Пинки вел машину через площадь, мимо Вестминстера и других парламентских зданий. В зимней тьме высилось мрачное Вестминстерское аббатство, сурово торчали голые ветви деревьев в парке, словно ломкие черные скелеты, безмолвные свидетели напасти, посланной богом, чтобы наказать человека за его злодеяния. По какой-то причине Вестминстерский мост перекрыли, так что Пинки ехал на юг, чтобы пересечь реку по Ламбетскому мосту. В любом случае, так он окажется почти напротив лаборатории.

На заднем сиденье лежал Гарри – с кляпом во рту, в маске и связанный. Поначалу он дергался и выл, но потом наступила долгая тишина, за последние пятнадцать минут Пинки не слышал больше ни звука.

Пинки чувствовал себя прекрасно. Ему нравилось импровизировать. Такие ситуации проверяли состояние ума. Пинки становился более гибким. Это был вызов. Однако он уловил спрятанный очень глубоко в голосе мистера Смита намек на истерику. Нарастающую панику, которую тот старательно пытался скрыть. Но Пинки держал все под контролем. Ведь именно за это ему платят. Чтобы все было сделано как надо. Никогда не начинай того, чего не сумеешь закончить, говорила ему мать. Если работа стоит того, чтобы ее сделать, то делать нужно как следует. Пинки всегда завершал работу. И всегда делал ее как следует. Не может же он отвечать за чужие промахи.

Некоторое время его терзало осознание того, что именно он познакомил мистера Смита с Казински. Мистер Смит мог бы обвинить Пинки в ошибке Казински. Но Казински больше нет, и Пинки снова у руля. Что бы ни случилось, он будет выполнять задачу до самого конца.

Слева от реки его отделял парк Виктория-Тауэр, а справа, за Смит-сквер, высился концертный зал святого Иоанна. Впереди Пинки уже видел Ламбетский мост, перекинувшийся через Темзу у развязки Миллбанк.

Он переключился на третью передачу и притормозил, чтобы повернуть налево, к мосту. Посередине моста находился армейский блокпост. Пара грузовиков и с полдюжины солдат. Пинки переключился на вторую, чтобы подъехать совсем медленно и дать им достаточно времени рассмотреть номера машины.

И тут сзади шею обхватили связанные веревкой руки, и Гарри засопел от натуги, изо всех сил притянув Пинки к подголовнику. Грубые волокна веревки обожгли кожу, и Пинки почувствовал, как сжимается трахея. Пытаясь найти опору и вырваться, он машинально нажал на газ, и машина дернулась вперед. Пинки обеими руками вцепился в веревку, стараясь ослабить нажим на горло. Гарри стукнул его лбом по макушке, и Пинки ощутил дикую боль, словно череп сжимают в тисках. В глазах вспыхнули искры. Гарри был силен и не собирался сдаваться.

Даже на фоне гула двигателя Пинки услышал крики солдат. Панику в их голосах. Но ничего не мог поделать. Через ветровое стекло он увидел, как они целятся из автоматов в машину и вот-вот выстрелят, не собираясь ее пропускать. Гарри с ревом поднажал, почуяв, что вот-вот переборет похитителя.

Первая очередь попала в двигатель. Пинки знал, что солдатам велели стрелять в двигатель, если какая-то машина не останавливается. Следующая прошила ветровое стекло. Он понял, что умрет, но был бессилен это изменить. Однако новая очередь так и не последовала. Машина вильнула в сторону, и перед Пинки мелькнули бледные лица и маски солдат, разбегающихся с пути. Раздался тошнотворный скрежет рвущегося, как бумага, металла, машина врезалась в грузовик и, вращаясь, понеслась дальше. Пинки по-прежнему вжимал ногу в пол, а передача так и осталась второй, и двигатель визжал. «БМВ» мистера Смита ударилась о парапет, из-под капота вырвалось пламя, а Гарри пролетел над головой Пинки, чуть не снеся ее, и врезался лицом в ветровое стекло, забрызгав его красным.

Пинки учуял запах бензина, а потом все вокруг объял огонь.