Остановись, мгновенье…

Катя жила в Ленинграде, который позже переименовали в Санкт-Петербург. Это о Санкт-Петербурге Пушкин сказал: «Люблю тебя, Петра творенье».

Район, в котором жила Катя, трудно назвать творением Петра. Это – Выборгская сторона, рабочая, заводская, спальный район. Дома одинаковые, скучные, похожие на каменные бараки.

Катя и ее мама по имени Тося жили на пятом этаже, без лифта, разумеется. Вокруг грубая прямая бедность. Мать рассказывала: самые яркие события ее молодости – это фильм «Карнавальная ночь» и Международный фестиваль молодежи и студентов в 1957 году. Тосе было тогда 20 лет.

Железный занавес приоткрылся и впустил в Москву молодежь со всего земного шара. После этого фестиваля в Москве родилась целая гвардия черных детишек. Как правило, их сдавали в дом малютки.

Запомнился первый день фестиваля. По улице медленно двигались открытые грузовые машины, а в них – негры в перьях. Женщины поводили пышными ягодицами – непривычное зрелище. Зрители вдоль улицы лезли вперед, Тосю толкали и отпихивали. Никто не обращал внимания на ее молодость и красоту, просто выдавливали из праздника. Это было очень обидно, и все вставало на свои места. Она, Тося, – не участник праздника, а просто зритель.

Запомнились локти, которые утыкались в ее узкие плечи, грудь и живот. Это грубо, болезненно и совершенно неинтересно.

Она вышла замуж за инженера, 120 рублей в месяц. Это мало. Но красив, а это очень важно, особенно в молодости. Да и потом. Красота не проходит и не приедается. Ложиться в постель с красивым – всегда праздник. А что касается денег – на еду хватало.

Все жили плохо, но одинаково, и это мирило с действительностью.

Не голодали, а всё остальное оставалось в мечтах. Мечты у Кати были неслабые: квартира в центре возле Таврического сада, дача у моря, шуба из соболя, кольцо с бриллиантом.

У мамы свои амбиции: дочь должна знать французский язык и играть на фортепьянах, как истинная дворянка.

Катя была безразлична к музыке, и французский язык был ни к чему. Вполне хватало русского.

Она любила фотографировать, останавливать мгновения. Папа подарил Кате маленький немецкий фотоаппарат. Она быстро в нем разобралась. Стала фотографировать все подряд. На снимке все приобретало какой-то дополнительный смысл. Например: дерево во дворе. Просто дерево – стоит и стоит. А на фотографии – это дерево плюс что-то еще. Божий замысел, например торжество жизни. Бесконечность. Это дерево стояло до Кати, при Кате и будет после нее. Хотя Катя была убеждена, что до нее ничего и никого не было. И после нее не будет.

Катя проявляла пленку, печатала и вклеивала в альбом. А внизу придумывала надпись. Например: «Моя семья». Эту надпись она поставила под деревом. Дерево стучалось в ее окно, значит, было свидетелем ее жизни. И она, Катя, тоже каждый день видела дерево. Они вместе росли. Семья, что же еще…

А потом папа умер. Сначала он долго лежал, и Катя бегала в аптеку за кислородными подушками. Летом мама отправила Катю на юг к родственникам. Когда Катя вернулась, папы уже не было. И было непонятно, куда он делся и где он сейчас.

Мама работала в ателье, но денег все равно было мало. Мама наловчилась зарабатывать самостоятельно, независимо от государства: договаривалась со швейцаром гостиницы и он присылал ей жильцов. В гостинице мест не хватало. Бедные командированные не знали, куда им приткнуться. А тут подходил швейцар и давал адресок.

Командированные были счастливы. Адресок, конечно, у черта на рогах – Выборгская сторона, но все равно ночлег обеспечен.

Квартира была двухкомнатная. Сдавалась маленькая комната, но гости имели право заходить и в большую комнату, сидеть за круглым столом. Пить чай, например. Поскольку кухня была тесная, убогая, с облупленными стенами.

Ванна в этих домах не предусматривалась. Мыться ходили в баню.

Доходы, получаемые от квартиросъемщиков, поддерживали вполне сносный уровень жизни.

Катя выглядела как куколка: модная, нарядная, никогда не скажешь, что с Выборгской стороны. Соседи завидовали. Неприятно, когда кто-то рядом живет лучше.

Катя торопилась замуж, хотя ей было всего двадцать лет. Могла бы и подождать. Она и не против подождать, но нервничала мама. Маме хотелось поскорее сбагрить дочь и выйти замуж самой. Она нравилась мужчинам. Правда, ненадолго. На неделю, отпущенную командированным. Немного. Но лучше, чем ничего.

Катя часто просыпалась ночью от сдавленных звуков любви. Она лежала и слушала, и ей становилось стыдно за свою мать. И за человеческое скотство.

В институте почти не было парней. Одни девушки. Парни в учителя не идут. Но все-таки молодежь сбивалась в компанию. Устраивали складчину. Приносили кто что мог. Мама делала винегрет. Это дешево, только овощи. Мама резала свеклу, морковку, картофель, соленый огурец, добавляла вареную фасоль, поливала душистым подсолнечным маслом – и получалось неплохо, а главное, дешево.

Бедная мама, она старалась для своей девочки изо всех сил. Себе оставляла случайные радости, которые не всегда ее щадили. Иногда приходилось избавляться от нежелательной беременности. А что же делать? Не рожать же второго ребенка непонятно от кого?

Катя помнит один прекрасный день, когда она пришла домой, а за столом в большой комнате сидел Ален Делон, даже лучше. Он поднял на нее глаза-омуты, смотрел спокойно и доброжелательно. «Какая счастливая та девушка, за которой он ухаживает, – подумала Катя. – Вот бы мне такого…»

Алена Делона звали Денис. Он был командированным из Москвы.

Он влюбился в Катю, а Катя влюбилась в Дениса, поскольку они оба пребывали в возрасте любви: ей двадцать лет, ему двадцать семь.

Из этого начального периода остался в памяти их первый поцелуй. Возле окна.

Поцелуй был осторожный, почти школьный, но ее пробил разряд такой силы, что Катя чуть не потеряла сознание.

С этих пор они стали целоваться постоянно, и все кончилось тем, что Денис сделал Кате предложение. Гром победы, раздавайся!

Катя и Денис пошли в ЗАГС и расписались. После ЗАГСа Катя отправилась в баню, а Денис ее провожал. Не хотелось расставаться ни на минуту. Красивые мужья – наследственная карма. Личная жизнь передается по наследству, так же как и одиночество.

Свадьба была позже. В Москве, куда Катя переехала через полгода. Надо было закончить институт и получить диплом.

В памяти застряло воспоминание: Денису надо купить подарок на свадьбу, а у матери в тот момент не было денег. Катя скандалила, вопила так, что под окнами останавливались люди. Мать виновато моргала, втягивала голову в плечи, но что она могла сделать? Денег нет и одолжить не у кого. В конце концов мать купила зятю голубую рубашку. Стыдобища. Но лучше, чем ничего.

Родители Дениса знали золотые времена. Отец закончил институт внешней торговли (внешторг) и работал за границей, в консульстве Таиланда. Был допущен к кормушке. Открылись большие перспективы, но все испортила мамаша Дениса Эмилия. Она поругалась с женой посла Раисой, и все кончилось тем, что их вымели поганой метлой, дисквалифицировали и отправили в Москву. Все кормушки были закрыты.

Папаша Дениса жаловался начальству, но безрезультатно. Его никто не слушал. Своих не сдают.

Папаша превратился из хозяина жизни в ничто. Эмилия каждый день выговаривала мужу: что он представляет из себя на самом деле. А потом заочно обращалась к жене посла: какая она сука, плюс дура, плюс овца. В отличие от Эмилии – красавицы и королевы.

Короче, семья была ранена. Эмилия действительно была хороша и неглупа, но в ней жила потребность говорить правду в глаза. А правд много. И у всех она разная. Правды Эмилии и Раисы не совпали.

Катя понравилась родителям. Тому была причина. Предыдущая девушка Дениса им не подошла по национальному признаку: еврейка. Имя – Маша. Почему-то русские девушки не пользуются еврейскими именами типа Сара, Роза, Рива, а еврейки – все Маши. Пришлось потратить много усилий и времени, чтобы отодвинуть Дениса от Маши.

После Маши Денис долго ходил бесхозный, и Эмилия уже сожалела, что вмешалась. Но вот появилась Катя, и все стало на свои места.

На свадьбе Денис перепил и заснул. Это было самое яркое впечатление.

У Дениса была своя однокомнатная квартира – то, что удалось цапнуть в золотые времена. Катя избежала совместного проживания со свекровью, иначе она бы выучила на память таиландскую трагедию. Первый акт: как Эмилия с мужем жили, как ели, какие у них были слуги, какие драгоценности. Второй акт: какая Раиса хабалка – из грязи в князи, как Раиса гоняла слуг – все ей не так. А только шестерка гоняет шестерку. Интеллигентный человек говорит: «Спасибо». Катя мечтала повидать эту Раису, которая оставила такой глубокий след в душе Эмилии.

Жизнь течет медленно, а проходит быстро. Катя, как в болото, провалилась в медленное течение.

Она преподавала литературу в старших классах. Наслаждалась способными учениками. Угнеталась бездарными. Катю побаивались и уважали. Понимали, что она не отбывает свое рабочее время, а всерьез занята просвещением. Ученье – свет, а не ученье – тьма.

Катю хотели сделать завучем (заведующей учебной частью), но она отказалась. Власть ей не нужна. Да и некогда.

У нее с Денисом росли двое мальчиков – Миша и Сева. Старший Сева ревновал младшего. Считал, Миша (младший) забирает у Севы большой кусок родительской любви и Сева получается ограблен. Он кричал родителям: «Вы отложили меня как прочитанную книгу!»

Сева при каждом удобном случае лупил Мишу. Миша визжал как поросенок. Катя мчалась на сигнал бедствия, растаскивала детей и лупила Севу. Сева при этом молчал, его лицо было упрямое, упертое, выражало одну мысль: «Бил и буду бить».

Требовалось время, чтобы мальчики переросли этот опасный возраст.

В доме всегда было разбросано, как после взрыва. Катя приходила с работы и разносила по местам игрушки, одежду. Бессмысленное занятие. На другой день та же картина.

Одинаковость дней убивает. Катя звонила маме в Ленинград, просила приехать, но мама отказывалась. Она не могла жить чужой жизнью. У нее своя программа и свой доход. «Хозяйка гостиницы».

Мама постарела. Что такое старость? Это усталость и отсутствие желаний. Маме все стало до фонаря. К тому же Катя разбогатела и взяла маму на крыло. В страну пришел капитализм, и жизнь Кати перевернулась на сто восемьдесят градусов.

Можно долго рассказывать подробности, но не в них дело. Дело в том, что Катя и Денис окунулись в другую жизнь.

В стране – революция. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим. Кто был никем, тот станет всем».

Посол и Раиса канули в Лету. Эмилия с мужем как были никем, так и остались никем. Но Денис разгорелся ярким костром. Он возглавил у себя на работе демократические силы, оказался самый горластый (прорезался социальный характер, потребность власти). Околачивался на митингах, вылезал на трибуну, потрясал кулаками, зажигал, завораживал.

Катя спрашивала:

– Ты не стесняешься?

– Это мое место. На трибуне я как рыба в воде, – отвечал Денис.

Начались выборы в Думу. Дениса выдвинули. И выбрали.

Денис оказался у власти, а это значит – у кормушки.

Денис – префект центрального округа. А это значит – деньги, недвижимость, квартира в Москве, дом на земле – коттедж. Это нарядное название появилось вместе с капитализмом, позаимствовали в Европе. У Кати и Дениса образовалась целая вилла, как в Голливуде. Подземный этаж – бассейн. Первый этаж – кухня, зал, зимний сад. Второй этаж – спальни. Третий этаж – спортивный зал. Это вам не убогая кухня ее детства, не голубая рубашка на свадьбу. И даже не квартира около Таврического сада. Пространство – вот где счастье. Стены – сплошное стекло. Времена года приглашаются прямо в дом.

К хорошему привыкаешь быстро. Катя привыкла к комфорту и к деньгам. Самое главное – их не замечать. Деньги – это средства, и все. Идешь по магазинам и покупаешь все, что тебе нравится, и столько, сколько хочешь. Деньги не считаешь. Что их считать? От счета больше не станет.

Катя обожала путешествия. Путешествия – это пятизвездочные отели, изысканная еда, впечатления, расширение кругозора.

В Испании ее разочаровало море: в середине лета двадцать четыре градуса – это мало. В довершение наступила на морского ежа, тоже не праздник. На территории отеля – кусок моста четвертого века до нашей эры. Ничего особенного, камни. Единственное, понимаешь, как давно существует человечество. И ты сама, как песчинка, оказалась в двадцатом веке уже нашей эры. И тебя тоже время смоет. Что же делать, такой порядок. Для тебя никто не сделает исключения. А когда-то Кате казалось, ничего не было до нее и не будет после. А оказывается, было, было и будет…

Обедали на свежем воздухе возле воды: то ли широкий ручей, то ли узкая речка. В ручье – утки. На тарелке – морепродукты. Счастье. Но через десять дней хочется домой. Почему? Непонятно. Наверное, потому, что все это не твое – и роскошь, и морепродукты. Все это временное, напрокат, как маска на карнавале. К тому же Катя скучала по своей работе. Праздность ее утомляла. Некоторые люди любят праздность. Им нравится ничего не делать. Катя знала таких. Не осуждала, но не понимала: а зачем тогда жить? Просто кушать и какать? И тогда к концу жизни ты съешь стадо коров и оставишь море фекалий. И это все. Жестокое знание.

Все вокруг хвалили Баден-Баден. Катя посетила этот термальный курорт. Из окон отеля был виден дом Полины Виардо. Довольно маленький, одноэтажный. Здесь подолгу жил Тургенев, влюбленный в Полину, и здесь же обитал муж Полины по фамилии Виардо. Как они все умещались? И почему муж соглашался на присутствие любовника и даже предоставлял материальную базу: питание, проживание плюс сексуальные услуги своей жены?

Катя подолгу смотрела на дом. Сколько тайн хранили эти стены…

Термальный бассейн находился в конце центральной улицы и был похож на советские бани. Каждому полагался шкафчик. Отводилось время: от и до.

Туда стекался весь город и погружал в бассейн свои тела со своими микробами и вирусами. Так что чаша бассейна казалась густой и мутной. Микробы там встречались, знакомились, справляли свадьбы и рожали новых свежих микробиков.

Самое яркое впечатление от Баден-Бадена – обед в маленьком кафе: телятина со спаржей. Спаржа – свежая, не замороженная и размороженная, а только что срезанная, под белым соусом. Незабываемо.

В меню напротив блюда значилось: телятина – триста пятьдесят граммов. И это было действительно триста пятьдесят граммов, ни на грамм меньше. И это действительно была молодая телятина, а не корова бальзаковского возраста. Германия – не Россия, где пытаются обмануть все и всегда.

В Баден-Бадене Катя прошлась по комиссионным, в которых продавалась старинная ювелирка. Купила кольцо с бриллиантом в четыре карата. Бриллиант стрелял синими огнями. Иметь такое кольцо на пальце – значит быть одетой. И уже не важно, что там на тебе еще: какое платье, какая сумка.

Денис ненавидел магазины. Он слонялся по музеям, по окрестностям, нанимал машину и гида. Для него главное – впечатления, которые он уносил в своей душе.

Катю в этих экскурсиях больше всего занимал гид. Как правило, это были женщины. Как правило, одинокие, с хорошим русским языком. Эмигранты из России. Хотели найти счастье вне родины, но не нашли.

Кате удалось посетить Вену. Все цветисто и напоказ, как в доме разбогатевшего жлоба.

Более всего ее поразил Венский лес, тот самый, который она видела в старом кино. На экране это было нечто сказочное, солнечное, со щелканьем соловья, красивой и счастливой актрисой, с любовью, буквально гимн жизни. А в реальности – серое небо, грязная дорога, обглоданные кусты по бокам. Может быть, дело во времени года. В кино – лето, тут – зима. А скорее всего, дело в возрасте Кати. Кино она смотрела двадцатилетней, а увидела воочию – в сорок.

Сорок – хороший возраст. Красота еще при тебе, и желания присутствуют. А когда к желаниям присовокупляются возможности, то получается салют жизни и гром победы.

Катя фотографировала, останавливала мгновения. Они были прекрасны, отвратительны и ни то ни се. Наиболее удачные она клеила в свой альбом. Мечтала издать отдельной, яркой, большой книгой.

От издательств не зависела. Могла издать за свой счет и потом дарить тем, кто достоин такого подарка.

В первую очередь – Денису. Денис самый достойный из всего человеческого окружения. Из простого инженера выскочил в первые ряды элитарных самцов. Помогло время: перестройка в действии. Революция. Ельцин – как Спартак, который вел рабов к свободе. Люди из бесправных винтиков превращались в вершителей судеб.

Денис оказался не только горластым, но и убедительным. Он выделялся среди крикунов своими человеческими качествами. Так породистая собака отличается от беспородных собратьев. К тому же он был молод и привлекателен. На Дениса было приятно смотреть и интересно слушать, то есть умный и красивый.

Младореформаторы обрели власть. А власть – это деньги. А от денег еще никто не отказывался.

Денис не был хапугой. Брал только то, что само плыло в руки, а именно лучшие московские квартиры в лучших районах: центр, Арбат, Фрунзенская набережная. Очень выгодными оказались старые особняки. Их можно было сдавать в аренду банкам, магазинам.

Мальчики подросли, ходили в частную школу. Появились такие. Учителя – те же самые, советские. Откуда взяться другим? Но они работали за другую зарплату, а это – важно. Класс сформировался не более двадцати человек. Учителя меньше уставали и больше зарабатывали. Это сказывалось на процессе обучения.

Дети у Кати получились красивые: глазастые, чернокудрые. Цыган, спрятанный в предках. Учились хорошо, но постоянно опаздывали. Везде. Не умели рассчитать время.

Мальчики появлялись в школе после звонка. Нянечка говорила: «Ну вот, опять опоздали. Красивые, но опоздали».

Точность – вежливость королей. А неточность – форма хамства.

Катя пыталась научить детей рассчитывать свое время, но все оставалось как было.

Сева рос амбициозным, готовился к яркой жизни. А Миша получился завистливым. Не дай бог, у кого-то лучше. Что именно? Все: внешность, одежда, способности. Миша хотел быть лучше всех, но не получалось. Кто-то обязательно оказывался впереди.

Миша иногда задавал Кате вопросы типа:

– Когда у моих друзей день рождения, я не радуюсь. Мне это никак. Это плохо?

– Нормально, – отвечала Катя. – Я тоже не радуюсь.

– А как же человек человеку друг?

– Человек человеку ни друг и ни волк.

– А кто же тогда?

– Никто.

Денис возмущался:

– Как ты воспитываешь ребенка? Чему ты учишь?

– Учу не врать. И не притворяться, – отвечала Катя. – Хватит с нас лицемерия.

Катя гордилась мужем. У него оказались мощные организаторские способности. Ему было интересно жить. Он подолгу задерживался на работе. Его лицо часто мелькало в телевизионных передачах. Еще немного – и звезда. А она, Катя, – спутник звезды и на нее падает свет. Деньги деньгами, но это не все. У криминальных авторитетов тоже есть деньги. Важно владеть умами людей. Стоять у руля, вести корабль по правильному курсу. Денису доверили, и он рулит с утра до вечера, а иногда и по ночам, как Сталин. У него ненормированный рабочий день. А Катя охраняет его тыл. Тыл должен быть крепким.

Так думала Катя, убирая второй этаж коттеджа. Она никому не доверяла личную комнату. Домработницы шарят по шкафам, и Кате невыносимо сознавать, что в белье кто-то роется чужими пальцами.

Пылесос негромко шумел. Ковер становился ярче и как будто новее. Катя любила зеленый цвет и все его оттенки: от малахита до оникса. Она любовалась своим ковром, и вдруг ее пронзило, прожгло как молния: у Дениса баба. По ночам никто не работает. Только Иосиф Виссарионович работал по ночам, и чиновники были вынуждены соответствовать. Но Сталин давно умер. Сейчас у руля совсем другой человек, с другим режимом.

Денис – держатель денег. Он обрел власть и, как султан Сулейман, позволяет себе все радости жизни. Он может купить себе молодость, не свою, конечно. Чужую.

Катя застыла над пылесосом. Он уютно урчал, а ковер сиял малахитом и ониксом.

Катя не стала откладывать в долгий ящик. Зачем длить сомнения и страдания? Она дождалась мужа с работы и прямо спросила, что называется – в лоб:

– У тебя баба?

Денис уставился на жену как баран. В его глазах стояли испуг и фальшивое удивление.

– Что? – переспросил он.

– У тебя роман? – расшифровала Катя.

Денис не спеша снял пальто. Переобулся. Надел домашние тапки. Вопрос Кати висел без ответа. В прихожей стояло напряжение, как будто включили мощный рубильник.

– Я тихо говорю? – спросила Катя. – Ты меня не услышал?

– Услышал, – глухо отозвался Денис.

– И что?

– Почему баба? Девушка… Пройдет, наверное.

Денис не стал отпираться. Сознался.

Катя надеялась, что он начнет отпираться, выкручиваться. Это значило бы, что баба существует, но исключительно временного пользования. Как конфетка. Полакомится и выплюнет. Неприятно, конечно. Как тайфун – налетел, повалил столбы, отключил электричество. Но ничего… Тайфун развеется, столбы можно поднять, провода натянуть.

Денис сказал: «Пройдет, наверное». Самое опасное слово – наверное. Значит, может – пройдет, может – нет. Тайфун то ли улетит, то ли укрепится и снесет все под корень: и дом, и семью, и мужа, такого любимого, такого качественного.

Катя ничего не сказала и вышла из прихожей. Ночевали врозь. Катя постелила себе на первом этаже. Продемонстрировала обиду.

До утра не могла заснуть, размышляла: что делать? Устраивать скандалы, создавая тем самым невыносимую обстановку? Это подхлестнет Дениса к побегу. Здесь его гнобят, а там ласкают. Второй вариант – противоположный: усилить внимание и разнообразить сексуальную программу. Но какая особая программа после двадцати пяти лет совместного проживания, когда знакома в теле каждая щелочка, каждый вздох? И еще одно: Катя не умела притворяться. Ревность не подогревала любовь, а наоборот – убивала. Ревность – это недоверие. А когда не веришь, хочется держаться подальше.

Катя приняла решение: сделать вид, что ничего не происходит. Оставить стрелку на нуле. Никакого плюса в виде притворной страсти, никакого минуса в виде скандалов. Политика выжидания.

Под утро Катя перешла на прежнее место, к мужу под бочок. Но бочок оказался равнодушен. Денис сделал вид, что продолжает спать и местоположение жены его совершенно не волнует.

Катя смотрела в потолок. Как это могло произойти? Красавица, умница, мать двоих детей оказалась брошена в сорок пять лет на полдороге. А что там за девушка? Какая-нибудь секретарша с длинными ногами и глубоким декольте. Груди торчат, как поросята. Пухлый рот, как бант. Попка, как арбуз. Маникюр. Плюс молодость и новизна ощущений.

Главная ценность человека – жизнь. А главная ценность жизни – молодость. И ничего тут не сделаешь. Ей двадцать, а Кате за сорок.

Все мужики, как правило, бабники, скачут с одной бабы на другую, привыкают к прыжкам. А Денис попробовал и залип, как муха, налетевшая на клейкую ленту.

Что остается Кате? Жить.

Одно дело просто жить, а другое – ждать. Нервы расшатались. Хотелось перебить всю посуду.

В жизни Кати было два этапа. Первый: нищета.

Второй этап: богатство, коттедж, путешествия по Европе, счет в банке. Никто не отпихивал, наоборот, приглашали на премьеры и оставляли лучшие места в партере. Катя – красивая, есть на что посмотреть. И умная, есть что послушать.

От первого этапа до второго – почти тридцать лет труда и преодолений. А эта овца получит все и сразу. Она получит богатого Дениса в первых рядах и будет колоситься над ним – юная, полная сил. И никто не поинтересуется: а где же Катя? Катю забудут, будто ее и не было. И о детях не вспомнят. Кого и когда интересовали чужие дети?

Катя зарабатывала свое благополучие. Ждала. Терпела. Рожала. А эта пионерка получит все и сразу. За что? За молодость: гладкое тело, как у дельфина, и резиновые штучки.

Хотелось лечь на пол и кататься по ковру. Катя так и делала. Ложилась и каталась. Потом поднималась и фотографировала все, на что натыкалась взглядом: кусок улицы, вид сверху, из окна. Черная собака возле черного мусорного бака. И надпись: без хозяина.

Денис обещал: пройдет, наверное. Но не проходило. Наоборот. Раньше он возвращался под утро, а сейчас мог не появиться вообще. Секс завял. А это значило, что ТАМ он расцвел.

Катя решила чем-то наполнить свою пустоту. Разбавить тоску. Она перелистала в памяти свои прошлые привязанности. Их было две. Немного. У некоторых ее подруг за неделю больше.

Довольно долго продержался переводчик Афонин. Он переводил с английского техническую литературу. Знал бесчисленное количество терминов.

Афонин был интересен своим отношением. Он влюбился, как старшеклассник, и вытворял невероятное. Однажды летом Катя поехала в деревню, там жила ее нянька с детьми. Это было родовое гнездо няньки.

Афонин провожал Катю на поезд поздно вечером, а утром он встречал Катю на вокзале, выходящую из вагона. У нее глаза вылезли на лоб. Откуда? Как? А так. Летел всю ночь на крыльях любви. Как писал Симонов: «Я был у ног твоих с рассветом, машину за ночь доконав».

От вокзала до деревни – бездорожье, можно проехать только на тракторе. Афонин вез Катю на своей скромной пятерке, как каскадер. Настоящий мужик. При этом был скромен. Не лез.

Обратно он тоже переправлял Катю. Специально приехал.

Они не торопились, останавливали машину в лесу. Собирали грибы, а потом жарили на костре. Разгар лета. В лесу абсолютное безлюдье и духота. Катя разделась до купальника, а потом сбросила и купальник. Ходила среди деревьев нагая, как Ева в раю. Какое же это наслаждение – ходить стопроцентно голой! В человеке просыпается что-то первобытное. Не хочется одеваться. Катя позавидовала аборигенам в Австралии, которые так и живут, болтая сиськами. Не надо ходить на работу, не надо искать смысл жизни. Он – есть. Просто жизнь, и все.

Переводчик Афонин был слегка дикарь по натуре. Любил путешествовать – пешком, и на лодке, и даже на плотах. Дружил с природой. Это был положительный персонаж. Мешало одно НО. Он не нравился Кате. Вернее, так: нравился, но она не была влюблена. Переводчик некрасиво смеялся – зубы как у коня. Некрасиво говорил – все слова в кучу. Было в нем что-то непоправимо деревенское. Он знал несколько языков – казалось бы, далеко отодвинулся от сохи, и все равно.

Переводчик мечтал выдрать Катю из семьи, жениться и служить ей всю жизнь. Но нет, нет и еще раз нет. Катя принимала его ухаживания без всяких обязательств. Так человек подставляет тело первым лучам солнца. Благодатная энергия. Но ненадолго. Вышел, погрелся и ушел. Мужская психология. Так она и сделала: погрелась и ушла. Переводчик завел себе другую музу, которую так и звали – Муза. Она звонила Кате и говорила: «Почему вы ему никогда не звоните? Он отслеживает ваши звонки. Считает их, ждет. Позвоните ему…»

Катя удивлялась такому бескорыстию. Видимо, Муза любила переводчика. Ей повезло. И ему тоже.

Катя решила позвонить Афонину в свои трудные минуты. Она верила в долгосрочность его чувства. Только настоящее отношение могло ее спасти. Она тонула в болоте, ей нужен был крепкий посох, на который можно опереться.

Катя набрала его номер. Услышала знакомый голос, слегка хрипловатый, но хрипотца не интеллигентная, деревенская.

– Я слушаю, – сказал переводчик.

«Пошел на хер», – подумала Катя, но вслух не озвучила, положила трубку.

Она поняла, что реанимировать нечего. Встреча с этим человеком не только поддержит ее, а наоборот – усугубит отчаяние.

Второй ее кавалер – Асланчик из города Нальчика. Тренер по теннису.

Рядом с дачей был санаторий с теннисным кортом. Аслан тренировал за деньги, но с Кати ничего не брал. Он влюбился в нее всей силою своей мусульманской души и всей мощью молодого тела. Как же он был хорош в действии! Катя даже не представляла себе, что такое может быть.

Они совокуплялись постоянно, как бабочки однодневки. Дан один день жизни, надо успеть. Аслан включал «звук» и вопил как лось. Это был гимн страсти. Катя рядом с Асланчиком забывала обо всем на свете: о том, что она преподаватель литературы, мать двоих детей, верная жена. Она становилась просто самкой, мечтающей о зачатии и готовой к зачатию и для этого пришедшей в этот мир.

Асланчик был иногородний, мечтал пристроиться, получить прописку. Катя подходила по всем параметрам: она была красивая и богатая. Правда, постарше на пять лет и замужем. Асланчик надеялся, что Катя уйдет от мужа, а пять лет ему не мешали. Но время шло. Катя ничего не меняла, вела себя как мужик: потешилась – и обратно в семейное гнездо. Гнездо – незыблемо. И никакие сексуальные подвиги Аслана ее не сдвигали с привычного уклада жизни.

Стало понятно, что Катя его просто использует, как вино к обеду.

Асланчик стал задавать вопросы типа: а что дальше? Катя не отвечала.

У Екатерины II в конюшне работали конюхи-кабардинцы. Стало быть, Асланчик – конюх при царице. Асланчика этот статус не устраивал. И даже унижал. Он бросил Катю. Нашел себе другую теннисистку – моложе и без мужа, с квартирой в спальном районе. Никаких препятствий. Переезжай и живи. Асланчик так и сделал. Катя плакала. Асланчик обнимал ее, прощаясь. Целовал в слезы. От Кати требовалось немного, сказать: «Ну ладно, я согласна» – и все. И она получила бы Асланчика целиком и полностью. Но эта дорога не вела к храму. Это был тупик. Страсть проходит, и что остается? Только крик победы, который растворяется в космосе.

Они расстались, но ничего не забыли. Асланчик звонил время от времени и говорил:

– Испортила ты мне всю песню…

– Как это?

– С тобой интересно разговаривать, а моя все время молчит…

Оказывается, разговаривать так же важно, как все остальное. Оказывается, все остальное (физическая близость) – это тоже разговор.

Катя забыла Афонина и Асланчика. Память тела не сохраняется. Только память сердца. Сердце помнило только Дениса. Сейчас он ходил мимо Кати – вернее, не он, а его оболочка. Дениса не было. Катя решила заняться спортом, чтобы расходовать энергию, уставать и не думать. Вернее, не думать постоянно.

Она отправилась в знакомый санаторий.

Обстановка та же самая: корт, бассейн, окна по всему периметру. Светло. Все как было. И Асланчик – тот же самый. Только поседел. Ранняя седина ему шла.

Возле Асланчика крутился шестилетний мальчик, его сын. Подбирал мячи. Иногда Аслан ставил его вместо себя. Тренировал. Видимо, хотел сделать из ребенка чемпиона мира. Большие деньги. А если не получится чемпион – будет тренер. Тоже кусок хлеба. Мальчишка был юркий, как ртуть, очень способный. Катя с удовольствием посылала ему мячи, но предпочитала Аслана. Теннис был платный, недешевый, и Катя не хотела за свои деньги тренировать чужого мальчика, даже такого милого. Она играла с Асланчиком, у нее получалось. Видимо, прошлые уроки не прошли даром.

После тенниса Катя шла в бассейн. Вода двадцать восемь градусов. Тело не сопротивляется.

Катя нарезала круги. Выходила бодрая, заряженная движением.

Асланчик отвозил ее домой на своей машине. Мальчишку не бросал. Брал с собой.

Ребенок все время что-то клянчил: еду или игру. Приходилось заезжать в универмаг или в универсам. Платила Катя. Сначала ей хотелось побаловать ребенка, а потом это вошло в традицию.

Однажды мальчик увидел айфон и загорелся. Пришлось купить. Дальше – больше. Мальчик потребовал планшет.

– Тебе папа купит, – сказала Катя.

– Папа сказал, что ты купишь, – произнес мальчик. Выдал Асланчика.

Катя поняла, что ее функция – кошелек. И это только начало.

Дальше последовало оформление кредита в банке на Катино имя, поскольку на Асланчика кредит не оформляли. У банка были свои порядки.

Катя догадалась, что кредит ляжет на ее плечи. Асланчик ничем не рискует, а вот она – рискует.

Асланчик – альфонс. Жизнь заставляет. Дыр много, а средств мало. Тогда как у Кати никаких дыр, сплошные средства.

Катя поняла: надо делать ноги либо убирать со своего поля Асланчика. Сам он не уйдет. Кто будет убирать?

Это сделала судьба.

В очередной четверг Катя пришла на корт. Ей сказали, что Аслан больше не работает.

– А где он работает? – спросила Катя.

– Нигде. Он умер.

– Как?

– Дорожно-транспортное происшествие. Закрутился на гололеде. Машина пробила чугунную решетку и свалилась в реку. Аслан Замихшериевич утонул.

– Боже…

Кате стало страшно от того, что судьба распорядилась так беспощадно. И почему-то в память вонзилось отчество: «Замихшериевич». Он обычно представлялся: Аслан Михалыч.

Кредит лег на Катю, как она и предполагала. Но это обстоятельство не огорчило. Она как бы рассчиталась с Асланчиком. За что? Непонятно. За то, что он умер молодым.

Денис ходил как тень. Видимо, что-то его мучило. Наконец он произнес:

– Я решил пожить один. Я ухожу.

– Куда это ты уходишь?

– На Арбат.

– Квартира сдается. Никуда ты не пойдешь!

Катя говорила решительно, но в глубине души осознала: все! Конец. Ее мир рухнул. Денис возьмет раздельное проживание, как принц Чарльз с Дианой.

А что будет с Катей? Ее чувства не увяли ни на миллиметр. Она хочет всего того же, что в двадцать и в тридцать лет. Но не грубой кошачьей страсти, а нежности, глубины, интеллекта – как ни странно это звучит. Человеком не должны править инстинкты. Вернее, только инстинкты. Должно подключаться человеческое.

Катя надела шубу и рванулась к свекрови.

Свекрови было под восемьдесят. Но мозги в порядке. Раз в год она посещала Милан и покупала себе одежду из последней коллекции.

– Я, конечно, черепашка, – говорила свекровь, – но лучше быть нарядной черепашкой.

Она действительно походила на черепаху: длинная шея, маленькая голова, самое широкое место – талия. Однако чувство юмора не изнашивалось со временем, и это украшало.

– Денис уходит, – сообщила Катя с порога.

– Куда уходит? – не поняла свекровь.

– К другой бабе. Я хочу на нее посмотреть.

– Не делай этого, – запретила свекровь.

– Почему?

– Визуальный ряд не проходит. Он впечатывается навсегда. Если не увидишь, то все забудется, как будто этого не было. А если увидишь – конец. Не забудешь никогда.

– Вы меня не поняли. Он бросает меня с двумя детьми. Моя жизнь остановится, а у него начнется новая любовь и новые дети. Я – разведенка и брошенка, мадам Брошкина.

– Ты ему изменяла?

– Практически нет.

– Вот и дура. Нет ничего скучнее верной жены.

Катя зарыдала.

– Ты была хорошей женой и хорошей матерью, но он тебя больше не хочет, а ту – хочет. Фуй встал, мозги в жопу ушли. Вот и все.

Катя продолжала рыдать.

– Я с ним поговорю, – пообещала свекровь. – Вряд ли поможет, но я попробую.

Помолчали.

– Мне тебя не жалко. Не ты первая, не ты последняя, – заключила «черепаха». – Мне жалко внуков, у них такой ранимый возраст, личность еще не сформирована. Как можно проехаться колесами по головам детей, услышать хруст костей…

Катя перестала рыдать.

– Хватит! – отрезала она. – В вас нет ничего святого.

– А ничего святого и нет, люди придумали…

Катя ушла от «черепахи». Долго ездила по Москве. Завернула на Ленинские горы, вышла на смотровую площадку. Стояла над Москвой. В голове застряла фраза «ничего святого нет, все придумали люди». Люди придумали, чтобы легче было преодолевать грубость жизни.

За все приходится платить. За обеспеченную жизнь Катя заплатила Денисом. Что осталось? Остались обида и пустота.

Катя достала фотоаппарат и сфотографировала Москву. Вид сверху.

Денис ходил мрачный. Видимо, мать с ним поговорила. А может, были другие причины. Например, поругался с пионеркой. Он обещал скорую перемену участи, а сам тянул и тем самым порождал сомнения.

Спали в разных комнатах, но Катя заглядывала к Денису по утрам и спрашивала, что он хочет на завтрак: творог, или кашу, или, может быть, омлет.

Однажды она застала его перед зеркалом. Денис вглядывался в свое отражение. Он был весь какой-то обглоданный, как будто его жевали и выплюнули.

– Ты похудел, – сказала Катя.

– Я худею каждый день на четыреста граммов, – сообщил Денис.

– Давно?

– Что «давно»?

– Заметил, что худеешь.

– Не помню. Я похудел на восемь килограммов, а ем так же. Столько же.

Катю пробило предчувствие. Даже не предчувствие, а точное знание. С ней уже бывало такое.

Она позвонила семейному врачу Льву Григорьевичу и сказала:

– Дениса надо обследовать. Срочно.

– У него была диспансеризация полгода назад, – напомнил врач. – Все в порядке.

– Иногда все меняется за двадцать четыре часа, а тут полгода…

– Кто врач, вы или я?

– Врач вы. Но для вас он – пациент. Один из многих. А для меня – муж. Один-единственный.

Лев Григорьевич не стал упираться. Дениса положили в стационар и стали обследовать. Просеяли, как муку через сито. Ничего не нашли.

– Ищите, – приказала Катя.

Обследование продолжилось, и тайное стало явным: рак простаты в первой стадии. Самое начало.

Лев Григорьевич был смущен. Он посмотрел на Катю и сказал:

– Ну вы ведьма…

Встал вопрос об операции. Рассматривалось два варианта: радикальная и частичная. Можно было удалить часть пораженной железы, а за вторую половину побороться. Это сохранило бы Денису все мужские функции.

Катя позвонила «черепахе».

– Режьте все! – распорядилась «черепаха». – Главное, чтобы он был живой, а не лежал в гробу с торчащим пенисом.

Грубо, но разумно. Катя считала так же. А Денис не считал ничего. Он был так напуган, так хотел жить, просто жить, и оттенки жизни его больше не интересовали.

Денис спросил у хирурга:

– А как выглядят раковые клетки?

– Как гречневая каша. Только красного цвета, – ответил хирург.

Денису стала мерещиться эта кровавая гречневая каша. Он не мог заснуть. Плакал.

Приходила Катя, приносила черную икру, очищенные гранаты.

– У меня рак, – сообщал Денис, как будто это была новость.

– У тебя был рак, а сейчас его нет. Мы его поймали на первой стадии и прихлопнули.

– Рак нельзя прихлопнуть окончательно. Он вернется и убьет меня. Он живой и непобедимый. Бог таким образом чистит планету. На Земле не бесконечное количество воды, еды, нефти. Надо экономить. Ты думаешь, почему всегда были войны?

– Почему?

– Чтобы сократить количество ртов, убрать слабых.

– Рак лечится, – сказала Катя. – Скоро он исчезнет.

– Другое появится.

– И другое победим.

Помолчали.

– Думай о чем-то позитивном, – предложила Катя. – О своих дальнейших планах. Какие у тебя планы?

– Мне надо пристроить Марину…

Катя затаила дыхание. Значит, пионерку зовут Марина… Одной ногой в могиле, а думает о любовнице…

Пришла «черепаха», принесла свое объемное пузо на коротеньких ножках.

Денис закрыл глаза. Он никого не хотел видеть, кроме Кати. Катя смотрела на него и понимала: теперь он ЕЕ. Пусть слабый, испуганный, жалкий, но ЕЕ.

Если Денис собирается выдавать Марину замуж, значит, он от нее отказывается. Не просто бросает на произвол судьбы. Обустраивает. Порядочный человек.

Пионерке не в чем его упрекнуть. Денис выбрал свою семью, где ему легче стареть и умирать. А Кате удалось удержать падающую башню. Она сохранила свое прошлое, настоящее и будущее, которые накренились и обещали превратиться в осколки и обломки.

Денис вернулся из больницы. Его навещали друзья и коллеги, и каждому он говорил, вытаращив глаза:

– У меня рак…

– Был рак, – торопливо вмешивалась Катя. – А сейчас его нет. И больше не будет никогда!

– Да? – уточнял Денис.

В его глазах стояла надежда, как у ребенка, которому пообещали цирк.

В цирке клоуны, звери, акробаты под куполом. Надо только дождаться. Впереди так много интересного…

Катя взяла фотоаппарат и сфотографировала его глаза – большие, тревожные, полные надежды.