Коротко и ясно

Известно, что поэт Василий Андреевич Жуковский был учителем детей императора Николая Первого. Однажды, во время обеда в маленькой приватной компании: государь с женой, их дети и Жуковский, чуть было не произошел конфуз.

Самая младшая из великих княжон вдруг спросила у Николая: «Папа, а что такое…?» И детские невинные губки отчетливо выговорили слово из трех букв, и сегодня занимающее первые места в рейтингах надписей на заборах.

Государь закашлялся. Императрица густо покраснела и потупилась. Зато все дети за столом смотрели на взрослых широко открытыми любопытными глазами. Им явно хотелось услышать ответ.

Николай Первый быстро взял себя в руки и с прищуром посмотрел на Жуковского: ты, дескать, учитель, тебе и отдуваться. Василий Андреевич спокойным, несколько укоризненным тоном обратился к девочке: «Княжна, вам должно быть совестно. Мы только вчера проходили повелительное наклонение глаголов. Ну-ка, кто ответит, как звучит глагол «совать» в повелительном наклонении? – Правильно, «суй». А глагол «ховать»? – Ну, вот видите. Все очень просто». Дети закивали головами, и их удовлетворенное внимание рассеялось. Они продолжили трапезу. Августейшая чета облегченно вздохнула.

После обеда Николай подозвал к себе Жуковского и сказал: «Василий Андреевич, благодарю тебя за находчивость. Возьми от меня в подарок». И он протянул Жуковскому золотой брегет, украшенный драгоценными камнями. «Бери и, как ты сказал? … Вот именно это и сделай». И царь расхохотался, довольный своим остроумием.

Забавная история, не правда ли? И по сей день актуальная. В ту пору нецензурная брань использовалась в бытовой речи, наверное, не реже и не чаще, чем сегодня. Но только в последнее время она стала активно проникать в книги, звучать с кино- и телеэкранов. Завязались дискуссии среди интеллектуалов: признать матерные слова частью культуры и разрешить их свободное употребление или продолжать их третировать, запрещать?

Однажды родители двух прелестных девочек пожаловались мне, что часто слышат от своих детей бранные слова. В присутствии взрослых они еще как-то сдерживаются, но в разговорах между собой матерятся постоянно. Постойте, постойте. Уж не подумали ли вы, что речь идет…? Нет, уверяю вас. И родители, и дети, о которых я сейчас говорю, самые обычные люди.

И проблема у них, как будто, самая обычная, рядовая. Вот только объяснить ее происхождение не так просто, как кажется.

Принято считать, что словарный запас, который мы используем, навязан нам обществом: посредством литературы, газет и журналов, театра, кино и так далее. Разумеется, языку – этому важнейшему инструменту коммуникации – мы учимся у окружающих, воспринимая имеющиеся образцы, речевые стереотипы. Но есть и другая сторона.

В том, какие формы общения мы избираем, отражается состояние наших отношений. Будем материалистами: вначале дело, а потом уже слово. Вначале содержание и динамика наших дел, и только потом – отражение этой динамики и этого содержания в наших разговорах.

На уроке литературы учитель с придыханием читает отрывок из классического романа: «Вы только послушайте эту речь! Как она благородна и поэтична!» А ученики зевают и рассеянно оглядываются по сторонам: «Нам-то это зачем? Неинтересно». Учитель нервничает, жалуется на бездуховность нового поколения. Пытается зачитывать еще более длинные отрывки. Но реакция школьников иная, чем он ожидал. Они не только не проникаются уважением к литературному языку, но начинают огрызаться, агрессивно отталкивают от себя это знание. Почему?

Последую-ка и я примеру незадачливого учителя и приведу отрывок из книги. Но прежде спрошу: «Что бы вы сказали, узнав об измене (не приведи Бог!) вашей жены или мужа? Какими словами вы отреагировали бы на это?»

Вот как выразил свое отношение к этому событию Алексей Александрович Каренин, известный персонаж Льва Толстого:

«– Я вас не спрашивал об этом, я не обязан этого знать. Я игнорирую это. Не все жены так добры как вы, чтобы так спешить сообщить столь приятное известие мужьям. – Он особенно ударил на слове «приятное». – Я игнорирую это до тех пор, пока свет не знает этого, пока имя мое не опозорено. И поэтому я только предупреждаю вас, что наши отношения должны быть такие, какие они всегда были, и что только в том случае, если вы компрометируете себя, я должен буду принять меры, чтоб оградить свою честь.

– Но отношения наши не могут быть такими, как всегда, – робким голосом заговорила Анна, с испугом глядя на него… – Я не могу быть вашею женой, когда я…

Он засмеялся злым и холодным смехом.

– Должно быть, тот род жизни, который вы избрали, отразился на ваших понятиях. Я настолько уважаю и презираю и то и другое… я уважаю прошедшее ваше и презираю настоящее… что я был далек от той интерпретации, которую вы дали моим словам. (Л. Толстой «Анна Каренина»).

Каково! Жестко, хлестко. А как интеллигентно по форме! Но, увы, не годится. Для наших дней. Почему? Да потому, что пока муж произносит эту прочувствованную речь, у жены двадцать раз прозвонит «мобильник», пропикает «микроволновка», по телевизору пройдут новостной, а затем и рекламный блоки. И она будет вынуждена постоянно отвлекаться на все это. И переспрашивать: «Как ты сказал: «Уважаю прошедшее и презираю настоящее»?.. Что-то я не вполне поняла» Словом, весь эффект пропадет.

Мы сегодня живем в совершенно ином мире, чем даже пятьдесят, да что там, чем пятнадцать лет назад. Уровень информационной нагрузки на человека возрос в несколько раз и продолжает расти. В этих условиях нам ничего не остается, как искать способ наиболее эффективного общения.

А что значит «эффективного»? Это значит, минимум слов – максимум информации. И на самом деле, матерный язык вполне соответствует этому критерию. Он позволяет, обходясь небольшим словарем, передавать разнообразие оттенков отношения к происходящему.

Вот в чем секрет его возросшей востребованности. И среди взрослых, и среди детей. Всем надо высказать себя, и каждому для этого отведен микроскопический лимит времени. Вот мы и пользуемся тем, что более всего подходит. Мат дает возможность выразиться коротко и достаточно ясно.

Современные люди в большинстве своем лучше воспринимают эмоциональную составляющую общения, чем содержательную, смысловую. Мы довольствуемся информацией, передаваемой посредством эмоций, и все меньше интересуемся анализом ситуации, ее детальным содержанием.

Это происходит потому, что информация вокруг нас постоянно обновляется, и ее изменения имеют принципиальный характер. Вдумайтесь, за период в два-три года информация о мире обновляется полностью! Это научно доказанный факт. Университеты не успевают менять учебные программы. Кроме того, в условиях растущих объемов информации и высокой скорости ее передачи, детали, мало что добавляющие к сути сказанного, вообще игнорируются. Нам, в отличие от наших родителей, бабушек и дедушек, не до смакования подробностей – успеть бы узнать главное, понять и правильно отреагировать.

Значит ли это, что через несколько лет все мы, включая дикторов телевидения, заговорим на нецензурном, зато кратком и экспрессивном языке? «А теперь, бип, о погоде. В Москве бип, в Лондоне бип, туман, бип, сплошной, зато на Канарах – очень даже бип. В общем, бип, бип, ура!»

Надеюсь, что этого не произойдет. Во-первых, потому, что мат с годами теряет свою выразительность. Ведь вся его экспрессивность связана с запретом на публичное обсуждение интимной жизни человека. Очевидно, что сейчас этот запрет снят почти со всего. И даже без «почти».

Я помню, как в конце семидесятых годов прошлого века прекрасный артист Валерий Золотухин в телевизионной передаче пел частушки. Явно смущаясь, он предварил одну из них долгой речью в защиту специфического фольклора, а потом пропел четверостишие, которое заканчивалось словами: «Был мужик беременный». Перед словом «беременный» он понизил голос, и почти прошептал его. И это не был только актерский прием. Валерий Сергеевич по-человечески застыдился. Было видно, что его воспитывали так, что тема деторождения была под запретом. «Брюхатая я», – шепотом говорила молодица в его деревне кому-то самому близкому и заливалась краской смущения. «Беременный», да еще в ерническом тоне, по отношению к мужчине, возможно, даже с намеком на гомосексуализм, это, в его системе ценностей, сродни самой грубой брани. Отсюда и реакция артиста. Сегодня это воспринимается как анахронизм. Не только беременностью, но и отрытыми сексуальными отношениями уже никого не удивишь. Следовательно, и матом не шокируешь.

Во-вторых, мат – это грязные ругательства. А, даже стремясь к выразительной краткости языка, человечество интуитивно сторонится грязи. Вот почему площадная брань не станет средством культурного общения. Я в этом убежден. Однако и язык Толстого и Достоевского, увы, не годится для обслуживания отношений наших современников. Вот из-за чего он не интересен юношеству, как старшему поколению не интересен и непонятен язык времен Тредиаковского и Ломоносова: «Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища». Заменили же эти помпезные, роскошные, но слишком громоздкие слова на более краткие, хотя и иноземные: «франт идет по бульвару из театра». И ничего сверхъестественного не произошло, не правда ли? Так, судя по всему, будет и теперь.

Сообщество пользователей Интернета, например, активно нарабатывает свой словарь, с успехом заменяющий мат в обсуждаемом смысле. Судите сами, в нем слово «ИМХО» означает «по моему скромному мнению» и свидетельствует о том, что ведется интеллигентная дискуссия; «конфа» – это виртуальная среда для переписки; «флейм» – неожиданно возникшее бурное обсуждение; «чаво» – ответы на часто задаваемые вопросы. В общем, прощай, «Анна Каренина». И это вполне серьезно. Чтобы освободить сознание для новой информации, необходимо иметь возможность быстро обработать предыдущую. И здесь предложения в стиле Льва Николаевича Толстого – одно на полстраницы – уже не годятся.

Когда я рассказал все это родителям девочек, увлекшихся сквернословием, они крепко задумались. И было над чем. Просто запретить человеку пользоваться удобным для него средством общения нельзя. Подобные запреты не выполняются – слишком сильна наша потребность в коммуникации. Значит, нужно предложить равноценную замену. Какую? Словарь пользователей Интернета? Возможно. Но вначале нужно расположить детей к Интернет-общению. Не всем оно нравится, и не каждому подходит этот вычурный, похожий на инопланетный, язык. Тогда откуда же брать примеры?

В двадцатые годы прошлого столетия была очень похожая ситуация. Рухнул старый мир, новый вставал из пепла войн и революций. Общество искало другой язык… и находило, каждая социальная группа – по уровню своего развития. Кто упражнялся в эсперанто, а кто – в языке коммунальных квартир. Литературным выразителем последнего был Михаил Михайлович Зощенко. Да, он смеялся над пошлостью многих фраз, отражающих пошлость мыслей. Но как же точно и верно порой звучали его «словечки».

Не буду спешить, перечисляя имена современных писателей, в надежде отыскать среди них нового Зощенко. Вероятно, такие талантливые люди есть. Они создают литературу двадцать первого века. И будущее – за ними. Скажу одно: как бы то ни было, но детей нужно воспитывать на литературе, на книгах, а не на надписях на заборах.

Они рвутся к краткости языка – прекрасно! Нет ничего более краткого по форме и насыщенного содержанием, чем поэзия. Учите детей хорошей поэзии, обращайте их внимание на ее безупречный стиль, на простор ее слов и тесноту мыслей. И пусть поэзия станет для них образцом эффективного обращения с информацией.

Сомневаетесь, что это получится? Да, вы, наверное, и не пробовали? Кстати, две сестрички, шокировавшие родителей нецензурной лексикой, теперь увлеклись чтением стихов. Одной нравится Саша Черный, другая открыла для себя Марину Цветаеву.

Если вам известны другие способы кратко выражать свои мысли, и вы готовы обучить этому окружающих – дерзайте. Вам непременно воздастся. Ведь это сегодня – проблема века. ИМХО.