В 1521 г. в Швеции началось восстание против датского владычества. В 1523 г. вождь восстания, дворянин Густав Ваза, короновался шведским королем, основав династию Ваза. На Севере Европы возникло сильное государство, короли которого испытывали сильные комплексы из-за своего незнатного происхождения. В частности, по мнению Ивана Грозного, королям предосудительно было иметь такую родословную. Он категорически отказывался признать шведского короля равным себе и пенял ему за полумужицкое происхождение. Ситуация в Швеции для него была так же удивительна, как если бы на русский трон сел Васька Грязной или Бориска Годунов.

Для реабилитации своей правящей династии шведские историки подсуетились и в XVII в. создали, опираясь на русские летописи, версию о происхождении русской государственности от пришлых шведских скандинавов. Версия запоздала, так как занявшие трон в России бояре Романовы не тягались в знатности со шведскими королями. Так бы и канула эта версия в Лету, если бы в XVIII в. ее не востребовали для политических целей. С тех пор, вот уже скоро три столетия, идут споры норманнистов и антинорманнистов о начале Руси. Норманнская теория замечательна тем, что с XVIII в. ни одного нового доказательства в ее пользу не представлено, тем не менее ее сторонники под разными соусами повторяют старые и время от времени переходят в наступление даже в отечественной исторической науке. Западные историки в этом вопросе — норманнисты по определению. В свое время, готовясь к написанию этой главы, я просмотрел много работ западных авторов, чтобы уяснить их фактологическую и теоретическую базу. Ни того, ни другого нигде не обнаружил, норманнская теория западными историками излагается без доказательств, как нечто настолько очевидное, что серьезным специалистам здесь и думать не надо. Наконец набрел на монографию одного из крупнейших историков Швеции (так в аннотации) Арбмана X. «Викинги». Он сделал честное признание, что «главный источник о деятельности викингов на Востоке — летописец Нестор — XII в.» [12, с. 149]. Стало ясно, что по этому вопросу западных авторов читать бесполезно, лучше лишний раз почитать русские летописи.

Историю борьбы норманнизма и антинорманнизма излагать не буду, благо она хорошо изложена у А.Г. Кузьмина, у Е.С. Галкиной [101; 30], а также у В.В. Фомина [176, с. 149–163]. Перечислены только использованные мною работы.

Уже разобранный выше материал об истоках русского этногенеза и политогенеза показывает, что перед историками по этому вопросу не только невероятное количество путаницы, но еще и мифы, выдаваемые за исторические факты, например миф о Кие и его братьях. Количество версий, которые можно предложить историкам на суд, неприемлемо велико. Несмотря на почти трехвековой промежуток времени, не сделано даже самое необходимое для начала полноценной научной работы — не отсеян вымысел от, пусть искаженной, правды. Удивительно также то, что вывод этот сделан еще столетие назад, но за этот срок историки, крупные и не очень, даже не предприняли серьезной попытки такую работу сделать. В результате вместо хотя бы частичной постройки мы имеем хаос из сваленных стройматериалов. Основательная их сортировка и начало строительства требуют отдельной крупной работы, по объему не меньше той, что сейчас перед вами. В обоснование сказанного хотел бы свой анализ предварить цитатой.

 

«Шахматов сумел убедительно обосновать точку зрения, согласно которой «Сказание о призвании варягов» является итогом литературного труда нескольких поколений летописцев, которые, комбинируя сведения из народных преданий и легенд и используя собственные литературные домыслы, создали летописную версию начала российской политической истории. Такой взгляд на «Сказание» исключает саму возможность рассматривать его в качестве, пусть даже искаженного, отчета о действительно произошедших событиях… Версия призвания варягов, используемая сторонниками «гипотезы отождествления», хотя и в каждом отдельном моменте вроде бы не противоречит требованиям обычной логики, в целом плохо укладывается в политическую практику Раннего Средневековья» [176, с. 157].

Опять историкам предлагается выдать самим себе testimonium paupertatis и отказаться от попыток найти истину.

Аналогия такая: представим фразу, в которой каждое отдельное слово понятно и не слишком противоречит грамматике, но в совокупности они образуют почти бессмысленную фразу. Неужели ничего нельзя сделать? Существует методика анализа информации, когда нужно отсеять ложную и частично ложную информацию, выделив истинную. Нужно комбинированно использовать структурный, функциональный, системный анализ, не забывая про обычную логику и здравый смысл.

Например, что нам скажет здравый смысл и логика относительно сообщения «Сказания» о том, что новгородцы разгромили варягов, пытавшихся собирать с них дань, выгнали этих варягов за море и не дали дани (будем пока исходить из предположения, что варяги — скандинавские викинги)? Для ответа на этот вопрос надо для начала, пусть и приблизительно, знать, какими силовыми возможностями располагала каждая из сторон.

Начнем с Новгорода. Основан он был в 50-х гг. IX в. Кем и с какой целью основан? Южнее Новгорода есть город Старая Русса. Если неподалеку друг от друга мы видим два города, причем в названии одного фигурирует слово «старый», а в названии другого «новый», если оба расположены на магистральном пути расселения славян, то есть основания предполагать, что выходцы из первого основали второй. Славяне по реке Ловати пришли из Белоруссии на практически пустое место, основали город, видимо, назвав его именем своего племени — Русса. Когда южный берег Ильменя (Илмеря) был освоен, жители города обратили внимание на стратегически важное место у истоков Волхова. Крепость на этом месте позволяла контролировать торговые пути на север, с севера, в Верхнее Поволжье, Поднепровье и из Поднепровья. Первоначально там возникла торговая фактория, потом поселение. Возможно, его какое-то время называли Новая Русса, но в названии поселения победило название Новый город.

Еще раз оценим удобство его положения. Путь на юг через Ильмень и по Ловати уводил в Белоруссию, где жили родственные кривичи. Путь по Волхову вел к Ладожскому озеру (тогда — озеро Нево) и к Балтике. Мета приводит на Валдайскую возвышенность (скаты Алаунские), а там рядом истоки Волги и Днепра — путь на юг и на юго-восток. На севере, у впадения Волхова в озеро Нево был поставлен еще один стратегически важный пункт — г. Ладога. Перекрестком всех этих транспортно-торговых путей был Новгород. Это обеспечило ему бурное развитие и лидерство над огромным краем.

Каково было политическое лицо Новгорода в 50–60 гг. IX в.? Какая политическая традиция доминировала в его жизни? То есть была ли там монархическая форма правления или какие-то формы представительной власти? Монархический вариант можно сразу отмести, и вот почему.

Во-первых, неизвестно никакое имя основателя города, в том числе и княжеское. Если бы на месте Новгорода народ поселился во главе с каким-нибудь князем, память о нем как об основателе сохранилась бы (как Тур — основатель Турова). Да и название города было бы тогда другим. Новгород — стихийно возникшее название, отражает, скорее, факт саморазвития города из торговой фактории, нежели факт основания города по воле почитаемого лидера.

Во-вторых, монархическая форма правления предполагает какую-то форму наследственности власти, хотя бы и в варварских формах. Но нам известно, что умирает правитель Новгорода Гостомысл — и никому в голову не приходит, что его должен заместить преемник, на которого указывает традиция преемственности власти. Вместо этого в городском обществе начинаются разброд и шатания, что очень опасно для торгового города, в котором сосредоточены большие материальные ценности. В конце концов горожане решили подыскать себе князя. Ни на какую монархическую традицию это не похоже. Зато очень похоже, что все утверждения о родстве Рюрика и Гостомысла через дочь последнего — Умилу- поздние выдумки, с целью приспособить логику событий середины IX в., к временам значительно более поздним.

В-третьих, Гостомысл — личность явно реальная, а не легендарная, в одних летописях называется князем, в других — старейшиной. Кто же он? Имя его совсем не княжеское, а напротив, буднично купеческое. Гость — значит «купец», «торговец». Если родители назвали ребенка «Думающий о торговле», то могли ли они быть сами княжеского происхождения? На успех в каких делах благословляли именем сына? Скорее всего, Гостомысл был самым богатым из новгородских купцов, пользовался всеобщим уважением, имел административный талант.

На основании приведенных соображений подходящей аналогией для Новгорода интересующего нас времени будет г. Мекка начала VII в.

Торговый город Мекка не имел центральной власти. Кварталы города заселялись родственниками, селившимися вместе и рядом. Во главе каждого такого родового квартала стояли старейшины. Они разбирали все спорные вопросы, возникавшие между родовыми кланами, в случае необходимости собирались на совет для решения дел представляющих общегородской интерес. При этом могли присутствовать все члены родовых общин. Для таких общественных нужд был специальный холм на окраине города. Любой из горожан, желающий сообщить что-то важное, мог подняться на холм и криком созвать жителей города на срочное собрание.

Видимо, примерно такова же была внутренняя политическая структура г. Новгорода. В нем были так называемые «концы», население которых имело свою внутреннюю организацию и вождей во главе ее. Было вече, на которое мог прийти каждый горожанин, но, как и в Мекке, рядовые горожане только присутствовали при совещании старейшин «концов», оказывая «своим» моральную поддержку. Если бы вече было таким, как его описали в художественной литературе, это был бы в принципе нерабочий орган.

Но Новгород имел одно важное отличие от Мекки. В нем нашлось авторитетное лицо, лидерство которого признали все «концы» города, — старейшина Гостомысл. Это было большим плюсом, пока он был фактическим руководителем города, и принесло большие минусы, когда его не стало. Легко достигать компромисса и вершить городские дела, когда есть всеми признанный харизматический лидер. В отсутствие его старейшины города совершенно не умели управлять, т. е. находить разумный компромисс и координировать усилия для соблюдения общих интересов. Нового авторитетного лидера не просматривалось, а в городе было, выражаясь современным языком, несколько «мафий», ориентированных на свой внутренний интерес. Естественно, началась самая вульгарная борьба за власть и влияние, так хорошо знакомая по другим странам и эпохам. В этом смысле люди не меняются, ни во времени, ни в пространстве. Земля была богатая, но отсутствие порядка угрожало тем, что посторонние не только завладеют богатствами, но еще и наденут ярмо на хозяев богатств. Вопрос легитимизации власти встал остро, и, собственно говоря, в условиях IX в. был единственный вариант его решения.

Тут я на время прерву анализ новгородской ситуации, чтобы напомнить вопрос, с которого и начался проделанный анализ: каковы были силовые возможности Новгорода на рубеже 50–60 гг. IX в.? Впервые Новгород упомянут в Софийской I летописи под 859 г. Для такого упоминания он должен не только сам быть значительным поселением, но и иметь окружающие земли, тяготеющие к нему как к центру. В условиях, когда все мужское население было вооружено, минимальная численность ополчения, которое мог город выставить, — несколько тысяч человек, едва ли больше десяти тысяч. Полагаю, с этой цифрой спорить никто не будет.

Теперь рассмотрим, каковы были силовые возможности скандинавских викингов около 859 г. Ни один из скандинавских народов государства в это время не имел. Первая попытка создать норвежское государство — 872 г. Датское государство возникло в начале X в., шведское — около 1000 г.

Первые грабительские набеги викингов зафиксированы в 90-х гг. VIII в. Действовали они малочисленными шайками, главным образом, на морском побережье. Вот как об этом пишет историк.

«Походы викингов начались на рубеже VIII и IX в. Они длились на протяжении всего IX в., но прекратились вскоре после 900 г. В начале следующего столетия норманны, расселившиеся в Англии, Франции, Ирландии, переходят к мирной жизни. Новый взрыв норманнской агрессии приходится на конец X — начало XI вв. В Скандинавии в это время окрепла королевская власть. Иным стал и характер походов: вместо разрозненных атак отдельных отрядов происходят организованные нападения больших флотов и армий во главе с конунгами» [47, с. 139].

Итак, на протяжении всего IX в. «разрозненные атаки отдельных отрядов». О малочисленности отрядов викингов говорят и другие исследователи [41, с. 333]. Иначе и быть не могло. Только государственная власть способна организовать войско численностью в несколько тысяч или десятков тысяч человек. Вышеупомянутые отряды насчитывали несколько десятков человек (сколько помещалось на одном боевом судне), иногда могли объединиться два-три боевых драккара, но и в этом случае численность отряда норманнов могла быть 100–200, самое большее 300 человек. Для грабежа морского побережья такой отряд годился, для штурма крупного города в сотнях километров от моря — ни в коем случае. Даже если члены таких отрядов горстями ели сухие мухоморы.

Правда, «История Ирландии» содержит такой факт: в первой половине IX в. викинг Торгильс подчинил всю Ирландию, приплыв с 12 тыс. воинов на 120 судах и соединившись с местными норманнами [79, с. 22–23]. Во-первых, численность войска, скорее всего, преувеличена — вся Норвегия в Раннем Средневековье едва ли имела такую армию (герцог Нормандии Вильгельм в 1066 г. завоевал Англию с дружиной в 5 тыс. человек). Во-вторых, как исключительный случай такое войско (пусть меньшей численности) допустить можно — Норвегия стояла на пороге государственности. Но норвежские викинги на Русь не плавали.

Добраться из Скандинавии до устья Невы не так уж сложно. Далее, вверх по течению Невы 64 км — времени уйдет не меньше двух дней. Потом по озеру Нево (Ладожскому) добраться до устья Волхова и овладеть северным форпостом Новгорода — Ладогой. Потом вверх по Волхову до его истока — неделя сроку. Новгородцы не только узнают о нападении, но и успеют, не торопясь, провести мобилизацию. Впрочем, она не понадобится. Отряд в несколько десятков человек будет истреблен финно-уграми — аборигенами раньше, чем приблизится к Новгороду. Если допустить невероятное: отряд беспрепятственно дошел и пограбил окрестности Новгорода, на обратном пути его обязательно истребят из засады, хотя бы с целью перехвата добычи. Добавлю, что прежде чем идти промышлять к Новгороду, нужно иметь многолетний опыт плавания в тех местах для разведки пути. Плыть вглубь материка по рекам, не зная куда и зачем?! Викинги были дикарями, но не были идиотами.

Рассмотрена возможность всего лишь набега викингов на Новгород в середине IX в. Получился абсурд, но ведь в «Сказании» говорится даже не о набеге. Там сказано, что варяги пришли с целью получить с новгородцев дань, но новгородцы разбили их, выгнали за море и не дали дани.

Поясню. Для того чтобы требовать дань, мало приплыть из-за моря даже на большом количестве драккаров, ибо разбойничий набег и сбор дани — вещи принципиально разные. Для сбора дани с новгородцев надо сначала обложить данью население, более близко живущее к Балтике и к Финскому заливу. Для ежегодного сбора этой дани нужно иметь опорные пункты по всей податной земле, в том числе на границах с новгородскими владениями. Опорные пункты — это крепости с гарнизоном, их деятельность должна координироваться, для этого нужен административный орган высшей власти. Кто-то эту власть должен сформировать, произвести назначения, распорядиться собранной данью. Для этого нужна государственная власть, а государств в Скандинавии в это время, как уже сказано, не было. Мало того: система опорных пунктов для сбора дани — это, фактически, примитивная государственная структура. Нам предлагается поверить, что скандинавы, не имея никакого опыта государственного строительства у себя на родине, создавали обширные и эффективные государства в Восточной Европе с опорой на мелкие разбойничьи шайки. И не осталось, ни летописных, ни археологических данных о таком государстве?! Меня не перестает удивлять: как могли взрослые и неглупые люди в течение веков верить в такую чушь.

Вывод: либо рассказ о попытках варягов собирать с новгородцев дань — чистый вымысел, либо варяги не имеют никакого отношения к скандинавским викингам. Возникает необходимость в точной этимологии слова «варяг».

Но сначала сделаю небольшое отступление. Чтобы понятнее была логика последующего изложения, надо четко определить, в чем состоит разница между разбойничьей шайкой и дружиной.

Разбойничья шайка может превратиться в дружину, дружина может стать разбойничьей шайкой, но это совершенно разные структуры.

Шайка не имеет стабильного состава, она формируется для проведения конкретной грабительской акции (или нескольких), по ее завершении если не распадается, то серьезно меняет личный состав.

В шайке отсутствует стабильность власти и преемственность власти. Даже авторитетного лидера члены шайки могут снять и заменить личностью, никак не связанной с предыдущим руководителем и даже враждебной ему (иллюстрация из художественной литературы: на острове Сокровищ пират Мэри пытался сместить вожака Сильвера и занять его место, а Сильвер должен был терпеть это).

Главарь шайки имеет полную власть во время боевой операции, в мирный период его власть резко уменьшается.

Вывод: разбойничья шайка как социальная структура — абсолютно негодный инструмент для политической деятельности. Очень наглядный материал здесь дает пиратство в Карибском море в XVII в. Размеры шаек иной раз достигали тысяч человек, они брали города, но популярный пиратский лидер Генри Морган стал политической фигурой, только когда порвал с пиратством.

Дружина, в отличие от шайки, имеет относительно стабильный состав, существует долгое время, налицо тенденция к занятию детьми места отцов. Дружину возглавляет князь, конунг, герцог и т. д., сместить которого, как правило, невозможно, есть преемственность власти, проявляющаяся в том, что занять место главы может только либо сын прежнего главы, либо усыновленный, либо близкий соратник. Ситуация «Сильвер — Мери» исключается — недовольные могут покинуть дружину. Власть главы приобретает черты харизмы. Дружина подчиняется своему главе как в военное, так и в мирное время.

С обывательской точки зрения, разница между шайкой и дружиной в том, что главарь шайки не может помешать подчиненным грабить по своему усмотрению, а глава дружины — может.

Вывод: дружина как социальная структура — вполне пригодный инструмент для политической деятельности. Общество, находящееся в стадии, называемой военной демократией, может порождать множество разбойничьих шаек, когда же в процессе эволюции они превращаются в дружины, то вопрос образования государства сразу ставится в повестку дня. В конце IX в. викинги, действующие на Западе, организовались в дружины. Это проявилось в таких акциях, как образование опорных пунктов на побережьях, проникновение по рекам вглубь Западной Европы, осада Парижа в 885–886 гг., других городов. Действовали в тех местах датчане и норвежцы, и, конечно, совсем не случайно именно в это время (в пределах одного-двух поколений) у них возникли государства. В Восточной Европе действовали шведы, у них государство возникло около 1000 г. Если здесь имел место тот же порядок вещей, что и в Дании, Норвегии, то дружины вместо разбойничьих шаек у шведских викингов должны были возникнуть где-то в последней трети X в. Любопытное совпадение: именно в это время на Руси и в Византии появляются достоверно зафиксированные отряды викингов-наемников. К вопросу о появлении этих викингов я еще вернусь, сейчас же отмечу такую вещь: во времена, описываемые «Сказанием…», шведам до государственного бытия оставалось полтора столетия. Разбойничьи шайки викингов у них могли быть, даже наверняка были, но до превращения их в дружины оставалось более ста лет. Значит, были главари шаек, но не было конунгов с родословными. Как объяснялось выше, главарей шаек приглашать на трон бессмысленно по двум причинам: во-первых, за ними не стоит никто, даже члены их шаек; во-вторых, они не умеют выполнять роль политического руководителя. Не говоря уж о том, что они вовсе не авторитетные личности и их мало кто знает. Даже для датчан и норвежцев время подходящих личностей еще не настало.

Теперь следует вернуться вновь к версии о призвании варягов в «Сказании» и продолжить ее рассмотрение с точки зрения соответствия обычной человеческой практике и логике здравого смысла. Мы уже сделали вывод, что в тех условиях, которые сложились в Новгороде после смерти Гостомысла, с учетом реалий IX в., призвание к власти компромиссной фигуры со стороны было наиболее разумным выходом.

Но была еще одна причина, которая делала призвание князя со стороны весьма желательным. Нужно было решать вопрос обороны Новгорода и тяготеющих к нему земель. Чем больше в городе богатств, тем больше желающих этим богатством поживиться. Это истинно не только для Раннего Средневековья. Новгород защищало ополчение, но ополченцы, как правило, уступают воинам-профессионалам. Навербовать последних невозможно, т. к. в IX в. воины-профессионалы были только в дружинах. Каждая дружина одновременно была и школой, где готовились воинские кадры. Каждая дружина имела средний командный состав, который будет подчиняться князю, но не будет подчиняться купцам или равному себе. Князь, способный прокормить дружину, может создать ее на почти пустом месте. А Гостомысл — не мог. Такова особенность раннего Новгорода, возникшего из торговой фактории, населенного разноплеменным вольным людом, а не княжьего города. В конце концов создать свою профессиональную дружину Новгород смог бы, но это заняло бы много времени и, опять же, требовало наличия авторитетной единой власти в городе. Приглашение князя даже с малой дружиной решало и проблему власти, и проблему его защиты.

А теперь, чтобы понять, как реально происходило приглашение князя, обратимся к историческим прецедентам. Сходные черты таких приглашений в разных странах, в разные эпохи позволят все типичные моменты наложить на новгородскую ситуацию 50 -60-х гг. IX в. и выявить степень правдивости «Сказания». В качестве примеров можно рассмотреть приглашения князей в Новгород с 1136 г., приглашения королей на польский престол, на английский трон, приглашения ханов на казанский престол.

Во-первых, кандидата, как правило, никогда не искали далеко от своих мест или даже за морем. Кандидата находили у соседей (Александр Невский в Новгороде, Довмонт во Пскове, Ягайло и Стефан Баторий в Польше). Генриха Валуа поляки в 1572 г. нашли довольно далеко — во Франции, но, во-первых, для поляков Франция — католическая, как и у них, страна, во-вторых, приглашенный сбежал (украв коронные сокровища). Вильгельм Оранский для англичан тоже был соседом. Из России и Крыма приезжали ханы в Казань.

Во-вторых, никогда не приглашали неизвестного. Всегда имели место предварительные переговоры, и послы отправлялись за уже обговоренной кандидатурой, на обговоренных условиях. Никто никогда не отправлял послов в неизвестные края, за неизвестной кандидатурой. Удивительно, если бы нашелся хоть один такой случай.

В-третьих, по такому деликатному вопросу никогда не обращались к врагам. Некоторым исключением служит прецедент с выдвижением кандидатуры Ивана Г розного на польский престол, но надо учесть, что Россия и Речь Посполитая в это время не были в состоянии войны, кандидат в это время не считался русским царем, поляки же рассчитывали через династические права прибрать к рукам Россию, как это получилось с Литвой.

В-четвертых, никогда не бывало такого, чтобы посылали за князем, а вместо одного прибыли целых трое, пусть даже и братья. Будем реалистами: в любом государстве желающих управлять всегда больше, чем вакансий. И вот, вместе с приглашенным князем, который никому не конкурент, прибывают двое его братьев, которым нужно найти место для управления и кормления, причем то, что получше, пристроить их людей. Реальная картина? А.А. Шахматов и В.Е. Яманов совершенно правы: «Сказание…» дает не изложение фактов истории в их взаимосвязи и последовательности, а нечто похожее на литературное сочинение. Но, во-первых, это сочинение не чистый вымысел, а опирается на реальные события, во-вторых, литературные произведения тоже используют как исторический источник, в-третьих, у историков все равно нет иного выхода, кроме как снова и снова анализировать «Сказание…» в поисках исторической истины. Следует исходить из логического допущения, что события в данном случае происходили так же, как и в других подобных случаях.

Фразу, что князя искали «за морем», понимают чаще всего как поиск на той стороне Балтийского моря. Выше приведено достаточно доказательств, что варяги, во всяком случае, не могли приходить со стороны Балтики. А есть ли основания считать, что новгородцы на рубеже 50 — 60-х гг. IX вв. совершали плавания по Балтийскому морю до его западных пределов? Фактов «за», нет никаких, прямых фактов «против» тоже нет, но есть косвенные. Во-первых, ни в каких письменных памятниках не отражены такие плавания, во-вторых, археологический материал тоже не подтверждает факта таких плаваний, в-третьих, Новгород был слишком молодым городом, перед его жителями стояла задача освоения речной сети сопредельных территорий, поэтому маловероятно, чтобы новгородцы уже тогда совершали далекие заморские путешествия.

Славяне, населившие Новгородско-Псковскую землю, на пути с прародины нигде не сталкивались с морскими водоемами. Следовательно, в IX в. слово «море» они использовали не в том смысле, в каком используем его мы или создатели норманнской теории. Эта лингвистическая тема обсуждалась ранее, сейчас же я постулирую, что словом «море» словене называли крупное озеро или обширную заболоченную местность (впоследствии — «марь»), а в современном значении стали его использовать едва ли ранее второй половины X в. «Поехать за море» в летописи, однозначно, — не на тот берег Балтики.

Зато к югу и юго-западу от Новгорода есть подходящие объекты, которые могли новгородцами называться «море». Это озеро Ильмень (Илмерь), площадь которого в IX в. значительно превосходила нынешнюю, и прилегающие с юга к озеру болота по руслу р. Ловати, там, где, предположительно, находился «остров русов» длиной в три дня пути. Далее на юго-запад находилось еще одно «море» с островами, которое мы называем Полесье. При движении славян в новгородскую землю все эти географические объекты ими преодолевались, в IX в. должна была еще быть живой память про эти места, как о земле предков. И если новгородцам понадобился князь, то искать подходящую кандидатуру логично было именно здесь. Скорее всего, под словом «море» в «Сказании…» разумеется озеро Ильмень, древнее название которого — Илмерь — «Илистое море», которое еще и сейчас иногда называют «Славянское море».

Если князя новгородцы искали за этим «морем», то их поиск ничем не отличался от поисков кандидатуры правителя в других приведенных выше примерах. Во-первых, они шли к соседям, в места, которые хорошо знали. Во-вторых, там была родина их предков, а стало быть, князь из тех мест имел дополнительную легитимность. В-третьих, в земле кривичей и южнее уже успели сформироваться (или прийти извне) авторитетные княжеские династии. Не «природная», а пришедшая извне династия могла быть с Поднепровья, от тамошних русов Артании. Соответственно, и отправились новгородские послы либо в район Старой Руссы, либо в Поднепровье.

 

Теперь следует разобраться с количеством князей, пришедших вместе с посольством в город на княжение. Ясно, что перед отправлением посольство получило четкие инструкции и не могло, грубо превысив свои полномочия, вместо одного князя привести сразу трех. Недаром в «Сказании…» двое из них очень быстро умирают, очевидно, потому, что никак не вписывались в канву последующих событий.

Имя Рюрик часто сопоставляют со словом «рарог» — «сокол». Полностью такую версию исключить нельзя, но, мне представляется, следует обратить внимание на второй формант имени — «рик». Он явно находится в родстве с италийскими, кельтскими, германскими вариантами слова «царь» («реке», «рикс», «рих», «риаг»). Начальный формант «рю» — очевидно, искаженный корень «рус»/«рос»/«роуш». В различных индоевропейских языках родственные ему слова имеют смысл «ясный», «красный», «светлый» («рош»/«раш»/«рос»). Тогда Рюрик — «Светлый царь», а вольный перевод — «Царь — Красно Солнышко». Имя это восточноевропейское, оставшееся от скифов, говоривших на кентумитских наречиях, скорее всего, оно росомонского происхождения. Напомню, что древнейшие летописные записи на Руси делались (кроме глаголицы) «росским письмом», т. е. готской азбукой из 27 букв, и нас не должно удивлять искажение имени, если в нем был шипящий звук. Например, имя звучало Рушрик.

Синеус — вовсе не означает «синие усы». Напомню, что слово «синий» (родственно слову «сиять») долгое время обозначало любой цвет, если поверхность тела блестящая. Синеус — может означать усы, либо черные, либо белые, но с блеском волос. Могли ли родители дать ребенку такое имя? Разумеется, нет. Неизвестно, будут ли у него впоследствии усы, будут ли они блестящими или матовыми. В Японии существовал обычай смены имени по достижении определенного возраста или смены социального положения, но в Восточной Европе такого нигде не наблюдалось. Следовательно, «Синеус» — не имя, а прозвище взрослого человека. И логично предположить, что прозвище относится к Рюрику, поскольку в «Сказании» стоит оно сразу после его имени. [23 — Можно предложить и другую версию происхождения слова Синеус. Формант «ус» — вариант корня «ас»/«ос» — «змей». Тогда это почетный эпитет к имени — «Светлый змей». Вспомним западное имя Финеас и Фениста русских сказок.]

Сложнее с третьим именем — Трувор. Но поскольку второй князь у нас исчез бесследно, слившись с первым, логика и здравый смысл требуют усомниться в существовании и третьего. У кельтов было известно племя треверы, звучит очень похоже. А поскольку предки кельтов имеют происхождение из Северного Причерноморья, то, согласно логике переселения народов [24 — См.: Кутузов Е.Н. Индоевропейцы, славяне, русские. Казань, 2009.], в этих же местах вполне могло обитать племя с похожим названием. Например, в составе народа росомонов. Можно также попытаться сопоставить слово «Трувор» с этнонимом «тиверцы». Иными словами, Трувор не отдельная личность, а тот же самый Рюрик, но обозначает его племенную принадлежность. Современное звучание было бы — Рушрик Труворский.

Из такой реконструкции вытекает, что родословная Рюрика восходит к ославяненным скифам. А это юг Восточной Европы — никак не север. Известный знак Рюриковичей в виде трезубца (иногда двузубца), обозначающего стилизованную фигуру сокола [148, с. 69], подтверждает происхождение династии из скифского мира. Этимология слова «сокол» — «белый полянин», а сколоты (саккололоты) — «Белые Поляне», что позволяет протянуть нить исторической связи от сколотов к росомонам.

Теперь можно заняться этимологией слова «варяг», поскольку сам Рюрик был из тех, кого называли этим словом.

Разбирать и критиковать огромное количество версий на эту тему опять же невозможно, ввиду ее чрезмерной обширности. Есть авторы, которые специально данным вопросом занимались, я же процитирую одного, с которого удобно начать анализ. [Различные авторы видели] «…в варяжской руси норманнов, славян, финнов, литовцев, венгров, хазар, готов, грузин, иранцев, кельтов, евреев, представителей других народов…

Сводчики древнейшей летописи, трудившиеся над нею со второй половины X в. до начала XII в., не касались проблемы этноса и варяжской руси, самым деятельным образом участвующей с середины IX столетия в жизни восточных славян. Для них этой проблемы просто не существовало, поскольку они, на что справедливо указывал И.Е. Забелин, хорошо знали, о ком вели речь, и не считали нужным входить в подробности, в свое время всем известные…» [176, с. 149].

Автор цитаты прав во всем, за исключением одного тезиса: об участии варягов в жизни восточных славян с середины IX в. Правильнее будет сказать, что мы знаем о таком участии с середины IX в., но это не значит, что ранее варягов на территории будущей Киевской Руси не знали. Выше здесь было сказано, что варяги имеют связь с готами, а точнее — с тем государством, которое предшествовало Киевской Руси, Русскому каганату и следы которого мы находим в Черняховской культуре. В этом государстве готы были лидирующим народом, их язык был языком государственного общения в разноплеменном государстве. Слово «варяг» первоначально было социально-политическим термином, потом, как это нередко бывает, оно приобрело несколько разных значений.

Еще в XIX в. в украинском языке слово «варяг» бытовало в значении «сильный, здоровый мужик». В русском языке слово «варяжить» в те же времена означало «торговать вразнос». В словаре В.И. Даля, «варяг» — синоним слов «офеня», «тархан», означает бродячего торговца и скупщика по деревням. Совсем другой смысл слово «варяг» имеет в русской летописи. Разброс значений так велик, что кажется невозможным собрать их в едином смысловом поле.

И все-таки это возможно. Есть такая простая этимология слова «варяг», что не может быть сомнений в ее истинности. Достаточно взять самый обыкновенный немецко-русский словарь, и там без особого труда найдутся два слова: War — «товар» (слова, родственные между собой) и Jagd — «охота» (отсюда в русском языке слово «ягдташ»), «Варягд» — «охотник за товаром». Поразительно, что М. Фасмер, будучи сам немцем, не обратил внимания на такое истолкование, он выводил слово «варяг» из «варанг».

«Варяг» в значении «охотник за товаром» легко попадает в одно смысловое поле со словами «офеня», «тархан». Но точный смысл — «охотник за товаром» — гораздо шире, нежели «купец», «торговец», «скупщик». Им вполне можно назвать человека, который также берет товар насильно или ему товар отдают в виде дани. По сообщению Иордана, готское государство Германариха обложило данью многие восточноевропейские племена. Должны были быть у этого государства служилые люди, которые ездили на места, собирали дань и доставляли ее в указанное место. Эта практика нам хорошо известна в Киевской Руси. Ее называли «полюдье».

Но сбором дани функции этих служащих не ограничивались. Собранный товар — воск, мед, пушнину — далее на судах везли в Византию, там в течение полугода его распродавали, закупали византийские товары, и во время следующего сезона сбора дани привезенный византийский товар распродавался среди данников, которые, таким образом, получали и определенную пользу от визита сборщиков. То, что имело место в Киевской Руси, несомненно имело место уже в государстве Германариха, а впоследствии у тех самых русов, которые не ездили на конях, но плавали на судах отрядами по 100–200 человек для получения дани и для ее реализации. Необходимость в сборщиках дани в районе Поднепровья возникла, таким образом, в IV в. и сохранялась до середины X в., до реформ княгини Ольги, создавшей более цивилизованную налоговую систему в государстве. Служилые люди, выполняющие указанные выше функции, получили готское название «варяги» в государстве Германариха, затем в русской Артании, которая обеспечила преемственность между государством остготов и Киевской Русью. Через Артанию в социально-политический лексикон Киевской Руси вошли слова «ябедник», «варяг». С течением времени оба слова сильно ушли от первоначального значения.

Славяне, платящие дань русам Артании, усвоили слово «варяг» первоначально в его прямом значении: «вооруженные люди, приходящие с юга, собирающие дань и продающие хорошие заморские товары». Становится понятным украинское значение слова «варяг», ведь еще восточные авторы отмечали физическую крепость русов Артании, так же как индейцы Аляски всех русских называли «касяк» (казак). В то же время восточные славяне знали, что те, кого они называют «варяги», имеют другое название — «русь». И эта русь постепенно ославянивалась, пока не стала частью полян. Слово «варяги» стало употребляться в двух смыслах: «дружинники, занятые сбором полюдья» и «потомки готов и росомонов, говорящие по-славянски, но помнящие о своем неславянском происхождении». Лучше всего о своем происхождении помнили представители правящей элиты: князья и бояре (байярлы). В отношении их преимущественно и употреблялся термин «варяг». Эта «русско-варяжская» знать постепенно смешивалась с восточнославянской знатью. Так как именно она — «русско-варяжская» знать — сыграла большую роль в становлении древнерусской государственности, иметь с ней родственные связи было почетно. Поэтому летописец отметил, что все знатные и влиятельные люди в Новгороде происходят от варягов. Находит также объяснение большая языковая пестрота имен в договоре Игоря с греками. Долгое время эти имена принимали за скандинавские, хотя очень малое количество из них этимологизируется из германских корней. Многие имена имеют скифо-росомонское и алано-роушское происхождение.

Исходя из предложенной здесь версии, легко и логично объясняются неясные места из истории, зафиксированной в Бертинских анналах, которую различные историки четверть тысячелетия пытаются интерпретировать.

Кратко напомню. В 839 г. ко двору франкского императора Людовика прибыло посольство от византийского императора Феофила. С посольством прибыло несколько человек народа рос. Это были послы от хакана народа рос, отправленные последним в Византию, которые не могли вернуться на родину, так как путь назад был отрезан ордой свирепых кочевников. Феофил просил Людовика помочь этим людям вернуться домой кружным путем. Но при франкском дворе дознались, что послы по происхождению свеоны (шведы), заподозрили в них шпионов и задержали до выяснения намерений этих людей, известив о подозрениях Константинополь. Что было дальше — неизвестно.

Не были эти послы народа рос шведами. И вообще, шведского духа не было на юге Восточной Европы в те времена. Шведами (свионами) этих людей посчитали франки, поэтому так и записано в анналах. В письменных памятниках есть огромное число случаев, когда один народ называют именем другого: русских путали со скифами, булгар называли татарами, римлян — волохами, венгров — тюрками и т. д. Реально история с посольством выглядела примерно так.

Русский каганат направил посольство в Византию. В состав посольства были включены остготы Артании — подданные русского кагана. Причина включения очевидна — остготы уже пять веков тесно взаимодействовали с византийцами, хорошо знали язык, культуру, религию империи. Остготы-послы еще помнили язык предков (скандинавский), использовали его для бытового общения. На них произвело впечатление, что при дворе Людовика часто звучит немецкая речь, во многом похожая на их родной язык. Двое послов по этому поводу обменялись мнениями на своем родном языке (или кто-то из них заговорил с германоязычным придворным, используя для этого готский язык). Их речь услышал кто-то из придворных, по случайности хорошо знакомый со скандинавскими викингами, которые в это время злодействовали на морских побережьях, доставляя много хлопот государственным органам империи. Будь этот придворный романоязычен, он, скорее всего, решил бы, что слышит какой-то немецкий диалект. Но он был германоязычен и заметил сильное сходство языка послов с языком северных разбойников с моря. Можно себе представить его изумление: страна — где-то далеко на Востоке, а послы из нее говорят языком, похожим на язык свирепых морских разбойников с Севера! А какой географический размах деятельности: Скандинавия — на севере, страна Рус — на востоке, Византия — на юге и юго-востоке, да еще и империя франков! Что должен был подумать озадаченный придворный по этому поводу? Налицо некий масштабный план, крупный заговор, тайные лазутчики при византийском и франкском дворе… Конечно, он поделился своим наблюдением и удивлением с другими придворными, дошло до монарха. И послов задержали. А как же иначе? Вся эта история потому и попала в анналы, что очень уж были озадачены франки такой глобальной, по понятиям IX в., деятельностью норманнов. Для морских разбойников, которые внезапно налетают, грабят, убивают и скрываются в море при появлении крупных вооруженных сил, такая масштабная деятельность нехарактерна. А потому порождает тревогу и желание разобраться.

Ну, и заодно отвечу на вопрос, почему далее в анналах об этой истории больше ни слова. Да просто выяснилось, что, выражаясь современным языком, «дело не стоит выеденного яйца». Послы доказали франкам, что никакие они не шведы, а коренные восточноевропейцы. С тем их и отправили на родину.

В конце X в. первые викинги (очевидно, главным образом шведы) появились в пределах Древнерусского государства. Начало положил Владимир, навербовавший норманнов для борьбы за власть и приведший их впервые на Русь. После этого воины с Севера стали регулярно появляться на Руси, затем в Византии, нанимаясь на военную службу. У шведов при Владимире государство только формировалось, а Русь после реформ княгини Ольги покончила с варварскими раннегосударственными формами и представляла из себя довольно хорошо организованное государство. Неудивительно, что северным варварам Русь казалась весьма цивилизованной страной, и они называли ее в своих сагах Гардарик — «страна городов».

И здесь еще раз в масштабах Руси проигралась ситуация Бертинских анналов. В конце X в. на Руси еще оставались люди помнившие готский язык. Они тоже обратили внимание на сходство языка своих предков с языком северных наемников. Эти последние готы помнили, откуда пришли их предки в Причерноморье. Готский язык в обиходе давно называли «варяжский», отсюда и пошел обычай на Руси называть викингов-наемников «варягами», а море, из-за которого они пришли, — Варяжским морем, скандинавские же земли — «варяжскими землями». Такая терминология распространилась среди русского населения, и современники при употреблении этих терминов, прекрасно понимали, что есть варяги, а есть «варяги».

Позволю себе обратиться к аналогии из нашего времени. Представим себе гипотетических историков тридцатого века, которые о нашем времени знают не больше, чем мы знаем о десятом веке. От нашего времени им известны фразы: «Воины-афганцы успешно борются с преступностью в городе»; «…коммерческие льготы для объединения воинов-афганцев»; «…кандидаты в депутаты от воинов-афганцев объявили…». Одни историки предположат, что выходцы из Афганистана составляли господствующий привилегированный слой в России, т. е. фактически овладели страной. Другие предположат, что власти России нанимали в Афганистане воинов для полицейских функций в стране и за всякие заслуги предоставляли им льготы. Если же найдется историк, который предположит, что были воины-афганцы, а были воины-«афганцы», ему резонно укажут, что примерно в это же время шла война в Чечне, но ее участников никто не называл воинами-«чеченцами». Приведенная аналогия не абсолютно идентична ситуации с варягами, но во многих чертах сходна.

Двойное значение термина «варяг» было привычно русским людям также в первой половине XI в. При его употреблении в нужных случаях вносилось уточнение — какие именно варяги имеются в виду. Это относится и к знаменитой фразе в «Повести временных лет»: «Варяги, еже ныне зовомые русь». Здесь летописец счел нужным уточнить, что он имеет в виду варягов в первоначальном смысле. Фраза подтверждает, что были варяги и другого разряда. Поскольку в Византию наемники из Скандинавии попадали с Руси, слово «варяг» в значении «воин-наемник» попало и туда.

С середины XI в. постепенно исход викингов из Скандинавии сходит на нет. Скандинавы-наемники становились все более редкими гостями в других странах, зато в Византии появились воины-наемники из других стран, например из Англии, их по традиции тоже называли «варягами», что внесло еще большую путаницу в исторические источники. На Руси постепенно забывали, что слово «варяг» имеет два смысла. Летописец Нестор в начале XII в., очевидно, еще помнил об этом, хотя варяги для него были уже историей. Последующие летописцы уже не знали правды о варягах, что могло их иной раз подвигнуть на путаницу. Историки-профессионалы, которые в XVIII в. стали разбирать русские летописи, тем более находились в неведении, что и дало почву для ложных концепций.

Историков XVIII в. извиняет то, что историческая наука в ту пору переживала младенческий период. Сейчас же о норманнской теории происхождения русской государственности можно сказать следующее: она была вполне научной для XVIII в., годилась для научного использования в XIX в., явно устарела в XX в., а в XXI в. ее защитникам место на одной полке с теми, кто пишет про Атлантиду и Гиперборейскую Русь.

Это не значит, что норманнская теория вот-вот исчезнет из научного оборота. Причины ее удивительной живучести не научные, а сугубо политические, по крайней мере в XX в. Нынешний глобализм за завесой словесной трескотни об «общечеловеческих ценностях» маскирует концепцию «золотого миллиарда». Норманнская теория очень удачно подходит для ее идеологического обоснования. По-прежнему будут выделяться гранты, денежные средства на ее поддержание. И всегда найдутся историки-циники, готовые морочить голову обществу, торговать своим научным авторитетом и регалиями ради заграничных подачек. И будут тупо повторять аргументы трехвековой давности. Это было, есть и будет.