Глава 17. Горняки
Пантелеймон сошел с «Эльзы» в Куксхафене, когда вся команда была слишком занята, чтобы заметить его. Капитан Флинт действительно продал винт на острове Боркум, как и предсказывал тот матрос, и отказался делить выручку поровну, заявив, что как судовладелец рисковал гораздо больше, чем старший помощник. В отместку помощник стащил у капитана бутылку виски и мрачно залег с ней в койку. В часе пути от Боркума винт самой «Эльзы» приказал долго жить – вал треснул от намотавшихся на лопасти водорослей, – и машинный отсек залило. Впрочем, шхуна кое-как доплелась до Куксхафена: всю дорогу матросы, чередуясь по двое, откачивали воду, а старпом присматривал за ними и ворчал. Пан завороженно наблюдал: на таком судне, как «Эльза», было нетрудно затаиться и наблюдать за всеми исподтишка.
Под вечер они пришвартовались у пристани, в конце которой стоял старый каменный склад. «Пассажиров», о которых говорил матрос, держали на складе, чтобы они не вздумали подняться на борт, пока не заменят вал. Все это дело с «пассажирами» требовало чрезвычайной осторожности и скрытности. Сколько продлится ремонт, было непонятно. Флинт знал одного человека, у которого была нужная деталь, но человек этот то ли уехал на время из города, то ли угодил в тюрьму, а его помощник давно точил зуб на Флинта и наверняка заломил бы цену. Пан не стал дожидаться, чем все закончится. Как только стемнело, он выскочил из своего укрытия, сбежал по трапу и растворился в портовых тенях.
Теперь оставалось только найти реку и вверх по течению идти до Виттенберга.
* * *
Лира сидела в салоне на носу парома, битком набитого пассажирами. Паром шел в Голландию, во Флашинг. Лира и рада была бы занять место снаружи, подальше от чужих глаз, но на палубе было нестерпимо холодно. Поэтому приходилось мириться с духотой и вонью машинного масла, несвежей еды, курительного листа, пива и грязной одежды, не говоря уже о запахе, настойчиво напоминавшем о том, что здесь недавно кого-то стошнило. Узкие и длинные антарные лампы под потолком противно мигали, заливая салон мертвенным светом, от которого негде было укрыться. Еле протиснувшись сквозь толпу у дверей, Лира отыскала сидячее место в дальнем углу.
Вопреки ее опасениям, никто не забил тревогу, обнаружив, что при ней нет деймона. Большинство пассажиров и членов команды занимались своими делами, успокаивали орущих детей или просто устало стояли, глядя в одну точку. А те немногие, кто все же почуял неладное, ограничивались парой слов себе под нос или жестом, отвращающим беду. Лира делала вид, что ничего не замечает, и старалась не привлекать к себе внимания.
Вскоре ей бросилась в глаза одна компания – несколько мужчин, явно путешествовавших вместе. Все в простой, но добротной и теплой одежде, говорили между собой по-валлийски и держались уверенно и спокойно. Лира внимательно за ними наблюдала, потому что двое из них окинули ее оценивающим взглядом, когда она пробивала себе дорогу через толпу в дверях, и что-то сказали друг другу, а потом снова уставились на нее. Их спутники в это время заказывали напитки – надо сказать, недешевые, – и громко смеялись. Если бы с ней был Пан, можно было бы поиграть в детектива, гадая, чем эти люди занимаются. Но Пана сначала нужно было разыскать, да еще и помириться с ним, чтобы все стало по-прежнему… Хотя, возможно, по-прежнему больше не будет никогда.
«Ну и что, – сказала себе Лира. – В эту игру можно играть и в одиночку!» И, притворяясь дремлющей, продолжила наблюдать за валлийцами.
Очевидно, это друзья или коллеги. Все примерно одного возраста – лет сорока или немного за сорок, – и, похоже, много двигаются, а не просиживают штаны в конторах: все подтянутые, крепкие и, несмотря на качку, держат равновесие не хуже гимнастов. Может быть, солдаты? Не исключено… но нет, волосы слишком длинные. Да и лица не загорелые, как у тех, кто работает на воздухе. Зарабатывают хорошо – судя по одежде и заказанной выпивке. Ну и потом, вся компания явно не вышла ростом – солдаты обычно повыше…
На этом ее размышления были прерваны, потому что справа от нее на сиденье втиснулся грузный мужчина средних лет. Лира попыталась подвинуться, дать ему больше места, но по левую руку на скамье спала дородная женщина, которая даже не пошевелилась, когда Лира пихнула ее в бок.
– Ничего страшного, – сказал мужчина. – В тесноте, да не в обиде, верно? Издалека едете?
– Не-а, – равнодушно ответила Лира, не глядя на соседа.
Но не обращать внимания на его деймона было невозможно: маленькая юркая собачка, коричневая, в белых пятнах, с любопытством обнюхивала Лирин рюкзак. Подхватив рюкзак с пола, Лира пристроила его к себе на колени и крепко обхватила.
– А где ваш деймон? – спросил сосед.
Лира повернулась и смерила его презрительным взглядом.
– Что-то вы какая-то недобрая, – нахмурился он.
Девять лет назад, когда она путешествовала по Арктике и Пан всегда был рядом, Лира запросто отделалась бы от приставучего соседа: сказала бы, что болеет чем-то заразным, или что едет на похороны матери, или что за ней вот-вот придет отец, а отец у нее настоящий убийца… Эта выдумка однажды отлично сработала.
Но теперь ей чего-то не хватало для таких историй – изобретательности, задора или веры в себя. Она устала, была одинока и боялась вообще всего, даже этого самодовольного типа с дурацкой собачонкой, которая уже вовсю тявкала и пыталась запрыгнуть к нему на руки.
– В чем дело, Бесси? – он поднял собачку, потрепал по голове и стал внимательно слушать, а та зашептала ему на ухо. Лира отвернулась, но все равно видела, как он шепчется со своим деймоном, глядя на нее.
Собачонка придушенно заскулила и попыталась отползти от Лиры, спрятаться под пальто своего человека. При виде такой несамостоятельности, такой болезненной жажды внимания Лире стало тошно. Она закрыла глаза и притворилась спящей. Возле стойки бара, кажется, вспыхнула ссора – кто-то повысил голос, но слов Лира не разобрала: говорили по-валлийски. Потом все снова стихло.
– Тут что-то неладно, – громко заявил ее толстый сосед, явно обращаясь не к Лире. – Черт знает что!
Лира открыла глаза и увидела, что люди начали оборачиваться. Все скамейки были забиты путешественниками: кто просто сидел, кто спал, кто ел или выпивал. Под ногами мерно рокотал двигатель, и на этот звуковой фон накладывался еще один – шум ветра и волн, доносившийся снаружи. Но были ясно слышны и разговоры сидевших вокруг, и смех из-за стойки бара. Однако голос соседа Лиры перекрыл все эти звуки:
– Говорю вам, тут что-то неладно! С этой девушкой… что-то не так!
Его деймон завыл высоким дрожащим голосом, от которого у Лиры по спине побежали мурашки. Теперь уже все ближайшие соседи уставились на Лиру, а женщина, спавшая слева от нее, завозилась и зашлепала губами.
– Мой деймон у меня под пальто, – сказала Лира. – Он плохо себя чувствует. И вообще, это не ваше дело.
– Ну нет, так не пойдет. Я так думаю, что деймона у вас вовсе нет. Моя Бесси в таких вещах не ошибается.
– Ничего подобного! Моему деймону нездоровится. И я не стану его беспокоить только потому, что вы думаете всякую чушь.
– Не смейте говорить со мной в таком тоне, юная леди! Я этого не потерплю. В таком состоянии, как вы, находиться в общественном месте не положено. С вами что-то неладно.
– Да что с ней такое? – спросил мужчина со скамьи напротив. – Чего вы раскричались?
– У нее нет деймона! И я тут ей объяснить, что в таком состоянии нельзя выходить на люди! Это очень, очень плохо…
– Это правда? – уточнил другой пассажир, а его деймон-грачиха взлетела ему на плечо, захлопала крыльями и громко закричала.
Лира поняла, что он обращается к ней.
– Конечно, неправда, – ответила она со всем спокойствием, на какое только была способна. – Как бы я вообще жила без деймона?
– Ну и где же он тогда? – спросил первый.
– Не ваше дело, – повторила Лира, уже всерьез обеспокоенная вниманием, которое привлек к ней нелепый инцидент.
– Людей с такими уродствами нельзя допускать в общество! – заявил толстяк, а его собачонка снова взвыла. – Да вы сами посудите, юная леди: вы пугаете людей! Неужели вам самой не стыдно? Для таких, как вы, есть специальные заведения…
Рядом заплакал ребенок; мать испуганно подхватила его на руки и отодвинулась подальше от рюкзака Лиры, словно тот был заразный. Деймон ребенка стремительно менял форму, превращаясь из мышки в птицу, из птицы – в щенка и снова в мышку, цепляясь за ребенка, но каждый раз падая на пол, от чего оба вопили все громче, пока наконец мастиф, деймон матери, не схватил детеныша за шкирку и не встряхнул.
Лира крепче сжала рюкзак и попыталась встать, но сосед схватил ее за рукав.
– Пустите! – потребовала она.
– Э, нет, милочка! Так дело не пойдет! – Толстяк огляделся вокруг в поисках поддержки и увидел по лицам окружающих, что многие уже на его стороне. – В таком виде расхаживать нельзя, – продолжал он, явно уже обращаясь не к ней одной, а вещая на публику. – Вы пугаете детей. Вы – угроза общественному порядку! Так что сейчас вы пойдете со мной, и я вас передам кому следует…
– Не волнуйтесь, все под контролем, – внезапно раздался мужской голос с валлийским акцентом. Лира подняла голову и увидела двоих из той компании у бара – спокойных, уверенных, чуть раскрасневшихся… возможно, подвыпивших. – Мы о ней позаботимся. Передайте ее нам и ни о чем не беспокойтесь.
Толстяку явно не хотелось терять место в центре внимания, но валлийцы были моложе и сильнее. Пришлось ему отпустить Лирин рукав.
– Вы пойдете с нами, – сказал один валлиец с таким видом, словно ему никогда в жизни никто не отказывал в повиновении. Лира неуверенно посмотрела на него и не сдвинулась с места. – Идемте, – повторил он.
Второй смотрел на нее оценивающе. Ждать поддержки было неоткуда. Все лица вокруг – замкнутые, холодные, равнодушные и даже полные неприкрытой ненависти. Все деймоны испуганно жмутся к своим людям, чтобы те защитили их от ужасного, противоестественного существа, которому хватило наглости расхаживать у всех на глазах без деймона. Переступая через ноги, сумки и чемоданы других пассажиров, Лира двинулась следом за валлийцами.
«Неужели всё? – пронеслось у нее в голове. – Так быстро? Нет, я не сдамся! Я буду сражаться, как только выйдем наружу». «Малыш»-пекеньо прятался у нее в левом рукаве: быстро выхватить его правой рукой будет нетрудно, и куда придется первый удар, Лира уже знала – в висок второму валлийцу. Как только они выйдут из салона и закроют дверь.
Они шли под нарастающий ропот пассажиров и сдержанные, но одобрительные кивки валлийцев, оставшихся у стойки. Все прекрасно понимали, что эти двое собираются с ней сделать. И никто не возражал. Лира только успела нащупать рукоять дубинки – и вот они уже снаружи, на холодном ветру. Дверь в салон с грохотом захлопнулась за ними.
Палуба была мокрой от дождя и брызг пены, паром раскачивался на высоких волнах, ветер бил в лицо. Лира выхватила из рукава дубинку… и замерла.
Двое валлийцев отступили от нее, подняв руки и всем своим видом показывая, что не желают ей зла. Их деймоны – барсучиха и канарейка – сидели спокойно и мирно, одна – на палубе, другая – на плече своего человека.
– Не бойтесь, мисс, – сказал тот, что повыше. – Надо было просто вывести вас оттуда, вот и все.
– Почему? – спросила Лира, радуясь, что хотя бы голос у нее не дрожит.
Второй валлиец достал что-то из кармана. Лира узнала бархатный мешочек, в котором хранила алетиометр, и покачнулась, словно от удара.
– Что это значит?.. Как?..
– Когда вы вошли в салон, мы заметили, как один тип сунул руку вам в рюкзак и что-то вытащил. Быстро, да так ловко, что вы и не почувствовали. Мы подождали, пока вы сядете, а потом потолковали с вором. Он попытался нам голову морочить, да быстро сдулся. Мы у него отобрали эту штуку, а тут как раз этот придурок со своей брехливой собачонкой стал на вас бочку катить, ну мы и решили убить двух зайцев разом.
Лира взяла у него мешочек и развязала тесьму. Блеснувшее золото и знакомая тяжесть на ладони ее успокоили: с прибором все было в порядке.
– Спасибо, – сказала она. – Огромное вам спасибо!
Канарейка, сидевшая на плече того из двоих, который был повыше, заговорила по-валлийски:
– Duw mawr, dydi hi ddim yn ddewines, ydi hi? Человек кивнул и посмотрел на Лиру:
– Вы, должно быть, ведьма? Может, и невежливо спрашивать, вы уж простите, но…
– Как вы догадались? – воскликнула Лира, и на сей раз ее голос все-таки дрогнул.
– Мы уже встречались с такими, как вы, – сказал второй валлиец.
Желтый свет фонаря бил им в лица, и Лира поняла, что ее спасителям тоже неуютно здесь – на ледяном ветру, под дождем.
– Ветер с этого борта, – заметил один. – Пойдем на ту сторону, там, может, малость потише.
И они двинулись к другому борту, а Лира пошла следом, стараясь не потерять равновесие. Тут было темнее, но стены салона и подвешенная на балке спасательная шлюпка и впрямь защищали от ветра и дождя, а чуть подальше обнаружилась даже относительно сухая скамейка.
Мужчины сели. Лира убрала дубинку в рукав и тоже села. Они подвинулись, освобождая ей место, и подняли воротники, прикрывая лица от холода. Один достал из кармана шерстяную шапку и натянул ее на голову. Лира, наоборот, откинула капюшон и повернулась к свету, не желая больше прятать лицо от этих людей, так вовремя пришедших ей на помощь.
– Я – Гвин, – представился тот, что повыше. – А это – Давид.
– Я – Татьяна Азриэловна, – сказала Лира, на ходу составив отчество из имени лорда Азриэла.
– Так вы и в самом деле ведьма? – спросил Давид.
– Да. Приходится путешествовать таким образом. Будь у меня выбор…
– Это мы и так поняли, – усмехнулся Гвин. – Будь у вас выбор, вы бы точно не сунулись в такое скопище придурков, как в этом поганом салоне.
Внезапно до нее кое-что дошло.
– Вы – горнодобытчики? – спросила она.
– Откуда вы знаете? – изумился Давид.
– Догадалась. Куда вы едете?
– Возвращаемся в Салу, – сказал Гвин. – Это в Швеции. Серебряные рудники.
– Там-то мы и встретили ведьму, – подхватил Давид. – Она забралась так далеко, чтобы купить серебра, но попала в беду. Не могла домой улететь. Эту ее ветку сосновую… ну, вы знаете…
– Ветку облачной сосны.
– Ну да. Так вот, кто-то ее украл. Но мы разыскали ее и вернули.
– Только эта ведьма сначала сама помогла нам, – уточнил Гвин. – Мы перед ней в долгу были, и вот, помогли ей. А заодно узнали о них кое-что – как они живут и всякое такое.
– А вы куда направляетесь, Татьяна? – поинтересовался Давид.
– Далеко на Восток. Я ищу одно растение, оно растет только в Центральной Азии.
– Это для колдовства?
– Для лекарства. Моя королева больна. Если я не привезу это растение, она умрет.
– Но почему вы отправились по морю? Вам же… ну… опасно путешествовать так, среди обычных людей!
– Случилось несчастье, – ответила Лира. – Был пожар, и моя ветка сгорела.
Валлийцы кивнули.
– Надо было вам плыть первым классом, – заметил Гвин.
– Почему?
– Никто бы не задавал лишних вопросов. Не совал бы нос, куда не следует. Богачи – они, знаете, не такие, как мы. Тот жирный придурок, что к вам пристал… Таких, я извиняюсь, засранцев на дешевых рейсах пруд пруди. И воров тоже хватает. Но если путешествовать первым классом и держаться… ну, как бы, в стороне от всех… уф, как же это называется?..
– Особняком, – подсказал Давид.
– Точно! Гордо, надменно – вроде того. Тогда люди поостерегутся задавать вам вопросы и совать нос… ну, вы поняли.
– Что, правда?
– Да. Уж поверьте на слово, – подтвердил Давид.
– Центральная Азия, – задумчиво протянул Гвин. – Неблизкий путь.
– Так или иначе, я туда доберусь. Но почему валлийские горняки работают в Швеции?
– Потому что мы – лучшие в мире! – заявил Давид. – Мы оба – из Колег Муинглоддиэт!
– Это что такое?
– Школа горного дела в Блайнай-Фестиниоге.
– Значит, вы серебро добываете?
– В Сале – да, – кивнул Гвин. – В драгоценных металлах мы лучше всего разбираемся.
– А та ваша штуковина, которую мы спасли… – Давид вопросительно посмотрел на Лиру. – Ничего, если я полюбопытствую? Что это за вещь такая? Тяжелая, будто из золота.
– Она и правда из золота, – подтвердила Лира. – Хотите посмотреть?
– Очень! – обрадовался Гвин.
Лира открыла рюкзак, задаваясь вопросом, уж не сошла ли она с ума – доверять двум незнакомцам? Но это казалось естественным: они ведь действительно ей помогли.
Горняки придвинулись ближе. Лира развязала бархатный мешочек и почувствовала привычную тяжесть алетиометра на ладони. Золотой корпус засиял в тусклом свете палубного фонаря, улавливая и как будто многократно усиливая каждый фотон.
– Ого! – выдохнул Давид. – Но что это такое?
– Алетиометр. Его сделали… наверное, лет триста назад. А вы можете определить, откуда это золото?
– Для этого надо его пощупать, – сказал Гвин. – Я и на глаз могу кое-что сказать, но для верности надо бы в руках подержать.
– А что можно сказать на глаз?
– Ну, во-первых, здесь не двадцать четыре карата, но этого и следовало ожидать. Чистое золото – слишком мягкое для рабочего инструмента. Так что это какой-то сплав. Вот только не могу понять с чем – при таком-то освещении. Но вообще странно. Золото почти совершенно чистое, но все-таки не совсем. Никогда не встречал ничего подобного.
– Иногда надо на язык пробовать, – вставил Давид.
– Можно потрогать? – спросил Гвин.
Лира протянула ему алетиометр. Горняк взял его и провел большим пальцем по золотому ободку.
– Не медь и не серебро, – заключил он. – Что-то другое.
Поднеся алетиометр к лицу, он осторожно потер его о щеку повыше скулы.
– Что вы делаете?
– Стараюсь почувствовать. На разных участках кожи нервные окончания разные. Реагируют на разные раздражители. Н-да… Очень странно! Даже не верится, но…
– Дай-ка я, – сказал Давид, протягивая руку.
Гвин передал ему алетиометр. Давид поднес его ко рту и коснулся золотого корпуса кончиком языка.
– Да, почти чистое золото. Но вот добавка… Нет, этого не может быть!
– И все же это так, – заявил деймон-канарейка, сидевший у него на запястье. – Теперь я точно вижу. Это титан.
– Ага, и я так подумал, – кивнул Гвин. – Но это невозможно. Титан открыли всего лет двести назад, и я ни разу не слышал, чтобы кто-то сплавлял его с золотом.
– Работать с ним очень трудно, – добавил Давид. – Но и на вид, и на ощупь – это он… А стрелки из чего?
Три стрелки, которые можно было передвигать, крутя колесики, были сделаны из какого-то черного металла. Игла, которая двигалась произвольно, – из другого, более светлого, ее цвет напоминал грозовые тучи. Когда-то Лира и Уилл обратили внимание, что цветом эта игла похожа на лезвие чудесного ножа, но выяснить, что это за металл, им так и не удалось. Даже Йорек Бирнисон, перековавший нож, когда тот сломался, признал, что видит такой впервые.
Но рассказать им все это без долгих объяснений Лира не могла, поэтому ограничилась четырьмя словами:
– Этого никто не знает.
Давид вернул ей алетиометр, и Лира убрала его в рюкзак.
– А знаете что? – сказал Гвин. – В музее Колег Муинглоддиэт есть кусок металла, похожий на обломок какого-то лезвия… вроде ножа… Короче, никто так и не выяснил, что это за металл.
– Тут какая-то тайна, понимаете? – подхватил Давид.
– Но выглядит он точь-в-точь как эта игла. Ну и откуда же этот прибор?
– Из Богемии.
– Хм-м… У них там были отличные мастера по металлу, – кивнул Гвин. – Но сплав золота с титаном изготовить нелегко. Я бы сказал, без современных технологий просто невозможно. И все-таки это он, никаких сомнений. Да. Выходит, этот прибор… его сделали ведьмы?
– Нет. И более того, я – единственная ведьма, которой довелось прикоснуться к одному из таких инструментов. Во всем мире их всего шесть, насколько нам известно.
– А для чего он нужен?
– Задаешь ему вопросы – и получаешь ответы. Но ответ требуется расшифровать, а для этого нужна целая куча старинных книг с ключами к символам. И учиться этому приходится долго. Все мои книги остались в Новом Киевске, а без них я не смогу ничего понять.
– Зачем же вы тогда возите его с собой? Не надежнее ли было бы оставить его дома?
– Однажды его у меня украли, и мне стоило больших трудов вернуть его. Он… – Лира запнулась, не зная, как сказать.
– Что? – спросил Давид.
– Он как будто притягивает воров. То, что случилось сегодня… в общем, это с ним постоянно происходит! Сколько раз его уже похищали, не счесть! Когда его отдали мне, я подумала, что теперь, наконец, он в безопасности, ведь я буду беречь его как зеницу ока. Но куда там! Одним словом, придется быть еще осторожнее. И большое вам спасибо еще раз!
– За нами был должок, – сказал Гвин. – Та ведьма, про которую мы вам рассказывали, здорово нас выручила. У нас тогда случилась эпидемия. Началось все в рудниках, а потом зараза поползла к северу от Салы. Какая-то легочная дрянь. Мы с Давидом оба заболели, но эта ведьма нашла травы, от которых нам полегчало. Ну а потом какие-то местные болваны украли ее облачную сосну, а мы вернули пропажу.
Его деймон, некрупная барсучиха, беспокойно рыскавшая по палубе, внезапно замерла и уставилась в сторону кормы. Гвин что-то тихо сказал ей по-валлийски, и она ответила на том же языке.
– Сюда кто-то идет, – перевел Давид.
Лира никого не видела, что было совсем не удивительно: с этого борта было темнее, да и растрепавшиеся от ветра волосы все время лезли в глаза. Она запихнула рюкзак под скамейку и нащупала дубинку в рукаве. Горняки подобрались, приготовившись к драке, и Лире показалось, что эта перспектива их только радует, – но прежде, чем они успели вскочить, в озерце света перед дверью в салон показались двое.
Они были в какой-то странной форме, Лира такую видела впервые. Черные, ладно скроенные мундиры и фуражки с эмблемой, которую ей не удалось разглядеть. На моряков не похожи, скорее уж военные. Один из них сделал шаг вперед и потребовал:
– Ваши проездные документы!
Гвин и Давид полезли в карманы, а деймоны людей в форме, огромные псы или волки, уставились на Лиру тяжелым и сосредоточенным взглядом.
Тот из двоих, который, видимо, был за главного, протянул руку в перчатке за билетом Гвина, но Гвин только посмотрел ему в лицо.
– Во-первых, – сказал он, – вы не сотрудники «Северо-голландских линий». Ваша форма мне незнакома. Скажите, кто вы, а уж тогда я решу, показывать вам билет или нет.
Деймон человека в форме зарычал. Гвин положил руку на загривок своей барсучихи.
– Ну что ж, тогда смотрите хорошенько, – старший из двоих снял фуражку и показал Гвину эмблему. Теперь Лира ее разглядела: золотой светильник, от которого во все стороны расходились огненные лучи. – Этот знак вы будете видеть все чаще и чаще, и вскоре перестанете спрашивать. Служба Правого Долга, мы констебли, и в наши обязанности среди прочего входит проверка проездных документов у всех, кто въезжает в страны континентальной Европы.
И тут Лира кое-что вспомнила… Малкольм ей говорил.
– Лига святого Александра! – воскликнула она. – Неплохо устроились! Спасибо, можете надеть свою фуражку обратно.
Мужчина открыл рот, но не нашел, что ответить. Но Лира смотрела на него в упор, и он, наконец, пробормотал:
– Прошу прощения, мисс?
– Я просто хочу уберечь вас от ошибки, – сказала Лира. – Ваша организация создана недавно, не так ли?
– Да, но…
Лира подняла руку, не дав ему договорить.
– Все в порядке, – сказала она. – Я понимаю, у вас не было времени выучить новые правила. Сейчас я вам кое-что покажу, и в следующий раз вы уже будете знать, что делать.
Она достала платок Дика Орчарда, все еще завязанный узлом, и продемонстрировала его констеблям. Те подались вперед, но Лира тут же отдернула руку и спрятала платок в карман.
– Что это зна…
– Это эмблема моего агентства. Означает, что мы с моими спутниками путешествуем по делам Магистериума. Вообще-то вы должны это знать. Когда увидите такой узел в другой раз, просто отвернитесь и забудьте о человеке, который вам его показал, – это лучшее, что я могу посоветовать. А сейчас вам следует забыть и о моих спутниках.
Констебли озадаченно переглянулись, один развел руками:
– Нас ни о чем таком не предупреждали! Как, вы сказали, называется агентство?
– Я ничего не говорила, но, если вы настаиваете, скажу один раз и больше повторять не буду. La Maison Juste.
Это название они явно слышали и знали достаточно, чтобы кивнуть с серьезным выражением лица. Лира приложила палец к губам.
– Вы нас не видели и не слышали, – напомнила она.
Один из констеблей снова кивнул, а второй коснулся фуражки, отдавая честь. Затем оба повернулись и двинулись прочь вместе с присмиревшими деймонами.
– Duw annwyl! – сказал Гвин, выждав несколько секунд. – Это было отлично!
– Большая практика, – пожала плечами Лира. – Но, честно говоря, давненько мне уже не приходилось такого делать. Хорошо, что навык не пропал.
– А они теперь и вправду о нас забудут? – спросил Давид.
На него Лира произвела не меньшее впечатление, чем на Гвина.
– Наверное, нет. Но некоторое время будут бояться упоминать о нас и расспрашивать. Они теперь думают – вдруг им и правда полагалось это знать? Так что можно не беспокоиться, по крайней мере пока не сойдем на берег.
– Отлично, черт меня дери!
– А что это за слова такие вы им сказали? – спросил Гвин. – Это по-французски?
– La Maison Juste, «Дом справедливости». Это одно из отделений Магистериума. Больше я ничего не знаю. Но надо было как-то отвлечь их, пока они не стали спрашивать про моего деймона.
– Я не хотел спрашивать… думал, это будет невежливо, но… где же ваш деймон?
– Летит домой, чтобы рассказать, как далеко я забралась. Проехала тысячу миль, а то и больше.
– Представить себе не могу, каково это, когда твоего деймона нет рядом, – сказал Давид.
– Да, это нелегко. Но ничего не поделаешь, иногда приходится терпеть.
Лира подняла воротник и надвинула капюшон на лоб.
– Боже, ну и холод, – проворчал Гвин. – Может, попробуете вернуться внутрь? Мы будем рядом.
– Можно пойти в другой салон, – предложил Давид. – Там вроде потише. Хоть согреемся.
– Хорошо, – кивнула Лира. – Спасибо вам.
И она двинулась за горняками в салон на корме, который был в основном занят дремлющими стариками. Тут оказалось темнее, чем на носу, бар не работал, и бодрствовали немногие – одна компания играла в карты, остальные читали.
Часы над стойкой бара показывали половину второго ночи. До конца путешествия было еще долго, согласно расписанию паром должен был причалить в восемь утра.
– Можно посидеть тут. – Гвин остановился около скамьи у самой стены, где хватало места для всех троих. – Поспите, если хотите, – сказал он Лире. – И ни о чем не волнуйтесь. Мы за вами присмотрим.
– Спасибо, – повторила Лира, усевшись и крепко обхватив рюкзак. – Я не забуду вашей доброты.
– Когда будет пора собираться, мы вас разбудим, – пообещал Гвин.
Лира закрыла глаза, и накопившаяся усталость разом навалилась на нее. Уже засыпая, она услышала, как Гвин и Давид, сидевшие слева от нее, тихо говорят между собой по-валлийски, а их деймоны под скамейкой тоже о чем-то беседуют.
* * *
Добравшись до гостиницы «Айзенбах» в Мюнхене и поужинав свининой с клецками, Оливье Бонневиль удалился в свой тесный и тускло освещенный номер, чтобы предпринять еще одну попытку отыскать Лиру. Он обнаружил в новом методе нечто такое… Описать это словами было нелегко. Проблема заключалась в том, что Лира словно бесследно пропала. Но ведь раньше он находил ее без труда! Значит, что-то случилось. Может быть, она научилась прятаться? Нет, только не это!
«Будь я проклят, если я сдамся!» – подумал Бонневиль.
Во всем происходящем было что-то странное… Как будто сам алетиометр подталкивал его к чему-то, подбрасывал какой-то намек. Раньше ему и в голову не приходило, что алетиометр может говорить намеками. И все же…
Свет единственной лампочки высоко под потолком был слишком тусклым, шрифт в украденных книгах – слишком мелким, зато символы на шкале Бонневиль знал как свои пять пальцев, поэтому классический метод он даже пробовать не стал. Усевшись в кресло, он сосредоточился на мыслях о Лире – уже в который раз… Попытался вызвать ее образ перед мысленным взором. Безуспешно. Какая-то блондинка со стертыми чертами лица. Или не блондинка? Какие же у нее волосы? Может, светло-каштановые? Нет, ничего не видно. Даже ее деймона не разглядеть.
А кстати, какой у нее деймон? Что-то вроде ласки или хорька? Да, кажется, правильно. Бонневиль видел его лишь мельком, однажды, но запомнил довольно крупную голову, красновато-коричневый мех и светлое пятно под подбородком.
Послышался шорох. Скрип ветвей, шуршание листвы…
Бонневиль выпрямился, закрыл глаза, сосредоточился. Было темно (разумеется, ведь сейчас ночь!), но не совсем. Откуда-то шел слабый свет, и в нем он различал детали пейзажа: подлесок, голые ветки колючих кустов, бегущую воду… Бонневиль протер глаза, но ничего не изменилось. Он заставил себя расслабиться, попытался сдержать подступающую тошноту, но после клецек это было непросто. «В другой раз не надо так обжираться», – сказал он себе.
И снова этот шорох… Что-то двигалось сквозь траву… В тот же миг тошнота подкатила к самому горлу. Пришлось вскочить и броситься к раковине. Но на этот раз почти получилось! Было совсем близко! Бонневиль набрал воды в стакан, прополоскал рот и вернулся в кресло.
Проблема в том… вопрос в том… С какой точки он это видел? Чьими глазами он на это смотрел? Да ничьими! В том-то и дело! Точка зрения не была зафиксирована, она все время плавала. Вот если бы она оставалась на месте, тогда бы никакой тошноты не было. За что же зацепиться? Там ведь нет ни глаз, ни камеры. И оставаться на одном месте нет никаких причин.
Ну, хорошо… а что, если не смотреть? А, например, только слушать или нюхать? Бонневиль добился того, чтобы перед мысленным взором стало темно, и сосредоточился на других чувствах.
Сразу же стало гораздо лучше. В кустах шелестел ветерок, какие-то мелкие животные шуршали опавшими листьями – прелыми, не сухими; пахло сыростью, а издали доносился более сильный запах реки, и вода тихо плескалась о берег.
Потом добавились и другие детали. Теперь Бонневиль слышал все звуки, заполнявшие ночь: рокот пароходного двигателя на реке, шум воды в кильватере, чьи-то приглушенные голоса. Крик совы. И снова шорох в подлеске.
Он сидел неподвижно, как статуя, не открывая глаз, глядя в бездонную темноту. Снова ухнула сова, на этот раз ближе. Пароход продолжал двигаться, уходя вправо. И вдруг – совсем рядом! – громко засопел какой-то зверек. От неожиданности Бонневиль снова перешел на зрение – всего на долю секунды! – и успел заметить деймона девчонки. Его силуэт четко выделялся на фоне широкой реки. Самой девчонки там не было. Деймон был один.
Бонневиль поспешно отключил внутреннее зрение, чтобы его опять не стошнило. Его переполняло торжество. Он дождался, пока все звуки и запахи растают, и, моргая, откинулся на спинку кресла, моргая. Он торжествующе улыбался – победа!
Он понял, почему все это время не мог ее отыскать. Потому, что она отделилась от деймона! Теперь понятно, как работает этот новый метод: он ведет не к человеку, а к деймону. Вечер определенно был богат на открытия.
И вот почему удалось увидеть ее фотограммы в комнате Деламара! На всех этих снимках Лира была не одна, а со своим деймоном.
Теперь Бонневиль знал, что ее деймон путешествует сам по себе, пробирается вдоль какой-то большой реки. Оставалось только выяснить, какой именно, но это теперь не займет много времени.
Да, вечер и впрямь выдался хоть куда.
