь приметным. Тонкие стальные фермы каркаса не разбирали, так как для этого потребовалось бы срубать державшие их заклепки, и собрать обратно всю конструкцию удалось бы только в порту. Надеялись на то, что с большого расстояния они почти не видны. Все пушки закрывали щитами из парусины.

Не имея контактов с противником, рано утром с измененной внешностью вышли к побережью чуть южнее Циндао. Едва определившись по береговым ориентирам, повернули на юг. Потом, все так же вдоль берега, спустились до Шанхая. Обширные отмели в дельте Янцзы обошли по широкой дуге, не наблюдая ни одного дымка на горизонте. Только многочисленные китайские джонки.

Пробираясь между ними, направились дальше к югу. Профиль коммерческого судна обеспечивал максимум безопасности именно на этом маршруте вдоль побережья, по данным разведки довольно плотно контролируемого англичанами. Поскольку было известно, что они охотно делились сведениями обо всех наших судах с японцами, дозоров противника здесь встретить не ожидали.

Вскоре после Шанхая справа по курсу показались дымы группы кораблей. При сближении выяснилось, что это конвой из пяти больших пароходов, охраняемый двумя английскими крейсерами. С одного из них запросили название и принадлежность судна. Когда ему ответили, назвавшись немецким «Франсом Фердинандом», ближайший крейсер покинул ордер и двинулся на сближение, снова потребовав назвать себя. Видимо, англичане знали, как выглядит настоящий «Франс Фердинанд», а силуэт «Урала» с ним не совпадал.

Почуяв неладное, Паттон-Фантон-де-Веррайон тут же приказал дать полный ход и отходить на северо-восток. Однако английский крейсер тоже добавил хода и начал постепенно нагонять, активно работая своим радиотелеграфом. Его передачи старательно забивались нашей длинной искрой с обеих станций.

Дистанция сначала сокращалась довольно быстро, и вскоре «англичанин» открыл огонь из носовых орудий. До него в этот момент было около шестидесяти кабельтовых. Но в кочегарках «Урала» успели поднять пар во всех котлах, и сближение прекратилось. После того как первые три залпа англичан легли большими недолетами, стрелять они перестали. Но крейсер не отставал. Погоня продолжалась до наступления темноты, после чего противники потеряли из вида друг друга.

В половине десятого вечера, не сбавляя хода, «Урал» резко повернул на юго-восток, а через три часа развернулся на юго-запад. За ночь «восстановили» парусиновый обвес ангара. Оболочку второго аэростата, уже наполнявшуюся накануне, подняли из кормового трюма, наспех осмотрели и начали снова заполнять.

Но когда пошел газ, обнаружили серьезный разрыв, образовавшийся, вероятно, при вчерашней спешной упаковке. Командир аэрозвена крейсера мичман Евреинов сразу распорядился перекрыть кран и качать газ назад из оболочки в баллоны. Благодаря этому часть его успели загнать снова в хранилища, но больше половины все равно улетучилось через дыру, которая оказалась далеко не единственной.

При более тщательном осмотре этот разрыв оказался разрезом, причем сложенную в несколько раз оболочку прорезало в нескольких местах. В чехле нашелся и предмет, причинивший эти повреждения. Это был обычный матросский складной нож. Выяснить, чей он, сразу не удалось. Не было и ясности, попал он в чехол случайно, либо его туда подложили с умыслом испортить оболочку, поскольку он был в разложенном состоянии. Учинить разбирательство сразу не было возможности из-за жуткой спешки.

Пришлось срочно запускать газоделательный завод, что из-за пострадавшей электропроводки и оборудования оказалось делом не простым. Электролизеры системы Шмидта, работающие по щелочно-алюминиевому способу, потребляли очень много электричества. Дополнительные неудобства были и от возни в тесноватых кормовых помещениях с кое-как убранными накануне оболочками змейковых аэростатов, весом под 33 пуда каждая, в не совсем удачно приспособленных для этого трюмах.

В итоге только спустя три часа после начала работ с аэровооружением удалось начать снаряжать «колбасу» № 1. Несмотря ни на что, ближе к обеду шар все-таки был готов. Его тут же подняли, планируя осмотреться с высоты, чтобы не нарваться на какого-нибудь шального японского разведчика или снова на неожиданно настырных и опасно агрессивных англичан.

К этому времени уже находились в стороне от основных пароходных маршрутов, что подтвердилось, когда подняли аэростат. Горизонт, в пределах десятимильного радиуса, ограниченного дымкой, был пуст. Осмотревшись, шар убрали в ангар, снова дав полный ход. Спешили уйти подальше от берегов Китая.

Когда основная судоходная трасса осталась совсем за кормой, повернули к Корейским проливам, сразу же обнаружив дым на горизонте. Погода по-прежнему позволяла использовать воздушную разведку, и аэростат тут же подняли. С высоты разглядели, что дым принадлежит крупному одиночному грузовому судну, направляющемуся в сторону Японии.

Шар снова убрали в ангар, начав разоружать и откачивать газ, одновременно двинувшись на перехват, держа не менее восемнадцати узлов на лаге. Вскоре остановили большой двухтрубный пароход, шедший под итальянским флагом. Он не пытался скрыться, что сначала вызвало подозрения. Поэтому приближались осторожно, с кормы, выслав катер с призовой командой с полумили, не сводя стволов заряженных орудий с судна.

Досмотровая партия быстро выяснила, что пароход действительно итальянский. Называется «Куарто» и следует в Куре. Поскольку он вел себя так, будто ему нечего скрывать, ждали скорого возвращения трофейщиков с пустыми руками, но оказалось, что ошибались.

Среди прочих грузов на борту обнаружились стальные отливки, гироскопы и ходовые машинки для мин Уатхеда, а также станции беспроволочного телеграфа, упакованные в деревянные ящики с надписями «мясные консервы». Все это, несомненно, являлось военной контрабандой и позволяло произвести арест судна и груза.

Итальянцев, самих показавших эти «консервы» и нимало не расстроившихся от такого поворота судьбы, из экономии времени пока не стали свозить на борт «Урала», и «Куарто», только под командой призовой группы, со своим экипажем двинулся вслед за нашим пароходом-крейсером. Но почти весь итальянский экипаж поразительно быстро успел напиться «до изумления», и их пришлось срочно сменять со всех постов и даже изолировать, разместив в пустовавших пассажирских каютах парохода, так как они охотно делились вином с нашей командой. Троих матросов из призовых вынуждены были отправить проспаться в трюм.

Ход застопорили и принялись перевозить дополнительно кочегарную и машинную вахты, чтобы идти дальше. Глядя на скачущие по волнам шлюпки, мотавшиеся между высокими бортами судов, один из только что сменившихся кочегаров «Урала», решивший выкурить по трубке табака со старым приятелем боцманом буркнул, слушая пьяные песни «гостей», доносившиеся с «итальянца»: «Добрые люди эти макаронники, а только пароход свой пропили! Не к добру это!»

На что боцман, которого уже достали сначала поспешные судороги с аэростатами и ангаром: снаряжать, убирать, опять натягивать и снаряжать, потом разобраться по делу о «складне» в котомке от «колбасы», а потом еще изолировать этих темпераментных «пассажиров», – сразу взвился: «Че ты раскудахтался, как старуха!» Но тут же вспомнил, как десять минут назад благодарил только что отстоявшего вахту земляка за хороший ход, когда удирали от крейсера. К тому же к косяку «колбасников», на которых боцманская власть не распространялась, но при этом их проблемы напрягали регулярно и изрядно, он никакого отношения не имел, и добавил, уже миролюбиво: «Не боись! Пронесет как-нибудь! Это же флот!»

Закончив осмотр, а затем освоение «Куарто», двинулись дальше. С помощью итальянца удалось определиться с местом, что было очень кстати, учитывая повреждения по штурманской части. Отправив телеграмму о перехваченном судне в Озаки, командир «Урала» запросил обстановку вокруг Цусимы и в проливах, а также дальнейшие инструкции, так как все полученные ранее приказы уже были выполнены, а пакет с дальнейшими предписаниями, так и не распечатанный, сгорел вместе с картами. Но ответа не было. В течение трех часов передавали эту телеграмму повторно через каждые полчаса, но так ничего и не добились.

Учитывая большую вероятность встречи с японскими кораблями у Цусимы, вполне вероятно препятствовавшими приему депеш гарнизоном острова, решили идти в сторону Рюкю, где в какой-нибудь бухте догрузить итальянца углем и отправить во Владивосток вокруг Японии. Избавившись от обузы, «Уралу» пока еще можно было задержаться на японских коммуникациях в Восточно-Китайском море.

Спустя сутки, снова замаскировавшись под коммерческое судно, были уже у острова Мияко. В гавани у его северной оконечности, располагавшейся почти в проливе между ним и соседним меньшим островом Ибару, никого кроме многочисленных лодок аборигенов не обнаружили. Под английским флагом войдя в залив, встали на якорь.

Стоянка была закрыта от волн достаточно хорошо самим островом и уходившим на север длинным плоским полуостровом, заканчивавшимся небольшим островком. Но, как оказалось, имела только один выход в северо-западном направлении. Широкий пролив между Мияко и Ибару, уходивший на юг, с такой же прозрачной водой, что и в бухте, по словам рыбаков, изобиловал отмелями и подводными камнями, из-за чего являлся фактически непроходимым для больших кораблей. Отправленная на баркасе разведка это подтвердила. В ходе выяснения навигационных нюансов попутно основательно запаслись местной рыбой.

Оба острова были равнинными и сходили к воде белоснежными песчаными пляжами. Они полого скатывались от рыхлых скал светло-светло-серого цвета, изъеденных ветрами и дождем и заросших густой тропической растительностью. Песка такой ослепительной белизны никому ранее видеть не доводилось. Выглядело это весьма необычно. На его фоне чужеродным грязным пятном выделялся угольный склад на берегу у замызганной деревянной пристани на окраине селения, состоявшего из ветхих хижин.

Хоть какую-то основательность внушало только совсем новое дощатое длинное строение, в котором размещались местная администрация, портовая контора и почта. Рядом с кучей угля, огороженной высоким забором и возвышавшейся почти вровень с верхушками прибрежных пальм, топорщились несколько штабелей грузов, частью в мешках, частью в ящиках, укрытых от дождей навесом. За всем этим в некотором отдалении виднелась поросшая густым тропическим лесом круглоголовая гора чуть более ста метров высоты.

Оттуда должен был открываться прекрасный обзор во все стороны. Вот только добраться до нее было довольно непросто, так как она находилась более чем в десяти верстах от места стоянки. К тому же остров оказался довольно плотно заселен, и в случае попытки организовать сигнальный пост на берегу, истинная национальная принадлежность гостей оказалась бы неминуемо раскрыта. Поэтому ограничились выставлением постов наблюдения на клотиках мачт. Шар даже не поднимали из трюма из этих же соображений, но его, так же как и прочее оборудование для воздушной разведки, тщательно осмотрели и привели в полный порядок.

Для связи с властями и прояснения обстановки отправили шлюпку с переодетыми в цивильное переговорщиками, способными бегло изъясняться по-английски. Прихватили с собой и троих еще не проспавшихся после попойки итальянских матросов, для шума и массовки. До их возвращения расчеты дежурили у орудий в готовности сбросить маскировку и немедленно стрелять, а десантный отряд, стараясь не высовываться, сидел рядом со шлюпками в полной экипировке. Но, к счастью, обошлось.

Побывавшие на берегу офицеры сообщили, что два дня назад с почтовым пароходом сюда прислали приказ оказывать помощь всем иностранным судам, просящим укрытия, в связи с появлением южнее Цусимы русских кораблей. После этого никаких других новостей не было. Телеграфа на острове нет, а почту отправляют с местными торговцами на Окинаву или Формозу. Кроме того, примерно раз в месяц заходят каботажные суда.

К большому удивлению, нашли в селении памятник, судя по надписи на немецком языке, подаренный местным жителям самим кайзером Вильгельмом в знак благодарности за спасение немецких моряков с погибшего в 1873 году во время шторма германского судна «Робертсон». Среди общего убожества и нищеты это оказалось совершенно неожиданным.

Чиновники из управы острова, просмотрев документы с «Куарто» и, видимо, удовлетворившись объяснением, что английский пароход просто делится с ним углем для перехода в Куре, а сам идет на Марианские острова и не планирует здесь задерживаться, стоянку разрешили. Все формальности удалось соблюсти, но в любой момент обман мог раскрыться.

Всю ночь и половину следующего дня в большой спешке грузили уголь и перевозили на «Урал» ящики с радиооборудованием и сопровождающую документацию. Только после полудня наконец вышли в море и лишь тогда начали уборку. Опасались возможной погони не японцев, так англичан. Их действия никак не укладывались в понятия о нейтралитете и наводили на мысль, что Россия уже находится в состоянии войны помимо Японии, еще и с «владычицей морей».

Весь остаток дня держались рядом, но за полчаса до заката разделились. Быстроходный и ценный «Урал», получивший часть штурманских принадлежностей с трофея, было решено вернуть к родным берегам, поэтому он двинулся на север к Цусимским проливам и следующей ночью благополучно форсировал восточный из них, благодаря большому ходу дважды уходя от лучей прожекторов дозорных судов.

При этом, используя перехваты японских депеш, шедших почти без перерыва, по силе сигнала и нескольким удачным пеленгам примерно определили расположение трех дозорных линий. Телеграфирование слышали только с японских станций и только японской телеграфной азбукой, что исключало возможное участие англичан в несении патрульной службы, по крайней мере, в этом районе. Это, конечно, радовало.

Миновав узости и так никого и не встретив, спокойно достигли побережья Приморья у залива Америка, откуда через сигнальный пост связались с базой. Только тогда и узнали, что никакой войны с англичанами нет, но отношения крайне напряженные. Причем к тому времени «Урал» оказался не единственным участником инцидента с английскими крейсерами. Также стало известно, что нашему флоту удалось разгромить крепость Сасебо. Трофеев немного, однако и потери сравнительно невелики. Из крупных кораблей не потеряли ни одного, лишив противника не менее полусотни пароходов, в подавляющем большинстве загруженных и готовых к отправке на материк. Разрушили верфь и доки.

Выяснив обстановку, благополучно добрались до Владивостока, где уже стояла эскадра. На следующий день, уже ближе к вечеру, при сдаче в порт радиостанций, неожиданно выяснилось, что оборудование не соответствует заявленному в бумагах и является большей частью старьем, неисправным и почти не представляющим технической ценности.

Немедленно отправили за итальянским капитаном и его помощником, но в гостинице, где они должны были снимать номер, их не оказалось. Как выяснилось после разговора со швейцаром, едва вселившись, они тут же покинули отель с одним саквояжем и более не появлялись.

Опрос матросов из команды «Куарто», ожидавшей попутного судна до Шанхая или отправки поездом домой, ничего не дал. Вероятно, они не были посвящены в подробности аферы. Из-за нехватки жилья в городе итальянцев разместили на одном из трофейных транспортов, стоявших в очереди на ремонт. Там они отмечали окончание рейса, ни на что более не отвлекаясь.

Выяснилось лишь, что в Сингапуре, где грузили эти ящики с «тушенкой», всему экипажу сразу выдали полное жалованье от имени японского консула за рейс в Японию, а прибыв во Владивосток, от своего капитана матросы получили еще и солидные «проездные» на дорогу домой, так что, узнав о поспешном отъезде его с помощником, ничуть не встревожились. Как водится в таких случаях, нашлись более важные дела.

А «Куарто» оправдал опасения кочегара. Спокойно пройдя приличным ходом вдоль Тихоокеанского побережья Японии, он удачно миновал Курильские острова, проскочив в просвете тумана через пролив Екатерины. Поскольку еще при выходе «Урала» с Цусимы было известно, что на южном побережье Сахалина японцы, а в заливе Анива их крейсера и миноносцы и никакой другой информации не поступало, далее двинулись не к проливу Лаперуза, как ходили пароходы с грузами обычно, а прямиком в Охотское море, все еще не имея связи со своим берегом.

Несмотря на шторм, без происшествий обогнули Сахалин с севера и ночью, уже при хорошей погоде вошли в Сахалинский залив. Но когда приблизились к мысу Петровский, намереваясь выяснить обстановку, сигнальная вахта сообщила, что видят большой четырехтрубный миноносец. Поскольку наших эсминцев здесь быть никак не могло, отвернули от берега и снова ушли в открытое море.

Посовещавшись, пришли к выводу, что японцы плотно блокируют все побережье Сахалина, чтобы не допустить подвоза подкреплений на остров. Возможно, уже высадили десанты и на материковое побережье. Исходя из этого, решили пройти узкую часть пролива ночью. В сумерках снова легли на южный курс. Опасаясь присутствия противника в районе Николаевска-на-Амуре, устье Амура обошли стороной, стараясь держаться вне зоны видимости с побережья.

К рассвету благополучно миновали остров Попова, выйдя из узости. Погода снова начала портиться. Засвежело. Тем не менее искать укрытия не стали, считая, что «Куарто» достаточно крупное и крепкое судно, чтобы выдержать шторм. Так было гораздо меньше шансов попасть на глаза японцам. Снова из опасений встретиться со сторожевыми судами, возможно, патрулировавшими наше побережье, не стали приближаться к посту Александровскому и к Императорской гавани. К тому же там могли появиться и наши новые заграждения, о которых на оторванной от своей базы эскадре еще не известно.

Угля и прочих запасов хватало до самого Владивостока, поэтому решили идти сразу туда, не заходя в другие порты. Часть пути у бухты Владимира и залива Ольги, считавшуюся самой опасной на оставшемся участке из-за близости противника, планировалось проскочить полным ходом в темное время суток. Механизмы парохода находились в хорошем состоянии и на переходе уже не однократно обеспечивали ход более двенадцати узлов довольно продолжительное время. Но, видимо, не повезло. Едва стемнело, появился стук в цилиндре высокого давления машины. Скорость пришлось сбавить. Несмотря на снижение оборотов, стук усиливался. Вынужденно повернули к бухте Владимира.

Вдоль берега держался довольно плотный туман, обычный для этого времени года. Поскольку все навигационные огни на Сахалине и материковом побережье после высадки японского десанта в заливе Анива не действовали, точно выйдя к входу в гавань, своевременно обнаружить землю не смогли.

В результате в ночь с 14 на 15 августа «Куарто» выскочил на мель у мыса Орехова, пытаясь в темноте и тумане войти в бухту. Хотя шли малым ходом, от удара образовалась сильная течь в кормовой угольной яме правого борта. Машинное отделение быстро затопило, а крепкий зюйд-вест и тяжелая зыбь продолжали бить корпус о камни. Экипаж на шлюпках перебрался на берег, где был встречен отрядом самообороны с сигнального поста, а пароход к утру переломился надвое и окончательно затонул.

Здесь моряки из перегонной команды узнали, что на Сахалине японцев уже целую неделю нет. Они были остановлены на реке Муравченка, Корсаков две недели держался в осаде, и связи с ним не было. Но еще к ночи 8 августа из полученной от штаба радиограммы стало известно, что заработала телеграфная связь с ним.

Оттуда сообщили, что днем с сигнального поста на мысе Анива наблюдали прохождение большого каравана паровых судов под охраной крейсеров и миноносцев, направлявшегося на восток. А вскоре, снова из Корсакова, пришло известие, что японцы полностью покинули Сахалин и ушли к Курильским островам, явно не собираясь приближаться к русским берегам. Причем покидали остров они в большой спешке, бросив на берегу значительную часть снаряжения своих войск.

У самой бухты Владимира и поблизости корабли противника более не появлялись, но в заливе Анива на юге Сахалина все еще периодически действуют их крейсера и истребители. Правда, только ночью. Днем их видели только уходящими назад к своим стоянкам у островов Рисири и Ониваки. В Татарском проливе и южнее японцев вообще не видели. Кого с «Куарто» приняли за большой четырехтрубный миноносец у мыса Петровского, так и осталось невыясненным.

Получалось, что когда трофей «Урала» миновал Курилы и крадучись пробирался вокруг Сахалина, путь в Корсаков днем был уже достаточно безопасен. Командовавший транспортом на всем переходе прапорщик по морской части Гасабов был сильно раздосадован. Зная это, он наверняка довел бы вверенный ему пароход до Владивостока.

Хорошей и неожиданной новостью, пришедшей из штаба Тихоокеанского флота, было то, что эскадра Рожественского совершила успешный набег на Сасебо и уже благополучно вернулась в свою основную базу, где корабли встали на ремонт. При этом потери по железу, по официальным данным, составили только несколько миноносок. Хотя крейсера «Аврора», «Жемчуг» и несколько миноносцев с трудом удалось удержать на плаву, и они вынужденно остались на Цусиме. Что скрывалось за этой формулировкой, никто толком не знал, но что на них в ближайшее время рассчитывать не стоит, сомнений не вызывало.

Зато людишек при штурме Сасебо побило много. И это теперь уже знали все. Ходили слухи, что весьма крепко досталось не только крейсерам, а еще и броненосцам и войскам, высаживавшимся в Сасебо при штурме крепости. В качестве печального итога Рожественский привел с собой сразу три парохода, забитых ранеными солдатами и матросами. Убитых, что смогли вывезти на Цусиму и там похоронить, тоже немало. А еще наверняка есть и те, кто остался на японском берегу. Причем не только погибшие, но те, кто, не сумев пробиться к своим, попал в плен. Списков пропавших без вести не оглашали.

Поскольку, как следовало из распространенного информационного бюллетеня штаба, японский флот этот набег буквально прозевал, безуспешно гоняясь за нашими крейсерами севернее мыса Шантунг, пострадала только его репутация, в то время как сами корабли по-прежнему исправны. А вот все наши, участвовавшие в деле, получили повреждения разной степени тяжести и в море выйти теперь не могут. Пришедший ранее отряд Небогатова еще не закончил ремонт и также не боеспособен.

Исходя из этого, штаб наместника разослал предупреждение, что в ближайшее время ожидается появление крупных сил противника у наших берегов с ответным визитом. В этом случае приказано рассчитывать только на себя и принять меры по укреплению обороны.

Все имевшиеся плавсредства бухты Владимира рассредоточили по мелководным и труднодоступным углам. Ценное имущество и оборудование убрали с видных мест, контролирующие берег казачьи разъезды утроили. Тревога явно чувствовалась. Нападения ждали в любой момент.

Первые предвестники этого уже были. Телеграфное сообщение с главной базой Тихоокеанского флота снова прервалось, хотя со стороны ольгинского гарнизона депеши по проводу пока еще проходили нормально. Общая нервозность нарастала. Оказывается, за три месяца все уже успели привыкнуть к некоторой безопасности, обеспеченной одним только присутствием эскадры. Теперь же чувствовали себя беззащитными. А буквально со дня на день ожидался японский десант, который, как многие здесь думали, именно для этой цели сняли с Сахалина.

Отряд охраны бухты Владимира готовился к круговой обороне и спешно делал дополнительные запасы провизии на случай осады. Весь экипаж неудачливого трофея включили в его состав, снабдив оружием, но встретить противника на российском берегу им так и не довелось.

Несмотря на то что русские крейсера так и не добрались ни до одного из пунктов выгрузки снабжения для армий маршала Оямы, японцы все же понесли потери и среди транспортов, успешно достигших портов назначения в Корейском заливе. Кроме перехваченных в море судов, пострадали в различной степени еще несколько. При этом была потеряна часть грузов, доставленных с таким трудом и остро необходимых войскам.

Как только стало известно, что Рожественский двинулся на запад и идет предположительно в Желтое море, из главной квартиры по телеграфу через линию Сасебо – Чемульпо немедленно было отправлено распоряжение о прекращении разгрузки и рассредоточении всех пароходов по близлежащим бухтам, с целью максимального осложнения их обнаружения и уничтожения. До подхода остатков объединенного флота это было единственной мерой, способной спасти суда и содержимое их трюмов.

При этом пароход «Хейдзе-Мару», покидая рейд Чемульпо, сел на мель у острова Пхамильдо и был снят оттуда лишь через восемь дней, когда пришло судно связи армии «Такасага-Мару», имевшее спасательное оборудование, поскольку попытки просто стянуть с камней аварийный транспорт едва не привели к его гибели из-за открывшихся сильных течей.

Только после предварительной заделки пробоин водолазами и начатой интенсивной откачки постоянно поступавшей в носовые трюмы воды, уже частично разгруженный прямо на месте своей вынужденной стоянки, пароход благополучно сошел на глубокую воду и снова встал под разгрузку на рейде, заметно сдерживающуюся начатыми неотложными ремонтными работами.

В бухте Дагушань из-за неожиданного появления на горизонте канонерки «Чокай», принятой за русский крейсер, три парохода, пытаясь срочно покинуть стоянку, выскочили на каменистую отмель. В результате чего подмоченный конский фураж, саперный и шанцевый инструмент, вместе с малайским рисом, бывший в их трюмах, японцам пришлось перевозить на берег шлюпками в течение четырех следующих недель.

Кроме того, все эти маневры с рассредоточением и обратно на четыре дня приостановили и без того буксовавшие разгрузочные работы. Как стало известно уже после войны, известие о движении Рожественского в Желтое море явилось также причиной сильной тревоги в штабе маршала Оямы, опасавшегося возможной активизации наших войск на всей линии соприкосновения. Остановить наступление Линевича, начнись оно в этот момент, ему было бы чрезвычайно трудно.

Но очередной период активности русского флота оказался коротким. Уже к 10 августа ситуация с доставкой грузов для японской армии начала улучшаться. Правда, утешало это слабо. К этому времени на материке было известно, что крепость Сасебо тоже не смогла выдержать удара, из-за чего и без того натянутые коммуникации между метрополией и портами снабжения армии в Китае и Корее стали еще более уязвимыми.