Глава двадцатая

На следующий день я решила как можно дольше не показывать носа из комнаты. Я все ждала, когда же Селия вернется домой, чтобы поговорить о случившемся, но она так и не пришла. Я совсем не спала и вся изнервничалась. Голова гудела, точно в ней одновременно звонили тысячи дверных звонков. Я не вышла к завтраку и даже к обеду, боясь наткнуться на кого-нибудь, особенно на Эдну.

После обеда я тихонько выскользнула на улицу и купила газету, чтобы прочесть репортаж Уинчелла. Я открыла ее прямо возле киоска, сражаясь с мартовским ветром, который стремился унести прочь дурные известия.

Они напечатали нашу фотографию: мы с Артуром и Селией в тройном объятии. На снимке был виден мой профиль, хотя никто не сказал бы с абсолютной уверенностью, что это я. В скупом свете все красивые брюнетки выглядят одинаково. Но лица Артура и Селии пропечатались очень четко. Полагаю, они были важнее.

Я сглотнула ком в горле и заставила себя прочесть заметку.

Из колонки Уолтера Уинчелла в «Нью-Йорк дейли миррор», дневной выпуск от 25 марта 1941 года:

Не далее как вчера в неподобающем и неджентльменском поведении был уличен супруг миссис Эдны Паркер Уотсон. Этот ненасытный сластолюбец пытался согреться в объятиях не одной, а целых двух американских артисток бурлеска! Да-да, вы не ослышались: Артура Уотсона видели у входа в клуб «Прожектор» в жарких объятиях его коллеги по спектаклю «Город женщин» Селии Рэй и еще одной длинноногой уроженки Лесбоса… Вот чем занят господин Уотсон, пока его земляки сражаются с Гитлером не на жизнь, а на смерть, – устраивает спектакли прямо на панели!.. Надеемся, нашим голубкам понравилось позировать перед камерами, ведь не надо большого ума, чтобы понять: еще одному звездному браку потребуется Рино-вация. Могу поспорить, женушка вчера задала Артуру трепку по высшему разряду… Дрянной у Уотсонов выдался денек! Лучше бы оставались в постельке… Вот что птичка на хвосте принесла.

«Длинноногая уроженка Лесбоса».

Никакого имени.

Оливия спасла меня.

Около шести в дверь моей комнаты постучали. Это оказалась Пег, вся зеленая с похмелья. Выглядела она премерзко – примерно так же, как я себя чувствовала.

Она присела на мою кровать, заваленную одеждой.

– Вот дерьмо, – сказала она, как нельзя лучше обозначив сложившуюся ситуацию.

Мы долго сидели молча.

– Ох, малышка, ну и набедокурила ты, – наконец вздохнула она.

– Простите, Пег. Мне очень жаль.

– Не извиняйся. Отчитывать я тебя не собираюсь. Но неприятностей теперь не оберешься. Самых разных. Мы с Оливией с раннего утра пытаемся восстановить хоть какое-то подобие порядка в этом дурдоме.

– Мне очень-очень жаль, – только и могла повторить я.

– Брось. Извиняться будешь перед другими. Мне твои сожаления ни к чему. Но нам с тобой есть что обсудить. Во-первых, хочу тебе сообщить, что Селия уволена.

Уволена?! Раньше из «Лили» никого не увольняли.

– Но куда она пойдет? – спросила я.

– Куда глаза глядят. С Селией покончено. Ноги ее больше не будет в «Лили». Я велела ей забрать вещи сегодня во время вечернего спектакля. И попрошу тебя уйти на то время, когда она будет здесь. Не хочу еще больше нагнетать обстановку.

Селия уезжает, а я даже не смогу попрощаться! Но куда ей деваться? У нее ни гроша за душой, я абсолютно точно это знала. Ей негде жить. У нее никого нет. Она же пропадет.

– У меня не было выбора, – заметила Пег. – Не могу же я заставлять Эдну и дальше делить сцену с этой женщиной. И если бы я не уволила Селию, остальные артисты взбунтовались бы. Все очень злы на нее. Мы не можем рисковать. Селию заменит Глэдис. Она не так хороша, но сойдет. Жаль, что нельзя уволить Артура, – Эдна не позволит. Возможно, она сама его прогонит, но тут уж ей решать. Он тот еще паршивец, спору нет, но что я могу поделать? Она его любит.

– И Эдна сегодня будет выступать? – потрясенно спросила я.

– Конечно. А почему бы ей не выступать? Облажалась-то не она.

Я поморщилась. Однако меня потрясло, что Эдна согласилась выйти на сцену как ни в чем не бывало. Я-то думала, что она будет прятаться – сбежит на курорт восстанавливать душевный покой или как минимум запрется в комнате, оплакивая свою несчастную судьбу. Я бы не удивилась отмене спектакля.

– Вечер едва ли будет для нее приятным, – продолжала Пег. – Разумеется, колонку Уинчелла читали абсолютно все. Наверняка публика будет шептаться. Смотреть на нее жадными глазами и ждать, что она сорвется, даст слабину. Но Эдна – боец, ее так легко не проймешь. Она сделает вид, что ничего не произошло. Шоу должно продолжаться – вот ее девиз. Нам повезло, что она такая сильная. Не будь в ней этой решимости, не будь она мне такой доброй подругой, сбежала бы без оглядки – и что тогда стало бы с нами? Благодари Бога, что Эдна такая стойкая. Она останется несмотря ни на что.

Пег закурила и продолжала:

– Сегодня я говорила с твоим приятелем Энтони. Он хотел уволиться. Сказал, что мы ему надоели. Что мы его «жучим», что бы это ни значило. Особенно ты. Я сумела убедить его остаться, но он потребовал прибавку к зарплате и отдельно оговорил, чтобы ты к нему «не лезла». Потому что ты поступила с ним «по-свински». Он не хочет с тобой знаться. Ему надоело, что ты к нему «цепляешься». Я просто повторяю его слова, Вивви. Надеюсь, смысл ты уловила. Не знаю, сумеет ли он сегодня хорошо сыграть, но скоро мы это выясним. Оливия сегодня долго с ним разговаривала, пыталась вразумить. Но тебе лучше к нему не соваться. Просто сделай вид, что его не существует.

Меня будто вывернули наизнанку. Селию выгнали. Энтони больше не хочет меня знать. А Эдне придется выступать перед целым залом кровопийц, жаждущих ее краха. И все из-за меня.

– А теперь скажи начистоту, Вивви, – продолжала Пег. – Давно ты путаешься с Артуром Уотсоном?

– Я с ним не путаюсь. Это было только один раз. Только вчера.

Тетя пристально посмотрела на меня, словно пытаясь определить, говорю ли я правду. А потом отвела взгляд. Не знаю, поверила она мне или нет; может, решила, что это уже не важно. А у меня попросту не осталось сил защищаться. Да и защищать было нечего.

– Почему ты так поступила? – спросила Пег скорее с недоумением, чем с осуждением. И поскольку я не сразу ответила, она быстро добавила: – Не отвечай. Причина всегда найдется.

– Я думала, Эдна путается с Энтони, – проблеяла я.

– Что ж, это неправда. Я знаю Эдну и готова за нее поручиться. Она никогда так не делала – и не сделает. А если бы и сделала, Вивиан, это не оправдание.

– Простите, Пег, – снова пробормотала я.

– История попадет во все газеты. И не только в Нью-Йорке – везде. «Вэрайети» не упустит такого случая. Как и голливудские таблоиды. Не говоря уж о лондонских. Оливии весь день названивают репортеры и просят прокомментировать ситуацию. У служебного входа дежурят фотографы. Для Эдны с ее безупречной репутацией это катастрофа.

– Пег. Скажите, чем я могу помочь. Умоляю.

– Ничем, – ответила она. – Единственное, что от тебя сейчас требуется, – сидеть тихо, помалкивать и надеяться на милость толпы. Слышала, вы с Оливией вчера ходили в «Аист»?

Я кивнула.

– Не хочу драматизировать, Вивви, но ты ведь понимаешь, что Оливия спасла тебя от позора?

– Понимаю.

– Можешь представить, что сказали бы твои родители? Такое пятно на репутации, в вашей-то среде, да еще и с фотографиями в подтверждение.

Я могла представить. Я и представляла. Всю ночь.

– Ты так легко отделалась, что это даже нечестно, Вивви. Остальные участники истории огребли с лихвой, и Эдна больше всех, но тебе все сошло с рук.

– Знаю, – ответила я. – Мне очень жаль.

Пег вздохнула:

– Что ж. В который раз Оливия всех выручила. Я уже со счета сбилась, сколько раз за эти годы она нас выручала – выручала меня саму. Самая замечательная, самая достойная женщина из всех, кого я знала. Надеюсь, ты ее поблагодарила?

– Да, – ответила я, хотя на самом деле сомневалась в этом.

– Жаль, что я с вами вчера не пошла. Но я и не смогла бы. В последнее время я стала хлестать джин, как водичку. И всегда это заканчивается одинаково. Даже не помню, как вчера вернулась домой. Но это я должна была пойти к Уинчеллу, это я должна была за тебя заступиться. Я, не Оливия. В конце концов, я твоя тетя. Это мой долг. Билли тоже мог бы помочь, но на него нельзя рассчитывать в кризисных ситуациях – он всегда первым делом бросается спасать себя. Да и не он за тебя отвечает. Нет, это была моя обязанность, а я оплошала. И мне очень стыдно за себя, малышка. Надо было лучше присматривать за тобой.

– Вы не виноваты, – ответила я совершенно серьезно. – Виновата только я.

– Ладно, теперь уже ничего не исправишь. Похоже, зеленый змий снова меня победил. Знаешь, так всегда бывает, когда появляется Билли и начинается праздник, конфетти, веселье. И поначалу мне действительно весело – а потом однажды утром я просыпаюсь и вижу, что мир пошел кувырком, пока я валялась в отключке, и Оливии пришлось разгребать за мной бардак. Когда же я наконец усвою урок.

Я даже не знала, что тут ответить.

– Что ж, Вивви, не падай духом. Как говорится, не конец света. Сейчас тебе не верится, но это и правда не конец света. Бывает и хуже. У нас хотя бы руки-ноги на месте.

– Вы меня уволите?

Она рассмеялась:

– Уволю? Да я тебя и не нанимала! – Она взглянула на часы и встала. – И еще. Эдна не пожелала видеть тебя сегодня перед спектаклем. С костюмом ей поможет Глэдис. Но после выступления она хочет с тобой поговорить. Велела передать, чтобы ты зашла к ней в гримерку.

– О боже, Пег. – Меня опять замутило.

– Нельзя же вечно от нее прятаться. Лучше покончить с этим как можно раньше. Она не станет с тобой церемониться, сразу предупреждаю. Но у нее есть право высказать все, что она о тебе думает. И ты заслуживаешь хорошей взбучки. Так что иди и извинись перед ней, если она позволит. Признайся во всем и получи по заслугам. Чем скорее тебя размажут по земле, Вивви, тем скорее ты сможешь начать отстраивать свою жизнь заново. Уж поверь мне, я это проходила. Послушай старого профессионала.

Я топталась у задней стены зрительного зала и смотрела спектакль из тени, где мне было самое место.

Если тем вечером зрители пришли понаблюдать, как Эдна Паркер Уотсон корчится от стыда, их ждало разочарование. Ибо стыда в ней не было и в помине. За ней следили сотни глаз, о ней шептались, над ней хихикали, а она, подобно бабочке, пришпиленная к сцене раскаленным белым лучом прожектора, играла свою роль – играла блестяще, как всегда. Ни один мускул не дрогнул у нее на лице, вопреки ожиданиям кровожадной толпы. Миссис Алебастр, как в любой другой вечер, была весела, обаятельна и расслаблена. Казалось, никогда еще Эдна не держалась так естественно и грациозно. Ее уверенность не пострадала ни на йоту, а на лице отражалась лишь радость от того, что она звезда этой легкой, приятной пьесы.

Остальные члены труппы, напротив, заметно нервничали, по крайней мере поначалу. Они путались в ногах и забывали слова, но спокойствие Эдны в конце концов оказалось заразительным. Как сила притяжения, она в тот вечер подчинила всех своей воле. Вот только откуда она сама черпала силы и спокойствие, я сказать не могу.

Что до Энтони, тот держался особенно нахально и дерзко – думаю, мне не показалось. Счастливчик Бобби в его исполнении чуть не превратился в Задиру Бобби, но Эдна и его приструнила.

Моя милая Глэдис, занявшая место Селии, в ее костюме, выглядела идеально и станцевала свой номер без единой запинки. Ей не хватало тягучей, почти карикатурной чувственности Селии, которая и делала ее исполнение таким взрывным, но Глэдис хорошо справилась с ролью, а большего от нее и не требовалось.

Артур играл ужасно, впрочем, как и всегда. Правда, в тот вечер он и выглядел ужасно. Под глазами у него появились болезненные серые круги, весь спектакль он вытирал вспотевшую шею и таращился на Эдну с глупым видом служебной собачки. Он даже не пытался скрыть свое расстройство. Единственное утешение, что роль Артура урезали до абсолютного минимума и он провел на сцене всего пару минут, не успев за это время все испортить.

Но Эдна все же изменила кое-что в своей роли в тот вечер, и изменение было значительным. Обычно она пела свою заключительную балладу, обратив лицо и взгляд вверх, под своды театра. Но в этот раз, повинуясь минутному порыву, подошла к самому краю сцены и пела, глядя в зрительный зал, выбирая отдельных людей из толпы и обращаясь к каждому из них. Она говорила с публикой напрямую, глядя зрителям в глаза и поддерживая визуальный контакт. Она изливала им душу. Никогда еще ее голос не был столь проникновенным; никогда прежде в нем не сквозила такая дерзость: «Может, мне повезет, я не знаю исход. Не влюбиться ли мне?»

Этой песней она бросала вызов всем присутствующим в зале. Она словно спрашивала каждого из них, одного за другим: «Разве вам никогда не причиняли боль? И никто не разбивал вам сердце? Неужели вы ни разу не рисковали ради любви?»

К финалу номера Эдна довела всех до слез – а сама с сухими глазами спокойно принимала их аплодисменты.

За всю свою жизнь я не встречала женщины сильнее.

Я постучала в ее гримерку онемевшей рукой.

– Заходи, – велела она.

Голову мне словно набили ватой. Уши заложило. Во рту поселился привкус кислятины и сигарет. От недосыпа и рыданий в глаза будто песка насыпали. Я сутки не ела и не могла представить, что когда-нибудь захочу есть. На мне было то же платье, в котором я ходила вчера в «Аист». Со вчерашней ночи я даже не причесывалась: мне не хватало духу взглянуть на себя в зеркало. Ноги словно существовали отдельно от всего тела; я не понимала, откуда у них берутся силы делать шаги. И на мгновение, что я стояла на пороге, даже эти силы исчезли. Потом я заставила себя войти, как человек заставляет себя переступить через край обрыва и броситься в океан.

Эдна стояла у туалетного столика, напротив зеркала, в нимбе света от ярких ламп. Она сложила руки на груди и выглядела спокойной. Она меня ждала. На ней все еще был костюм миссис Алебастр – фантастической красоты вечернее платье, что я сшила для нее много месяцев назад. Мерцающий голубой шелк, усыпанный стразами.

Я понуро стояла перед ней. Будучи на две головы выше Эдны, в тот момент я казалась себе мышью, снующей у нее под ногами.

– Почему бы тебе не высказаться первой, – произнесла она.

Я не готовила речь. Но Эдна не предлагала, а приказывала. Я открыла рот, и оттуда посыпались сбивчивые, бессвязные, жалкие оправдания. Целый водопад оправданий вперемешку с потоком униженных извинений. За ними последовали мольбы о прощении. Наивные обещания все исправить. Трусость и отрицание («Это было всего один раз, Эдна!»). К стыду своему, среди всего этого лепета я повторила фразу Артура Уотсона: «Она любит молоденьких».

Я путалась в глупых словах, а Эдна спокойно наблюдала, как я затягиваю петлю на собственной шее. Она не прерывала меня и никак не реагировала. Наконец я остановилась, извергнув последнюю порцию словесного мусора. И застыла в молчании под ее немигающим взглядом.

Когда Эдна заговорила, ее голос был зловеще тих и мягок.

– Одного ты о себе не понимаешь, Вивиан, – ты совершенно неинтересный человек. Ты красива, да, но лишь благодаря молодости. Впрочем, твоя красота скоро увянет. И ты никогда не станешь интересной. Я говорю тебе об этом, Вивиан, потому что мне кажется, ты заблуждаешься на свой счет и считаешь себя важной, а свою жизнь – значительной. Но ты никто, и жизнь твоя значения не имеет. Когда-то мне показалось, что у тебя есть шанс стать интересной, но я ошибалась. Вот твоя тетя Пег – она интересный человек. Оливия – интересный человек. Я – интересный человек. Но ты – нет, ты совсем не интересна. Понимаешь?

Я кивнула.

– Ты, Вивиан, – не личность, а типаж. Точнее, типичная женщина. Удручающе типичная. Думаешь, я раньше таких, как ты, не встречала? Они вечно путаются у меня под ногами, ведут свою мелкую пошлую игру и создают мелкие и пошлые проблемы. Такие, как ты, Вивиан, никогда не бывают верными подругами, потому что их вечно тянет поиграть с чужими игрушками. Такие, как ты, верят в свою значимость, потому что умеют портить жизнь другим и создавать проблемы. Но на самом деле вы незначительны и скучны.

Я открыла было рот, чтобы заговорить, излить очередную порцию бессвязного бреда, но Эдна меня остановила:

– Не позорься, дорогая, лучше помолчи. Ты уже сказала достаточно.

Она произнесла эти слова с подобием улыбки, даже с подобием нежности, чем окончательно меня добила.

– И еще кое-что, Вивиан. Знай, что твоя подруга Селия уделяла тебе столько внимания лишь потому, что считала тебя аристократкой. Но ты не аристократка. А ты уделяла ей столько внимания лишь потому, что считала ее звездой. Но она не звезда. И никогда ею не станет, как и ты никогда не станешь аристократкой. Вы просто обычные девочки, каких пруд пруди. Такие обычные, что тошно. Вы – типаж, Вивиан. Таких, как вы, миллионы.

Сердце у меня сжалось до мизерных размеров, превратившись в мятый комочек фольги, раздавленный в ее изящном кулачке.

– Хочешь узнать, Вивиан, как тебе из типажа превратиться в личность?

Наверное, я кивнула, потому что она продолжала:

– Я тебе скажу. Никак. Сколько ни старайся сделать свою жизнь значительной, у тебя ничего не выйдет. Ты всегда будешь никем, Вивиан. Никогда и ни при каких условиях не обретешь ни малейшего значения.

Она ласково улыбнулась.

– А еще я готова поспорить, что совсем скоро ты вернешься домой, к родителям. Туда, где тебе самое место. Ведь так, дорогая?