Дита никогда не открывает бар раньше пяти, но зайти к ней можно в любое время, достаточно в окно постучать.

То есть правда, в любое время можно прийти, постучаться, и Дита откроет, хоть в семь утра. Если Дита при этом спит, не проблема, откроет, не просыпаясь. Дите нравится впускать в свои сны посторонних и смотреть, что из этого выйдет; никогда не угадаешь, кто как себя поведет в чужом сновидении. Вот правда, действительно никогда.

Если Диты при этом нет дома, получается еще веселей: Дита открывает гостю из недавнего прошлого или ближайшего будущего, смотря когда дел и народу вокруг было или будет поменьше, чтобы не мешали спокойно поговорить. Дите развлечение, а гость потом еще долго не может понять, как ухитрился выйти из бара за два часа до того, как вошел. Или, наоборот, заглянуть ненадолго в обед, поболтать пять минут, даже кофе не выпив, и выйти глубокой ночью. Последний вариант обычно чреват неприятностями: всех подвел, везде опоздал, телефон был вне зоны обслуживания, коллеги и близкие на ушах, тебя уже успели трижды выгнать с работы и мысленно похоронить десять раз. Пытаешься объяснять, что случилось, не верят; да и сам не особо веришь себе.

Когда Диту начинают расспрашивать, что за дурные шутки порой с ее баром время творит, или, наоборот, это бар черт знает что вытворяет с временем и всем остальным, Дита только пожимает плечами: «Ничего не поделаешь, такое уж тут странное место. Если вам не нравятся необъяснимые происшествия, лучше вовсе сюда не ходить».

Дита всегда говорит правду – не всю, конечно, ровно столько, чтобы отстали. Никогда не врет, не выкручивается и не сочиняет утешительных небылиц, хотя еще как могла бы, фантазия у нее будь здоров. Просто от вранья автоматически уменьшается сила всякого слова, а Дите такого точно не надо. Ей бы лучше наоборот. Потому что пока силы Дитиных слов редко бывает достаточно для осуществления замыслов. Без плясок с бубнами – «пляски» это просто метафора, с бубнами Дита отродясь не плясала, она современная женщина, горожанка до мозга костей и совсем не поклонница этники – в общем, без дополнительных усилий особого толку не будет, от одной говорильни мало что интересного произойдет.

Иногда Дита думает, что надо было назвать честно свой бар «Странное место»; предупрежден, значит вооружен. А чтобы не выглядело совсем уж банально, можно по-русски: «Strannoe Mesto», – так и написать. Или по-сербски «чудно», или, например, по-венгерски, чтобы никто ничего не понял. Или вообще на урду. Смешная идея – простыми человеческими словами, крупными буквами всему миру правду о себе рассказать.

Но Дите лень заказывать вывеску. Это же целое дело! И что бар у нее вообще без названия, ей до сих пор по душе. И самому бару пока не надоело быть безымянным местом. Значит, оставим как есть, – вот о чем лениво думает Дита, пока караулит кофе, который варится на плите. В баре, конечно, есть аппарат, но Дите кофе из машины не нравится. И френч-пресс ей не нравится, и, тем более, фильтр, и все эти новомодные приспособления для издевательств над благородным напитком, и даже итальянская мока, которую все нахваливают, типа такой отличный крепкий кофе в ней получается, а на Дитин вкус, гадость ужасная, горький яд.

Поэтому Дита варит кофе на плите, в старой кастрюльке. «Давно, конечно, пора нормальную посуду купить, бывают такие медные, как их – турка? – да, турка, – думает Дита. – Красивая штука, вот такую бы мне».

Она уже лет двадцать так думает, но, конечно, не покупает. Жизнь и так сложная штука, зачем на кухне лишнее барахло? Кастрюлька привычней. Когда твоя жизнь представляет собой почти непрерывное буйство хаоса, то укрощенного, то не очень, пусть хотя бы в быту торжествует консерватизм.

В окно стучат, да так, что чашки в буфете подпрыгивают. Дита смеется: Ну Санни, ну девочка, ну твою мать! И ведь честно старается стучать осторожно, чтобы я не сердилась, – думает Дита. – А получается… ну, как всегда».

Дита кричит: «Заходи через двор!» – и открывает дверь черного хода, которая – вот она, тут, совсем рядом, от плиты можно не отходить. А то знаем мы этот кофе. Самый вредный на свете напиток. Полчаса может на сильном огне вариться, делая вид, будто еле нагрелся, а отвернешься на миг – сбежит.

Кофе и сейчас попытался сбежать, когда Дита буквально на шаг отошла от плиты, чтобы открыть дверь, но она его фокусы уже давным-давно изучила. И ловко сняла кастрюльку с огня в самый последний момент.

Сонечка, Санни врывается в кухню и повисает у Диты на шее, как будто полгода не виделись. И тараторит с какой-то почти ужасающей скоростью, не то что слова, мысли не вставить: «Привет, так соскучилась, случилось страшное, я несчастная дура, твой браслет потеряла, не представляю, как теперь жить, утром нашла у подъезда полтинник, шикарно позавтракала, без твоего браслета я точно умру, дома колонка не пашет, надо мастера вызвать, но это не к спеху, потом, я тебе принесла ту картинку с быком, ты ее видела и захотела, то есть мне показалось, что ты ее хочешь, но виду не подаешь, так, представляешь, на нее покупатель нашелся, богатый американец, но я его на хрен послала, он какой-то противный, вроде ничего плохого не сказал и не сделал, но мне не понравился, не хочу, чтобы он вообще в мире был, нельзя ему отдавать картину, мылась сегодня холоднющей водой, ну зачем мне какие-то тысячи, все равно улетят со свистом, а так хотя бы картина тебе останется, слушай, это полный капец, я же твой браслет потеряла, не сердись, сделай мне новый, пожалуйста! Сделаешь? Я так и знала! Спасибо тебе!» – и от избытка чувств звонко целует Диту в обе щеки, хотя та еще не успела ответить: «Сделаю». Но и так же ясно, что сделает. Там работы минут на десять, не о чем говорить.

Через четверть часа счастливая Соня в новом браслете, на этот раз не деревянном, а из цветного стекла, варит новую порцию кофе, потому что тот, который Дита сварила перед ее приходом, почти целиком достался ей.

Соня подходит к плите так редко, что можно сказать, никогда. Даже Дите обычно не под силу ее уговорить, а жаль! Соня совершенно не умеет готовить, ей яйцо-то сварить проблема, или чайный пакетик залить кипятком, надо неотлучно быть рядом и подсказывать каждый шаг, зато получается фантастически вкусно, просто оттого, что Соня своими руками сделала, это факт. Дита иногда жалеет, что нельзя припахать девчонку на кухне – Соня есть Соня, может всем сердцем тебя обожать, но это совершенно не означает, будто она согласится делать, что ты захочешь. Не станет, хоть ты стреляй.

Но сейчас Соня сама вызвалась сварить кофе. Ее благодарность не знает границ. «Потому что – браслет же! Сделала! Дита сделала новый браслет! И не обиделась, что я старый посеяла! И картину с быком взяла! И сказала спасибо! И не спрятала с глаз долой, а сразу на стену повесила, в зале, где обычно клиенты сидят. Ну, значит, точно ей картина понравилась, – думает Соня. – Дита хорошая, все понимает. И я молодец!»

– Ты лучше всех в мире, – говорит Соня, нетерпеливо – какого черта этот сраный кофе так долго варится?! – подпрыгивая у плиты. – Такая добрая! Совсем на меня не сердишься! Лично я бы очень сердилась, если бы кто-нибудь мой подарок, как дурак, потерял!

– Чего на тебя сердиться? – отвечает ей Дита. – Все-таки это не чей-то, а мой подарок. У него своя воля. Захотел и ушел.

– На меня обиделся? – у Сони становятся совершенно круглые глаза. – Я что-то не то сделала? Поступила неправильно? Жила как-нибудь не так? И браслет меня разлюбил?!

– Да ну тебя в пень, – улыбается Дита. – Почему сразу ты сделала? Почему непременно он разлюбил? Некоторые люди и вещи вредничают просто так, потому что характер тяжелый, без особых причин.

– Ой, это правда! – смеется Соня. – Я же сама такая! И твой браслет стал похож на меня! Ну здорово, если так! Я, получается, не такая уж пропащая дура! Одно дело потерять твой подарок, и совсем другое – нечаянно его перевоспитать! Может, он отправился искать приключения? Новый хозяин – это же приключение для браслета? А когда надоест, снова уйдет, незаметно так с руки свалится, будет на тротуаре лежать, следующего выбирать…

Дита отбирает у нее кастрюльку с готовым кофе, пока на пол не уронила от избытка энтузиазма. Разливает кофе по чашкам – себе побольше, Соне поменьше, сердце-то у девчонки почти человеческое, и не сказать, что особо прочное, хватит с нее пока.

– У тебя все самое вкусное в мире! – восхищается Соня, попробовав кофе.

Она даже не вспоминает, что сварила его сама. И про картину, можно спорить, уже через неделю не вспомнит, так было уже сто раз. Однажды придет и похвалит: «Отличная какая картина! Где ты ее взяла?» Или, наоборот, надуется: «Вешаешь всякую ерунду, лучше бы меня нарисовать попросила. Я в сто раз круче умею. Сними немедленно эту фигню!»

«Такой прекрасный ребенок, – думает Дита, глядя на счастливую Соню, которая замерла у окна, любуясь, как преломляется в разноцветных бусинах солнечный свет. – Трудно ей с нами. А мне-то как трудно! Но все равно хорошо, что Санни меня нашла».

– Ой, слушай! – Соня кричит так громко, что звенят стаканы на барной стойке, и восхищенно прижимает руки к щекам. – Меня же Питер просил в его кофейне стулья раскрасить! И даже что-то заплатить обещал! А у меня сейчас как раз настроение. Вот просто зубами вцепилась бы в стул! Ух, они у меня попляшут! Питер сам рад не будет, что со мной связался… а может, как раз наоборот, будет рад? У него вроде вкус хороший, а то бы я с ним ни за что не дружила. Это ничего, если я прямо сейчас к нему побегу? Пока настроение не пропало. Быстренько раскрашу эти сраные стулья, чтобы чертям в аду стало тошно от зависти, и сразу к тебе вернусь.

Не дожидаясь ответа – зачем ей какой-то ответ, если сама уже все решила? – Соня обнимает Диту и вопит ей в самое ухо:

– Спасибо, спасибо, спасибо! За кофе и за браслет!

И выскакивает, на прощание хлопнув дверью так сильно, что на недавно отштукатуренной стене появляется трещина. Соня вечно что-то ломает, но тут ничего не поделаешь, Санни есть Санни, думает Дита, с удивляющей ее саму нежностью глядя девчонке вслед.