Глава 33

Прошел еще час, большую часть которого я дрейфовал между бессознательным и сознательным состоянием. Когда мое лицо обрело краски, а голова перестала судорожно подергиваться, Делия вылезла из спального мешка и подбросила дров в огонь. Она собирала ветки, пока не развела огромный, ревущий, пышущий жаром костер. Потом она взяла брезент из коробки в джипе, растянула его над нами как тент, защищавший от снега, скользнула обратно в мешок и приложила свои ледяные ступни к моим лодыжкам. Где-то в это время я снова отключился. Когда я очнулся, наша одежда была развешана под брезентом и постепенно высыхала. Ее руки и ноги в спальнике обвились вокруг меня, заключив мое тело в кокон. Поскольку теперь я чувствовал ее прикосновения, то воспринял это как добрый знак.

Несколько минут я просто лежал и впитывал запах Делии. Запах пота, смешанный с духами «Коко Шанель». Касание ее мягкой кожи. Ее тело, согревающее меня. Когда я наконец открыл глаза, то обнаружил, что она смотрит на меня. Обманчиво-тихое выражение ее лица говорило о том, что она немного испугана и даже чуть-чуть обезумела, а мне нужно готовиться к объяснению. Пока она смотрела на меня, я осознал, что пергидрольная блондинка, которую я видел месяц назад, уступила место природной брюнетке с янтарным отливом волос. Сегодняшняя Делия была похожа на Делию, какой она была двадцать лет назад.

– Ты лгал мне, – тихо сказала она.

Я понимал, что она говорит о нашей беседе на автобусной остановке.

– На самом деле, я никогда не лгал.

– Ты не говорил мне всю правду.

– Я не хотел причинить тебе боль.

– Купер, мне больно уже двадцать лет. Боль – это мой способ жизни. – Она подвинула одну руку, крепче обхватив меня другой. – Либо расскажи мне то, о чем боялся рассказать, либо я с Божьей помощью отволоку тебя к ручью и буду держать твою голову под водой, пока ты не решишь заговорить.

С момента нашей первой встречи на сцене в «Раймане» я всегда восхищался ее силой. Даже через двадцать лет она сохранила ее. Я сглотнул, уже понимая, что не умру в следующую секунду, так что, немного отодвинувшись, я начал с самого начала:

– После пожара Сэм сочинил две истории. В первой мы с ним увидели парня, грабившего его офис. Парень выстрелил в меня, стукнул Сэма по голове, поджег его офис и исчез, как призрак. Потом, с великим риском для собственной жизни, Сэм собрался с силами и вытащил меня из пылающего ада.

Делия кивнула.

– Это был вариант для публики. И, кстати, именно это я услышал от врача, когда очнулся в клинике.

Она снова кивнула.

– Вторая история, – предположительно истинная, которой он поделился с тобой без свидетелей, – сводится к бескорыстной попытке замять дело и помочь мне. Согласно этой истории Сэм увидел, как мы с каким-то таинственным мужчиной грабим его офисный сейф и вдобавок собираемся унести дорогую гитару «Мартин». Он попытался урезонить нас, но разговор не заладился; потом мой так называемый партнер выстрелил в меня и стукнул его по голове, но опять-таки – рискуя своей жизнью и несмотря на мое очевидное предательство – Сэм вытащил меня из огня, в то время как мой безымянный напарник оставил нас обоих поджариваться до хрустящей корочки. Он унес с собой восемьдесят тысяч наличными и драгоценности Бернадетты, которые стоили больше двухсот тысяч. Ты уже это слышала, не так ли?

– Да.

– Но что, если ни одна история не была правдой?

Делия ждала продолжения.

– После того как я уехал, а ты вернулась в студию, какими были песни?

– Хорошими.

– А потом?

– Не очень хорошими.

– Что произошло между этими датами? И между тобой и Сэмом.

– Сэм заигрывал со мной. Я отказала ему.

– Он вдруг нашел хороших девушек тебе на замену?

– Да, он всегда заключал контракты с юными дарованиями.

– А песни, которые они исполняли? Это были хорошие песни?

Она кивнула:

– Да, очень хорошие.

– Откуда он взял эти песни?

– Талант Сэма состоял в том, что он всегда держал руку на пульсе. Он повсюду находил поэтов-песенников.

– После пожара было много шума из-за его денег и драгоценностей. Но есть ли одна вещь, о которой ты не слышала после пожара?

Она покачала головой:

– Не знаю, Куп. Это было так давно. К чему ты клонишь?

– Без чего ты никогда не видела меня?

– Без твоей записной книжки.

– Даже сейчас, видела ли ты меня без нее?

– Нет.

– Не кажется ли тебе странным, что Сэм ни разу не упоминал о самой ценной вещи, пропавшей в этом пожаре? Однако ты знала, что это было единственное, на что он с самого начала хотел наложить руки.

– Но… огонь был повсюду. Ты едва спасся.

– Тебе не кажется, что это очень удобный предлог?

– Но почему ты ничего не сказал?

– Разреши мне открыть еще одну дверь, – продолжал я. – Сэм обнаружил тебя, позаботился о тебе, сделал тебе имя. Его план работал превосходно до твоего первого выступления в «Раймане». Потом весь мир узнал, что ты поешь мою песню. Сэм далеко не дурак. Где есть одна, там могут быть и другие. Поэтому он поощряет наше знакомство и пристально наблюдает за нами. Он видит, как я постоянно пишу в маленькой черной книжке, и он видит золотые горы. Знаки доллара. Проблема в том, что я привязан к своей книжке и привязан к тебе. Более того, он понимает, что источник твоих песен – это перо в моей руке. Поэтому ему нужно придумать план, чтобы заполучить тебя и записную книжку, а заодно одним махом избавиться от меня.

Сэм выжидал, пока не заметил, что я один направляюсь в его офис с намерением выкрасть Джимми. Он не мог бы сочинить лучший сценарий. Он воспользовался шансом, выстрелил в меня, опустошил сейф, взорвал свой офис, чтобы замести следы, а потом «спас» меня. Остальное тебе известно. Когда дым рассеялся и я лежал в клинике с облезшей кожей, он фактически уничтожил мою способность сочинять музыку или исполнять ее любым возможным образом. Более того, он украл мои песни. При этом он знал, что для меня существует нечто еще более важное, чем эти песни. Ты. Он понимал, что у тебя нет будущего без моих песен. С другой стороны, у тебя не было будущего со мной. Он ставил на то, что если я люблю тебя, то все равно признаю, что он может обеспечить тебе лучшее будущее с моими песнями, чем я со своим обгорелым и никчемным телом.

Она медленно качала головой:

– Почему ты не пришел ко мне? Почему не рассказал обо всем?

– Измени перспективу, Делия. Посмотри на дело с больничной койки. Какое будущее я мог тебе предложить? Лучшее, что я мог сделать для тебя, – это держать рот на замке и позволить Сэму делать твою карьеру с моими песнями. Не говоря уже о том, что сам я не мог говорить, слышать, играть или сходить в туалет без посторонней помощи… как бы я объяснил тебе все в таком состоянии?

Она заполнила пробелы. Потом перемотала пленку вперед.

– Потом я отказала ему, и он пристроил твои песни в другом месте.

– Правильно.

– Но это не объясняет появление во время пожара таинственного третьего человека. Ты не отрицал его существования, и ты не можешь сказать, что Сэм сам рассек себе голову. У него на лбу остался длинный шрам.

Я покачал головой:

– Эту часть головоломки, наверное, мне никогда не узнать. Возможно, что был кто-то третий, но я не могу это доказать. Иногда во сне я вижу мужчину, завернутого в одеяло и бегущего через огонь. Бегущего ко мне. Но я не могу шевельнуться, и пламя лижет мою шею. Я не могу дышать, а потому прихожу в себя и давлюсь от мокрого одеяла, налипшего на лицо.

Фрагменты пережитого мною заполняли память Делии.

– Значит… не было никаких денег? И драгоценностей? С самого начала дело было… в твоих песнях?

Ее глаза искали мой взгляд.

– И в тебе.

– Пока я не отказала ему.

– Да.

Правда тронула сердце Делии и вызвала слезы, которые она сдерживала долгие годы.

– Позволь мне сказать тебе кое-что еще, – продолжил я. – В той самой записной книжке было семнадцать песен. А поскольку я навострился в использовании Нэшвиллской системы счисления, Сэм не нуждался в моем исполнении, чтобы понять, как они звучали. Я сделал всю тяжелую работу. Потом ты отказала ему, и он двинулся дальше, раздав мои песни четырем разным певицам, которые превратили их в двенадцать хитов и пять платиновых альбомов.

Делия повернулась ко мне.

– И ты не мог доказать, что они принадлежат тебе.

– Я не мог играть. Не мог петь. Не мог оспорить право собственности. – Я помедлил. – Мне казалось, что если я уйду тихо, Сэм возьмет эти песни и превратит их в три или четыре полноценные записи для тебя. Закрепит твою карьеру на следующие десять или пятнадцать лет, если он такой умный. А он был умным. Я лежал на больничной койке и знал, что моим лучшим решением будет убраться с дороги. Поэтому я тихо уехал. Прошел год, потом другой. Я слышал свои песни по радио, но их исполняла не ты. Тогда было уже слишком поздно.

Делия уставилась перед собой. Еще одна частица правды нашла свое место.

– Ты написал семнадцать хитов, а их исполнили пять певиц?

Я промолчал.

– Но ты ни разу не связался со мной.

– А ты бы мне поверила?

– В то время, пожалуй, нет. – Она застыла. – Но это не объясняет твое двадцатилетнее молчание. Двадцать лет, Купер. Это долгий срок для любви.

Время пришло.

– Ди, когда Сэм выстрелил в меня, пуля вошла в мою печень. Хорошая новость в том, что печень может восстанавливаться. Плохая – пуля прошлась внутри, как летучая бритва. Когда врачи достали ее, все плохое уже случилось. Образовалось большое количество рубцовой ткани. В таких случаях печень считает, что ее изнасиловали, и отвечает циррозом. Даже мои первые анализы в клинике говорили об этом, не говоря об остальных.

– Это… как у алкоголика?

– Точно. Но для цирроза не нужен алкоголь, только обширное повреждение. А этого у меня хватает. В медицинском сообществе это называется «кровоточащим варикозом вен пищевода».

Она приподнялась и оперлась на локоть.

– Как это будет по-человечески?

– Все наши органы прокачивают кровь через печень. Когда печень повреждена или изрубцована, кровь не может как следует протекать через нее. Либо давление накапливается и разрывает печень, либо поток крови перенаправляется в другое место. Первое место – это основание пищевода. – Я постучал по верхней части грудины, где пищевод соединялся с желудком. – Проблема в том, что вены в этом месте тонкие и не предназначены для избыточного давления, поэтому в любой момент может рвануть.

– В смысле?

– В том смысле, что я ходячая бомба с часовым механизмом. Никто не может сказать, когда это случится, потому что врачи не знают, как будет реагировать моя печень. Когда-то медики думали, что я могу выздороветь и вести относительно нормальную жизнь, но последние двадцать лет доказали обратное.

Делия плотно сжала губы. Под ее правым глазам проступила синяя жилка. Правда о моем состоянии начала доходить до нее.

– И каковы твои шансы?

– Слабые. – Я покачал головой и помедлил, глядя на реку. – Почти никаких. С учетом моего опыта за эти годы и вкуса у меня во рту, моя печень очень недовольна. Это значит, что сосуды пищевода могут порваться внезапно и без предупреждения, и я буду кашлять кровью без какой-либо возможности набрать 911.

Она покачала головой:

– Должно быть что-нибудь…

– Нет никакой панацеи. Если это случится, то случится. Но я не узнаю об этом, потому что умру до того, как стукнусь головой об пол. Я либо живу своей жизнью, либо сворачиваюсь, как зародыш в утробе, и жду конца.

– Но почему ты здесь? Зачем нужен ручей?

– Доктор в клинике Вандербильта рассказал мне об исследовании одного ученого, работавшего за полярным кругом. У его коллеги был цирроз. Врачи говорили, что у него нет шансов. Тот ученый смог продлить жизнь товарищу, прописав ему ежедневное погружение в ледяную воду на определенное количество секунд, а потом и минут. Ледяной шок отводил кровь от конечностей, замедлял сердцебиение и, как они полагали, приводил к вынужденной регенерации печени. Он также давал венам в основании пищевода достаточно времени, чтобы окрепнуть и исцелиться.

– И ты в это поверил?

– Я прочитал исследование и позвонил тому ученому.

– Что случилось с его коллегой, у которого был цирроз?

– Умер от пневмонии.

Видимо, эта информация внезапно застопорила ее мыслительный процесс, а потом все начало складываться в одно целое.

– Я опасалась, что ты так и скажешь. – Она закусила нижнюю губу. – Сколько времени у тебя есть?

Я пожал плечами:

– Оставалось около десяти секунд, пока не появилась ты.

Она наклонилась и прижалась ко мне раскрасневшимся лицом. Последние кусочки пазла вставали на место.

– Поэтому ты ничего не говорил. Чтобы избавить меня от боли.

– Было бы довольно эгоистично просить тебя полюбить человека, которого завтра уже не будет.

– Ты когда-нибудь думал о том, что это не только ты должен принимать такое решение?

– Я не хотел причинять тебе больше страданий, чем уже…

– Я никогда не переставала надеяться, – прерывистым шепотом перебила Делия.

– Это очень приятно.

Ожерелье Делии свисало мне на грудь, но я не обращал на него внимания. Серебряная цепочка, достаточно длинная, подвеска находилась прямо над ее сердцем. Она немного сдвинулась, и блестящая подвеска легла на мою грудь на уровне сердца.

Только это была не подвеска.

– Я вернулась в клинику, но на твоей кровати лежал другой человек. Я отправилась к Риггсу, но твоих вещей в комнате не было. Потом поехала домой и начала ждать, но ты так и не появился. Через несколько дней в моем почтовом ящике я обнаружила вот это. – На цепочке болталось обручальное кольцо, полученное от меня двадцать лет назад. Она переплела свои пальцы с моими и положила руку мне на грудь. – Никогда не теряй надежды.

Делия не стала ждать ответа. Она обвила меня ногами, прильнула к моей груди и сцепила руки у меня на шее.

– Я потеряла двадцать лет. Не хочу потерять еще двадцать минут.

– Ди… Я пью пепто-бисмол, как воду. Глотаю таблетки, как сладкое драже. Мой коктейль перед сном – пять шипучек алка-зельцер с ванильными вафлями. Я перепробовал все тонизирующие напитки на свете. Несмотря ни на что, я лишь откладываю неизбежное. Я не могу сдержать этот процесс, не могу его контролировать.

– Мы проконсультируемся у специалиста.

– Я был в Денвере. В Массачусетсе. В Рочестере. Все говорят одно и то же.

На мою грудь капали слезы.

– Это мой выбор.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Купер, я выбираю тебя.

– И что это может тебе стоить?

– Я знаю, чего мне это стоило. – Она положила ладонь на мою щеку. – Почему ты не позволяешь мне любить тебя?

Я ничего не хотел так, как ее любви.

– Дело не в том.

– А в чем?

– Делия, это плохо кончится. Мы пойдем в бакалею, ты на секунду отвернешься, а когда повернешься обратно, от меня останется только безобразная лужа на полу. Ты можешь поцеловать меня на ночь и проснуться рядом с трупом. Ты можешь…

Она выдавила улыбку.

– Я уже двадцать лет хотела поцеловать тебя на ночь.

– Я умираю, Ди. Ты должна понять это. Тебе придется свыкнуться с этой мыслью. Я не хочу, чтобы ты любила меня, потому что…

Она заплакала сильнее.

– Почему?

– Потому что меня не будет рядом, чтобы обнять тебя, когда я уйду.

Она прижала палец к моим губам и попыталась улыбнуться.

– Мы все умираем, Купер, но я люблю тебя. Если ты прогонишь меня, это ничего не изменит. – Она поцеловала меня долгим поцелуем, орошая мое лицо солеными слезами. – Однажды ты сказал мне, что музыка омывает нас изнутри. Она исцеляет, как ничто другое. – Она положила ладонь на мою грудь. – Ты говорил мне это?

– Да, говорил.

– Ты верил в это?

Я кивнул.

– Правда?

– Да.

Она выпрямилась.

– Тогда давай узнаем, правда ли это.

– А если все пойдет не так? Если случится самое плохое?

Когда она заговорила, то казалось, что звук зарождался в ее животе.

– Я не позволю страху лишить меня надежды на счастье с тобой. – Она прижалась лбом к моему лбу, медленно покачивая головой. Ее тело было теплым. Ее дыхание обволакивало меня, правая рука мягко постукивала по моей груди. – Я не позволю ему лишить меня надежны… – повторила она.

Я покачал головой.

– И что ты собираешься сделать?

– Я спою тебе твою песню.

Я обнял ее и стал убаюкивать. Слезы Делии, накопившиеся за двадцать лет, капали на мою грудь. Я прижал ее голову к себе и прошептал:

– Мой отец полюбил бы тебя.