Вас убьет не стихия

Парадокс в том, что, когда случается беда, учет мнения женщин особенно важен, потому что в экстремальных условиях привычные предрассудки становятся не более, а менее оправданными, чем в нормальной ситуации, — ведь женщины по определению страдают от последствий вооруженных конфликтов, пандемий и стихийных бедствий сильнее, чем мужчины. Данных о последствиях вооруженных конфликтов (числе погибших, заболеваемости и насильственном перемещении) очень немного, а в разбивке по половому признаку — и того меньше. Но имеющиеся данные говорят о том, что сегодня эти последствия затрагивают женщин намного серьезнее, чем мужчин. В условиях современных войн чаще погибают не бойцы, а гражданские лица. Разумеется, мужчины и женщины в равной степени рискуют получить увечья или ранения, подвергнуться насильственному перемещению или погибнуть, но женщины страдают еще и от специфических, направленных именно на них проявлений насилия.

В условиях вооруженных конфликтов возрастает уровень домашнего насилия в отношении женщин. На самом деле в таких условиях оно даже более распространено, чем сексуальное насилие, непосредственно связанное с военными действиями. Масштабы домашнего насилия становятся яснее, если учесть, что во время продолжавшегося три года конфликта в Боснии жертвами сексуального насилия стали примерно 60 000 женщин, а во время стодневного геноцида в Руанде — до 250 000 женщин. По оценкам различных учреждений ООН, во время гражданских войн жертвами насилия стали более 60 000 женщин в Сьерра-Леоне (1991–2002 гг.), более 40 000 женщин в Либерии (1989–2003 гг.) и не менее 200 000 женщин в Демократической Республике Конго (с 1998 г.). Учитывая неполноту этих данных (помимо всего прочего, женщины далеко не всегда сообщают о случаях насилия), в действительности от насилия в ходе всех этих конфликтов пострадало, видимо, гораздо больше женщин.

Женщины также сильнее мужчин страдают от вызванных войной социальных потрясений. В так называемых постконфликтных ситуациях уровень сексуального и домашнего насилия остается чрезвычайно высоким, «поскольку демобилизованные участники военных действий, привыкшие применять силу, вернувшись домой, сталкиваются с изменением гендерных ролей и безработицей». В Руанде до геноцида 1994 г. средний возраст девушек, вступавших в брак, составлял от 20 до 24 лет; в лагерях беженцев во время и после геноцида он снизился до 15 лет.

Женщины также чаще мужчин гибнут от косвенных последствий войны. Более половины случаев материнской смертности в мире регистрируется в пострадавших от конфликтов и нестабильных государствах. 10 стран с самым высоким уровнем материнской смертности — это страны, где вооруженные конфликты либо в разгаре, либо только что закончились. Материнская смертность в таких странах в среднем в 2,5 раза выше, что отчасти объясняется также тем, что гуманитарные организации, помогающие пострадавшим от вооруженных столкновений и стихийных бедствий, часто не учитывают особых потребностей женщин в области здравоохранения.

На протяжении более 20 лет Межучрежденческая рабочая группа по вопросам охраны репродуктивного здоровья в кризисных ситуациях призывает к обеспечению женщин, оказавшихся в зонах военных действий или районах, пострадавших от стихийных бедствий, оборудованием для родовспоможения, средствами контрацепции, акушерской помощью и консультированием. Но, как сообщает The New York Times, «за последние два десятилетия такая помощь оказывалась нерегулярно, если оказывалась вообще». В одном из докладов подчеркивается, что беременные женщины остаются без акушерской помощи и ухода, в результате чего у них «случаются выкидыши, а рожать приходится в антисанитарных условиях».

Женщины сталкиваются с этой проблемой и в районах, пострадавших от стихийных бедствий. После тайфуна, обрушившегося на Филиппины в 2013 г., 4 млн человек остались без крова, и из 1000 женщин, ежедневно рожавших в этих условиях, почти 150 подвергались риску для жизни. Родовспомогательные учреждения и оборудование были уничтожены тайфуном, женщины умирали. Но когда Фонд ООН в области народонаселения (ЮНФПА) обратился к странам-донорам с просьбой выделить средства для приобретения гигиенических комплектов, оплаты труда персонала временных родовспомогательных учреждений и работы с жертвами сексуального насилия, те отреагировали «прохладно», и было собрано лишь около 10% необходимой суммы.

В районах, пострадавших от вооруженных конфликтов и стихийных бедствий, особенно быстро распространяются инфекционные заболевания. При этом при пандемиях погибает больше женщин, чем мужчин. Примером может служить Сьерра-Леоне — страна, оказавшаяся в эпицентре эпидемии лихорадки Эбола в 2014 г. Уровень материнской смертности здесь был самым высоким в мире: 1360 случаев на каждые 100 000 живых рождений (для сравнения: в странах ОЭСР этот показатель составляет в среднем 14 случаев на 100 000 живых рождений), причем каждая семнадцатая роженица подвергалась риску для жизни. Недавно опубликованные официальные данные говорят о том, что в Сьерра-Леоне ежемесячно умирают по меньшей мере 240 беременных женщин.

В условиях эпидемии лихорадки Эбола женщины подвергались двойному риску для жизни: они могли умереть и от болезни, и от родов. На самом деле ситуация была еще хуже, потому что беременные женщины подвергались повышенному риску заражения лихорадкой Эбола, поскольку чаще мужчин обращались в медицинские учреждения и контактировали с медперсоналом. Как писала газета The Washington Post, две из трех крупнейших вспышек лихорадки Эбола «были вызваны распространением вируса через родовспомогательные учреждения». Эпидемии буквально косили работников здравоохранения (большинство которых составляли женщины), и это еще больше повышало риск для женщин: по оценке журнала The Lancet, в трех странах, затронутых эпидемией лихорадки Эбола, из-за нехватки медперсонала ежегодно погибали дополнительно 4022 женщины.

Нежелание учитывать гендерную проблематику при оказании помощи в таких чрезвычайных ситуациях отчасти объясняется сохраняющимся убеждением в том, что, поскольку инфекция косит и мужчин, и женщин, лучше сосредоточиться на профилактике и лечении заболевания, «предоставив другим право решать существующие в стране социальные проблемы, включая проблему гендерного неравноправия, после окончания эпидемии». Доля вины лежит и на ученых: недавний анализ 29 млн публикаций в более 15 000 рецензируемых научных изданий, вышедших во время вспышек лихорадки Зика и Эбола, показал, что лишь менее 1% работ затрагивало гендерные последствия эпидемий. Однако, как указано в докладе ВОЗ, сбрасывать со счетов гендерные факторы весьма опасно, потому что это тормозит усилия по предотвращению и сдерживанию эпидемий, а также препятствует сбору информации и изучению путей распространения инфекции.

Невнимание к гендерным факторам во время вспышки в 2009 г. свиного гриппа (H1N1) привело к тому, что «представители власти занимались в основном мужчинами, так как именно они были владельцами фермерских хозяйств, хотя зачастую большую часть работы по уходу за животными в личных подсобных хозяйствах выполняли женщины». Во время вспышки лихорадки Эбола в Сьерра-Леоне в 2014 г. «первые программы снабжения находящихся на карантине предусматривали обеспечение женщин запасами продовольствия, но не учитывали потребности в воде и топливе». Поскольку в Сьерра-Леоне и других развивающихся странах заготовкой топлива и воды (прожить без которых невозможно) занимаются женщины, до тех пор пока программы не были скорректированы, «они были вынуждены покидать свои дома в поисках дров, что повышало риск распространения инфекции».

Уход за больными близкими, лежащий на плечах женщин, во время пандемий тоже становится для них источником смертельной опасности. Женщины выполняют львиную долю обязанностей по уходу за больными в домашних условиях. Они же традиционно составляют большинство «акушерок, медсестер, уборщиц и работников прачечных в больницах, то есть работают в условиях повышенного риска заражения», — особенно учитывая, что эти категории работников «не получают такой же поддержки и помощи, как врачи, большинство которых — мужчины». Женщины также занимаются подготовкой умерших к погребению, а традиционные погребальные обряды также способствуют распространению заболевания. По некоторым оценкам, в Либерии во время эпидемии лихорадки Эбола 2014 г. доля женщин в общем количестве умерших от заболевания составила 75%. По оценкам Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), в Сьерра-Леоне, в эпицентре эпидемии, этот показатель составил 60%.

В публикации 2016 г. говорится о том, что во время недавних вспышек лихорадки Эбола и Зика международные институты, разрабатывающие рекомендации в области здравоохранения, не «учитывали ограниченной возможности женщин защищаться от инфекции». В обоих случаях эти рекомендации основывались на (неверной) предпосылке, что женщины наделены экономическими, социальными и политическими правами, способными обеспечить их «изоляцию в соответствии с рекомендациями международных учреждений». Соответственно, эти рекомендации «лишь усиливали» существующее гендерное неравенство.

•••

Для правильной организации гуманитарной помощи в кризисных ситуациях необходимо устранить дефицит гендерных данных, и как можно скорее, потому что мало кто сомневается в том, что из-за изменения климата наш мир становится все более опасным. По данным Всемирной метеорологической организации (ВМО), вероятность природных катастроф сегодня почти в пять раз выше, чем 40 лет назад: если в 1970-е гг. случилось лишь 743 стихийных бедствия, то с 2000 г. по 2010 г. их количество возросло до 3496 (наводнений, ураганов, засух и случаев аномальной жары). Помимо того что, как указывают аналитики, изменение климата может выступать причиной вооруженных конфликтов и пандемий, оно само по себе чревато риском для жизни. В соответствии с прогнозом, опубликованным в журнале The Lancet Planetary Health в 2017 г., в период 2071–2100 гг. в Европе от стихийных бедствий, вызванных изменением климата, ежегодно будут погибать 152 000 человек (для сравнения: в период с 1981 г. по 2010 г. от них ежегодно погибали 3000 человек). И, как мы увидим далее, жертвами стихийных бедствий чаще всего становятся именно женщины.

До 2007 г., когда были опубликованы результаты первого системного количественного анализа, у нас не было точных данных о гендерном распределении случаев гибели от природных катаклизмов. Анализ статистики по 141 стране за период с 1981 г. по 2002 г. показал, что женщин погибло значительно больше, чем мужчин, и что чем выше была доля погибших обоих полов в общей численности населения, тем ниже были сравнительные шансы женщин на выживание. И, что особенно важно, чем выше был социально-экономический статус женщин в стране, тем ниже был гендерный разрыв в количестве случаев гибели.

Женщин убивает не стихия, поясняет Морин Фордэм. Их убивает гендер — и общество, которое не понимает, что гендерные проблемы влияют на шансы женщин на выживание. Установлено, что в Индии во время землетрясений, случающихся ночью, выживает больше мужчин, чем женщин, «потому что в жару мужчины спят не в помещении, а на крышах домов, чего не может позволить себе большинство женщин». В Шри-Ланке плаванию и альпинизму обучают «преимущественно» мужчин и мальчиков. В результате, когда в декабре 2004 г. на страну обрушилось цунами (от которого погибло в четыре раза больше женщин, чем мужчин), мужчины и мальчики оказались лучше подготовленными к выживанию в условиях наводнения. В Бангладеш социальные предрассудки в отношении обучения женщин плаванию также «резко» снижают их шансы на выживание во время наводнения. Социальная ущербность женщин в этой стране усугубляется тем, что им непозволительно покидать свой дом без сопровождения родственника мужского пола. В результате при приближении циклона до прихода мужчины, который может отвести их в безопасное место, они остаются дома, теряя драгоценное время и не успевая вовремя эвакуироваться.

Они теряют драгоценное время еще и потому, что без мужчины могут вообще не узнать о приближении циклона. Морин Фордэм поясняет, что оповещения о приближающемся циклоне транслируются в общественных местах — на рынках или в мечетях, куда доступ женщинам закрыт. «Они сидят дома и узнают, что пора спасаться, только если им сообщает об этом мужчина». Многие женщины так никогда и не узнают об этом.

Служба оповещений о стихийных бедствиях, ориентированная на мужчин, не единственная составляющая системы защиты от циклонов в Бангладеш, не учитывающая потребностей женщин. По словам Морин Фордэм, укрытия от циклона сконструированы «мужчинами и для мужчин» и поэтому далеко не безопасны для женщин. Ситуация медленно меняется, но сохранилось «огромное количество» укрытий старого образца, в основном представляющих собой просто «очень большую забетонированную яму». В традиционных укрытиях мужчины и женщины находятся вместе. Как правило, там нет отдельных мужских и женских туалетов: «просто ведро в углу, а ведь в укрытии могут находиться до 1000 человек».

Помимо очевидной проблемы одного ведра на 1000 человек, отсутствие разделения по половому признаку в принципе не позволяет женщинам спускаться в убежище. «В соответствии с культурными традициями, в Бангладеш женщины не могут находиться рядом с мужчинами и мальчиками, не являющимися членами их семей, — поясняет Морин Фордэм, — из опасения навлечь позор на семью». Любая женщина, оказавшаяся рядом с чужими мужчинами, «рассматривается как законная мишень для любого вида сексуальных домогательств, если не хуже. Поэтому женщины предпочитают вовсе не спускаться в укрытие». В результате они погибают чаще мужчин (во время циклона и наводнения 1991 г. погибло почти в пять раз больше женщин, чем мужчин) — просто потому, что им нельзя находиться рядом с посторонними мужчинами.

Что касается насилия, с которым женщины сталкиваются в районах, пострадавших от стихийных бедствий, то мы знаем: «в условиях хаоса и общественных беспорядков, неизбежных при природных катаклизмах», его уровень повышается, хотя и не знаем точно насколько, отчасти из-за того же хаоса и беспорядков. Во время урагана «Катрина» местные кризисные центры для жертв сексуального насилия пришлось закрыть, поэтому в последующие дни никто не регистрировал и не подсчитывал количество случаев изнасилования. Пришлось закрыть и приюты для жертв домашнего насилия — с теми же последствиями. Кроме того, как и в Бангладеш, в гендерно нейтральных укрытиях от урагана женщины становились жертвами сексуального насилия. Тысячи людей, не успевших эвакуироваться из Нового Орлеана до того, как на него обрушился ураган «Катрина», были временно размещены на крытом стадионе Superdome в Луизиане. Сразу же поползли зловещие слухи о проявлениях грубости, изнасилованиях и драках. Поступали сообщения о том, что женщин избивают их партнеры.

«Было слышно, как люди кричат и молят о помощи: “Пожалуйста, не надо, пожалуйста, помогите!”, — рассказывала одна женщина в интервью Институту по освещению войны и мира. — Говорят, на стадионе ничего такого не было. Но это неправда. Все это было. Женщин насиловали. Все слышали, как они кричали. Потому что света не было, было темно, понимаете? Думаю, мужчины просто хватали женщин и делали с ними все, что хотели». Информация о том, что творилось во время урагана «Катрина» и действительно ли насиловали женщин, никогда не проверялась.

•••

Кошмар гендерной нейтральности продолжает преследовать женщин, спасающихся от войн и стихийных бедствий, и в лагерях беженцев по всему миру. «Из опыта множества ошибок, совершенных в прошлом, мы знаем, что при отсутствии отдельных санузлов женщины чаще рискуют стать жертвами сексуальных домогательств и насилия», — говорит Гаури ван Гулик, заместитель директора Amnesty International по Европе и Центральной Азии. В соответствии с международными руководящими принципами в лагерях беженцев должны быть отдельные туалеты для мужчин и женщин, причем снабженные соответствующими табличками и запирающиеся. Но эти требования зачастую не соблюдаются.

Опрос, проведенный в 2017 г. мусульманской женской благотворительной организацией Global One, показал, что 98% беженок в Ливане не имели доступа к отдельным туалетам. Результаты исследования, выполненного Комиссией по делам женщин-беженцев, говорят о том, что женщины и девочки во временных центрах размещения беженцев в Германии и Швеции становятся жертвами сексуального и другого насилия, поскольку там нет отдельных туалетов и ванных комнат для женщин. В результате совместного проживания с представителями противоположного пола многие женщины страдают от кожных заболеваний, так как вынуждены в течение нескольких недель не снимать хиджабы.

Беженки постоянно жалуются на то, что до туалетов часто приходится далеко идти, а надлежащего освещения нет как на пути к ним, так и в самих санузлах. По их словам, в печально известном огромном лагере Идомени в Греции ночью не видно ни зги. И хотя результаты двух исследований показали, что установка в лагерях ламп на солнечных батареях или раздача женщинам ручных фонарей позволяет им чувствовать себя безопаснее, эта мера не получила широкого распространения.

Поэтому большинство женщин пытается решить проблему посещения туалета самостоятельно. Даже через год после цунами 2004 г. женщины и девочки, пострадавшие от удара стихии и оказавшиеся в лагерях для перемещенных лиц в Индии, были вынуждены ходить в общие туалеты и ванные по двое, чтобы защищаться от домогательств мужчин. Несколько езидок, спасающихся от сексуального рабства в ИГИЛ в лагере Неа Кавала на севере Греции, во время походов в туалет организовывали круговую оборону. Другие беженки (по данным одного из исследований 2016 г., 69%), включая беременных, нуждавшихся в частом посещении туалета, вообще не ходили в туалет по ночам. Во временных центрах размещения в Германии некоторые женщины, чтобы не ходить в туалет, воздерживались от еды и питья. Об этом же сообщали и беженки в Идомени, в то время крупнейшем в Греции неофициальном лагере беженцев. В 2018 г. газета The Guardian писала, что женщины выходили из положения с помощью памперсов для взрослых.

Неспособность европейских государств обеспечить женщинам защиту от насилия со стороны мужчин в лагерях беженцев, с одной стороны, объясняется тем, что у таких стран, как, например, Германия и Швеция (которые, надо отдать им должное, приняли гораздо больше беженцев, чем большинство других стран Европы), было очень мало времени для того, чтобы справиться с кризисом. Но, с другой стороны, дело еще и в том, что во всем мире во временных центрах размещения женщины страдают от насилия со стороны охранников-мужчин. В 2005 г. беженки, находившиеся в одном из временных американских центров размещения иммигрантов, сообщали, что охранники снимали их на телефоны, когда они спали или выходили из душевых и ванных. В Кении в 2008 г. двое полицейских изнасиловали семнадцатилетнюю беженку из Сомали, содержавшуюся в полицейском участке, когда та вышла из камеры и направилась в туалет. В Великобритании во временном центре размещения беженцев «Ярлс Вуд» в течение многих лет не могли справиться с многочисленными случаями сексуальных домогательств и насилия.

Учитывая непрекращающийся поток сообщений о сексуальных домогательствах в лагерях беженцев по всему миру, видимо, пора признать: представление о том, что в лагерях, где содержатся женщины, может, как и в мужских, работать персонал, состоящий из мужчин, создает ситуацию, в которой гендерная нейтральность в очередной раз оборачивается гендерной дискриминацией. Возможно, разделение по половому признаку не должно ограничиваться рамками строительства отдельных санузлов для мужчин и женщин. Возможно, мужчин, работающих в лагерях беженцев, не следует назначать на должности, дающие им власть над женщинами. Возможно. Но дело в том, что для этого властям сначала придется признать, что мужчины, занимающие такие должности, используют женщин, которых они обязаны охранять и оберегать, для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Но в настоящее время власти к этому не готовы.

В электронном письме гуманитарному информационному агентству IRIN пресс-секретарь Государственного управления по делам беженцев в Берлине писал: «По результатам множества бесед с руководством лагерей беженцев можно с уверенностью утверждать, что никаких нештатных происшествий и случаев [сексуального насилия] во временных центрах размещения беженцев и муниципальных приютах для жертв насилия не зафиксировано». Несмотря на многочисленные случаи сексуальных домогательств и насилия, представители власти уверены, «что серьезной проблемы нет». Точно так же, сообщает новостной сайт BuzzFeed, подозрения, что сотрудники пограничных служб европейских государств требовали от женщин расплачиваться за пересечение границы сексуальными услугами, не подтвердились. Однако материалы, опубликованные в газете The Guardian в 2017 г., говорят о том, что «случаи сексуальных домогательств и насилия широко распространены и постоянно имеют место в пунктах пересечения границы и на контрольно-пропускных пунктах. Треть опрошенных женщин и детей сообщила, что на насильниках была военная форма или они были похожи на военных».

Государственное управление по делам беженцев в Берлине обосновывало свое заявление об «отсутствии серьезной проблемы» «очень небольшим количеством обращений в полицию» — в том числе всего десяти обращений в связи с «преступлениями против сексуальной свободы» женщин, проживающих в приютах для беженцев, зарегистрированных полицией Берлина за весь 2016 г. Но можно ли считать данные полиции убедительным доказательством отсутствия случаев насилия, или мы имеем дело еще с одним свидетельством нехватки гендерных данных? Когда журналисты BuzzFeed обратились в полицию крупнейших европейских транзитных стран (Греции, Македонии, Сербии, Венгрии и Хорватии) с просьбой предоставить любую имеющуюся информацию о гендерном насилии, многие страны вообще не отреагировали на «неоднократные запросы». Венгерская полиция в конце концов ответила, но лишь в том смысле, что она «не собирает данные о потерпевших из числа обратившихся с просьбой о предоставлении политического убежища, в том числе сообщивших о случаях изнасилования или попыток сексуального насилия». Хорваты заявили, что «не могут предоставить данные о случаях правонарушений в разбивке по категориям жертв» и в любом случае у них «нет данных о случаях сексуального насилия в отношении лиц, обратившихся с просьбой о предоставлении политического убежища». Вполне возможно, что это правда, хотя и не потому, что насилие не имело места. Дело в том, что, как указывают многие женские организации, работающие с беженцами, женщины в приютах для беженцев, ставшие жертвами сексуальных домогательств и насилия, из-за множества культурных и языковых барьеров «не сообщают в полицию о многих, очень многих случаях сексуального насилия».

В кризисных ситуациях нехватка данных о сексуальных домогательствах осложняется тем, что мужчины, наделенные властью, перестают понимать, где кончается помощь и начинается сексуальное насилие. Так, используя служебное положение, они принуждают женщин к сексуальным отношениям в обмен на продукты питания. Данных, как обычно, не хватает, но те, что у нас есть, свидетельствуют о том, что при ликвидации последствий стихийных бедствий это происходит практически всегда. Один такой случай недавно попал в заголовки СМИ во всем мире. Сначала Oxfam, а затем многие другие международные гуманитарные организации стали объектом критики в связи с тем, что покрывали сотрудников, обвиняемых в сексуальных домогательствах.

Парадокс в том, что, игнорируя при разработке инфраструктуры для беженок возможность насилия со стороны мужчин, власти забывают, что именно от насилия женщины зачастую и бегут. Мы обычно считаем, что беженцы спасаются от войн и стихии. В отношении мужчин это верно. Но указанное представление — еще один пример «мужского перекоса» в нашем сознании, потому что, хотя женщины тоже бегут от этих бедствий, они также часто покидают свои дома из-за насилия со стороны мужчин. Они бегут и от «воспитательного» насилия (мужчины насилуют лесбиянок, чтобы «вправить им мозги»); и от массовых изнасилований (как в Боснии); и от принудительных и детских браков; и от насилия в семье. Из-за такого насилия женщины бегут из дома в бедных странах, и из-за него же покидают свои дома женщины из богатых стран Запада.

Бездомность исторически считалась мужской проблемой, но достоверность официальных данных вызывает сомнения. Джоан Брезертон, научный сотрудник Центра жилищной политики Йоркского университета, поясняет, что женщины на самом деле «гораздо чаще становятся бездомными, чем мужчины». В Австралии, например, сегодня «типичный бездомный — это молодая женщина в возрасте от 25 до 34 лет, часто имеющая ребенка и все чаще спасающаяся от насилия». Однако эта «серьезная социальная проблема» явно недооценивалась. Из-за неверного понимания и неправильного измерения феномена бездомности имеет место дефицит гендерных данных. По оценке Канадского центра политических альтернатив, «в большинстве исследований, посвященных проблеме бездомности […] отсутствует комплексный гендерный анализ».

Численность бездомных обычно измеряется количеством граждан, пользующихся услугами для бездомных, но такой подход был бы оправдан только в том случае, если бы мужчины и женщины пользовались этими услугами одинаково часто, а это не так. Женщины, лишившиеся крова из-за насилия в семье, ищут убежища не в приютах для бездомных, а в приютах для жертв домашнего насилия. Поэтому в Великобритании они не считаются бездомными. Эти женщины также часто находят пристанище у чужих людей на сомнительных условиях, «без собственной входной двери, личного пространства и законного права на жилье». При этом, как и женщины в лагерях беженцев, они могут подвергаться сексуальной эксплуатации, о чем свидетельствует наблюдаемый в последнее время в Великобритании рост количества контрактов «аренда жилья за секс».

Согласно исследованиям, проведенным в Канаде, женщины идут на такие сомнительные договоренности, потому что не чувствуют себя в безопасности в государственных временных центрах размещения, особенно если там проживают представители обоих полов. Опасность отнюдь не плод их воображения: Канадский центр политических альтернатив характеризует уровень насилия, которому подвергаются женщины в таких центрах, как «впечатляющий». По мнению этой организации, эти центры, якобы гендерно нейтральные и «в равной степени доступные для представителей обоих полов, на самом деле весьма опасны для женщин».

Поэтому женская бездомность не просто результат насилия в отношении женщин, но и один из главных предикторов его роста. В США бездомные женщины готовы жить в самых тяжелых условиях, лишь бы не обращаться в приюты, которые они считают опасными. Кэтрин Сакс-Джонс, директор благотворительной организации Agenda, поясняет, что в Великобритании приюты для бездомных «обычно ориентированы на мужчин» и что они «могут быть очень опасными для женщин, травмированных пережитыми издевательствами и насилием».

Приюты для лиц обоего пола не только не обеспечивают женщинам безопасность, но и создают проблемы для их здоровья. В Великобритании Национальная служба здравоохранения обязана снабжать (и снабжает) приюты для бездомных бесплатными презервативами, но не женскими гигиеническими прокладками и тампонами. В результате приюты имеют возможность обеспечивать ими женщин только в том случае, если для приобретения гигиенических товаров есть свободные средства (а их обычно нет) либо если их кто-то передал в виде пожертвования. В 2015 г. группа активистов организовала кампанию The Homeless Period («Критические дни без дома») и обратилась к британскому правительству с просьбой выделить средства на покупку гигиенических товаров для женщин наряду с презервативами для мужчин. Несмотря на то, что этот вопрос рассматривался в парламенте, средства выделены не были. В марте 2017 г. активисты добились лишь того, что присоединившаяся к ним компания Bodyform согласилась до 2020 г. пожертвовать 200 000 упаковок гигиенических прокладок. Аналогичная кампания в США оказалась более успешной: в 2016 г. Нью-Йорк стал первым американским городом, снабжающим бесплатными тампонами и прокладками государственные школы, приюты для бездомных и исправительные учреждения.

От последствий глобального и хронического нежелания считаться с тем, что у женщин бывают менструации, страдают и беженки. На закупку гигиенических товаров, в которых позарез нуждаются женщины, средства зачастую не выделяются. В результате женщины и девочки годами вынуждены обходиться без средств личной гигиены. Даже там, где гигиенические товары раздаются бесплатно, закупки традиционно производятся «из расчета на семью, без учета количества менструаций у конкретных женщин». При распределении гигиенических средств также часто забывают о культурных табу, связанных с менструацией (например, о том, что многие женщины не смогут обратиться с просьбой выдать им прокладки к мужчине — работнику лагеря или в присутствии родственников мужского пола), и не заботятся ни о приобретении товаров, учитывающих культурные особенности, ни о соответствующих способах их утилизации.

Эти недочеты в снабжении приютов для бездомных и лагерей беженцев негативно сказываются на здоровье женщин и ограничивают их свободу. Как показало одно из исследований, из-за вынужденного использования вместо прокладок негигиеничных подручных средств («старых тряпок, пучков мха, клочков обивки матрасов») более 50% женщин «страдали инфекционными заболеваниями мочевыводящих путей, которые часто не лечились». Кроме того, «из-за стигматизации менструации и боязни протечек» женщины были ограничены в передвижениях и, соответственно, лишались возможности «нормально питаться, получать различные услуги и информацию, а также общаться с людьми».

Ликвидация дефицита гендерных данных не решит как по волшебству все проблемы, с которыми сталкиваются женщины — как имеющие крышу над головой, так и лишившиеся жилья. Для этого нужно кардинально изменить общество и покончить с насилием со стороны мужчин. Но если мы поймем, что гендерная нейтральность не ведет автоматически к гендерному равноправию, и сумеем изменить ситуацию, мы положим начало решению проблемы. А если у нас будут данные в разбивке по половому признаку, никто уже не сможет утверждать, что потребности женщин можно смело игнорировать ради высшего блага, — ведь у нас будут неопровержимые доказательства обратного.

Отправить