Казински жил вместе с матерью в муниципальном доме 1960-х годов на юге Ламбета. Эти высотки и пятиэтажки построили, чтобы расселить людей из трущоб индустриального Лондона девятнадцатого века, обеспечить им лучшую жизнь в прекрасном новом мире. Проектировавшие дома архитекторы, должно быть, заключили союз с дьяволом, потому что переселили обедневший рабочий класс из привычной среды в такое место, которое теперь выглядело хуже, чем ад, а ведь именно из него, по идее, они должны были сбежать.

По меньшей мере у половины квартир двери были заколочены, а окна выломаны, другие же и вовсе выгорели дотла. На осыпающейся бетонной штукатурке виднелись черные потеки от затеянных ради страховки пожаров – единственного способа отсюда вырваться. Парковки были усеяны битым стеклом и пустыми пивными банками, то тут, то там торчали сгоревшие машины, напоминающие туши мертвых животных. По углам на пандусах и тротуарах прибило мусор из покинутых квартир – старые матрасы, выброшенную одежду, сломанную мебель, – словно водоросли на пляж после шторма. Уличные фонари были разбиты, многие повалены. В такие районы лучше не соваться по ночам, здесь темно и опасно. Вот он – прекрасный новый мир.

Макнил припарковался на улице и заглянул в открытые ворота дома. Трудно было поверить, что здесь до сих пор кто-то живет. И все же он заметил коврики у свежевыкрашенных дверей и окна с чистым белым тюлем. Как неожиданный крепкий зуб в гнилой челюсти. На другой стороне улицы стояла заброшенная многоэтажка. Все окна заколочены, по периметру протянуты кольца колючей проволоки.

Макнил пересек детскую игровую площадку, и под ногами захрустело стекло. Несомненно, на чертежах архитекторов были нарисованы счастливые дети разных рас и народов, вместе гоняющие мяч. Если даже когда-то так и было, все давно в прошлом.

Когда Макнил входил в дом Казински, у него почему-то возникло плохое предчувствие. Здесь не было никаких признаков жизни. Все вокруг выглядело как судно, которое капитан велел покинуть, только никто не сообщил об этом Макнилу.

На лестничной клетке несло мочой и прокисшим пивом, и чем-то еще, что Макнил не сумел опознать. Стены были черны от граффити. Эхо его шагов отдавалось аж до самого шестого этажа. На втором Макнил свернул на общий внешний балкон, ведущий к квартирам. Каждая вторая дверь была заколочена. Другие перечеркивал намалеванный красным крест, предупреждающий, что квартиру посетил грипп, – странное, пугающее напоминание о временах Великой чумы. Макнил задумался, какие еще несчастья притаились за этими дверями.

Казински жил в двадцать третьей квартире. Дверь была недавно покрашена в ярко-красный цвет. Чтобы закрасить отметину о гриппе? Или чтобы отогнать его? Макнил все равно не сумел бы догадаться. На уровне головы имелся дверной молоток, и Макнил трижды постучал. Через некоторое время в окне слева дрогнула тюлевая занавеска.

– Что вам нужно? – донесся приглушенный стеклом женский голос.

– Полиция, миссис Казински. Я хочу поговорить с вашим сыном.

– Покажите удостоверение.

Эта женщина явно привыкла иметь дело с копами.

Макнил вытащил удостоверение и прижал его к окну. Женщина отодвинула одну занавеску и впустила свет дня. Макнил увидел бледное одутловатое лицо женщины лет пятидесяти с резкими и мелкими чертами – генетическим наследием многих поколений в нищете. Занавеска снова вернулась на место.

– Его нет дома.

– Не рассказывайте мне сказки, миссис Казински.

Макнил понял, что дверь она не откроет, а чтобы раздобыть ордер и вломиться силой, потребуется слишком много времени.

– Он утром ушел на работу.

– Он приступает к работе только в полночь.

– Нет, в полдень. Он сам мне сказал.

– Значит, он вам наврал, миссис Казински. Я только что из Баттерси.

– Нет. Он хороший мальчик, мой Ронни.

– А вчера ночью он был дома или на работе?

Она колебалась, явно не зная, какой ответ правильный.

– Когда он пришел с работы сегодня утром, миссис Казински?

– Не знаю, было уже поздно. В смысле, рано. Часов в пять или шесть. Я спала. Вчера ночью он был в пятичасовую смену. Они работают по двенадцать часов.

– Вчера у него был выходной. Так мне сказали на электростанции.

– Нет!

Макнил услышал в голосе смятение. И даже боль. Почему сын ей солгал? Теперь Макнил поверил, что она говорит правду. Казински и впрямь нет дома, и его мать не знает, куда он ушел, если не на работу.

– Что он натворил?

– Я не знаю, натворил ли он что-нибудь, миссис Казински. Просто хочу с ним поговорить, только и всего.

– Вы не приходите просто поговорить.

Она перенесла гнев и боль из-за лжи сына на Макнила. Он к такому уже привык. Когда чьи-то близкие попадают в беду, вечно виновата полиция.

– Передайте ему, что я его ищу. – Макнил сунул удостоверение во внутренний карман. – А еще можете поинтересоваться, чем он занимался вчера ночью, когда сказал вам, что был на работе.

Он сунул руки в карманы и пошел обратно к лестнице, а вслед за ним по балкону неслись проклятья миссис Казински. Дверь она не стала бы открывать ни при каких обстоятельствах. Даже чтобы обматерить его в спину.

В нескольких шагах от лестницы он услышал шорох шагов и шепот в темноте за спиной и резко остановился.

– Кто здесь?

На балкон шагнул тощий юнец. Его намазанные гелем волосы торчали шипастыми прядями, а нос и рот прикрывал треугольник красно-синей банданы. Лоб был усыпан прыщами. На парне была толстовка с капюшоном, размера на два больше, и штаны цвета хаки, спущенные почти до колен. В кулаке с грубо вытатуированными на каждом пальце буквами он держал бейсбольную биту, почти достающую до пола. За его спиной топтались еще трое, один из них чернокожий. Все трое в банданах и с бейсбольными битами или монтировками.

Макнил обернулся на шум за спиной и увидел еще двоих юнцов, появившихся из двери, помеченной красным крестом. В их пристальном взгляде он заметил враждебность и понял, что влип. Он посмотрел на бортик балкона. Даже если он выживет после прыжка, то сломает обе ноги.

– Чефо тебе надо от Ронни? – прошепелявил прыщавый.

– Дело есть, – отозвался Макнил в надежде, что Ронни дружит с этими ребятами, и те оставят его в покое, посчитав приятелем своего подельника.

– Ага, как ше, – сказал прыщавый. – Да ты ше фонючий коп, так федь? Мусор поганый. – Макнил промолчал. Прыщавый мотнул головой на карман пальто Макнила. – Они у тебя с собой?

– Что?

– Таблетки, мусор. Фрубаешься, о чем я?

– Нет у меня таблеток.

– Нет, есть. Фам ше их раздают. Фсем копам. Хреноф «Гриппобой».

– Может быть.

– Отдай их мне.

Он протянул руку.

– Я отдам свой «Гриппобой», если вы мне кое-что расскажете. Справедливый обмен, правда ведь?

Макнил всеми силами пытался сдержать дрожь в голосе.

Прыщавый нахмурился.

– Чефо ты хочешь разнюхать, мусор?

– Хочу знать, куда ходит Ронни, когда не работает.

Прыщавый посмотрел на него, как на полоумного.

– Чефо-чефо?

– Хочу знать, где он тусит.

– В клубе «Черный лед», кажись? – встрял чернокожий.

– Захлопни пасть! – рявкнул прыщавый.

Макнил на миг забыл о своем положении.

– В Сохо? Все тамошние клубы уже несколько недель как закрылись.

– Это ты так думаешь. – Прыщавый прищурился в холодной улыбке. – Хотя какая, на хрен, разница, чефо ты там думаешь, а? – Он снова протянул руку. – Дафай, кашляй сюды. – И он закатился хохотом над собственной шуткой. – Смешно, да?

– Прости, – сказал Макнил. – Боюсь, я тебе наврал.

– Чефо-чефо? – растерялся прыщавый.

– Нет у меня «Гриппобоя».

И Макнил со всей силы врезал ему в морду левым кулаком. Он понимал, что должен перехватить инициативу, застать их врасплох, и тогда у него будет хоть какой-то шанс. Он ощутил, как под костяшками пальцев сломались кости и зубы, и тут же нагнулся, чтобы подобрать выпавшую из руки прыщавого бейсбольную биту. Схватил ее обеими руками и замахнулся. Бита с силой влетела в висок стоящему позади, и тот рухнул как мешок с углем. Дверь справа была заколочена фанерой. Макнил пнул по ней со всей дури, и лист расщепился, упав в темноту в клубах пыли. Макнил нырнул в неизвестность, а за его спиной послышались вопли боли и ярости.

Он очутился в длинном коридоре с давно оторванными половыми досками. Перепрыгивая с балки на балку, свернул в другую дверь. Отсюда он уже мог обороняться. Они могли напасть только по одному. И тут ввалился первый, вереща как помешанный. Монтировка врезалась в штукатурку над головой Макнила. Он даже этого не видел. Взмахнул битой и попал чернокожему по зубам. Тот рухнул навзничь, из рассеченных губ запузырилась кровь. Макнил прислонился к дверному косяку и стал ждать следующего. Но так и не дождался. Чернокожий с завываниями поковылял обратно на сумрачный балкон. Макнил услышал перешептывания, и затем кто-то громко выругался. И все стихло.

Макнил слышал только собственное хриплое дыхание. Когда глаза привыкли к темноте, он огляделся. Половые доски здесь тоже отсутствовали. В одном углу валялись драный матрас и ржавые развалины старой кровати. Окно на общий балкон было заколочено. Макнил пошарил в поисках телефона. Он мог бы вызвать подмогу, но на это требуется время, а он не знал, как долго сумеет сдерживать этих парней. Но у него не оказалось времени даже для звонка. В коридоре раздалось какое-то шипение, и ослепительно вспыхнул белый свет. Смоченная в бензине горящая куча тряпья. Макнил учуял запах, и густой черный дым тут же отбросил его в глубину комнаты. Просто безумие! Они готовы были спалить весь дом.

Он среагировал автоматически, больше в панике, чем по другой причине, и бросился в окно. Весь фанерный лист сорвался с гвоздей, на которых держался, и Макнил пролетел через проем вместе с рамой, прижав колени к груди и выбив окно плечом и головой. Он приземлился прямо на одного из нападавших, но между ними оказалась фанерная преграда. Макнил услышал, как выходит воздух из легких юнца – судорожными и глубокими всхлипами. Он не стал смотреть, кто это. Поднялся на ноги и побежал к лестнице, хотя ноги подкашивались. В панике он потерял биту. Но это не имело значения. Он был уже на лестнице и бежал вниз, перепрыгивая через три, даже пять ступенек. За ним неслись вопли и улюлюканье в жажде крови и мщения. Если его схватят, он труп.

У подножья лестницы через открытый дверной проем пробивался свет. Еще половина пролета, и Макнил выскочит и помчится к машине.

Он втянул полные легкие сладкого свежего воздуха и кинулся в дверь, на парковку, но тут ему в грудь со всей силы врезалась бейсбольная бита. По инерции он пролетел еще несколько ступеней, прежде чем рухнул на разбитое стекло и ощутил, как оно впивается в ладони и щеку. Он перекатился на спину и увидел ухмылку высокого и долговязого чернокожего юнца в джинсах в облипку и спущенной на шею бандане. С лестницы появились еще трое и встали рядом. Прыщавый сорвал маску, его лицо было залито кровью из разбитого носа и губ. В руке он держал металлическую трубу, глаза были полны ненависти и злобы.

Макнил лежал на бетонных плитах, приподнявшись на локте, и все еще пытался восстановить дыхание. Он понимал, что уже никак не успеет добраться до машины раньше них. Эти молодчики были похожи на диких раненых зверенышей. Они были вооружены и собирались его убить.

Прыщавый подтвердил свои намерения.

– Ты труп, мусор поганый!

Он поднял железную трубу, крепко сжимая ее в руке, и шагнул к нему. И тут его грудь взорвалась розовыми брызгами. Юнец даже не понял, что случилось, просто беззвучно завалился ничком на асфальт. Труба громко поскакала по тротуарной плитке.

Макнил потрясенно уставился на прыщавого. Он понятия не имел, что случилось. Остальные очумело замерли.

– Какого хрена?..

Чернокожий, ударивший Макнила бейсбольной битой по груди, шагнул к упавшему приятелю, и правая сторона его головы вдруг просто исчезла. Он крутанулся и рухнул на спину, единственный оставшийся глаз уставился на тучу над головой.

– Твою мать, он стреляет, на хер! – завопил еще один молокосос. – У него пушка!

И когда Макнил это услышал, все прыснули в разных направлениях, как животные при звуке выстрела из охотничьего ружья. Они исчезли за несколько секунд, и Макнил остался лежать в одиночестве, рядом с двумя мертвыми подростками. Он развернулся, быстро встал на колени и застыл в этой позе, обшаривая глазами окружающие дома в поисках снайпера. Он гадал, не станет ли следующим. Но никого не увидел, и третьего выстрела не последовало. Он поднялся на трясущихся ногах и посмотрел на двух парней, лежащих в медленно собирающихся озерцах собственной крови. Макнил поморщился, когда грудь скрутила боль, и резко выдохнул. Потом приложил руку к груди и слегка надавил. Ребра вроде не сломаны, но точно будет черный синяк.

Он пошел к машине, обшаривая взглядом полузаброшенные дома вокруг. Кто-то, сидящий в одной из покинутых квартир, только что спас ему жизнь. Макнил понятия не имел, по какой причине, и лишь спустя некоторое время ему пришло в голову, что он не слышал выстрела. И это странно.

За колесом своей машины он присел на корточки и достал телефон.