Заключение

Я всегда буду скучать по некоторым аспектам жизни, оставшимся в прошлом, когда я была большой, 60 килограммов назад.

Буду скучать по безрассудству.

Буду скучать по объемам еды, по куче тарелок, стоящих на столе, когда я понимала, что единственное, что не даст мне съесть вообще все, – мой желудок, который размером всего с кулак. Хотя даже его можно растянуть.

Буду скучать по вкусу четвертого куска пиццы. И еще больше – по пятому.

Буду скучать по коробке брауни, мороженому, карамели, взбитым сливкам и крошкам двойной шоколадки. В качестве перекуса после обеда.

Буду скучать по времени, когда меню в ресторане были всего лишь списками прекрасных блюд, нисколько не угрожающих моему здоровью.

Буду скучать по времени, когда я даже не задумывалась, съесть на завтрак три пончика или нет.

Буду скучать по ведерку попкорна с двойным маслом, в которое я погружала руку, сидя в кинотеатре. По соленым, липким кукурузинам, которые я совала в рот горстями. По печенькам, конфеткам, батончикам и рулетикам, которые следовали за ними. По «Спрайту».

Буду скучать по позднему завтраку в колледже – бублику со всеми наполнителями, колбасой, яйцами и сыром и гарниром из хашбрауна. И о мыслях об обеде.

Буду скучать по всем тридцатисантиметровым пиццам с курицей «Баффало», которые я заказывала после того, как на вечеринке стихала музыка.

Буду скучать по тому, как мне было все равно, когда или как я в следующий раз поем, главное – что поем. И эта еда останется со мной. И никуда не уйдет.

Буду скучать по тому, как я громко жевала, чтобы не слышать, как кричит папа.

Буду скучать по чувству, которое я ощущала всеми фибрами души: что еда – это самая добрая и любящая подруга из всех, что может быть у девушки.

Тем не менее…

Я не буду скучать по тому, как жара казалась удушающей. По тому, как даже 20 градусов уже казались угрожающими для меня. И для моих волос.

Не буду скучать по «Лаки Чармс», «Корн Попе» и «Ханикамс», которые помогали мне делать домашние задания. Они так и не решили за меня уравнения по математике, как я их ни упрашивала.

Не буду скучать по мысли, что предпочла бы стать невидимой. Так жить, правда, тоже не получится.

Не буду скучать по тому, как натирала ноги и как приходилось постоянно одергивать задирающиеся шорты.

Не буду скучать по тому, как переставала чувствовать ноги, стоило мне сесть ногу на ногу.

Не буду скучать по тому, как на танцах приходилось быть «подпирающей стенку».

Не буду скучать по тому, как смотрела на других людей, которые ходят, что-то делают, поют, танцуют, и думала: «О, стать бы мне такой же свободной».

Не буду скучать по тому, как думала: «Когда-нибудь они поймут. Я красивее, чем им кажется. Когда-нибудь…»

Не буду скучать по тому, как желудок звонил мозгу и говорил, что я уже съела достаточно и просто не могу (не могу!) съесть больше ни кусочка. Мозг так ни разу и не ответил.

Не буду скучать по пристальным взглядам.

Не буду скучать по обидным прозвищам – «жируха», «свинья», «кит», – и крикам мольбы, которые никто не слышал.

Не буду скучать по всем моим отговоркам и сожалениям, по чувству, что я впустую прожила драгоценные годы.

Не буду скучать по слезам.

Не буду скучать по ужасу – о, ужас! – от любого мероприятия, куда нужно надевать платье, или красиво одеваться, или, чего уж там, вообще одеваться. По корсетам. По высоким каблукам, из-за которых ступни казались на четыре размера меньше, чем все остальное тело. По колготкам.

Не буду скучать по надежде, что 16-й, 18-й и 20-й размеры в другом магазине окажутся более комфортабельными.

Не буду скучать по тому, как ждала.

И ждала. И ждала. А потом еще ждала, когда же наконец начнется жизнь.

Жирная ли, худая ли, но это всегда была я

Когда ты живешь толстой двадцать лет – единственные двадцать лет, которые тебе известны, – ты не можешь относиться к этим двадцати годам с презрением. Ты знаешь, что ты, какая ты есть, сформировалась именно в эти двадцать лет, и это прекрасно.

Просто прекрасно.

Я читала рассказы других людей, которые, как я, сбросили огромный вес. Чаще всего они говорят о себе, какими были – о себе толстых, – отрешенно, словно здесь и сейчас они намного лучше и прекраснее, чем раньше. Во многом, возможно, так оно и есть.

Но я усвоила одну истину: жирная ли, худая ли, но это всегда была я.

Я не вспоминаю прошлое, жалея, что не сделала что-то по-другому. Не перелистываю детский фотоальбом, думая: «Милая, ну у тебя и лодыжки!». Не смотрю на фотографии себя в подростковом возрасте в скрапбуках и рамках, желая, чтобы они исчезли. Мам, ты что, серьезно хотела снять меня в гламурном стиле?!

Моя большая жизнь была единственной, которую я знала. И это по-своему идеально.

Да, сейчас я знаю, что 60 лишних килограммов – это плохо не только с точки зрения веса. Весы, которые подо мной зашкаливали, должны были дать мне понять, что я страдаю и эмоционально. Но не вся жизнь была печальной.

Некоторая часть веса была вполне довольной и округлой.

Определенная часть веса помогла мне развить характер. Чувство юмора – раньше чувства, что мне все должны. Сочувствие вместо эгоизма. Еще одна часть веса говорила о том, что мне было на себя наплевать. Но, с другой стороны, может быть, благодаря этому мне было не наплевать на другие важные грани жизни. Я вкладывала сердце и душу в отношения, подстраивалась под друзей и обстоятельства. Я была большим мячиком и катилась туда, куда толкали.

Я нашла в себе духовность.

Мне было очень не все равно, что люди обо мне думают. Но, возможно, это развило во мне хорошую интуицию. Возможно, из-за того, что я так остро переживала свои размеры, я научилась внимательно следить за жизнью. Может быть, у меня более глубокие, чистые и интенсивные чувства. Может быть, потому, что мое сердце было разорвано и разбито, и на нем до сих пор заметны растяжки и швы, у меня будет более стойкий характер.

Дело в том, что плохое очень легко найти. Иногда я очень цинична. Пессимистична и реалистична.

Я могу рассматривать ситуации с точки зрения «за» и «против» и рассматриваю их. Но я усвоила одну истину: все, чем я успела побыть за двадцать восемь лет жизни, – это я.

Я всегда буду помнить себя жирную. И любить ее. И знать, что «жирный» само по себе – не плохое слово. Это мои двадцать лет жизни, я буду их уважать. Они были трудными, но вместе с тем и милыми. Я выросла в том теле, в то время, в том большом прекрасном разуме.

Я всегда буду помнить себя худую. И любить ее. И знать, что даже когда ей тяжело, сейчас она свободна. Она искрометная. Маленькая да удаленькая.

Я всегда буду знать, что, пусть на соседнем поле трава и кажется зеленее и сочнее, на самом деле это не так. Цветы растут и тут, и там. Сорняки – тоже.

Но оба этих поля большие и широкие. Я могу лежать и плакать в одном или бегать и кружиться по другому, все это время понимая, что это одно и то же поле.

И оно мое.