Протославянский период сменяется собственно славянским. Его хронологические рубежи нами определены выше. Нижняя граница — конец V в. н. э., когда славянство было замечено как субъект истории. С верхней границей есть некоторая неясность, она зависит от избранных критериев, ее можно проводить по разным хронологическим рубежам. По логике автора этих строк, ее удобнее всего проводить там, где широко расселившийся славянский этнос перестает ощущать себя единым народом и отчетливо вырисовывается процесс формирования отдельных славянских этносов. Таковой процесс долог и постепенен. Полного забвения представления «мы — славяне» не произошло и поныне. Процесс образования славянских государств тоже постепенный и длительный. Взвесив все обстоятельства, следует признать такой верхней границей IX в. Именно этот век был переломным в процессе образования славянских государств и формирования в их рамках отдельных славянских этносов. Начиная с этого времени термин «славяне» приобретает то же значение, какое мы вкладываем в понятия «германцы», «романцы», «кельты». Следовательно, общеславянский период длился около четырех столетий. Слишком мало времени для формирования достаточно толстого слоя общеславянского культурного «чернозема».

Славянский период начинается с того времени, когда протославяне овладели Паннонией, использовав ее затем как плацдарм для последующей экспансии. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?

Хронологические рамки легко вычисляются, исходя из контекста истории. В конце V в. славяне документально зафиксированы в Паннонии. В VI в. их называли склавинами (сами себя они так, очевидно, не называли никогда). Ранее сделан вывод — склавины в Паннонии были многоэтничным конгломератом, но не может быть сомнения, что славяне в нем доминировали среди других этносов и языков. Итак, в конце V в. славяне в Паннонии не только были, но и доминировали. Когда же они ее успели заселить?

Этого заселения не могло быть в период существования римских провинций Верхняя и Нижняя Паннония. Этот кусок истории Паннонии известен достаточно хорошо. Известно, кто проживал на ее территории. Если какое-то варварское племя хотело поселиться в римских владениях, оно испрашивало разрешение у императорской власти и поселялось на условиях договора. Ни славян, ни протославян в Паннонии в это время не было.

На рубеже IV–V вв. Паннония была захвачена гуннами и превращена в центр гуннской державы. Переселение протославян в Паннонию в это время тем более исключается.

Другая ситуация складывается в середине V в. В 453 г. умирает грозный Аттила. В 455 г. его империя взрывается изнутри и распадается на части. Население Паннонии резко сокращается. Во-первых, ее покидают гунны, они уходят на восток, в степи Причерноморья, откуда пришли их предки. Во-вторых, поскольку Паннония была центром огромной державы, значительная часть ее населения была задействована в обслуживании структур этой хоть и примитивной, варварской, но все же империи. Огромная военная добыча, огромная дань стекались в центр этой империи. Так бывало всегда — немало доставалось тем, кто жил поблизости от центральной власти. За три поколения выработались определенные привычки и традиции службы. И когда бывшая «имперская элита» уходила управлять своим осколком гуннской державы, многие насельники страны не из гуннов уходили с привычными повелителями к новым центрам власти. Второй тезис предположителен, а первый тезис подтверждается Иорданом: «Готы же, увидев, что гепиды отстаивают для себя гуннские земли, а племя гуннов занимает свои давние места, предпочли испросить земли у Римской империи, чем с опасностью для себя захватывать чужие, и получили Паннонию…» [75, с. 111–112].

Из сообщения явствует, что гунны покинули Паннонию и то, что там появились обширные незаселенные пространства, иначе чем объяснить то, что имперская власть предложила готам эту провинцию для заселения. Только тогда, после 455 г. протославяне могли использовать свой шанс. И судя по тому, что через два поколения они в Паннонии доминировали, действовали протославяне активно. Активнее готов и гепидов.

Представьте себе ситуацию. Обширные плодородные земли по Среднему Дунаю лежат пустыми. На запад и северо-запад от них, в горной местности, хроническая перенаселенность в течение нескольких веков, скудная жизнь, борьба за каждый клочок земли. И всегда сопровождающая такую ситуацию высокая рождаемость — 3 — 3,5 % в год. Легко подсчитать, что при ежегодном приросте в 3 %, население удваивается каждые 25 лет, при ежегодном приросте в 3,5 % удвоение происходит каждые 20 лет. Ситуация смягчается очень высокой детской смертностью и гибелью большого количества молодежи в междоусобицах и внешних разбойничьих набегах, уходом в империю на службу, отчасти — продвижением на север и в горные неудобицы Чешского Леса. Какова будет реакция населения такого общества на появление по соседству пустых земель?

Они начнут стихийно заселять опустевшие земли. Насчет того, что нужно спросить разрешение римских властей на эту акцию, они «не смысляху», ввиду провинциальной дикости, связанной с полуизолированным существованием в горах. Когда масштабы переселения стали очевидны, помешать было некому, ибо в 476 г. Римская империя прекратила свое существование.

Освоение новых земель повышало уровень жизни протославян, а значит, заметно снижало детскую смертность. Также резко снизилось количество внутренних конфликтов в протославянском обществе, направило в другую сторону разбойничьи шайки молодежи, прекратился уход на службу в Империю. Численность протославянского населения в такой ситуации стала реально удваиваться каждые 20–25 лет. Исходная численность протославян к середине V в. нам неизвестна. Можно прикинуть, весьма примерно, территорию, которой они владели, количество людей, которое могло на ней прокормиться. Едва ли протославян было меньше 100 тысяч человек, едва ли больше 200 тысяч человек. К 500 году в результате демографического взрыва их численность могла возрасти примерно в четыре раза, следовательно, славян (уже не протославян) стало 400–800 тысяч человек. Возьмем среднюю цифру — 600 тысяч человек. По понятиям того времени — крупный этнос, который невозможно не заметить. Заселял он на середину тысячелетия Северную Австрию, Южную Чехию, Паннонию.

На новое место жительства славяне перенесли те формы социальной организации, которые имели на прародине. А там они жили отдельными племенами, не зная такой общности, как союз племен. Если бы союзы племен существовали на славянской прародине, таковые обязательно бы заметили и отметили античные авторы. При заселении Паннонии славяне тоже образовали бы племенные союзы, и соседям не пришлось бы создавать специальных терминов для обозначения нового народа. Современники в VI в. пишут о славянах (склавинах) как о некоей сплошной массе, без внутриэтнических названий и без имен властителей. Среди славян только начинают выделяться популярные вожди и военачальники. «…Когда герулы были побеждены в бою лангобардами и должны были уйти из места жительства отцов, то одни из них… поселились в странах Иллирии, остальные же не пожелали переходить через реку Истр, но обосновались на самом краю обитаемой земли. Предводительствуемые многими вождями царской крови, они прежде всего прошли подряд через все славянские племена…» (Прокопий Кесарийский. Война с готами. II. 2. 15). Если бы у славян были такие крупные общественные единицы, как союз племен, историк назвал бы некоторые, «подряд через все славянские племена» говорит о наличии у славян только множества мелких племен. На эту особенность социальной организации славян указывает также «История Югославии»: «Древнейшее славянское название вождя: влодыко, челник (от «чело»), начелник.

Подчеркивая отсутствие согласия между славянскими племенами, эти писатели [Прокопий, Менандр, Псевдо-Маврикий] вместе с тем рассказывают о совещаниях, происходивших между вождями славянских племен. Известно также о союзах племен, создававшихся главным образом для военных целей» [84, с. 28–29].

Итак, в VI в. славяне жили отдельными племенами, возможно, во многих случаях сборным, неродственным коллективом, который мог превратиться как в родовую, так и в территориальную общину. К этому вопросу еще придется вернуться.

При высоких темпах роста населения очевидно, что уже в начале VI в. славянам становилось тесно в новых пределах. Но теперь их было много, и они имели больше возможностей обижать своих соседей и бороться за место под солнцем. Расширяться на запад, в горы, не представляло большого интереса. Расширяться на север можно только ограниченно, так как там живут западные балты, которых славяне считали своей родней. Ранее я отмечал, что при прочих равных условиях варвары стараются своих не трогать. Остается расширение на юг и на восток. На юге Византийская империя, в ней большие богатства, туда прибыльно ходить с целью грабежа, но поселиться можно только с разрешения властей, да и свободных мест немного. Остается только двигаться на восток, через Карпаты, в причерноморскую лесостепь. При этом утеснялись чужаки: сарматы, дако-фракийцы, кельты и др.

Из всех версий этимологии слова «Карпаты» предпочтительнее всех мне кажется та, что связывает его с названием славянского племени «хорваты». Славяне-хорваты (белые хорваты) жили в Карпатах. Не верится, что здесь имеет место случайная схожесть названий.

Полагаю, что слово хорват состоит из двух корней: «хор» — «гора» и «ват» («ватра»). В некоторых славянских языках слово «ватра» до сих пор означает «огонь» (укр., сербохорват., чешек., польск.). Похоже, в праславянском языке было три слова, означающие «огонь» в разных качествах.

Первое — собственно «огонь» — означало этот предмет в бытовом смысле. Второе — «рог»/«рож» — означало огонь, горящий в культовых местах и вообще связанный с религиозным культом. Отсюда — Сварог — имя языческого бога — следует перевести как «священный огонь». Третье — «ватра» — означало огонь небесный, то есть солнце, зарю. С ним связано происхождение слов «завтра» и «утро» («вутро»), надежной этимологии которых не берутся дать ни М. Фасмер, ни П.Я. Черных. Сюда же надо отнести слово «ватрушка», этимология которого тоже вызывает у обоих авторов затруднения. Круглая по форме ватрушка могла быть у язычников культовым, жертвенным изделием, посвященным Солнцу. С принятием христианства слово «ватра» в некоторых славянских языках исчезло, в других опустилось до уровня бытового обозначения огня, в таком качестве и сохранилось.

Для славян, заселивших Паннонию, горы на востоке были местом, откуда приходили утренняя заря и новый день. Они могли их называть Хорваты — «Рассветные горы». В дальнейшем так стал называться народ славянской идентичности, сложившийся в тех горах.

Если предположить, что темпы роста славянского населения в VI в. оставались примерно такими же, как и в конце V в. (а они, скорее всего, менялись незначительно), то к середине VI в. численность славян стала около 2,5 млн человек. Если даже эту цифру несколько уменьшить, все равно для VI в. численность приличная (около 100 млн человек — во всем мире). Такое количество населения не могло поместиться в границах 500 года, и волны славянских переселенцев, перевалив Карпаты, должны были достичь Среднего Поднепровья.

На Среднем Днепре с древнейших времен встречались человеческие потоки разной этнической принадлежности. Не был в этом смысле исключением и VI в. В зоне днепровской лесостепи встречались балты, сарматы, остатки скифов, готы, тюрки, может быть, даже угры. Еще не закончилась борьба за раздел гуннского наследства, время было тревожное.

Теперь следует разобраться, кто же такие анты, о которых много писали в VI в. и очень много в веке XX. Кто они такие, откуда взялись, куда делись с началом VII в.?

 

Прежде чем ответить на эти вопросы, хотелось бы обратить внимание на странный факт, имевший место в VI в. при описании славян современниками. Почему-то до сих пор никто не обратил на него внимание. Суть вот в чем. Когда источники того времени описывают германцев, кельтов, балтов и др., всегда дается название союза племен: готы, гепиды, лангобарды, бойи, галинды, Судеты и т. д. При этом часто не называется их этническая принадлежность, что в наше время порождает неясности и споры о принадлежности тех или иных варваров к кельтам, германцам, к балтам и т. д. Славяне и здесь странное исключение. Как уже отмечалось ранее — ни в одном письменном источнике не фигурирует ни один славянский союз племен. Славяне VI в. предстают перед современниками некоей аморфной массой без этнических (субэтнических) названий. Единственное, что видят глаза стороннего наблюдателя, это деление безымянной аморфной массы славян на три части: склавинов, венедов, антов. Иордан делил всех славян на две части: «.. На безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами» [75, с. 67]. Перед нами яркий образец неустойчивости терминологии при наименовании молодого этноса. Кто-то делит их на три части, а Иордан термин «венеты» считает общим для этноса, а антов и склавенов — подразделениями его. Очевидно, что все три термина не являются названиями ни племени, ни союза племен, ни названием этноса. Разве что термин венеты у Иордана годится в качестве этнического определителя.

Правильнее всего все три термина было бы назвать территориально-геополитическим обозначением больших групп родственных человеческих коллективов. Анты в конце концов стали восточными славянами (хотя и не только анты, как будет видно в дальнейшем), венеды (венеты) — западными славянами, склавины — обитатели Среднедунайской степи — исчезли, хотя часть их стала южными славянами. Во многих работах по истории ранних славян дискутируется вопрос: куда подевались анты? Почему после 602 г. название это напрочь исчезло из письменных источников? При этом игнорируется, что названия «венеды» и «склавины» тоже исчезли из письменного употребления, может быть, несколько попозже. Очевидно, что все эти названия, временные и суррогатные, употреблялись для того, чтобы хоть как-то различать аморфную массу варваров, не консолидированную в крупные коллективы — в союзы племен или этносы. Следовательно, славяне в VI в. жили довольно мелкими коллективами. То есть племя или сборный коллектив: чета или чеха. Численность их была, очевидно, от нескольких сот до двух-трех тысяч человек. Таким образом, в VI в. славяне имели отсталую социально-политическую организацию, что еще раз напоминает — в праславянский период они жили в горах и в местах довольно захолустных.

Пришло время обратиться к одной из самых загадочных фраз у Прокопия Кесарийского, о том, что некогда у склавенов и антов было одинаковое имя: «…И те и другие исстари назывались «спорами», потому, думаю, что жили рассеянно там и сям…» [143, III. 14.29.30]. Историк правильно истолковал слово «споры» — «рассеянные» (вспомним острова Спорады в Эгейском море и противоположное им название — Киклады), но туманно понял его смысл. К эпохе развитого железного века почти все население Западной Европы проживало в составе либо этносов, либо союзов племен, поэтому народ, проживающий мелкими племенами, был для них в диковинку, что и отразилось в названии «споры». Для объяснения этого странного термина — споры — была придумана неуклюжая версия, производящая его от слова «плуг» на иранских языках — «плужники», «пахари» (тадж. «сипор» — «грубый деревянный плуг»). Исходя из этого толкования, паралатов пытаются называть «спаралаты» [90, с. 23]. Но никто не сказал ничего вразумительного на тему: что общего между паралатами и праславянами. В VII–VIII вв., выйдя на широкую арену истории, славяне быстро начали консолидироваться в союзы племен, а последние затем — в этносы. Уже в IX в. славяне в подавляющей части известны под названиями союзов племен и под этническими названиями. У большинства славян период исторического бытия в форме союзов племен был коротким — максимум два-три века, затем произошел переход в этническую форму бытия. Этим славяне тоже отличались от других «языцев» вокруг себя, у которых союзы племен существовали многие века до формирования этносов. В некоторых случаях славянские этносы возникли минуя стадию союзов племен — на основе непосредственной консолидации малых коллективов (племен и чет) — прямо в этнос. По этой причине у таких этносов в качестве названия утвердился вариант общего этнонима — словене: словенцы, словаки, словене новгородские, если территория и численность консолидированных коллективов заведомо превышала рамки, обычные для союзов племен. [6 — Б.А. Рыбаков считает, что славяне называли себя словенцами, словаками, словенами в тех местах, где у них было тесное соседство с неславянскими этносами. Версия эта сомнительна, так как не только все славянские этносы имели неславянских соседей, но и большая часть славянских племенных союзов — тоже. Восточные славяне в Поднепровье тесно контактировали с неславянскими соседями, но этнические названия с корнем «словен» там неизвестны.]

Теперь вернемся к антам. Как уже сказано, в Поднепровье, в лесостепи, в VI в. была смесь различных этносов. Одни обитали там с доскифских времен, другие пришли вместе с гуннами. И вот начиная с VI в. в эти края, сначала тоненькими струйками, потом ручейками начал проникать славянский элемент. Это усложнило этническую картину, но постепенно, по мере роста славянского населения, славянский язык начал доминировать и превратился в язык межнационального общения. Одновременно начала складываться археологическая культура славянского облика, которую фиксируют современные археологи и недоумевают: где же предшествующие славянские древности? Только у немногих археологов, вроде И.И. Ляпушкина, хватило здравого смысла сделать правильный вывод, что и само появление славян в Поднепровье связано с роменско-боршевской культурой, возникшей в VI в. н. э. [109, с. 349–355]. Близкую дату в XVIII в. называл Г.-Ф. Миллер, он считал, что славяне в Восточной Европе появились около 400 года н. э.

Итак, в лесостепной зоне Восточной Европы сложилась ситуация, часто случающаяся в истории, — многоэтничное общество с доминирующим языком межнационального общения. Со временем оно все больше славянизировалось. Внешние наблюдатели воспринимали такое общество как некое единство и должны были членов его как-то называть. Роль такого собирательного названия и выполнял термин «анты».

Слово это давно уже этимологизировано совершенно правильно: анты — «окраинные жители», т. е. «украинцы», от индоиранского слова «ант» — «конец». Но слово это не только индоиранское. Очень похоже это слово звучит и в других индоевропейских языках. В русском языке было родственное слово «кон», теперь осталось только выражение «поставить на кон» и уменьшительное «конец». Также этот корень остался в словах «закон», «князь» («конязь»). Этот же корень входит в состав многих интернациональных терминов, в них он более похож на иранское слово «ант»: «кант», «контур», «континент», «кантон» (второй корень «тон» родственен русскому «тын») и др. В этот же ряд можно поставить Франш-Конте — область в центре Франции. Поэтому вполне возможно, что слово ант в Приднепровье происходит не из иранского, а из кентумитского языка, например из языка сколотов.

По какому же признаку современники выделяли среди венетов — антов? Иордан, несомненно, не сам придумал двучленное деление. Здесь я опять обращусь к рассуждениям о последствиях пересечения частью этноса геополитической границы. В этом случае происходит разрыв этнических связей, и часть этноса довольно скоро превращается в новый этнос, даже при сохранении на время единого языка. Еще раз напомню, что в геополитическом плане Европа как часть света делится на три зоны: Западная, Восточная, Юго-Восточная. Границы восточноевропейского геополитического региона на западе проходят примерно в тех местах, где проходила граница СССР (включая и переходную территорию между Западом и Востоком — Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика, а между Востоком и Юго-Востоком переходная зона — Молдавия). Славяне из Паннонии в своем движении на восток, перейдя Карпаты, пересекли геополитическую границу между Западом и Востоком и исторически быстро стали восприниматься сторонними наблюдателями как люди, отличные от славян, оставшихся на западе. В том же VI в. славяне стали поселяться южнее Дуная, и здесь возникла третья ветвь славян — южные славяне. Ранняя история славян очень наглядно демонстрирует, что деление Европы на три геополитические зоны — объективная реальность.

Отвечу на последний вопрос: почему после похода авар против антов в 602 г. название «анты» исчезло со страниц всех письменных источников. После аварского погрома часть населения погибла, часть попала в плен к аварам и была продана в рабство, часть бежала в леса на север. Социальные институты, державшие структуру антского общества, рухнули, население лесостепи катастрофически уменьшилось, а приток славянского элемента из-за Карпат продолжался. Да и местные уцелевшие славяне, очевидно, имели заметно более высокую рождаемость, нежели представители других этносов. Когда «улеглась пыль» от аварского погрома, оказалось, что на территории лесостепи от Карпат до Днепра и частично на север в леса проживают славяне, среди которых есть отдельные вкрапления других этносов: балтов, готов, скифов, сарматов и др. В то же время у славян активно шел процесс формирования союзов племен. Термин «анты» потерял смысл. Вместо антов появились северяне, поляне, древляне, волыняне. Но это уже начало русской истории, о чем будет далее.

Бросим снова взгляд на Паннонию, которую теперь можно назвать славянской прародиной № 2. В VI в. имела место экспансия славян не только на восток и на юг, но и на север. В середине VI в. Иордан зафиксировал такую ситуацию: «У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов» [75, с. 67].

Итак, по свидетельству готского историка, к середине VI в. северная граница расселения славян соприкасалась с истоками Вислы и проходила в районе Северных Карпат. Иными словами, территория Чехии, Моравии, Словакии к этому времени была славянизирована, началась славянизация юга Польши. Чехию и Моравию до славян, очевидно, населяли главным образом кельты, ибо в чешском языке, как уже говорилось, крайне слабы следы балтского влияния. Дальше на север жили родственные славянам племена западных балтов — носителей пшеворской культуры. Здесь получается нестыковка с официальной хронологией. Принято считать, что пшеворская культура прекратила свое существование в V в. (по мнению польских историков, хронологические рамки пшеворской культуры даже II в. до и. э. — конец IV в. и. э.) [104, с. 108–114]. Самые ранние следы безусловно славянской археологической культуры датируются VI в. Но тогда нестыковка получается и в официальной польской хронологии. Между пшеворской культурой и ранними славянами получается «люфт» в полтора-два столетия. При любых условиях территория в центре Европы не может пустовать столь продолжительный срок.

Имеющийся в научной литературе фактический материал по этому вопросу обнаруживает большие неясности и путаницу. Польские археологи считают, что славянская керамика пражско-корчаковского облика имеет большое сходство с глиняной посудой пшеворской культуры. Весьма распространена точка зрения (не только у поляков), что пшеворская культура является славянской [157, с. 18–19]. Это противоречит не только концепции, здесь излагаемой (что было бы нормально), но и Иордану, который очень определенно говорит о северной границе расселения славян. Иордан, в отличие от скромного автора этих строк, современник того, о чем пишет, к тому же хорошо образованный. Если бы еще за сто лет до Иордана славяне жили на территории нынешней Польши, нет сомнения, что историк северной границей расселения славян указал бы берег Балтийского моря. Что лично меня удивляет: В.В. Седов в работе, на которую я только что сослался, всерьез относится к версии славянской идентичности пшеворской культуры и на этой же странице (с. 19) цитирует вышеприведенные строки из Иордана.

Следовательно, я останавливаюсь на версии, что пшеворская культура исчезла не в V в., а в VI в. Новая культура ранних славян впитала некоторые элементы предшествующей культуры родственного славянам народа, и это породило ложную версию полной преемственности. Иордан и Прокопий Кесарийский дают нам «срез ситуации» с распространением славян на середину VI в. Исходя из того, что нам известно о последующем процессе их распространения, можно реконструировать следующую модель.

Во второй половине VI в. поток славянских переселенцев двинулся на север из Паннонии, Чехии, Моравии. Перевалив Бескиды, поток заполнил равнины Польши. Далее получилось некое подобие с законами физики: когда поток ударяется в стенку, он растекается в две стороны вдоль стены. В данном случае для человеческого потока такой стеной послужил южный берег Балтийского моря. «Ударившись» в него, славянские волны потекли на запад и на восток. Топонимический след этого потока с юга остался до наших дней на севере Польши. Есть на польском побережье недалеко друг от друга два портовых города: Гданьск и Гдыня. Названия явно родственные, вызывающие в памяти древних гудов, проживавших в тех местах. Южнее Гданьска, примерно на 50 км, находится город Старгард-Гданьсков. Иными словами, есть старый Гданьск в глубине суши, вне всякого сомнения, основанный первым, есть просто Гданьск, фактически «Новый», основанный, разумеется, позднее, на берегу моря. Основатели того и другого города двигались, конечно же, с юга на север.

Славянская волна, которая потекла в западном направлении, как известно, отдельными «брызгами» достигла Британии. Волна на восток прошла Белоруссию, попала на Верхний Днепр, откуда веером растеклась по Русской равнине: на Псковщину, Новгородчину, на Валдай и Верхнее Поволжье. Где-то на Среднем Днепре этот славянский поток встретился с южным славянским потоком, идущим через Карпаты на Днепр и вверх по Днепру и его притокам. Таким образом, на территории будущего Древнерусского государства славянская колонизация шла двумя потоками: южным и северным, разделяло эти потоки нынешнее белорусское Полесье. Те славяне, что пришли в Восточную Европу севернее Полесья, имеют в своих племенных названиях на конце «ич»: кривичи, дреговичи, вятичи, радимичи. Словене новгородские, как уже говорилось, объединились уже на новом месте жительства и назвались именем, общим для всех славян. Славяне, пришедшие в Восточную Европу южнее Полесья, имели в своих наименованиях формант «ане»/«яне»: поляне, древляне, волыняне, северяне. Эта особенность восточнославянской этнонимики замечена давно, также давно догадались, что она связана с процессом славянского расселения. Как уже отмечалось, два потока заметил В.В. Мавродин.

Классифицировать названия восточнославянских племен можно и по другому принципу. Оставим пока в стороне уличей и тиверцев, о которых будет особый разговор. Остальные названия распределим так: есть три славянских союза племен, названия которых никак не связаны ни с местообитанием их владельцев, ни с другими реалиями Восточной Европы. Это: вятичи, радимичи, северяне. Рассмотрим другие названия. Поляне — перевод на славянский язык местного названия «сколоты» («саккололот» — «белые поляне»); «древляне» — связано с местообитанием в лесах; «волыняне» — имеют местообитания «на валах»; «дреговичи» — имеют местообитания в болотистой местности («дрягва» — «болото»); «кривичи» — от Криве (балтский мифологический персонаж). Все эти названия так или иначе связаны с реалиями Восточной Европы и, следовательно, не были занесены славянами с запада, а родились уже после поселения славян на своих местах. Следовательно, они отсутствовали у славян в период их западного местообитания. Возьмем, к примеру, вятичей. Они пришли на свое местообитание последними, уже в VIII в., в виде союза племен, имевшего свое название, которое они и сохранили в последующие века. Если бы предки полян, древлян, дреговичей, кривичей в период проживания в Западной Европе имели свой союз племен, они бы, подобно вятичам, в Восточную Европу пришли в виде союза племен и сохранили бы название такого союза до летописной поры. Отсюда вывод: в VI–VII вв. славяне колонизовали Восточную Европу мелкими коллективами: родами, племенами или, скорее, четами, то есть дружиной, образовавшейся из случайных лиц, ищущих места для поселения. Численность таких коллективов единомышленников составляла, вероятно, несколько десятков человек, реже — несколько сотен. На новом месте поселенцы быстро умножали свою численность, объединялись с другими поселенцами и образовывали союз племен, который и получал название на местной почве. Это еще одно косвенное подтверждение того, что союз племен как форма организации возник у славян поздно. То, что у славян названия племенных союзов возникли после того, как они пришли и поселились на новом месте, говорит и цитированный выше отрывок из «Повести временных лет»: «…Седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане седоша в лесех)…».

Так как вятичи и радимичи пришли позже всех, об их приходе сохранилась более основательная память, зафиксированы названия союзов племен, возникших еще на Западе. Остается неясным вопрос происхождения названия «северяне». Первые летописцы об этом уже ничего не знали. В рамках версии, которая здесь рассматривается, приемлемо следующее соображение: предки северян пришли в Северскую землю достаточно давно, памяти об этом не сохранилось, конкретных фактов в связи с приходом — тоже, следовательно, они не могли прийти в виде союза племен, следовательно, термин северяне не занесен с Запада, а произошел по схеме, похожей на возникновение термина «кривичи», — мелкие славянские коллективы наводнили днепровское левобережье и ассимилировали какое-то местное население с этнонимом «север». Дальше заниматься этимологией слова «северяне» я сейчас не буду, чтобы не уходить в сторону, но позднее, к нему придется вернуться.

У сторонников обширной славянской прародины остается последний серьезный аргумент против предложенной модели славянской колонизации с малой исходной прародины.

Если принять вышеизложенную версию прародины славян и процесса расселения славянского этноса, то получается, что процесс этот происходил необычайно быстро. Быстро, по крайней мере, начиная с середины VI в. Так, по археологическим данным известно, что первые поселения славян в Новгородско-Псковской земле относятся к первой половине VII в. Вот что об этом пишет В.В. Седов: «Таким образом, первые длинные курганы были сооружены в VI в. В VI–VII вв. ареал их ограничивался Псковской землей и смежными с ней областями, в бассейне верхней Ловати» [157, с. 52].

Очень важное и очень интересное наблюдение археологов. Получается, что в Новогородско-Псковской земле первые славянские насельники появились уже через два поколения после того «среза ситуации», что нам оставили Иордан и Прокопий Кесарийский. Следовательно, за период между примерно 550 и 600 гг. поток славянской колонизации должен был пройти такие стадии: от верховьев Вислы заселить Центральную Польшу, затем направиться на восток севернее Полесья и заселить Белоруссию, после чего с востока Белоруссии, где есть озеро Ловоть, из которого вытекает река Ловать, проникнуть в Новгородско-Псковскую землю, по крайней мере на некоторые ее территории. Действительно, колонизация получается необычайно стремительная. К тому же, вспомним, автор этой работы выше в разных местах выдвигал два тезиса. Первый: варвары при заселении новых земель стараются обижать чужаков, а не своих. Второй: балты и славяне в VI в. должны были помнить о своем родстве. А ведь именно балты заселяли обширные земли, подвергшиеся славянской колонизации. Согласен — объяснение здесь требуется. Можно добавить и такое соображение: балты жили союзами племен, если и не все, то в значительной степени, а славяне — отдельными родами, племенами, четами, значит, военное решение вопроса земли для славян исключалось, вопреки тому, как видит колонизацию славянами Восточной Европы П.Н. Третьяков [169, с. 38].

Сначала зададимся вопросом: в какой ситуации возможно такое стремительное расселение пришельцев на новой территории? Другой вопрос, связанный с первым: есть ли достаточно близкие примеры подобного же расселения?

Начну со второго вопроса. Пример такой есть, и по удивительному совпадению он относится тоже к VI в. Я имею в виду заселение Британии германскими племенами англов, саксов, ютов, даже славянский элемент в каком-то количестве проник в это время в Британию. Сначала некоторые факты и хронология. Около 410 г. римляне вывели свои войска из Британии, предоставив ее своей судьбе. После этого на Британию начались нападения извне, разорявшие страну. Не в силах справиться с такой напастью самостоятельно, вожди бриттов стали использовать для обороны саксов в качестве воинов-наемников с 449 г. Пришельцы в качестве платы за помощь добились передачи себе небольшой части страны на юго-востоке острова, где возникло их первое государственное образование — Кент. Потом германцам этого показалось мало, и началась длительная борьба между бриттами и пришельцами. Она шла с переменным успехом, в ней отличился один из вождей бриттов — Артур, вошедший позднее в фольклор как «король Артур». После его смерти, по одним данным, в 537 г., по другим — в 542 г. [31, с. 124; с. 220], последовал перелом в борьбе в пользу пришельцев, и уже в начале VII в. англо-саксы организовали в Британии семь королевств.

Посмотрим на карту Британии и сравним размеры Кента со всей страной. Оценим масштабы расселения англо-саксов за два-три поколения. А ведь им приходилось жестоко воевать с аборигенами.

В сочинении Гальфрида Монмутского «История бриттов» много вымысла, но этим страдают все древние исторические сочинения. То, что он пишет о событиях V–VI вв., в главных фактах можно признать верным. Например, в историчности Артура никто не сомневается. То, что англо-саксы появились в Британии в V в., а в VI в. завоевали ее, тоже никто не отрицает. Можно посчитать истинным и другой факт, сообщаемый историком: «…Среди бриттов… возникли раздоры, и, охваченные отвратительной рознью, они принимаются разорять свою богатую родину. К этому прибавилось еще одно бедствие, так как ужасный, неслыханный голод напал на безрассудный народ, и все области так оскудели, что не стало никакой пищи для поддержания жизни, кроме дичины, добытой охотою. Вслед за голодом налетело моровое поветрие, которое в короткое время унесло столько народу, что живым было невмочь погребать мертвецов. Из-за этого жалкие остатки населения острова, собравшись толпами и покидая Британию, с громкими воплями устремлялись, уповая на паруса, в заморские страны…

Британия одиннадцать лет подряд была опустошаема страшными бедствиями и, если не считать малого числа бриттов, бежавших в Валлию и пощаженных смертью, вселяла ужас в исконных своих обитателей, да и для саксов, умиравших без счета и непрерывно, времена также наступили тяжелые. Остатки их, когда гибельное поветрие прекратилось, последовав своему давнему обыкновению, сообщили в Германию соплеменникам, что коренных жителей на острове не осталось и что завладеть им нетрудно, если они прибудут, намереваясь на нем поселиться. Когда об этом узнал упомянутый нечестивый народ, собравшиеся в несчетном числе мужчины и женщины отплыли в Британию и, высадившись в Нортанумбрии, заселили все опустевшие области, от Альбании вплоть до Корнубии. Ведь нигде не было местного населения — кроме кучки выживших бриттов, ютившихся в дебрях валлийских лесов, — которое могло бы им хоть сколько-нибудь воспротивиться. С этой поры островная держава бриттов перестала существовать, и на острове стали властвовать англы» [31, с. 135–136].

Если мы обратимся к всемирной истории, то узнаем, что именно в VI в. во многих странах мира свирепствовала страшная «Юстинианова» чума, которая по одним расчетам унесла жизни 50 млн человек, а Большая медицинская энциклопедия называет даже цифру в 100 млн человек.

 

В 543 г. чума пришла в Константинополь, красочное описание этого события оставил Прокопий Кесарийский в своей «Тайной истории». Еще ранее (после 536/537 гг.) она посетила Рим. «С началом летнего солнцеворота на жителей города напала вместе с голодом и чума» [143, с. 174]. Примерно в эти же годы чума вполне могла достичь и Британии. Вспомним две предположительные даты смерти «короля Артура» и согласимся, что эпидемия должна была прийти в страну действительно вскоре после его кончины.

«Юстинианова» чума началась с Нижнего Египта и свирепствовала с 531 по 580 г., то ослабевая, то усиливаясь. Если о ее последствиях в странах цивилизованных сохранились кое-какие сведения, то о результатах посещения ею варварской периферии сохранились только случайные отрывочные факты, никем не собранные и не систематизированные. Вспомним цитированные ранее строки Прокопия Кесарийского про герулов, ушедших на север. Цитирование тогда было остановлено, сейчас я его продолжу. Герулы, переселяясь на «самый край обитаемой земли, — …прошли подряд через все славянские племена, а затем, пройдя через огромную пустынную область…». Резонный вопрос: откуда в центре Европы взялась не просто пустынная, но огромная пустынная область? Когда она возникла? Кто на ней ранее жил? Куда делось население? Кто заселил эту территорию?

Так как герулы, пройдя сквозь славян, достигли страны вар нов (вероятно, варинов, проживавших на южном берегу Балтики) [101, с. 238], то на вопрос, кто ее населял, можно ответить: балты, может быть, какое-то количество германцев и кельтов. Располагалась эта пустынная область, вероятнее всего, на территории Польши и будущих полабских славян. На вопрос, кто заселил эту территорию, можно ответить: несомненно, славяне, которые тогда были бурно растущим этносом. Ведь пустынная территория примыкала к их землям и располагалась к северу от них, то есть по одному из направлений славянской экспансии. На первый вопрос, откуда взялась пустынная область, можно предложить три ответа: население эмигрировало; население перебито; население вымерло. Полагаю, что первые два варианта можно отбросить без объяснений и обоснований. Остается третий вариант — территория опустошена чумой VI в. Какое-то, очень редкое население там, разумеется, сохранилось. Несомненно, были и территории, покинутые остатками населения полностью.

Версия глобальной эпидемии уже рассматривалась в связи с загадкой исчезновения древнеямной культуры и появления на ее месте генетически с ней не связанной катакомбной культуры. В том случае важным фактом, указывающим на отсутствие преемственности культур, был разный антропологический тип населения предшествующей и последующей культур. Если признать версию о массовом вымирании балтов в результате «Юстиниановой» чумы, то последствия должны сказаться на антропологическом составе населения, вновь заселившего опустевшие земли. Какой бы опустошительной эпидемия ни была, кое-где балтское население должно было сохраниться, хотя бы островками или в разреженном виде. Наряду с этим должны были остаться земли, совершенно обезлюдевшие на много дней пути, поскольку балты занимали в Европе огромные территории. Значит, славянские насельники в одном случае заметно смешивались с балтами, ассимилируя последних, в другом случае у славян будет малозначительная балтская примесь, в третьем случае славянство должно было сохранить исходный антропологический тип, близкий к типу славянства Центральной Европы.

С антропологическим материалом существуют серьезные проблемы, так как и балты, и славяне практиковали трупосожжение. Но, учитывая, что антропологический тип населения в конкретной местности с веками меняется крайне медленно, антропологи изучили материалы из ранних христианских могильников, когда повсеместно погребальный обряд сменился на трупоположение. Получились интересные результаты. В антропологическом строении восточного славянства эпохи Раннего Средневековья выделяются четыре основных типа. Второй и третий типы носят черты смешения с предшествующим населением Восточной Европы (балтами, скифами, финно-уграми). Для наших целей особенно интересны первый и четвертый типы. Вот что о них сказано: «Для юго-западной части территории восточнославянского расселения характерен мезокранный, относительно широколицый антропологический тип… Ближайшие аналогии этим сериям черепов выявляются среди краниологических материалов из средневековых славянских погребений Польши и Чехословакии. Происхождение мезокранного широколицего антропологического типа славян пока не выяснено. В восточноевропейских материалах предшествующего времени какие-либо генетические корни этого типа не обнаруживаются…

Четвертый антропологический тип восточного славянства характеризуется мезо- или суббрахикранией, низким или низкосредним, сравнительно узким лицом. Черепа, принадлежащие к этому типу, происходят из курганов и могильников Северо-Западной Руси. Суббрахикранный узколицый антропологический тип славян не связан с антропологическим строением прибалтийско-финского населения, жившего в Новогородско-Псковской земле в древности, и поэтому его формирование не может быть объяснено субстратным воздействием. Ближайшие аналогии черепам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала — в землях балтийских славян. Это склоняет к мысли о переселении предков словен новгородских и кривичей откуда-то из региона, входящего в бассейны Одры и Вислы» [157, с. 7 — 8].

Из приведенных отрывков следует вывод, мимо которого автор цитируемой работы прошел: предки славян первого и четвертого антропологических типов поселились на пустой или почти пустой территории, т. к. сохранили антропологический облик, который имели в Западной Европе. Даже если объявить славян завоевателями, истреблявшими туземцев, трудно представить себе, чтобы они уничтожали и женщин тоже. А ведь это 50 % генетического материала. В белорусском антропологическом материале балтская примесь прослеживается явно. А первые насельники Новогородско-Псковской земли должны были миновать Белоруссию.

К тому же есть надежные археологические данные, указывающие на мирное совместное проживание балтов и славян. В этой же работе В.В. Седов пишет: «Интересно, что на первых порах славяне, оседавшие на территории днепровских балтов, не создавали собственных поселений, а подселялись к местным обитателям. Как правило, они пользовались тушемлинско-банцеровской и колочинской глиняной посудой» [157, с. 40]. Эту же особенность раннего славянского расселения отметил Б.А. Рыбаков [154, с. 162].

А ведь это поистине удивительный факт. Все имеющиеся историко-этнографические материалы свидетельствуют: в первобытном обществе ни одно племя, ни в какой части мира, не позволяло пришлым чужакам жить в родовых поселках по своему обычаю. Особо уважаемым гостям, вроде Миклухо-Маклая или P.Л. Стивенсона, позволялось жить особой жизнью, но за пределами поселения, и их не считали членами племени. Для проживания же в рамках родового поселка непременным условием было соблюдение пришельцем всех обычаев, ритуалов, образа жизни, члена племени.

Здесь же имеет место факт, что полторы тысячи лет назад археологически прослеживается присутствие в родовых балтских поселках чужаков, имеющих свой образ жизни. Такое могло произойти только в одном случае — если присутствие чужаков было меньшим злом для аборигенов, нежели их отсутствие. А это, в свою очередь, могло быть вызвано тем, что родовые и племенные структуры балтов понесли такие страшные человеческие потери, что само существование родов и племен стояло под вопросом. Просто некому было производить продовольствие, орудия труда, защищать коллектив от внешних угроз. В таком случае приход славян был действительно наименьшим злом — ведь славяне и по языку, и по обычаям в VI–VII вв. еще имели заметное сходство с балтами. В то же время (в VI–VII вв.) на землях будущего восточного славянства меняется культура земледелия. До этого земледельцы выжигали лес и кидали зерна прямо в золу, без вспашки. Видимо, эта форма земледелия была присуща балтам. Просо было главным продуктом их сельскохозяйственного производства, и, очевидно, от балтов у восточных славян обычай на свадьбе осыпать молодых зернами проса. Вместо примитивного вида земледелия появилась вспашка земли и новые зерновые культуры, в частности рожь, пшеница. Это уже было славянское земледелие.

Здесь я позволю себе еще одно личное отступление от темы. Когда я сформулировал вывод о массовом вымирании балтского населения и прихода славян на их место, мне пришло в голову, что этот вывод можно проверить. А именно: если мои предположения верны, то польские земли в VI в. представляли собой пустыню, если не все целиком, то в значительной части. А значит, в археологическом плане в VI в. Польша представляет собой «белое пятно», должно иметь место необъяснимое, резкое уменьшение количества находок, если не на всей, то на значительной части территории страны. Поскольку мои знания о польской археологии оставляют желать лучшего, обнаружение факта такого «пятна» будет равноценно предсказанию. Я взял монографию Ю.В. Кухаренко «Археология Польши» и просмотрел раздел по Раннему Средневековью. Представьте себе мое удовольствие, когда я обнаружил то, что искал. Правда, изложено это так завуалированно, что обнаружить суть можно, если только знать направление поиска. Предлагаю ознакомиться с серией цитат из упомянутой монографии, а также с моими комментариями (в скобках).

«Венедские племена, естественно, также были подхвачены волной передвижений, и многие из них ушли на юг через карпатские перевалы. Количество населения в районах к северу от Карпат резко уменьшается и становится весьма пестрым в этническом отношении. Причем в V в. н. э. собственно венедские памятники, т. е. памятники, возникшие на пшеворской или оксывской основе и являющиеся их дальнейшим развитием, представлены немногими пунктами… Позднепшеворские глиняные сосуды, в том числе и сосуды, сделанные на гончарном круге, найдены вместе, т. е. в одних комплектах с лепными сосудами, близкими к пражскому типу форм» [104, с. 121].

(Все-таки конец пшеворской культуры следует искать не в V в., а в VI в. Польские археологи где-то потеряли столетие. Археологически явно прослеживается резкое уменьшение количества населения на нынешних польских землях, очень мало становится археологических памятников. Если население ушло на юг, как утверждается, то, во-первых, каковы мотивы, во-вторых, если ушла такая огромная масса, то где следы их пребывания южнее Польши? Германцы в эту же эпоху переселялись много, но у них не было таких обширных запустевших территорий в Германии.

Глиняная посуда лепилась на гончарном круге, и вдруг ее стали лепить от руки и в другой культурной традиции. Откуда такой регресс в гончарном деле? Разве не очевидно, что старое население исчезло и пришли новые насельники? Очень похоже на ту картину, что мы видим в Восточной Европе, — славяне живут вперемешку в одном селении с прежним населением.).

«В археологическом отношении северная область менее изучена, чем южная. Может быть, именно поэтому до сих пор нам неизвестны там славянские памятники начала Средневековья (мой вопрос: а какие неславянские известны?), хотя пребывание там славян в это время засвидетельствовано письменными источниками (Феофилакт Симокатта). Единственный памятник, который в какой-то мере подтверждает сведения письменных источников, это известный клад вещей из с. Толищек Ленборского повята, зарытый в землю где-то на рубеже VI–VII вв., а скорее всего даже в начале VII в. н. э. Иная картина наблюдается на территории южной, лучше изученной области страны. Здесь в самом начале Средневековья мы находим памятники так называемого пражского типа — самые ранние памятники, славянская принадлежность которых доказана археологическим путем» [104, с. 124].

(Если называть вещи своими именами, то для VI в. Центральная и Северная Польша пусты в археологическом отношении. Ссылки на хорошую изученность юга и плохую севера — странны и нелепы. В середине VI в. славяне заселили верховья Вислы, во второй половине VI в. они, естественно, в заметном количестве населяли юг Польши. Севернее даже около 600 г. население еще было очень разреженным.)

«Шелиги, по-видимому, самое раннее по возникновению укрепленное славянское поселение на территории Польши.

В конце VI в., а главным образом в VII в. н. э., небольшие укрепленные поселения-городища появляются и в других районах южной части страны» [104, с. 125].

(Опять активную человеческую деятельность археологи фиксируют только на юге Польши. В конце VI в. население юга Польши настолько увеличилось, что начались конфликты между общинами. Результат — появление укрепленных городищ. В более северных местах городища еще не требовались. В Шелигах большая часть вещей — VII в. Видимо, в конце VI в. оно только возникло.)

«Несколько позже, чем в центральных и южных районах страны, в VII в., а главным образом в VIII в. н. э., славянские поселения, в том числе и небольшие круглые города, появляются также и на севере Польши…

В VIII–IX вв. на всей территории Польши появляются более крупные городища…» [104, с. 126].

(При помощи словесной эквилибристики маскируется факт «белого пятна» в польской археологии. Тем не менее видна ясная картина постепенного роста населения в VII–VIII вв., уже славянского, по всей территории страны, восстановление демографической ситуации к IX в.).

Массовое вымирание балтского населения обезлюдило огромные территории в Восточной и Центральной Европе и сделало славянскую экспансию делом быстрым и несложным. Эта версия хорошо объясняет стремительность появления славян в Псковской и Новгородской земле — уже в начале VII в. — и особенности антропологического облика восточнославянских поселенцев. Потомки новгородских словен сохранили память об этих событиях до XVII в.

В XVII в. в Новгороде была создана летописная повесть на основе как книжных источников, так и местных преданий. Называется она «О истории, что о начале Русской земли и создании Новгорода и откуда происходит род словенских князей, а в иных хронографах эта повесть не обретается». Начальные страницы этой любопытной повести цитирует Б.А. Рыбаков в своей монографии «Язычество Древней Руси» (с. 259), где рассказывается о культе Ящера у новгородцев, мне же интереснее показалась следующая страница повести.

«По малом же времени пришел на землю Словенскую праведный гнев Божий, умерли бесчисленно во всех городах и весях, так что некому и погребать мертвых. Оставшиеся же люди из-за запустения бежали из городов в дальние страны: одни на Белые воды, что ныне зовется Белоозеро, другие на озере Тинном, и назвались весь, другие же снова на Дунай к прежним родам своим в старожитные страны вернулись. Великий же Словенск и Руса опустели до конца на много лет, так что дикие звери обитали и плодились в них.

По некотором же времени опять пришли с Дуная словене, взяли скифов и болгар с собой и начали снова грады те населять. И пришли на них угры белые, и разбили их до конца, и привели Словенскую землю в конечное запустение. Через многое же время того запустения услышали скифские жители, беглецы словенские о земле прадедов своих, что лежит пуста и никем не бережена, и о том пожалели весьма и начали мыслить, как бы им унаследовать землю отцов своих, и снова пошли с Дуная множество их бес числа, с ними же скифы и болгары и иностранцы пошли на землю Словенскую и Русскую, и сели снова у озера Илмеря, и обновили град на новом месте, от старого Словенска по Волхову поприще и больше, и назвали Новгород Великий, и поставили старейшину-князя от рода своего именем Гостомысл.

Также и Русу поставили на старом месте, и иные грады многие обновили, и разошлись каждый с родом своим по широте земли: одни сели в полях и назвались поляне, то есть поляки, другие же мазовшане, те же жмутяне, те бужане, по реке Бугу, те дреговичи, те кривичи, то есть смоляне, те чудь, иные же меря, то есть ростовцы, иные древляне, иные морава, сербы, болгары. Иные же северяне, иные лопь, иные же мордва, иные мурома, а иные же различными именами прозвались» [25, с. 310–311].

Неудивительно, что рассказ этот не останавливал внимания исследователей. Изложение в повести оставляет впечатление неправдоподобия и сумбурности — «семь верст — до небес, и все лесом». Факты перепутаны, перемешаны, переставлены. Тем не менее отталкивание по большей части идет от реальных событий. Упоминается грандиозная эпидемия, от которой вымерло так много народу, что многие местности запустели, а на территории городов (городищ?) обитали дикие звери. Остатки населения, видимо, реально бежали на юг «к скифам», с беглецами можно археологически связать так называемые колочинские древности. По прошествии же времени славяне узнали о пустой земле и решили ее заселить. С ними пошли «скифы и болгары и иностранцы». Это, вероятно, глухое воспоминание о смешанном первоначальном составе славянства, о Паннонии, в которой обитали «скифы». Под «иностранцами», возможно, следует понимать кельтов и германцев, смешавшихся со славянами. Запустевшая земля названа «землей прадедов», потому что перед заселением славяне еще помнили о своей общей с балтами и иллирийцами прародине — «Нурской земле».

Из анализа приведенного отрывка можно сделать очень интересный вывод: в те времена, когда был мор, и в последующие времена заселения славянами опустевших земель балты не ощущались славянами как отдельный народ. Славяне помнили тогда еще о едином своем с балтами корне, поэтому мор в повести описан как пришедший на «землю Словенскую», а опустевшая земля воспринимается как «земля прадедов», на которую славяне имеют все права наследства. Скорее всего, в VI–VII вв. славяне считали себя и балтов одним народом. Представление об этом единстве начало, вероятно, исчезать где-то в VIII в., когда опустевшие земли были заселены, численный рост пришельцев сопровождался формированием славянских союзов племен и началом формирования этносов. Славяне соседями своими видели в массе славян же, поэтому балты начали восприниматься как соседи, принадлежащие к другим — неславянским — народам. Тем более что балтов осталось немного, и далеко не все славяне с ними граничили. Окончательно о родстве было забыто в IX в. с обеих сторон. Но и в XVIII в. М.В. Ломоносов причислял балтов к славянам, в XIX в. Н.М. Карамзин балтов называл латышами, и, по его мнению, происходили они от славян, готов и финнов [87, с. 44], даже в середине XIX в. А.С. Хомяков причислял пруссов к славянам [182, с. 113].

Продолжим анализ приведенного отрывка новгородской повести. Отмечу хронологическую путаницу: начало славянской колонизации Новгородско-Псковской земли совмещено с основанием Новгорода и с правлением Гостомысла. Еще одна путаница связана с забвением реального хода событий в деталях. Согласно повести, славяне дважды населяли опустевшую землю: в первый раз их изгнали «угры белые». Скорее всего, здесь мы имеем отдаленное эхо воспоминаний о том, что предки славян (в том числе кельты-бойи) были изгнаны из места своего поселения и впоследствии туда вернулись (в Паннонию). Но, повторю, реальные детали событий забылись, народом, изгнавшим славян, выступают венгры (угры), которые пришли в Паннонию на много веков позднее. Часть славян, не желавших жить под венграми, покинула Паннонию и ушла в славянские земли (есть археологические подтверждения [30, с. 386–390]) — отсюда осталась память об изгнании славян «уграми белыми». С течением веков этот факт присоединился к истории славянской колонизации, и получилась громоздкая версия о двух пришествиях славян на «землю прадедов».

Наконец, последний абзац сказания, где даются самые странные сведения, т. е. при перечислении славянских племен в числе прочих названы «жмутяне» (жмудь, жемайты) — западные литовцы, а также «чудь», «меря», «лопь», «мордва», «мурома» — народы финские.

По этому поводу следует вспомнить общеизвестный факт, что в Восточной Европе индоевропейцы и финно-угры жили чересполосно во многих местах, в том числе на территории Новогородско-Псковской земли, и эта ситуация существовала с бронзового века, т. е. в течение тысячелетий. При этом, вне всякого сомнения, происходила индоевропеизация финно-угров и противоположный процесс превращения индоевропейцев в финно-угров, не говоря уж о практике обычных межплеменных семейно-брачных отношений. В зонах этнических контактов у балтов издавна должны были бытовать представления, что финно-угры не чужой им народ. От остатков балтского населения такие представления могли попасть и к славянам. Это — во-первых. Во-вторых, вспомним, что остатки населения, спасаясь от мора, бежали из родных мест. Бежали они не только на юг — на Дунай, и повесть прямо указывает, что бегство было «на Белые воды», на «озеро Тинное». В связи с этим вспомним то, что ранее здесь нами выявлено о локализации Беловодья на Валдайской возвышенности, и о местообитании балтского народа голядь — они вполне могли быть в значительной степени потомками беглецов-балтов от опустошительной чумы. Сведения о таком бегстве новгородские книжники спустя века приняли за бегство на известное им Белоозеро, т. к. Беловодье (Авалон, Альбанское озеро и др.) отошло в область мифов и легенд.

Давно доказано, что названия финно-угорских народов: мордва, мурома, мари, удмурты, — индоевропейского происхождения. О названии народа весь версия приводилась выше.

Но откуда такое название — чудь?

«…Можно высказать предположение, что название древнего племени чудь (по крайней мере в Заволочье — чухари, чукча, чуча) связано с обозначением глухаря в саамских и некоторых других языках территории Севера» [4, с. 199]. С такой версией согласиться нельзя, ибо придется признать, что сначала русские познакомились с чудью, а потом, от значительно более северных соседей, усвоили название. Так не бывает. Как минимум в таком случае было бы еще одно название для этого народа. И откуда в русский язык проникли, если исходить из вышеприведенной версии, производные от «чудь» слова: «чухарь», «чухна» — в значении «отсталый, дикий, бестолковый человек»? От себя добавлю к приведенному списку такие полужаргонные слова: «чухан», «расчухать», «чухнуть». Все это следы очень широкого контакта древнерусского населения с чудью, которая находилась на гораздо более низком уровне культурного развития по сравнению с пришлым славянским населением.

Я полагаю, что слово «чудь» — искаженное индоевропейское название. Снова вспомним, что белорусов и сейчас называют гуды. Это название, как сказано выше, несомненно, родственно слову «суды» («Судеты»). Звуки «с» и «ч» — легко перейдут друг в друга при иноязычной передаче. В таком случае чудь — искаженное балтское суд («шуд»?), и можно предположить, что финно-угорская чудь — балты, сменившие свой язык на язык соседей.

Такое объяснение можно предложить для странного перечня народов, якобы родственных славянам, в новгородской повести. Когда-то они говорили на языках, родственных балто-славянскому. Только включение в список народа лопь вызывает недоумение. Может быть, ошибка. [7 — А может быть, и не ошибка. В I тыс. н. э. лапландцы (лопь) заселяли почти всю Финляндию. Какие-то группы балтов в VI в. вполне могли бежать на север и смешаться с «лопью».]

Есть еще один источник, из которого можно извлечь доказательства того, что именно чума подкосила историческое бытие балтов и расчистила место для выхода славян на широкую арену истории. Я имею в виду древнерусский фольклор.

Святогор — пожалуй, самый загадочный персонаж русского былинного эпоса. До недавнего времени считалось, что у этого образа нет никаких соответствий в мифологиях других народов. Потом некие слабые параллели вроде бы обнаружились в иранском эпосе. Е.С. Галкина указывает на параллели между образом Святогора и нартским эпосом Северного Кавказа [30, с. 391–392]. Но все выявленное касается второстепенных черт Святогора и связанного с ним фольклорного круга. Он изолирован от других героев былинного эпоса, не совершает никаких подвигов, несмотря на огромную мощь — Илью Муромца он сажает в карман. В этом своем деянии Святогор перекликается с героями нартского эпоса и великанами-онарами марийской мифологии. Он пассивен, в его образе наличествует кричащее противоречие: огромная мощь и неспособность ее проявить. Это как бы спящий или дремлющий богатырь. Он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора). Святогор неподвижен в отличие от других богатырей, привязан к Святым горам, противопоставленным в былинах Святой Руси [125, т. II, с. 421].

Совпадение имени былинного богатыря и его местообитания дает ключ к разгадке этого таинственного образа. Выше уже установлено, что Святые горы (Светлые, Белые, Русские) суть не что иное, как Валдайская возвышенность, которая в течение тысячелетий была самым сакральным местом Восточной Европы, в качестве таковом отраженная во многих индоевропейских мифологиях, так как, повторю, предки всех ныне существующих индоевропейских народов, за исключением армян, были связаны с этим регионом Евразии. Со времен бронзового века Валдай были местом расселения индоевропейцев, говорящих на языках, которые мы уговорились называть Европа-сатем. Это страна, которую можно назвать первоначальной Галеей, это место обитания Галатеи, место, где Fеракл встретил Ехидну, это Беловодье, Альбанское озеро, исток четырех рек, текущих на четыре стороны света, гора Меру, гора Хара Березати, вероятное место рождения Аполлона у гипербореев, Рифейские горы, место, где, по представлениям древних индоевропейцев, находился вход в подземный мир. Это мир, принадлежащий Велесу/Волосу — Змею Горынычу, отсюда на берега Черного моря приходил ветер Борей, возможно, это и скандинавская Вальхалла. Святогорье и Святогорский монастырь на юго-востоке Псковской области — отдаленная память о той древней эпохе, когда Валдай были центром мира индоевропейцев.

В конце концов, по прихоти истории, Валдай оказались частью территории расселения балтов. Святогора следует считать былинной персонификацией балтов как культурноисторической общности, подобно тому, как Идолище Поганое в былинах олицетворяет половцев.

Для начала объясню загадку странной пассивности и дремотности Святогора. Археолог П.Н. Третьяков в своей монографии с некоторым удивлением отмечает у балтов сильно выраженную застойность жизни: балтский археологический материал из разных слоев разделенных тысячелетием практически идентичен, новые поколения скрупулезно воспроизводили достижения далеких предков, не пытаясь внести что-то свое, новое [169, с. 32]. При этом балты были многолюдной общностью, занимавшей огромную территорию. Малочисленному, но динамичному славянскому этносу родственный балтский этнос должен был казаться таким, каким выглядел Святогор в глазах Ильи Муромца: огромным, мощным, но не способным ни на какие серьезные деяния, спящим или пассивным. Земля не хочет его носить, и судьба его — уйти в землю, исчезнуть с лица ее, оставив мир для энергичного, умного Ильи Муромца, который в данном случае в своем образе олицетворяет славянство, занимающее место балтов.

Рассмотрим сцену смерти Святогора. (Есть разные варианты былины, расходящиеся в деталях. А детали эти важны. Я беру за основу былину «Илья Муромец и Святогор». Гильфердинг. № 273.) Богатыри увидели белый каменный гроб посреди чистого поля.

Илья лег в него, да не впору он ему пришелся. Святогор лег в гроб — уютно и приятно показалось ему в нем. Тут сама крышка гроба закрылась. Илья Муромец бьет палицей, крышку гроба пытается разбить, да только после каждого удара на гробе новый железный обруч появляется. Понял Святогор, что смерть его пришла, предложил Илье взять себе часть Святогоровой силы с дуновением своим. Илья отказался и поступил совершенно правильно, ибо дуновение Святогора несло смерть. Потом пошла из Святогора кровавая пена, и он скончался. Некоторые варианты былины упоминают, что если бы Илья Муромец лизнул эту пену, то тоже бы умер.

Чумные бациллы, как известно, передаются от больных здоровым либо через физический контакт, либо по воздуху. Чума бывает бубонная и легочная, причем легочная хорошо передается по воздуху. Именно дуновение Святогора несло угрозу жизни Ильи Муромцу. Следует ли из этого, что в былине описываются проявления легочной чумы? Посмотрим медицинскую литературу, например Большую медицинскую энциклопедию (чума).

«Мокрота вначале студенистая, стекловидная, затем становится кровавой, обычно имеет жидкую консистенцию… Присоединяются другие геморрагические явления — кровавая рвота, высыпания на коже» (Первично-легочная чума) [21, т. 7, с. 354].

Итак, заметный симптом легочной чумы — кровавая пена, исходящая от больного. Но ведь именно кровавая пена исходила от Святогора перед смертью. Разумеется, она тоже угрожает чумной заразой, в особенности если кому-то пришла бы в голову странная идея лизнуть ее.

Диагноз налицо! Былину о смерти Святогора можно зачислить в свод доказательств того факта, что балты были почти полностью истреблены легочной формой чумы и их место заняли родственные им славяне, получившие от балтов часть их силы, т. е. ассимилировавшие оставшееся разреженное балтское население и усвоившие некоторые элементы их культуры.

Наконец, еще одно, правда, косвенное доказательство того, что на территории славянского расселения была когда-то сильная эпидемия, дает нам «Повесть временных лет». Я имею в виду историю о том, как обры «примучили дулебов» и чем это кончилось.

У меня давно вызывали недоумение некоторые детали этого рассказа. Во-первых, дулебы жили на Волыни, т. е. на возвышенных местах, поросших лесом, а авары были конными степняками. Аварам куда проще было «примучить» северян, полян, древлян, но об этом не сохранилось никаких преданий, зато на полтысячи лет сохранилась память об угнетении и унижении народа, до которого степнякам и добраться-то было трудно. Во-вторых, для степняков всадничество, т. е. передвижение верхом на коне, — вопрос чести. С какой стати они должны были пересаживаться в телегу, даже если ее везли дулебские «женки». Аварии в глазах своих соплеменников в такой ситуации выглядел бы непрестижно. Во всяком случае, других подобных случаев в истории степных народов неизвестно. В-третьих, передвигаться таким способом в горах, вдали от родной степи, просто опасно: можно бесследно сгинуть в ближайшей пропасти, если нет эскорта из своих всадников. В-четвертых, выражение «погибоша аки обри» предполагает, что авары с исторической сцены исчезли внезапно и все (или почти все). Но это не так, авары в VII в. действовали активно, сражались с франками Карла Великого и ушли из истории постепенно. В-пятых, смущало употребление в летописи слова «погибоша». Если бы авары потерпели поражение от какого-то народа, были бы завоеваны, вырезаны поголовно (а этого не было), летописец употребил бы «побиша», «порезаша», «убиваху» и т. д. Авары, по словам летописца, «помроша», т. е. «вымерли все». По какой причине они вымерли?

Большую часть сомнений помогла разрешить остроумная догадка А.Г. Кузьмина. Он обратил внимание, что в списке племен Птолемея упомянуты аварины (обарины), в районе истоков Вислы, т. е. по соседству с дулебами. Слово obar по-кельтски означает «тщеславие». А у летописцев обрины названы «гордые умом». Видимо, летописец перепутал известных ему аваров с неизвестными аваринами [101, с. 144].

А.Г. Кузьмин никак не развивает далее свою догадку, а в контексте данной работы она приносит некоторое количество новой информации.

Аварины (обарины), вне всякого сомнения, имели кельтскую идентичность. Дулебы отнюдь не были славянами, как принято считать. Они были балтами. Этноним «дулебы» (дудлебы), очевидно, означал «любители дудок» или «лобызатели дудок». Стоит вспомнить, что слово «волынка» — «духовой музыкальный инструмент» — происходит от слова «Волынь» — названия местообитания летописных дулебов (дудлебов). Становится понятным, почему в словаре В.И. Даля (и у М. Фасмера) слово «дулеб» зафиксировано в значении «дурак», «простофиля».

Рисуется примерно такая картина. Обитал на Волыни народ (союз племен) балтского происхождения, который не слишком усердствовал в боевых искусствах даже для защиты родной земли, зато большим уважением у них пользовались мастера игры на волынке или на трембите («на дудке»). Поэтому имя им было дулебы (дудлебы) — племя с таким названием известно и в Чехии. Соседний кельтский народ (союз племен), название которого можно перевести как «гордичи» или «гордятичи», а по-кельтски обарины, покорил народ горных музыкантов. Победители подвергли покоренных дулебов унижениям, которые удивили видавших виды современников, но унижения покорно сносились завоеванными. Это вызвало насмешки и презрение, по окрестным землям ходили анекдоты о том, что творится в земле дулебов, один из анекдотов дошел до древнерусского летописца. Слово «дулеб» стало нарицательным (как чухна), означая весьма неуважаемую личность, и в этом качестве дожило до нашего времени. Видимо, этому способствовало то, что в звучании его для русского уха слышалось одновременно «дуб» и «нелепый».

Кончилась эта история пришествием чумы, скосившей и угнетателей, и угнетенных. Остатки и тех, и других были ассимилированы славянами, образовавшими в бывшей земле дулебов сильный племенной союз волынян. Фраза в «Повести временных лет»: «Бог потребил я, и помроша вей…», а также фраза «погибоша аки Обри» — дают еще одно косвенное свидетельство в пользу того, что на Северных Карпатах во второй половине I тыс. н. э. (примерно), была смертоносная эпидемия.

Русское устное предание сообщает, что жила когда-то на земле «чудь белоглазая». Жила — да вся в землю ушла. Со словом «чудь» мы разобрались. А почему «белоглазая»? А потому же, почему кельты за много веков Галас — «Змеиные горы/ холмы» превратили в Стеклянные горы («глас» или «гляс» — «стекло»). На самом деле — «чудь Змеиных гор», они же «Белые горы». В нынешней интерпретации — «чудь Валдайская». А почему ушла в землю? Вымерла от страшной эпидемии в VI в., оставив землю по наследству восточным славянам.