Эпилог

В воскресный вечер в канун Рождества пушистый снег завалил улицу, приглушая взволнованные голоса. На его искристой поверхности мигающие газовые фонари создавали теплые янтарные отражения. Я попросил Фрэнка заведовать парковкой автомобилей. Загорелый после путешествия на острова, он с радостью согласился.

Городок был тихим и почти закрытым, не считая театра «Птармиган», который был набит до отказа. Мы привезли несколько десятков дополнительных стульев, но их быстро разобрали. Те, кто остался без сидячих мест, стояли вдоль стены или выстроились позади в два-три ряда глубиной. Мэри сидела впереди, завернутая в одеяло и облаченная в новую фланелевую блузу, которую Делия купила для нее. Теперь Делия была ее «лучшей подругой навеки». Она сияла от удовольствия. Биг-Биг сидел, закинув одну ногу на другую, довольный и полный жизни.

Мы с Делией записывали наш второй альбом на бесплатном концерте. Живой акустический вариант исполнения старых и новых песен. Наш продюсер, тридцатипятилетний гений звукозаписи по имени Энди, привез лучших инженеров из Нэшвилла и Лос-Анджелеса, чтобы уловить то, что он называл «изысканной акустикой» старых каменных стен. Принимая во внимание успех нашего первого альбома «Жизнь у Водопада», ожидания были высокими. Без пяти семь оркестр расселся по местам и начал настраивать инструменты. Хор стоял в задней части сцены, ожидая вступления; хористы были одеты в багряные бархатные ризы, которые вызвали бы улыбку у моего отца. Энди хотел создать не только звук, но и соответствующую обстановку, поэтому в предыдущие дни он установил множество источников скрытого света, придававшего помещению теплую атмосферу, как у домашнего камина.

Делия сидела на сцене и тихо беседовала со слушателями. Отвечала на вопросы. Ей нравилась эта часть представления. С другой стороны, я высматривал того, кто не хотел, чтобы его обнаружили. Но у меня было представление о том, где он может находиться.

Я поднял воротник, чтобы хоть как-то защититься от холода, и вышел на аллею за театром через пожарный выход. Мой «прогульщик» развел огонь в костровой яме и стоял над ним, грея пальцы. За прошлый год мы с ним часто делали это после окончания занятий. Эти костры стали нашим маленьким секретом. Здесь мы делились своими откровениями. В его черных волосах блестели снежинки. Он слышал мое приближение, но не повернул голову. Я встал рядом с ним и вытянул руки над огнем.

– Привет, большой парень. Как дела?

Джубал качнул головой, не отводя взгляда от огня.

Я знал, что он чувствует, потому что сам когда-то был таким же. Не стоит подгонять его. Еще есть время.

– Ты боишься? – спросил я, когда он посмотрел на меня.

Он кивнул. На смену уверенному и разговорчивому парнишке, которого я встретил когда-то у могилы его деда, и способному ученику, которого я неплохо узнал за этот год, пришел онемевший, робкий мальчик, ищущий спасения. Он искал скамью, под которую мог бы забраться.

Прошла еще минута.

– Что, если я застыну, как чурбан, и все позабуду? – наконец прошептал он.

Я пожал плечами:

– Тогда начнем снова.

– А если я снова застыну?

Я усмехнулся:

– Тогда попробуем еще раз.

– Что, если…

Я легонько постучал его по виску.

– Песня рождается не здесь. – Я похлопал его по груди. – Она рождается вот здесь, – я приблизился к огню. – Твое сердце помнит то, что забывает разум.

– Откуда ты знаешь?

– Музыка так устроена, вот и все.

– Ты когда-нибудь боялся?

– Не сейчас.

– А вообще?

– Было однажды.

– Где? – Он тянул время, но я все понимал.

– На первом концерте у Водопада. – Я указал на юг. – Мой отец нашел меня, когда я спрятался под скамьей у пианино.

– И что он сделал?

– Посадил меня на скамью, поднял мой подбородок и сказал, что он все равно гордится мной. Что я не смогу сделать ничего плохого. Что мне нужно только открыть рот и выпустить дыхание, которое я всю жизнь держал в себе.

– И ты это сделал?

– Ну да.

Уголок его рта изогнулся в улыбке.

– Хочешь, расскажу один секрет? – спросил я.

Он кивнул, по-прежнему стоя спиной к двери.

– Ты не обязан играть сегодня вечером.

На лице парнишки отразилось облегчение, смешанное со смущением.

– А ты хочешь, чтобы я играл?

– Разумеется. Но мир не перевернется, если ты не выйдешь на сцену.

– Значит, я могу остаться здесь?

– Да.

– И ты не будешь злиться?

– Нет.

– А как насчет мисс Делии?

– Она тоже не будет сердиться.

Его напряженные плечи опустились. Когда я повернулся, собираясь уйти, он схватил меня за руку.

– Это правда?

Я повернулся:

– Джубал, хочешь узнать еще один секрет?

Он ждал.

– Секрет в том, что мы играем музыку, а не работаем над музыкой.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, наморщив нос.

– Создание музыки – это не работа и не обязательство. Это то, чем ты хочешь заниматься. То, что доставляет удовольствие.

– Ты не станешь беситься, если я испорчу вашу запись и выведу из себя того парня в наушниках, который сидит в будке?

Я нахмурился, глядя на него:

– С чего ты взял, что должен играть идеально? Я не учил тебя этому.

– Но все эти люди с телевидения после каждого выступления начинают судить да рядить о тех, кто поет или играет.

– Значит, вот что ты узнал из телевизора? Я собираюсь поговорить с твоей мамой, чтобы она отключила кабельное вещание.

Он рассмеялся.

– Позволь мне кое-что объяснить, – сказал я. – Ты играешь не для судей. Если кому-то из слушателей сегодня не понравится, как ты играешь, они могут пососать лимон.

Это ему понравилось.

– Более того, если они скажут хотя бы одно слово против тебя, оно дойдет до тебя только через меня и Делию. Джубал, тебе уже пора понять, что музыка – это дар. Мы создаем ее для того, чтобы отдавать людям. Публика может этого не знать, но им нужно то, что у тебя есть, потому что ты единственный примерно из шести миллиардов человек на планете, у которого есть своя песня. Бог избрал тебя. Не твой отец, не я и не Делия. Никто другой. Поэтому, если хочешь, ты можешь заткнуть пробку и отпивать по глоточку, пока стоишь тут у огня, но прежде чем ты позволишь страху перед неудачей помешать тебе выйти на сцену, тебе следует знать, что некоторые из людей, собравшихся в зале, тяжело больны. Некоторые из них устали, сломались или остались одни на морозе. Некоторые страдают от жестоких слов, которые они слышали от любимых людей, а другие ходят в цепях, которые сами на себя наложили. Так или иначе, когда ты сидишь перед ними и говоришь: «Разрешите мне исполнить для вас песню», ты даешь им что-то такое, чего не купишь за любые деньги.

Он выглядел смущенным.

– Что же это такое?

– Надежда.

Он покачал головой.

– Подумай об этом. Сейчас канун Рождества, и двести с лишним человек собрались в здании, которое когда-то было старой заброшенной церковью. Они ждут, когда три человека выйдут на сцену и немного пошумят. – Я наклонился ближе и шепотом добавил: – Ты знаешь, почему они там?

– Да потому, что вы с мисс Делией здорово играете и поете.

– Нет. Есть много людей, которые играют и поют не хуже нас.

– Тогда почему?

– Потому что все они живут одной надеждой: может быть, сегодня вечером в этом месте посреди сугробов в звуке наших голосов Бог сможет унять их боль и дать им взамен нечто такое, что возвращает к жизни больных и умирающих.

– Ты правда думаешь, что это так важно?

– Правда.

Он посмотрел на снег, потом на меня. Его большие карие глаза были такими же любопытными, как и его вопрос.

– А Он может?

– Он сделал это со мной.

– Правда? – удивленно спросил он.

– Да.

– Но как?

– До того как мы познакомились, я совершил очень большую ошибку. Он забрал пепел из моей жизни и подарил мне взамен кое-что прекрасное.

– Ты когда-нибудь расскажешь мне об этом?

– Обязательно.

Он кивнул, как будто что-то понял.

– Дядя Куп?

– Да? – Я улыбнулся.

Он поджал губы, и на его лице появилось выражение бесстыдной уверенности, которое я успел полюбить.

– Думаешь, мой дед знал об этом?

– Не знаю. Зато я знаю, что та музыка, которую мы собираемся играть, разбивает оковы. Она проникает глубоко в нас и в каждого, кто может ее слышать. Она забивает кол в землю и усмиряет то, что пытается нас убить. Думаю, твой дед кое-что понимал в этом деле. Думаю, поэтому он делал то, что делал, и поэтому он отдал тебе гитару, которую я ему подарил.

– Мне бы хотелось, чтобы он был здесь.

– Мне тоже.

Джубал повернулся и зашагал ко входу. Подойдя к двери, он распахнул ее и обернулся:

– Ладно, но если я все испорчу, то виноват будешь ты.

Он исчез, а я стоял и смеялся, пока снег падал мне на плечи.

По другую сторону костра стоял Блондин и сосал леденец на палочке.

– Отличная работа, – похвалил он.

– У меня был хороший учитель.

Он сунул леденец поглубже в рот и одобрительно кивнул:

– Это ты сделал.

Я повернулся:

– Ты придешь?

Он обошел вокруг огня и встал рядом.

– Не хочу пропустить этот концерт.

Я кивнул в сторону двери, куда только что вошел Джубал:

– Он увидит тебя?

Блондин повернул леденец так, что верхняя губа оттопырилась.

– Еще нет, – промямлил он.

Я рассмеялся:

– Ну ладно!

Когда я вышел на сцену, Делия погладила мою руку и прикоснулась к животу. Еще один сонарный сигнал. Мне нравились эти прикосновения. Когда я уселся напротив нее, она повернулась к публике.

Делия поднялась с табуретки и встала рядом с Джубалом, мягко положив руку ему на плечо.

– Леди и джентльмены, мы с Купером хотим представить вам Джубала Тайра. – Она улыбнулась. – Он новый член нашей группы, и ему двенадцать лет, а значит, он также самый молодой из нас.

По залу пробежала волна смеха и аплодисментов.

– Мы предложили ему играть и петь для этой записи по причинам, которые вскоре станут понятными. – Она вернулась на табурет и стала меня ждать. Я включил свой микрофон и посмотрел на Джубала.

– Ты готов? – Мой голос гулким эхом отдавался от каменных стен.

Он ухмыльнулся:

– Жду не дождусь, старина.

Опять смех. Я пристроил Джимми на колене, прикоснулся к струнам и посмотрел туда, где сидел Энди в наушниках, смотревший на мигающий пульт.

– Энди, ты готов?

Он передвинул ползунок и поднял вверх большие пальцы. Я осмотрел зал, перебирая струны. Сочный, стареющий голос Джимми поднимался из его простреленного корпуса к стропилам, где сидел Блондин, болтавший ногами. Хор ровным строем вышел на позицию, на ходу напевая без слов. Тем временем Биг-Биг уселся за пианино у меня за спиной и начал тихо воздвигать строительные леса, которые станут опорой для нас. Джубал легко обозначил мелодию, наполнившую воздух над звуками пианино. Мэри, сидевшая в нескольких футах передо мной, перестала непроизвольно дергаться.

– Давайте начнем с самого начала, – сказал я. – Мое первое свидание с женой произошло случайно в концертном зале «Райман». Она поймала меня с ее гитарой в руках, поэтому для того, чтобы умаслить ее, я сыграл вот это…

Принимая во внимание врожденный талант Джубала, одной из первых песен, которым я его научил, была «Выпусти это». Он начал выстукивать ритм на крышке своей гитары, я воссоздал вой ветра пронзительным свистом, и Делия исполнила мою песню для всех нас. Это было хорошее начало.

Где-то в середине я перестал играть, огни рампы потускнели, и пятно света сосредоточилось на Джубале, который вовсе не возражал против этого. Было приятно наблюдать, как он обретает силу, видеть удивление публики его блестящими способностями, слышать аплодисменты, а потом наблюдать довольную улыбку на его лице. Пожалуй, он больше не боялся.

Через два часа мы исполнили все хиты Делии. Несколько песен для нашей новой записи. Несколько кавер-версий, особенно полюбившихся слушателям. Мы завершили концерт песней «Давно ушедший».

– На создание последней песни потребовалось двадцать пять лет, – сказал я. – Когда я в последний раз попробовал исполнить ее для таких же людей, как вы, дело обернулось не лучшим образом, так что…

Многие узнали песню, засмеялись и стали хлопать в ее предвкушении. Многие пришли сюда именно из-за этой песни.

– Она следует ходу моей жизни. От надежды до боли, от блужданий до… – Я высоко поднял руки с раскрытыми ладонями. Так высоко, как только мог. Когда я это сделал, Блондин выпрямился на стропилах и потянулся к потолку.

– …До возвращения домой, – продолжил я. – Она называется «Давно ушедший» и начинается примерно так…

Мы покинули сцену под овацию. Зал аплодировал стоя. За кулисами мы собрались, встав в кружок. Все испытывали то особое ликование, которое ощущают музыканты после успешного выступления, – все, даже Биг-Биг. Мы повеселились на славу. В то время как мы с Делией чувствовали, что сделали большой глоток свежего воздуха, внимание Джубала было направлено куда-то еще. Он то и дело заглядывал за угол.

Я положил руку ему на плечо:

– Ты в порядке?

Он указал на сцену:

– Что затевает этот парень?

Он указал на центр сцены, где стояла гитара.

– Какой-то чувак играет на моей гитаре.

Сцена была пуста. Я улыбнулся:

– Он большой?

– Больше, чем Биг-Биг.

Из зала нас вызывали на бис.

– Он хорошо играет?

Джубал кивнул и одновременно нахмурился.

– Даже лучше, чем ты. – Он выглядел сконфуженным. – Разве ты его не слышишь?

Я достал из-за спины записную книжку, передал ему и пошел на сцену.

– Что мне делать? Спросить, хочет ли он чизбургер?

Я улыбнулся:

– Ты сам разберешься.

Мы вернулись на сцену, где Джубал наклонился и робко взял свою гитару. Когда я обратился к залу, его голова моталась из стороны в сторону, а внимание было сосредоточено на хоре. Блондин сидел в первом ряду, откинувшись на спинку стула, вытянув ноги перед собой и скрестив руки на груди. Вид у него был довольный, пожалуй, даже самодовольный.

Я провел пальцами по струнам и стал наигрывать песню, которую только начал репетировать для Делии. Я играл, памятуя об отцовском наставлении, что великие музыканты знают, какие ноты нужно сыграть, а какие оставить в покое. Исполнив вступление, я наклонился к микрофону, но потом передумал. То же самое наставление было справедливым и в отношении слов.

Делия подхватила мелодию вместе с хором и начала петь без слов. Биг-Биг заполнял паузы между аккордами. Джубал растерялся из-за появления неведомого посетителя и потому, что я играл песню, которую он раньше не слышал. За прошлый год, пока мы учились и перелагали песни из одной тональности в другую, я научил его Нэшвиллской системе счисления. Было увлекательно начать песню в одной тональности, модулировать ее на ходу и закончить во второй или в третьей тональности. Он спец в этом деле. Я прошептал в микрофон:

– Тональность ми. Раз, два, три, четыре…

Джубал заиграл, поглядывая на меня на тот случай, если будет нужно изменить тональность.

У Джубала было несколько музыкальных талантов, одним из которых было чувство ритма в ведущей руке. Он неосознанно делал то, что другие учили годами, так и не достигая совершенства. Я заговорил в микрофон, но продолжал смотреть на мальчика:

– Народ, он раньше никогда не слышал эту песню. – В зале раздались аплодисменты. – Весело будет наблюдать за твоей карьерой!

Я любил слушать, как играет этот парень.

Потом я повернулся к публике:

– Когда я думаю о своей жизни, то мне на ум приходит несколько образов. Если вы знакомы с моей историей, – с нашей историей, – то знаете, что примерно в это же время в прошлом году на концерте у Водопада мое здоровье немного пошатнулось.

Мэри, сидевшая в первом ряду, громко рассмеялась:

– Только подумать!

– Интересно, о чем бы ты подумала, если бы кто-то попытался утопить тебя в ледяной воде. – Я кивнул в сторону Биг-Бига. – Я не делаю вид, будто понимаю все, что случилось. Но я знаю, что это, – то, что происходит сейчас, – только прелюдия. Репетиция. Вступление. Когда-нибудь каждого из нас призовут и дадут ему шанс присоединить свой голос к песне, которую мы никогда не слышали, но всю жизнь знали о ней.

Мой отец читал проповеди о том, что мы созданы для музыки. Каждый из нас является живым музыкальным инструментом. Тогда я смеялся над ним, над его нелепыми идеями и театральными жестами, но теперь уже нет. Отец был прав. Он был прав практически во всем. Он почти везде любил петь во весь голос. Ему было наплевать, что подумают остальные. Однажды мы шли по проходу в бакалейном магазине, и он начал петь «Братца Жака» с таким же искренним чувством, словно это была ария из «Мессии» Генделя. Я стоял рядом с ним и прятал лицо. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но отец продолжал петь как ни в чем не бывало.

Я встал и кивком предложил Джубалу сопровождать меня. Потом я заиграл громче и добавил:

– Когда-нибудь я снова буду петь вместе с моим отцом. Снова услышу его замечательный голос. Но до тех пор мы будем создавать собственную музыку. Вот новая песня. Она простая, никаких изысков. Четыре аккорда и музыкальная связка. У нее даже еще нет названия. Я написал ее, чтобы спеть вместе с вами. Чтобы наши голоса вознеслись к небесам. Поэтому прошу вас: встаньте и пойте вместе со мной. Так громко, как вам хочется. – Я посмотрел через плечо, где Энди вывел слова на большой экран. – Это песня любви для моего отца…