Теория плуга

Теорию плуга впервые выдвинула Эстер Бозеруп, датский экономист. Суть теории заключается в том, что для обществ, исторически использовавших плуг, гендерное равноправие не столь характерно, как для обществ, где это орудие труда не применялось. Эстер Бозеруп исходила из того, что подсечно-переложная система земледелия, основанная на использовании таких ручных орудий труда, как мотыга и лопата, более «дружелюбна» по отношению к женщинам, чем пахотная (основанная на использовании плуга и домашнего скота — лошадей или волов — в качестве тягловой силы), поскольку позволяла им заниматься сельскохозяйственным трудом наравне с мужчинами.

Связь половых различий с возможностью заниматься тем или иным видом земледелия обусловлена особенностями мужского и женского организма. Пахота требует «значительно более развитой мускулатуры верхней части туловища, силы кистей рук и силы тяги мышц предплечья, необходимых как для работы с плугом, так и для управления тянущими его животными», а эти анатомические особенности характерны для мужчин. Масса верхней части тела у мужчин приблизительно на 75% больше, чем у женщин, потому что у последних мышечная масса обычно распределяется по туловищу более равномерно, и, соответственно, мышцы верхней части туловища у мужчин на 40–60% сильнее, чем у женщин (мышцы нижней части туловища сильнее лишь на 25%). Кисти рук у женщин также примерно на 41% слабее, чем у мужчин, причем это половое различие не зависит от возраста: динамическая сила кисти среднего мужчины 70 лет больше силы кисти женщины 25 лет. Степень тренированности мышц тоже практически не имеет значения. По данным исследования, в ходе которого показатели «спортсменок с высоким уровнем подготовки» сравнивались с показателями «нетренированных и не прошедших специальную подготовку мужчин», сила кисти у женщин «редко» превышала показатель мужчин 50-го процентиля. В целом же кисти рук 90% женщин (в данном случае включая нетренированных) оказались слабее кистей рук 95% мужчин.

Более высокая степень «дружелюбия» подсечно-переложной системы земледелия по отношению к женщинам по сравнению с пахотной объясняется также разными гендерно-социальными ролями представителей двух полов. Работа с мотыгой может быть в любой момент прервана и начата вновь, что позволяет сочетать ее с уходом за детьми, — в отличие от работы с таким тяжелым орудием труда, как плуг, влекомый сильными животными. Кроме того, обработка земли с помощью мотыги — занятие трудоемкое, а пахота — капиталоемкое. Время у женщин есть, а денег — нет. Поэтому, как считала Эстер Бозеруп, в обществах, основанных на пахотном земледелии, сельским хозяйством занимались в основном мужчины, что вело к гендерному неравенству — концентрации власти в их руках и, соответственно, их привилегированному положению в обществе.

Как показывает исследование 2011 г., теория Эстер Бозеруп имеет под собой основания. Ученые обнаружили, что для потомков представителей обществ, исторически основанных на пахотной системе земледелия, характерны более ярко выраженные сексистские представления — даже в том случае, если эти люди перекочевали в другие страны. Авторы работы также выявили корреляцию между сексистскими убеждениями и природно-климатическими условиями, более благоприятными для развития пахотной системы земледелия, чем подсечно-переложной. Это означает, что именно климат, а не некий врожденный сексизм обусловил появление плуга, который, в свою очередь, привел к распространению сексистских взглядов.

У теории плуга есть и противники. Так, в 2014 г. авторы статьи, посвященной развитию сельского хозяйства в Эфиопии, указывали, что, хотя земледелие и, в частности, пахотное земледелие в этой стране считаются мужскими занятиями («практически во всем амхарском фольклоре» земледелец — мужчина), это не объясняется более развитой у мужчин мускулатурой верхней части туловища (в отличие от таких факторов, как капиталоемкость плуга и возможность заниматься детьми, работая при этом мотыгой), поскольку в данном регионе используется сравнительно легкий плуг. Авторы статьи также ссылаются на работу 1979 г., оспаривающую теорию плуга на том основании, что «даже там, где плуг никогда не применялся, — например, в Юго-Восточной Африке, где проживают кушиты, — земледелием все равно занимаются мужчины».

Кто же прав? Сказать трудно, потому что (как вы, конечно, уже догадались) точных данных о том, кто именно занимается сельским хозяйством — мужчины или женщины, — у нас нет. Можно найти бесчисленное множество докладов, статей и справочных материалов, содержащих (в тех или иных вариациях) утверждение, что «на Африканском континенте доля женщин в общей численности работников, занятых в сельском хозяйстве, составляет 60–80%», но мало убедительных подтверждений правильности этих цифр, впервые опубликованных еще в 1972 г. в материалах Экономической комиссии ООН для Африки (ЭКА). Я не хочу сказать, что эти цифры неверны, — просто их трудно проверить, потому что данных не хватает.

Нехватка данных отчасти объясняется тем, что, поскольку мужчины и женщины часто занимаются сельскохозяйственным трудом совместно, трудно точно определить, какова доля представителей каждого пола в производстве конечного продукта — продовольствия. В докладе Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО) экономист Шерил Досс указывает: все зависит от того, как понимать понятие «продовольствие» и как оценивать его объем — по энергетической ценности (рассматривая в таком случае производство базовых зерновых культур как основного источника калорий) или по стоимости (анализируя прежде всего производство кофе, лидирующего по этому показателю). Учитывая, что женщины «как правило, больше участвуют в производстве зерновых», расчеты по энергетической ценности «могут показывать, что доля женщин в производстве продовольствия значительно превосходит долю мужчин».

«Могут» — важная оговорка в данном контексте, потому что изыскания, проводимые в отдельных странах, часто не позволяют установить, кто именно занимается сельским хозяйством, — мужчины или женщины. Даже в случае наличия данных в разбивке по половому признаку доля женского труда иногда занижается из-за некорректной методики опросов. Так, если женщин спрашивают, «занимаются ли они работой по дому или работают» (как будто одно исключает другое или работа по дому не является работой), они, как правило, отвечают, что «занимаются работой по дому», потому что данный ответ отражает большую часть выполняемых ими обязанностей. Эта неточность усугубляется тенденцией «делать упор на деятельность, связанную с получением дохода», в результате чего работа, связанная с ведением натурального хозяйства (зачастую выполняемая в основном женщинами), недооценивается. Кроме того, в данных сельскохозяйственных переписей сельское хозяйство отождествляется с «полевыми работами», поэтому труд женщин, связанный с «уходом за домашним скотом и приусадебным участком, а также переработкой сельскохозяйственной продукции, часто не учитывается». Это яркий пример «мужского перекоса», обуславливающего серьезную нехватку гендерных данных.

Та же проблема встает перед исследователями, когда они пытаются разделить трудовую деятельность на «первичную» и «вторичную». Во-первых, вторичная занятость не всегда отображается в результатах опросов, а если и отображается, то не всегда учитывается в численности занятых. Виной тому опять-таки «мужской перекос», не позволяющий выделить оплачиваемый женский труд. Во-вторых, женщины часто указывают оплачиваемую работу в качестве вторичной занятости, просто потому, что неоплачиваемая работа занимает больше времени. Однако это отнюдь не значит, что они не тратят значительную часть трудового дня на оплачиваемую работу. В результате статистика рабочей силы часто страдает от существенной нехватки гендерных данных.

«Мужской перекос» присутствует и в данных, которые Шерил Досс использует для проверки цифры «60–80%». Она приходит к выводу, что доля женщин в общей численности занятых в сельском хозяйстве во всем мире составляет менее половины, но ФАО, статистикой которой она оперирует, определяет «занятых сельскохозяйственным трудом» как «лиц, указавших, что сельское хозяйство является основным видом их деятельности». А это, как мы видим, означает исключение из расчетов существенной доли оплачиваемого труда женщин. К чести Шерил Досс, она признает, что ее подход не вполне корректен, и ставит под сомнение абсурдно низкую (согласно опросам, 16%) долю женщин в численности занятых в сельском хозяйстве в странах Латинской Америки. Она отмечает, что женщины, проживающие в сельской местности в этом регионе, «чаще всего отвечают, что именно “работа по дому” является основной сферой их трудовой деятельности, даже если они активно занимаются сельским хозяйством».

Даже устранив все пробелы в гендерных данных, мешающие рассчитать долю женщин в численности занятых в сельском хозяйстве, мы все равно не будем точно знать, сколько потребляемого нами продовольствия произведено женщинами. Это объясняется разной продуктивностью женского и мужского труда: в целом продуктивность женского труда в сельском хозяйстве ниже продуктивности труда мужчин. Дело не в том, что женщины меньше работают. Дело в том, что при одних и тех же затратах труда они производят меньше продукции, потому что сельское хозяйство как таковое (от орудий труда до научных исследований и инициатив в области развития) строится вокруг потребностей мужчин. Действительно, пишет Шерил Досс, учитывая различные ограничения, с которыми сталкиваются женщины (отсутствие доступа к земле, кредитам и новым технологиям, а также выполнение неоплачиваемой домашней работы), «было бы странно, если бы они были способны производить более половины объема продовольственных культур».

•••

По оценкам ФАО, если бы женщины имели равный с мужчинами доступ к производственным ресурсам, эффективность фермерских хозяйств была бы на 30% выше. Но они его не имеют. Как и некогда плуг, некоторые современные «трудосберегающие» орудия труда и технологии «сберегают прежде всего мужской труд». Так, исследование, проведенное в 2014 г. в Сирии, показало, что механизация сельского хозяйства действительно уменьшила потребность в мужской рабочей силе, освободив представителей сильного пола от тяжелого труда и дав им возможность «искать новые возможности трудоустройства, с более высоким заработком, чем в сельском хозяйстве», но в то же время увеличила спрос «на женскую рабочую силу, выполняющую трудозатратные операции — пересадку растений, прополку, сбор и переработку урожая». В Турции механизация некоторых видов сельскохозяйственных работ привела, наоборот, к сокращению численности женщин, занятых в сельском хозяйстве, «поскольку сельскохозяйственную технику приобретали в основном мужчины», а женщины использовали ее неохотно. Отчасти это было связано с отсутствием у женщин соответствующей подготовки и социокультурными нормами, а отчасти — с тем, что «техника не была предназначена для эксплуатации женщинами».

Не только материальные орудия труда облегчают положение мужчин за счет женщин. Взять, к примеру, так называемые внедренческие программы (образовательные программы, предназначенные для обучения фермеров научным методам ведения сельского хозяйства с целью повышения его эффективности). Такие программы всегда были «недружелюбны» по отношению к женщинам. Согласно опросу, проведенному ФАО в 1988–1989 гг. (только в тех странах, где были данные в разбивке по половому признаку), лишь 5% всех внедренческих программ было рассчитано на женщин. С тех пор ситуация немного изменилась к лучшему, но и сегодня можно привести множество примеров инициатив в области развития, совершенно игнорирующих женщин, и потому в лучшем случае бесполезных, а в худшем — серьезно им вредящих.

•••

Исследование, проведенное в 2015 г. Data2x (организацией, созданной Хиллари Клинтон при поддержке ООН и добивающейся ликвидации дефицита глобальных гендерных данных), показало, что многие подобные инициативы не охватывают женщин, — в том числе потому, что последние и без того перегружены работой и не располагают свободным временем для участия в образовательных программах (независимо от степени их полезности). Разработчики инициатив в области развития также не учитывают такой фактор, как мобильность женщин (точнее, ее отсутствие, связанное как с выполнением семейных обязанностей, так и с ограниченным доступом к транспорту и трудностями, с которыми они сталкиваются при поездках в одиночку).

А языковой барьер? А неграмотность? Участие во многих образовательных программах требует знания иностранных языков, которыми женщины владеют реже, чем мужчины. Во всем мире из-за низкого уровня женского образования женщины реже мужчин умеют читать, так что учебная литература им тоже недоступна. Все эти препятствия хорошо известны, и их вполне можно было бы учитывать, но масса примеров говорит о том, что этого не делается.

Многие инициативы в области развития исключают участие женщин, поскольку его условием является наличие земельного участка определенной площади или статуса главы фермерского хозяйства (или собственника обрабатываемой земли). Некоторые инициативы рассчитаны исключительно на относительно процветающие фермерские хозяйства, — в частности, располагающие средствами на внедрение современных технологий. Эти препоны ставят мужчин в более выгодное положение по сравнению с женщинами, потому что женщины преобладают среди бедных фермеров, среди мелких фермеров и крайне редко владеют землей, на которой работают.

Чтобы внедряемые новшества действительно улучшали положение женщин, нужны прежде всего данные. Но иногда создается впечатление, что мы даже не пытаемся собрать их. В докладе Фонда Билла и Мелинды Гейтс 2012 г. в качестве примера приводится одна организация, занимавшаяся выведением и внедрением улучшенных сортов основных зерновых культур. Но что значит «улучшенных»? Все зависит от точки зрения сельскохозяйственного производителя, а это вещь субъективная. В ходе предварительного обследования хозяйств организация опрашивала почти исключительно мужчин, которые указывали, что главное для них — урожайность новых сортов. Соответственно, селекционеры сосредоточились именно на этом показателе. Каково же было их удивление, когда оказалось, что новые сорта никому не нужны!

Решение опрашивать только мужчин было довольно странным. Несмотря на все пробелы в данных, мы тем не менее можем утверждать, что доля женщин в общей численности занятых в сельском хозяйстве достаточно велика. В наименее развитых странах 79%, а во всем мире 48% экономически активного женского населения заявляют, что сельское хозяйство является основной сферой их деятельности. При этом женщины, занятые в сельскохозяйственном производстве, не считают важнейшим показателем урожайность. Их больше волнует другое, — например, сколько времени займет подготовка земель под посевы и удаление сорняков, — ведь им придется заниматься именно этим. Кроме того, их интересует, сколько времени в конечном счете уйдет на приготовление еды из выращенных сельскохозяйственных культур (готовка — тоже женская работа). Новые высокоурожайные сорта требовали более значительных затрат времени, которого женщинам не хватало из-за необходимости заниматься и другими делами. Стоит ли удивляться тому, что новые сорта оказались им не нужны?

•••

Единственное, что нужно было сделать горе-селекционерам, чтобы избежать неприятного сюрприза, — предварительно побеседовать с женщинами, но им, видимо, категорически не нравилась эта идея. Если вы согласны со мной и вам тоже кажется, что принимать решение о выведении нового сорта зерновых, не посоветовавшись с женщинами, глупо, вот вам еще одна история — о внедрении экологически чистых кухонных плит в развивающихся странах.

Начиная с эпохи неолита, люди (в данном случае я имею в виду прежде всего женщин) готовили еду на очагах, сложенных из трех камней. Камни клали на землю, между ними помещали топливо (древесину или любой другой горючий материал, который удавалось найти), а на очаг ставили котел. В Южной Азии 75% семей до сих пор используют биотопливо (древесину и другие органические вещества). В Бангладеш этот показатель достигает 90%. В странах Африки, расположенных южнее Сахары, для 753 млн человек (80% населения) биотопливо является основным источником тепловой энергии, используемой для приготовления пищи.

У традиционных очагов есть серьезный недостаток: они сильно дымят, наполняя помещение чрезвычайно токсичными дымовыми газами. Их ежедневное воздействие на женщину, готовящую еду на таком очаге в помещении без вентиляции, эквивалентно эффекту от выкуривания более пяти пачек сигарет. По данным исследования 2016 г., в самых разных странах — от Перу до Нигерии — содержание токсичных веществ в дыме от очагов в 20–100 раз превышает предельно допустимые нормы, установленные ВОЗ. В масштабах планеты ежегодно от этого умирает втрое больше людей (2,9 млн человек), чем от малярии. Кроме того, традиционные очаги имеют низкую производительность: приготовление еды на них занимает от трех до семи часов в день, и все это время женщины подвергаются воздействию вредных газов. Поэтому во всем мире загрязнение воздуха внутри помещений является самым серьезным экологическим фактором смертности женщин и одной из главных причин смертности детей в возрасте до пяти лет. Загрязнение воздуха в помещениях также занимает восьмое место в списке глобальных факторов, вызывающих различные заболевания, включая респираторные и сердечно-сосудистые, а также повышающих восприимчивость к инфекциям, включая возбудители туберкулеза, и к раку легких. Однако, как и многие другие факторы, негативно влияющие главным образом на здоровье женщин, «эти проблемы не подвергались комплексному и строгому научному анализу».

Агентства, занимающиеся вопросами развития, с 1950-х гг. с переменным успехом пытаются заменить традиционные очаги экологически чистыми кухонными плитами. Изначально это делалось не ради того, чтобы облегчить неоплачиваемый труд женщин и уменьшить разрушительное воздействие токсичных дымовых газов на их организм, а для предотвращения вырубки лесов. Но как только выяснилось, что причиной экологической катастрофы на самом деле является вовсе не сбор женщинами хвороста, а расчистка земель под пашню, большинство агентств отказалось от своих планов. Антрополог Эмма Кру из Школы восточных и африканских исследований при Лондонском университете поясняет, что подобные инициативы «были признаны неспособными предотвратить энергетический кризис и непригодными для программ развития в других областях».

Но сегодня экологически чистые плиты снова стоят на повестке дня. В сентябре 2010 г. Хиллари Клинтон объявила о создании Глобального альянса за экологически чистые кухонные плиты, который борется за то, чтобы к 2020 г. дополнительно 100 млн домохозяйств перешли на экологически чистые и высокопроизводительные плиты и топливо. Цель благородная, но, если она будет достигнута и если женщины действительно будут использовать такие плиты, все равно останется множество проблем, не в последнюю очередь связанных со сбором данных.

В одном из материалов ООН 2014 г. отмечается, что, в отличие от статистики по воде и санитарии, данных по доступности высокопроизводительных кухонных плит в разных странах «недостаточно», поскольку в документах, посвященных национальной энергетической политике и стратегиям борьбы с бедностью, основное внимание уделяется вопросам электрификации. В докладе Всемирного банка 2005 г. подчеркивается, что, собирая данные о доступе населения к энергии, правительства учитывают не социально-экономические результаты реализации программ развития, а количество новых подключений к энергосетям. Кроме того, они, как правило, не собирают данные о реальных энергетических потребностях населения (таких как насосы для питьевой воды, а также приготовление пищи и сбор топлива). Вследствие этого на сегодняшний день экологические чистые кухонные плиты почти нигде не пользуются спросом.

В 1990-е гг. инженеры, разрабатывавшие кухонные плиты, уверяли Эмму Кру, что низкий спрос на их продукцию объясняется «консерватизмом» потребителей, которых, по мнению инженеров, нужно было обучать правильной эксплуатации кухонной техники. Сейчас на дворе XXI в., но виноватыми по-прежнему считаются женщины. В финансировавшемся проектом WASHplus и Агентством США по международному развитию отчете об использовании пяти моделей плит в Бангладеш в 2013 г. неоднократно подчеркивалось, что все пять моделей увеличивали время приготовления пищи и требовали больше внимания. В отличие от традиционных очагов, новые плиты не позволяли сочетать приготовление еды с другой работой, и женщинам приходилось менять свои привычки, что также увеличивало их рабочую нагрузку. Но, несмотря на это, авторы исследования снова и снова повторяли одну и ту же мантру: меняться должны женщины, а не плиты. По их мнению, призывать конструкторов не увеличивать и без того длинный (в среднем 15-часовой) рабочий день женщин было вовсе не обязательно. Следовало просто убедить женщин в том, что «усовершенствованные» плиты — замечательное изобретение.

Что бы ни говорили ученые, представители неправительственных организаций и иностранные специалисты, проблема вовсе не в женщинах. Проблема в самих плитах. Их создатели всегда ставили во главу угла технические характеристики — например, топливную эффективность, — а не пожелания потребителей, что чаще всего и становилось причиной отказа от плит, поясняет Эмма Кру. Но, хотя проблема низкого спроса на новые плиты стоит уже не одно десятилетие, агентства, занимающиеся вопросами развития, до сих пор не могут ее решить — по той простой причине, что они до сих пор не поняли: бессмысленно навязывать женщинам продукт, не удовлетворяющий их потребности. Приступая к его разработке, следует сначала проконсультироваться с основными потребителями.

Одна из программ развития, которую пытались внедрить в Индии, провалилась, потому что, хотя новая плита хорошо показала себя в лабораторных условиях, ее обслуживание (которым, по мнению конструкторов, должны были заниматься «домочадцы») занимало больше времени, чем обслуживание традиционного очага. Но ремонтом техники в индийском штате Одиша всегда занимались мужчины, а они не считали ремонт плиты первоочередной задачей, ведь в случае поломки их жены прекрасно могли готовить и по старинке. Поэтому женщины быстро вернулись к традиционным очагам, загрязняющим воздух токсичными дымовыми газами, а новые плиты остались пылиться в углах.

Гендерные различия в предпочтениях потребителей обусловлены и тем, кто из членов семьи принимает решения о покупке (в данном случае — о приобретении новой плиты). Несмотря на сотни попыток внедрить различные модели экологически чистых плит в Бангладеш, предпринимаемых с начала 1980-х гг., более 98% сельского населения продолжает готовить на традиционных очагах, используя биотопливо. Результаты исследования 2010 г., целью которого было выяснить, почему так происходит, показали, что женщины «чаще мужчин проявляли готовность приобретать усовершенствованные плиты, в особенности менее вредные для здоровья плиты с дымоотводом». Но, как правило, они соглашались заказать продукт, если при опросе не присутствовали мужья. Поэтому, когда четыре месяца спустя специалисты привезли новые плиты, гендерные различия в предпочтениях исчезли — предпочтения женщин теперь полностью совпадали с предпочтениями их мужей.

В данном случае причиной отказа женщин от экологически чистых плит могло стать отсутствие санкции мужей на совершение покупки. Это предположение подтверждается результатами исследования, опубликованного в 2016 г., которые показали, что «домашние хозяйства, возглавляемые женщинами, демонстрировали более высокую готовность приобретать экологически чистые кухонные плиты, чем хозяйства, возглавляемые мужчинами». Вместе с тем, как утверждалось в исследовании Йельского университета 2012 г., 94% респондентов «считали, что дым от традиционных очагов, загрязняющий помещения, вреден», однако «отдавали предпочтение традиционным очагам, поскольку технически они удовлетворяли их основные потребности». Впрочем, это не помешало Йельскому университету озаглавить пресс-релиз, посвященный исследованию, так: «Несмотря на всю борьбу за перемены, женщины Бангладеш по-прежнему предпочитают традиционные загрязняющие воздух очаги» (Despite efforts for change, Bangladeshi women prefer to use pollution-causing cookstoves), — как будто женщины были неспособны оценить полезное новшество, а не просто лишены санкции на покупку. Глупые женщины, упорно цепляющиеся за экологически нечистые очаги, куда лучше вписывались в заголовок, чем повальная нищета.

Неспособность в течение десятилетий разработать ни отвечающие требованиям потребителей кухонные плиты, ни стратегию их внедрения, учитывающую социальное положение женщин, привела к катастрофическим последствиям для женского здоровья, которое постоянно ухудшается. Из-за изменений климата и вызванных ими эрозии почвы и опустынивания найти качественное топливо становится все труднее. Женщины вынуждены использовать листья, солому и навоз, при сгорании которых образуются еще более токсичные дымовые газы. И это очень печально, ведь экологически чистые кухонные плиты, несомненно, значительно улучшили бы положение женщин. Согласно результатам обследования, проведенного в Йемене в 2011 г., женщины, не имеющие доступа к водопроводу и газовым плитам, тратили на оплачиваемую работу 24% своего времени, в то время как для женщин, пользующихся новыми плитами, этот показатель достигал 52%. А исследование 2016 г., посвященное использованию новых экологически чистых плит в Индии, показало, что, когда женщины начинали использовать, например, дешевую портативную модель Anagi 2, которая, как было установлено, существенно сокращала время приготовления пищи, у них появлялась возможность больше заниматься семьей и участвовать в общественной жизни. Представители домохозяйств, использующих экологически чистые плиты, также указывали, что получили возможность отправлять детей в школу.

Есть, однако, некоторые основания надеяться на лучшее. В ноябре 2015 г. индийские ученые сообщили об успешных испытаниях «недорогого (стоимостью $1) приспособления, предназначенного для установки в традиционные каменные очаги». Это простое устройство позволяет сократить потребление топлива и количество дыма «до уровня, сопоставимого с уровнем более дорогих и высокопроизводительных кухонных плит». Прорыв был достигнут в результате ликвидации существовавшей десятилетиями нехватки данных: увидев, что предпринимавшиеся в течение 20 лет усилия государства, нацеленные на внедрение в сельских районах Индии высокопроизводительных кухонных плит, не увенчались успехом, исследователи решили выяснить, почему так произошло.

Опросив женщин, они обнаружили, что высокопроизводительные плиты не вмещали «крупные поленья, которые приходилось расщеплять, раскалывая вдоль». Эта проблема упоминалась и в вышеупомянутом исследовании 2013 г., посвященном изучению опыта использования пяти моделей новых кухонных плит. Ученые поняли: все, что связано с приготовлением пищи, включая заготовку топлива, лежит на плечах женщин, и, поскольку колка дров — «довольно тяжелая работа», женщины вполне обоснованно «отказывались от высокопроизводительных плит, учитывая, что традиционные чула (печи из глины и кирпичей) вмещали крупные поленья».

Основываясь на своих выводах, ученые поставили перед собой задачу: изменить конструкцию плиты таким образом, чтобы она отвечала потребностям женщин. Понимая, что «одна высокопроизводительная модель не может заменить все традиционные печи», они решили, что «существенное снижение уровня загрязнения воздуха продуктами сгорания древесины может быть достигнуто только за счет кастомизированных решений, учитывающих условия различных регионов мира». Результатом их работы, проделанной с учетом собранных данных, стало простое металлическое устройство mewar angithi, обеспечивающее «в традиционной печи чула такой же поток воздуха, как и в высокопроизводительной новой плите».

Чтобы снизить стоимость приспособления (еще одна постоянная головная боль пользователей плит), было решено производить его из металлолома, который они нашли на местном рынке, металлических шайб, которые «стоили вчетверо дешевле листового металла». Кроме того, «простую конструкцию из изогнутых пластин можно было использовать в любой печи чула». Проведенные после этого в Кении и Гане исследования, посвященные использованию приспособления, дали положительные результаты, показывающие, сколь многого могут добиться конструкторы, если начинают работу с решения главной задачи — ликвидации дефицита гендерных данных.

Отправить