Аддиктивная личность

Рассматривая проблему в более широком приближении, можно встретить термин «аддиктивная личность» (личность, склонная воспроизводить врожденные и постоянно воздействующие на нее тенденции); действительно, у человека могут быть личностные черты, подталкивающие его к наркомании, однако обычно такая взаимосвязь не проста. Например, ген, кодирующий транспортер обратного захвата серотонина (тот самый, на который влияет MDMA и антидепрессанты с селективными ингибиторами обратного захвата серотонина), может наследоваться во множестве вариантов. От этих вариантов зависит, насколько быстро будет перерабатываться нейромедиатор, и это небольшое кинетическое изменение также связано со склонностью к импульсивным поступкам, просоциальному поведению и реакцией на стресс. Однако такое влияние во многом зависит от того, насколько хорошо или плохо человека воспитывали в раннем детстве. Активность серотонина влияет и на степень тревожности у индивида, а тревожность, в свою очередь, формируется под влиянием наших отношений с теми людьми, которые несут за нас основную ответственность. Люди с повышенной тревожностью, независимо от того, обусловлена ли она наследственными факторами или стрессовым опытом, объективно сильнее предрасположены к тому, чтобы попробовать насладиться успокоительными, например алкоголем или бензодиазепинами.

Подобный профиль также прослеживается для уровня дофамина и склонности к рискованному поведению. У кого-то из нас уровень чувствительности этой системы естественным образом повышен или снижен, поэтому возможность стимулировать дофаминовые пути при помощи наркотиков вызывает у кого-то более сильную тягу к этим веществам. Вероятно, активность мезолимбической дофаминовой системы у аддиктов успевает измениться еще до того, как они начинают употреблять, из-за чего они становятся гиперчувствительны к самой такой возможности. Одно исследование показало, что склонность к риску выше у детей в возрасте от одиннадцати до тринадцати лет с переразвитой чувствительностью к вознаграждению, и что именно из-за такой предрасположенности у многих из них спустя примерно четыре года диагностируют расстройства, связанные с употреблением наркотиков. Чувствительность к дофамину, как и скорость переработки серотонина – это характеристика не из разряда «или-или», в отличие, например, от группы крови; у такой чувствительности в популяции нормальное распределение. Мало того что тенденции с нормальным распределением сложнее поддаются исследованию, они еще и складываются под влиянием множества факторов.

Интерес к риску также подталкивает человека не только к наркотикам. Несколько групп исследователей изучали взаимосвязи между уровнем дофамина в мезолимбическом пути и финансовыми рисками, на которые были готовы идти биржевики. Оказалось, что человек, у которого дофамина больше, готов на более серьезные риски – так подтверждается гипотеза, что субъективное впечатление о потенциальной выгоде инвестиции тем лучше, чем выше уровень дофамина. Более того, импульсивный и рискованный выбор более свойственен другим животным с высоким содержанием дофамина в мезолимбическом пути, в том числе собакам, мартышкам и грызунам. Однако феномен «риск» не полностью отражает все нюансы воздействия нейромедиации дофамина на поведение. В другом исследовании испытуемым сообщали о двух возможных маршрутах путешествия в ходе двух разных экспериментальных сессий. Во время одной сессии они получали плацебо, а во время другой – препарат, усиливающий активность дофамина. Человек воображал себе более приятные перспективы потенциального отпуска именно по тому маршруту, который ему предлагали при повышенном уровне дофамина, и испытуемые с большей вероятностью выбирали именно это направление, так как оно казалось им более многообещающим.

Эти выводы подсказывают, что естественные различия в дофаминовой сигнализации отчасти обусловливают реакции людей на феномены, с которыми они сталкиваются в своем окружении, и, в частности, испытывают ли они соблазн или проявляют умеренность, когда перед ними маячит возможность вознаграждения. Прежняя трактовка, ставившая знак равенства между дофамином и чувством удовольствия, слишком упрощенная. На самом деле повышенный уровень дофамина коррелирует с возрастающей восприимчивостью к потенциально вознаграждаемому опыту, как если бы сообщение о чем-то потенциально ценном звучало громче и, в принципе, заглушало бы информацию о возможных недостатках. Такие явления прослеживаются у человека, у которого развивается зависимость к наркотику, но, аналогично, и когда человек играет в азартные игры, и планирует отпуск в какое-нибудь новое место.

Здесь важнее всего отметить, что из-за наших индивидуальных нейробиологических отличий такая модерация оказывается более или менее вероятной. Нейробиологическое игровое поле неровное. Естественные отличия в активности серотонина и в наличии дофамина в мезолимбическом пути, а также по другим существенным факторам приводят к важным следствиям. Для некоторых людей в силу обстоятельств рождения, пережитого опыта либо комбинации того и другого наркотики привлекательнее, чем для других. Я помню, как однажды утром меня разбудила школьная подруга, собиравшаяся пойти на виндсерфинг. Приведя себя в порядок, я вытащила из холодильника бутылку водки и предложила ей выпить. Она ответила: «Еще же только 11 утра! И ты только проснулась». Меня это взволновало не более, чем если бы она сказала мне, сколько стоит папайя в Каракасе. В другой раз, уже после нескольких лет без наркотиков, я уходила с вечеринки с коллегой, которая выпила всего два пива. Она объясняла это, в частности, тем, что время уже позднее, а утром на работу, плюс назвала еще несколько доводов, которые показались мне совершенно не важными. Даже сегодня меня озадачивают люди, которые могут пить или употреблять наркотики, но не делают этого. Что касается меня и мне подобных, то чтобы отказаться от фармакологической стимуляции, потребовалось бы не менее чем начало Страшного суда («самого» страшного, а то обычный, пожалуй что, может и не сработать). Те люди, которые останавливаются после первой рюмки, щедро отсыпают кокаин либо могут месяцами не притрагиваться к пакетику с травкой, который у них есть, абсолютно не вписываются в мой опыт и остаются для меня непостижимыми.

С другой стороны, я способна сочувствовать герою аморального сюжета из «Ассошиэйтед Пресс», озаглавленного «Мужчину обвиняют в попытке обменять ребенка на пиво». По-видимому, кто-то вызвал полицию после того, как некий мужчина предложил ему трехмесячного ребенка за две литровые бутылки пива. Грустно в этом признаться, но я действительно понимаю, какая должна произойти переоценка ценностей, чтобы человек решился на столь безумное предложение. И хотя отвечать за это придется алкоголику, кажется очевидным, что ни один человек в так называемом здравом уме не совершил бы подобного.