Рассказ старца Ефрема Филофейского, духовного чада старца Иосифа .

1 января 1959 года старец почувствовал себя плохо, ощутил трудности с дыханием. Я увидел, как он радуется этому и говорит старцу Арсению:

— Отец Арсений, благословение Божие!

— Что такое?

— Кажется, здесь что-то началось, — ответил он и показал ему на сердце. — Ах, Матерь Божия! Пусть скорее разовьется болезнь, побыстрее бы мне отсюда уйти.

И он стал крестить свое сердце, чтобы болезнь разрослась и забрала его! Так впервые проявилась сердечная недостаточность с частыми приступами. И чем хуже ему становилось, тем больше он радовался. Старец ликовал. Я никогда в жизни не видел таких смелых людей, которые бы с подобным мужеством готовились встретить то, чего все люди на земле больше всего боятся.

Он отказывался от врача, хоть и страдал от отека и от сердечной недостаточности, потому что в мыслях у него было только одно — когда же он уйдет. Как он писал в одном из писем: «Я смотрю только на те кипарисы, что вырастут у меня на могиле».

Сначала мы уступали его желаниям и, когда случался приступ, просто соборовали его, и ему становилось лучше. Но день ото дня здоровье его ухудшалось. Отек дошел уже до пупа. Мы хотели позвать врача, но старец не соглашался. С одной стороны, мы должны были выказывать послушание, но боль любящих сердец не давала нам покоя. В конце концов я поехал в Дафни, позвонил в Иериссос и вызвал врача, терапевта. Когда он прибыл, я отозвал его в сторонку и сказал:

— Скажите старцу, что вы просто паломник, вы проходили мимо, и монахи попросили вас его осмотреть, потому что он болен.

Потом я зашел внутрь.

— Геронда, тут пришел один паломник, врач! Позовем его вас осмотреть?

— Его, должно быть, Бог послал, дитя мое! Позови его сюда.

Врач осмотрел его и говорит:

— У вас болезнь сердца, которая происходит от гнойных миндалин. Если вы ничего не будете предпринимать, то умрете.

— Благослови тебя Бог! Как хорошо ты сказал «умрете», я как раз и хочу умереть!

— Чтобы вы поправились, я дам вам таблетки от отека и пропишу уколы от воспаления миндалин.

— Ну хорошо, я согласен их делать.

Чем закончилась история с уколами, можно узнать по словам самого старца:

— Эх, тогда я совсем не умирал! И руки свои подставлял для уколов, и зад подставлял! Ох, что было… Я тогда сказал Богу: «Мне не нужны врачи, мне нужен Ты, Боже мой, Ты — мой врач!»

Чуть позже, после уколов и лекарств, старец почувствовал некоторое облегчение. Когда мы зашли к нему, он сказал:

— Хороший какой! Первый раз в жизни меня осмотрел врач! Это был хороший доктор, он сразу понял, что со мной.

С этими словами он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Иди сюда, дурачок. Скажи, сам врач пришел?

— Бог его прислал.

— Да, дитя мое. Он был от Бога. Благослови его Господь!

Ну хорошо, я обошел этот подводный камень, но я же соврал, к тому же — моему старцу! И как же я пойду вечером служить? Нужно сказать ему правду! Исповедаться! И вот вечером, после всенощной, когда мы все собрались на Божественную литургию, старец пришел и сел в свою стасидию. Я подошел к нему, поклонился и сказал:

— Геронда, простите меня, это мы позвали того врача. Но мы сделали это, геронда, из большой любви к вам, как ваши дети. Потому что вы наш отец и мы должны о вас заботиться.

Он посмотрел на меня. Он, конечно, понял, с какой целью я так поступил, поэтому он с улыбкой потрепал меня по голове, а потом крепко сжал ее.

— В этой головке очень много мыслей. Ладно, дитя мое, иди, служи литургию. Бог тебя простит. Я знаю, что ты сделал это от любви.

Прошел Великий пост, и в праздник преблагословенной Пасхи у него снова прихватило сердце на целых три часа. Я видел, как он угасает у меня на глазах. У него даже пульса уже не было. Я спросил его:

— Геронда, вы уходите?

— Нет, отец, — говорит он мне.

— Соборовать вас?

— Да, — отвечает он.

Как только мы его пособоровали, сердечный приступ прекратился. Когда опасность миновала, старец стал плакать и все повторял одну фразу из погребальных стихир: «Увы мне, яковый подвиг имать душа, разлучающися от телесе!»

Как он плакал, сколько слез он лил, приближаясь к своей кончине!

Отец Арсений спрашивал его:

— Зачем ты плачешь? Ты все еще плачешь? Тебе нельзя, у тебя слабое здоровье!

— Оставь меня, отец Арсений, оставь, оставь меня!

Время текло, и состояние старца постоянно ухудшалось, он был уже на финишной прямой. Мы совсем не оставляли его одного, кто-то из нас, его учеников (мы не утомляли его посторонними лицами), всегда находился с ним рядом.

Однажды мы сидели вместе в келье, старец в своем креслице, а я его поддерживал сзади. И вдруг открылась дверь из церкви, а потом и дверь той комнатки, где были мы со старцем. Я посмотрел и вижу огромного монаха без бороды, в кукуле с крестом, в монашеской схиме с красными крестами, как было завещано в видении святому Пахомию. Он был одновременно ласковым и строгим, и совершенно белым. При виде его я ощутил страх, смешанный с любовью, эти два чувства одновременно: страх и любовь. Он приоткрыл дверь и посмотрел прямо в глаза и старцу, и мне. Потом закрыл дверь и ушел, не сказав ни слова, но у меня возникло чувство, будто он произнес: «До времени». И я вдруг почувствовал абсолютную уверенность в том, что это был Архангел Михаил. Тогда старец сказал мне:

— Дурачок, ты его видел?

— Да, я его видел.

— Это был Архангел Михаил, и он нам сказал: «До времени».

Он не открывал рта, но все-таки говорил с нами. Он сказал это внутренним голосом, так, как общаются ангелы и святые. И я понял, что слова «до времени» означают, что он снова придет сюда через какое-то время. И правда, не прошло и месяца, как он пришел и забрал старца.

За несколько дней до его кончины, когда меня не было с ним рядом в келье, старец (кто знает, в каком состоянии духовной благодати он тогда пребывал) посмотрел на небо, воздел высоко руки и с горячими слезами стал говорить: «Боже мой! Сколько есть небесного богатства, и никому оно не нужно! Там сокровища, много богатств, но нет людей, которые бы их унаследовали! У меня тут только парочка монахов, больше нет». Он так сильно ощущал на себе действие Божией благодати, но, к сожалению, тогда не было людей, настолько готовых к самопожертвованию и самоотречению, чтобы найти эту скрытую жемчужину, чтобы его понять.

Любовь его к Богородице невозможно описать. До сих пор я не встречал другого человека, который бы так же любил и почитал Богородицу вместе с Богом, как наш старец. У него начинали течь слезы сразу же, как только он произносил Ее имя, или видел Ее изображение на иконе, или пел Ей гимны. И однажды, когда ночью он никак не мог уснуть, он вот как объяснил мне это: «Как только я вспомнил Богоматерь, сразу пропал сон».

Старец уже долгое время просил Ее его забрать, чтобы он мог наконец отдохнуть. Часто он обнимал Ее икону и с горячими слезами спрашивал: «Когда Ты ко мне придешь? Когда заберешь мою душу?» Потому наша Богородица и забрала блаженную душу старца в день Своего Успения, на деле показав, что Она принимала эту великую любовь и почтение к Себе.

Так как старец очень мучился, в начале июля мы приняли решение позвать из святой Анны отца Ананию, чтобы он его соборовал, и мы бы все вместе помолились о том, чтобы Бог забрал его измученную душу. Бог забрал его не сразу, однако послал уверение, что он уйдет в день Успения Богородицы. Тогда он спросил меня:

— Дитя мое, на какой день падает праздник Матушки Богородицы?

Я посмотрел в календарь и ответил ему.

— В этот день я уйду из этого мира. Сынок, принеси сейчас одежду, в которую вы оденете меня после смерти, а то в тот день вы можете растеряться. Расстроитесь и можете ничего не найти. Давай найдем все сейчас, чтобы ты был спокоен, чтобы не волновался. Тут моя ряса, тут подрясник, здесь пояс, а здесь схима. Неси все сюда, сынок, положи все в одну сумку, и, когда придет время, все у тебя будет под рукой.

Он хорошенько все продумал. По благодати Божией он сроднился со смертью и готовился к ней так, как другие люди собираются в путешествие. Дни проходили очень-очень тяжело. И за несколько дней до смерти он сказал мне:

— Не забудь купить арбуз накануне праздника Богородицы, возьми и сырку, замеси тесто для свежего хлебушка, а еще приготовь по свечке и по четкам для всех отцов, чтобы они обо мне помолились, а потом похороните меня там.

Старец так мечтал о своем уходе, что можно было подумать, будто он собирался в интересную поездку и просто ждал попутного транспорта. Мы же, напротив, делали все, что было в наших силах, чтобы удержать его в этой жизни подольше или, по крайней мере, чтобы хоть как-то облегчить ему дыхание. Но он нам говорил:

— Не утруждайтесь, детки: что бы вы ни делали, я все равно уйду. Молитесь только, чтобы меня здесь не задержала никакая неожиданность.

Настал канун праздника Успения Богородицы, 14 августа. Старец всю свою жизнь ждал смерти, потому что пребывание его на земле все состояло из борьбы, трудов и боли. Его душа и тело мечтали об отдыхе. Он выглядел так, будто готовился к празднику. Внутренний голос сообщал ему о приближающейся милости Божией. Однако в последние дни он снова плакал больше обычного. А старец Арсений, простая душа, подошел к нему и пытался утешить так:

— Геронда, ты столько трудился, столько молился, столько плакал всю жизнь! И снова плачешь? Не плачь, а то дышать станет трудно.

Старец посмотрел на него и вздохнул:

— Ох, Арсений, Арсений!!!

Старец плакал не о своих грехах; может быть, как человек он в чем-то и ошибался, но он не плакал об этом, он лил слезы от того, что чувствовал: он уходит, он идет к своему любимому Богу и обожаемой Богородице. И конечно, только он сам знал, что чувствует, мы, все остальные, пребывали в неведении. После слез лицо его становилось совершенно ясным. Казалось даже, что он совсем не болен.

Тогда прибыл господин Сотиракис Схинас, издатель из Волоса. Он был нашим знакомым и приехал к нам за материальной помощью. Старец сердечно принял его и приветствовал такими словами:

— Добро пожаловать, дорогой наш господин Сотиракис!

— Как поживаете, геронда, как ваши дела? — спросил тот и поцеловал руку старца.

— Да вот болею.

— Вы совсем не выглядите больным. Вы в прекрасной форме.

— Вот завтра и услышите.

— Да нет! Не бойтесь, геронда. Я тоже останусь в скиту на всенощную перед праздником Богородицы и буду рядом с вами.

— И колокола услышите.

— Да ладно вам, геронда, не верьте всему этому.

— Ну хорошо…

Он повернулся ко мне и сказал:

— Сынок, дай денег господину Сотиракису и угости его.

Я дал ему немного лукума, холодной воды и денег. Господин Схинас не обратил внимания на слова старца, потому что видел, как спокойно тот разговаривает. Видел, как светится его лицо, но он не понял, что этот свет — от благодати Божией, а не от телесного здоровья. Господин Схинас тогда повернулся и спросил:

— Как хорошо! Геронда, эти монахи все твои?

Старец помолчал немного, а потом улыбнулся и ответил:

— Видишь этих монахов? Они завоюют всю Святую Гору!

Наступил вечер, и я должен был служить литургию в храме Благовещения, маленькой церквушке, которая находилась прямо в домике старца. Это был единственный день, когда старец не мог войти в церковь из-за жары и проблем с дыханием, он сидел на балконе и пытался петь. С трудом он спел вместе с нами Трисвятое. Подошел причаститься. Причастившись, сразу сказал: «В напутие живота вечнаго». После окончания литургии он пошел в свою келью, я вошел вслед за ним, и он сказал мне:

— Теперь ступай отдохни и приходи сразу, как рассветет, может быть, ты будешь мне нужен.

Я поклонился ему и пошел немного поспать. Проснувшись, я сразу вернулся к старцу и нашел его с отцом Арсением во дворе, под виноградником. Все тело от ног и до поясницы у него отекло из-за сердечной недостаточности. Он встал, подошел к открытому месту и посмотрел на небо, окинул его взглядом от края и до края. Как будто смотрел на все в последний раз, как будто навсегда прощался с миром.

До этого он получил уверение, что уйдет в праздник Богородицы, и с трепетом ожидал этого благословенного момента. Но он ушел не в тот час, когда предполагал, то есть не на рассвете, потому что Богу было угодно забрать его через два часа после восхода солнца. И вот спустя некоторое время он говорит мне:

— Сынок, солнце уже катится по небу, как это меня не забирает Бог? Он ведь уже принял решение, почему же не торопится прийти за мной? Солнце уже высоко, мне уже нужно было уйти.

Я увидел, как он расстраивается, и у меня заболела за него душа. Наверное, Бог просветил меня, как поступать, потому что я подошел к нему и сказал с уверенностью:

— Геронда, не расстраивайтесь! Мы сейчас помолимся все вместе, и вы сможете уйти.

Он этого ждал! Он был духовно очень мудрым человеком и ждал, каким образом заговорит с ним Бог, как скажет ему, что начинается его исход из этого мира.

— Не расстраивайтесь, в последний час дьявол пытается поставить нам как можно больше ловушек и мешает изо всех сил.

— Вытри мне слезы.

Я вытер ему слезы, и он сказал мне:

— Посади меня у двери и позови всех отцов, чтобы они поклонились мне и взяли благословение.

— Отцы! Идите возьмите у старца благословение, — позвал я всех.

Мы поклонились ему, и он нам говорит:

— Разойдитесь и молитесь все по четкам, чтобы я поскорей отошел; я очень спешу отправиться к Спасителю Христу.

— Я, — говорит отец Арсений, — никуда не пойду.

— Нет, иди и ты, — говорит он ему.

— Если благословляешь…

Мы все разошлись, отец Арсений пошел в свою келейку рядом со старцем, серб — в келью напротив, отец Харалампий и отец Тимофей — в свою каливу, а я вниз, в свою. Как только мы все разошлись, вернулся откуда-то отец Афанасий и сказал старцу, который сидел на своей скамеечке:

— Геронда, скит обязал меня собрать деньги на расходы к празднику. Благослови меня отправиться просить деньги по монастырям.

— Отец Афанасий, посиди со мной, позже пойдешь.

— Но, Геронда, я не могу, мне нужно идти, я и так уже опаздываю, ничего не успеваю.

— Отец Афанасий, посиди со мной, а то потом пожалеешь!

Тем временем из своей кельи вышел и отец Арсений, как только услышал голос отца Афанасия. И вот в какой-то момент старец говорит:

— Отец Арсений, можешь снять мне носок и растереть ногу, потому что она отекла и очень меня мучает?

Он хотел облегчения? Он же умирал! Старец в жизни не просил ничего подобного. Но он сделал это для отца Арсения, чтобы тот не думал, что он умирает, потому что отец Арсений был очень простым человеком. И вот, когда отец Арсений наклонился, старец стал напряженно смотреть в небо; он увидел, как что-то приближается оттуда. Он собрался что-то сказать, объяснить, что он там видит, потому что он всегда все нам объяснял. Хотел заговорить, но не смог, язык его не слушался. В тот момент ему не позволено было говорить. Потом он повернулся к отцам, с ясным взором и невыразимым душевным сиянием, и сказал:

— Все кончено, я ухожу. Благословите!

С этими словами он сжал руку отца Арсения, своего неразлучного сподвижника, чтобы в последний раз с ним попрощаться. Потом склонил голову направо, два-три раза моргнул, открыл и закрыл рот, сделал три вдоха — и все. В совершенно здравом уме он предал свою душу в руки Того, к Кому так стремился и Кому служил с юности.

 

Место погребения старца Иосифа

 

Кончина поистине блаженная. Она посеяла в нас уверенность в воскресении. Перед нами был умерший человек, и мы должны были испытывать скорбь, но в глубине души мы переживали воскресение. И это чувство никогда уже нас не покидало, именно с этим чувством мы всегда вспоминаем нашего приснопамятного старца.

 

Место захоронения старца Иосифа