Эми направила кресло через обширное пространство своей гостиной в мансарде, визг моторчика нарушил тишину, полную уныния и сожалений. К тому же тучи сгущались, и день становился еще мрачнее. Но она не смогла бы сейчас вынести сияния электрических огней.

Дневной свет из окна отбрасывал на лицо Лин глубокие тени, оживляя его, как не смог бы яркий свет. И теперь девочка смотрела из тени на Эми. Издалека волосы выглядели настоящими. Лишь желтоватый цвет пластилина выдавал, что голова сделана из неживых материалов. Большего Эми сделать не могла. Она вернула девочке лицо, но не личность, в этом она была бессильна. Заперта в ловушке инвалидного кресла, пока другие ищут убийцу.

Она задумалась, останутся ли ее отношения с Макнилом прежними. Горе меняет людей, наносит им шрамы, от которых не избавиться. В особенности потеря ребенка. А еще существует немалая вероятность, что либо один из них, либо оба подхватят грипп. Так легко было забыть, запершись в своей башне из слоновой кости, где воздух пропах корицей и гвоздикой, что там, в реальном мире, в мире сильных телом, люди умирают тысячами. Десятками тысяч.

От прорезавшего тишину дверного звонка она вздрогнула. На мгновение Эми решила, что вернутся Макнил, может, что-нибудь забыл. А потом вспомнила, что у него есть ключ и звонить он не станет. Она подкатила кресло к домофону и взяла трубку.

– Да?

– Это Том.

Он знал код от внешних ворот.

– Поднимайся.

Эми нажала на кнопку и подождала, пока Том откроет дверь. Потом услышала его шаги на лестнице. И наконец он появился в мансарде, бледный и усталый.

– Что-то случилось? – встревоженно спросила она.

– Ох, да все как обычно.

– Гарри?

– Это потому что я сейчас в ночную смену. Похоже, он просто не может оставаться дома один. Раньше я беспокоился о СПИДе, а теперь просто гадаю, кого еще он притащит домой.

– Куда он ходит?

– Да бог его знает. Он мне не говорит. После твоего звонка у нас была жаркая перебранка, так что домой я спать точно не вернусь.

– Ох, сочувствую, – сказала Эми, внезапно ощутив свою вину. – Это все из-за меня. Мне не следовало звонить тебе домой.

Том лишь отмахнулся.

– Мы постоянно ссоримся. Когда-нибудь должен был наступить взрыв. – Он направился к кухне.

– Я заварю себе чая?

– Давай.

– Хочешь чашку?

Эми покачала головой.

– Нет, спасибо.

Она наблюдала, как Том готовит чай в странной, задумчивой тишине. Потом он с кружкой в руке подошел к окну и посмотрел на голову. И довольно долго стоял так, наклонив собственную голову набок. И в конце концов произнес:

– Боже, до чего же она страшная.

Эми невольно встала на защиту Лин.

– Вовсе нет. В ней есть красота. Почти безмятежная. Если кто-нибудь не пожалел бы денег, губу можно было бы исправить, хотя бы улучшить вид. Попробуй увидеть не только это.

Том с любопытством посмотрел на нее.

– Это же просто пластилин, – сказал он. – Она не настоящая.

Эми заметила странное противоборство в его тоне.

– Когда-то была настоящей.

Том задумчиво прихлебывал чай, не сводя взгляда с Эми, и в конце концов ей стало не по себе.

– И что он здесь делал? – наконец спросил Том.

– Кто?

– Да брось. Ты знаешь, о ком я. Макнил. Я видел, как он уходил.

Эми почувствовала, что краснеет.

– Приходил посмотреть на голову.

– Да? И тоже решил, что она красавица?

– Не глупи.

– Так это я глупый, да? С каких это пор полицейские бродят вокруг твоего дома, чтобы посмотреть, как ты делаешь реконструкцию лица?

Эми промолчала.

– Сегодня утром я гадал, откуда ты все про него знаешь, что он съехал от жены. – Он помолчал. – Что происходит, Эми?

Ей не хотелось лгать Тому.

– Это тебя не касается, Том.

– Эми, он же питекантроп! Огромная тупая горилла, ненавидящая геев! Поверить не могу, что у тебя с ним роман.

– Почему это?

– Ну, для начала, потому что ты мне не сказала. Я вроде бы твой лучший друг.

– Ты и есть мой лучший друг.

– Видимо, уже нет.

– Теперь ты опять говоришь глупости.

– Разве? – Том раздувался от возмущения. – Как, по-твоему, мы вообще можем находиться рядом? Я, ты и питекантроп?

– Он не такой, как ты думаешь.

Эми понимала, что все валится в пропасть.

С губ Тома сорвался безрадостный смех.

– Ну конечно!

– Не такой! Он не гомофоб. И не испытывает к тебе ненависти, просто не понимает тебя, вот и все. Может, даже немножко боится.

– Ага, прямо трясется от страха.

Теперь Эми разозлилась.

– Ты так зациклился на своей сексуальности, Том, что она стала главной чертой твоей личности. Ты гей и гордишься этим, и хочешь, чтобы весь мир об этом знал. Прекрасно. Но ты ведь тычешь этим людям в лицо и не осознаешь, насколько это может смутить и напугать. В особенности сельского парня из семьи шотландских пресвитериан.

Том уставился на нее, пылая гневом.

– Ты мне наврала, – сказал он, едва себя сдерживая.

– Нет! Я тебе не сказала, только и всего.

– Умолчание – та же ложь. Друзья так не поступают. Друзья делятся друг с другом всем.

– И ты бы это одобрил, надо полагать?

– Конечно же, нет.

– Иными словами, я не могу встречаться с кем-то без твоего одобрения.

– Он же питекантроп, чтоб его! Что ты вообще в нем нашла? А если уж на то пошло, что он нашел в тебе?

Слова вырвались, прежде чем Том сумел их сдержать.

Эми смертельно побледнела, весь мир сконцентрировался для нее в одной точке, наполненной молчаливой болью, так что она не сразу смогла заговорить.

– Хочешь сказать, в калеке? Что он нашел в калеке?

Ее голос был очень тихим и тонким.

Том густо покраснел.

– Нет, – поспешил ответить он. – Я совсем не это имел в виду.

– Думаю, тебе лучше уйти.

– Эми…

– Уходи, Том, пожалуйста, уходи, пока мы еще чего-нибудь не наговорили.

Том, похоже, понял, что пути назад нет. По крайней мере, сейчас. Мосты сожжены. Он поставил чашку на стол.

– Прости, Эми. Напрасно я пришел.