Стефан пьет кофе. Эта чашка уже вторая. Он не такой уж великий любитель, но тут вдруг его проняло. Кофейня «Beh Rahim» – опасное место, натурально ловушка. Вот так свернешь на минутку из любопытства и, чего доброго, сдуру достигнешь самадхи. «И как из него потом выбираться обратно? – весело думает Стефан. – Не к тому меня готовила жизнь!

Вот это, дорогой друг, – адресно и немного злорадно думает Стефан, расплатившись за третью порцию кофе, – тебе обязательно надо попробовать, чтобы перестал зазнаваться. Не навсегда, упаси боже, я не настолько монстр, чтобы такого тебе желать, но минуты на полторы совершенно точно не помешает, просто для новизны ощущений». – И метко отправляет почти полную чашку изумительно сваренной «Эфиопии» в оставленный на вокзале чемодан.

Он туда вчера во время прогулки уже кучу всего отправил – пакетик лакричных конфет в форме Ктулху, камень со дна реки Шпрее, бутылку мозельского вина, дизайнерский шарф из плюшевых пауков, лужу, в которой красиво отразилось красное кирпичное здание, сухой платановый лист. Стефан много раз слышал от опытных путешественников, что из поездок непременно надо привозить сувениры и подарки друзьям. И, конечно, совсем дураком надо быть, чтобы самолично не выяснить, какого рода удовольствие можно получить от такого эксцентричного поступка. «Ну и чемодану полезно быть не просто для вида, а заниматься делом, – думает Стефан. – Это называется самореализация. Исполнение предназначения. Отличная штука. Всем бы советовал. И мне самому, кстати, тоже не повредит».

Стефан встает из-за стола, выходит на улицу, собирается с мыслями – что теперь?

С Проходами тут не сказать что шикарно, всего один нараспашку открыт, думает Стефан, вспоминая вчерашнюю обзорную экскурсию; он, конечно, безответственно веселился, но самое важное все-таки примечал.

«Один открытый Проход из потенциально возможных восьмидесяти восьми, не Граничный город, а детский сад, – снисходительно думает Стефан. – Впрочем, оно даже к лучшему. Больше нуля, вот и ладно. Им хватит пока.

Мне бы теперь этот Проход рассмотреть поближе, нос туда сунуть, пощупать руками и всем остальным», – громко и внятно думает Стефан. То есть уже не просто ради собственного удовольствия думает, а с городом говорит. И сразу же чувствует, как тот откликается, натурально подпрыгивает: да, давай развлекаться! Все-таки удивительно дружелюбный чувак этот Берлин.

«Я вчера, в принципе, понял, где у вас этот открытый Проход, – думает Стефан. – И сейчас направление вижу: отсюда на юго-восток. Но если тебе по приколу, отведи меня сам, так будет гораздо быстрее. Заодно моими глазами на себя поглядишь».

Город – существо огромное, сложное, в человека не помещается, поэтому подобные предложения ему даже в шутку не следует делать. Но Стефану еще и не такое можно. Чего только ему не доводилось в себя вмещать. Даже весь мир пару раз – и вот это было действительно то еще приключение. До сих пор непонятно, как тогда уцелел. «Пожалуй, на одной только наглости и продержался, – весело думает Стефан. – Ну и правильно сделал. Все, что человек делает по велению сердца, – правильно, если уцелеешь в процессе. А я до сих пор жив.

Давай, – громко думает Стефан, – не тяни, чего тут думать, дают – бери. Помещайся в меня, дорогой, погуляем. Будет круто, тебе понравится: очень странно и очень смешно».

До сих пор Стефан даже не мог представить, что однажды сделает подобное предложение не своему, а чужому, почти незнакомому городу. С другой стороны, такую отличную прогулку, как у них с Берлином вчера получилась, он тоже заранее не представлял. Был готов к гораздо более сдержанной встрече. Думал, убеждать придется, соблазнять, приручать, доказывать, что он, во-первых, полезный, а во-вторых, всегда прав. А получилось – как получилось. Жизнь полна приятных сюрпризов. Дома за эти шашни, чего доброго, получу по ушам, весело думает Стефан. И сам не может решить, что ему больше нравится – повод для скандала или сам предстоящий скандал.

Стефан идет по городу; одновременно город Берлин идет по городу Берлину вместе с ним. И еще неизвестно, для кого это большее приключение. То есть на самом деле известно: все-таки для Берлина. Чего только с этим городом ни случалось, но человеческими ногами он до сих пор по своим улицам не ходил. И человеческими глазами себя не видел, и не слышал ушами. И не обдумывал впечатления человеческой головой.

Стефан идет и смеется – внутренне. Но снаружи тоже улыбается как дурак и ничего не может с собой поделать. Потому что с точки зрения города, разглядывающего себя его человеческими глазами, окружающая действительность выглядит абсурдно, нелепо и ужасно смешно. Как будто в «комнату смеха» с кривыми зеркалами попал, и знакомые прежде предметы стали сами на себя не похожи. Ясно, что это они и есть, но почти невозможно поверить. И оторваться от этого зрелища тоже невозможно. Вечно бы на все так смотреть!

«Да ладно тебе, – снисходительно думает Стефан. – Вечно вообще ничего делать не надо, а то надоест».

Стефан идет неспешно, еле ноги переставляет, но тут ничего не поделаешь, иначе никак. Все-таки город огромный. И очень медленный, как все огромные существа. И к ходьбе не приучен, он привык просто быть сразу везде. «А ходьба в человеческом теле с непривычки, наверное, хуже, чем на ходулях, – сочувственно думает Стефан. – Я бы на его месте и десяти метров не прошагал». Мысленно спрашивает: тебе вообще как, нормально? Интересно? Гуляем дальше? И город восторженно отвечает: «Да!»

И столько всего еще говорит ему город, что разобрать невозможно, это ощущается, будто в голове один за другим взрываются фейерверки, и каждый разлетается на тысячи разноцветных негасимых смыслов-искр. Но кое-что Стефан все-таки понимает, или угадывает, или просто додумывает, потому что ему это на руку: «Пошли кататься! Поедем на электричке! Я люблю поезда!»

«Да вообще не вопрос, – думает Стефан, сворачивая к станции Хаккешер-Маркт. – Конечно, пошли кататься. Еще бы! Пешком мы с тобой туда добирались бы год».

Дождавшись поезда, Стефан входит в вагон, садится и тут же по-детски прижимается носом и растопыренными ладонями к оконному стеклу.

Стефан знает, как обычно ведут себя в общественных местах нормальные взрослые люди, и старается не особо от них отличаться, лишнее внимание ему ни к чему. Но сейчас совершенно невозможно спокойно сидеть со скучающим видом, как будто Голодного Мрака натощак проглотил. Город желает себя разглядывать, ему непременно надо увидеть через пыльные стекла электрички свои мосты, автомобильные трассы, жилые дома, стройки, промзоны, сады, торговые центры, лесные участки и все остальное. Интересно же чуваку!

Они бы так, пожалуй, ехали до конечной, до самого Эркнера, но Стефан человек опытный, поэтому заранее, за целых две остановки до станции назначения, мысленно говорит городу: «Для начала хватит, мой дорогой. Теперь мне надо работать. Будь другом, отпусти». И, конечно, в его голове тут же взрываются тысячи фейерверков. Сумма их негасимых смыслов на этот раз сводится к одному недовольному крику: «Не хватит! Мы только начали! Хочу еще!»

Но Стефан в подобных вопросах совершенно ужасный, хуже любой воспитательницы детского сада: переспорить его невозможно и силой победить не получится, и скандал не поможет, и при этом всерьез рассердиться на него тоже нельзя. В общем, огромное счастье для всего мироздания, что у Стефана нет задачи его заставить немедленно съесть кашу, котлету и борщ.

Поэтому на станции Фридрихсхаген из электрички выходит самый обычный Стефан; на этом месте можно начинать смеяться, ему и самому смешно.

Самый обычный Стефан медленно идет по платформе самым обычным колдовским шагом, самым обычным рабочим всевидящим взглядом смотрит вокруг, самым обычным опытным телом чутко прислушивается к колебаниям линий мира – возле открытых Проходов они всегда натянуты туго, как струны; короче, где мир звенит громче, туда и надо идти.

Стефан выходит из здания станции, приближается к перекрестку и ускоряет шаг, чтобы успеть перейти дорогу, пока на светофоре зеленый свет. Но потом идет не медленнее, а быстрее, быстрее, еще быстрее и невольно жмурится от удовольствия, потому что это, кроме всего, такое простое телесное счастье – приближаться к открытому нараспашку Проходу, взяв след.

Десять минут спустя Стефан выходит к озеру по имени Мюгельзе – приятно познакомиться, дорогое, привет. «Ну, в общем, – думает Стефан, – это закономерно. У большой воды не просто легко открывать Проходы, а почти невозможно ни одного не открыть».

Некоторое время Стефан стоит у высокой ажурной ограды, внимательно разглядывая скрывающееся за ней старинное трехэтажное здание, окруженное садом. С виду типичная умеренно респектабельная пригородная гостиница, внизу ресторан с открытой верандой над самой водой. Только и гостиница, и ресторан явно давным-давно не работают, окна закрыты ставнями, двери, слава богу, не заколочены, но так обветшали – кажется, пальцем ткни, рассыплются в труху, клумбы заросли сорняками, а садовые скульптуры так растрескались, будто их взбесившийся Кронос самолично погрыз. Однако на деревянном настиле над озером все еще стоят круглые белые пластиковые столы и такие же кресла, усыпанные мокрыми желтыми листьями и сиреневыми лепестками каких-то цветов.

«Надо же, как элегантно у них тут устроено, – думает Стефан. – Даже завидно! И у нас где-нибудь, что ли, завести такую же красоту? Открытый Проход – внаглую, у всех на виду, но ломиться туда никто в здравом уме не станет: табличка «Частная территория, входить запрещено» выглядит крайне убедительно, а калитка заперта на замок. При этом можно сколько угодно стоять и разглядывать Эту Сторону через прутья ограды. А можно и не стоять, а просто мимо идти. То есть куча народу каждый день хотя бы мельком, на бегу, краем глаза, а видит иную реальность, простодушно принимая ее за свою территорию. Обожаю такие штуки. Нет слов».

Стефан говорит здоровенному навесному замку, от одного вида которого хочется убраться подальше: «А давай ты окажешься просто иллюзией, потому что если я начну всерьез тебя взламывать, тебе не понравится, да мне и самому лень». Воспользовавшись секундным замешательством обескураженного таким нахальством замка, он толкает калитку, входит в сад и снова жмурится от удовольствия. Отличное все-таки место – изнанка нашей реальности! Где ни пройдешь, везде упоительно хороша.

Стефан идет по садовой тропинке – в кои-то веки не своим колдовским, а обычным шагом, как шел бы сейчас любой случайно угодивший на изнанку реальности человек. Внимательно смотрит под ноги, не потому что боится споткнуться, а чтобы увидеть как можно меньше и не взорваться от охватившей его, как всегда случается на изнанке, слишком пылкой, испепеляющей, неукротимой любви.

Хорошо быть Стефаном, кто бы спорил, но в его положении есть один существенный недостаток – на зыбкой изнанке реальности, которой принадлежит его сердце, ему всякий раз приходится обуздывать чувства, ограничивать свои проявления, уменьшать себя практически до отсутствия, чтобы не навредить. Стефана слишком много, он слишком большой и шумный, его взгляд чересчур тяжел, а воля несокрушимо тверда. Для Другой Стороны все это, конечно, совершенно не слишком, а в самый раз. Без избытка силы с Другой Стороной не поладишь. Не сумеешь настоять на своем – сам дурак, несись в общем потоке, живи, как получится, жри, что дают. А так мы не договаривались. Еще чего.

Но на чуткой, отзывчивой изнанке реальности Стефан хуже слона в посудной лавке, одним чересчур страстным взглядом может здесь все с ног на голову перевернуть. Поэтому Стефан бывает на Этой Стороне очень редко и только по исключительно важным делам. Впрочем, эта беда, как вообще все, что с ним происходит, – большая удача. Невозможно стать настоящим шаманом без такой неразделенной вечной любви.

«Ничего не поделаешь, у всех свои недостатки, – думает Стефан, ощущая, как тревожно дрожит под его ногами земля. – Зато я красивый… если подслеповатыми глазами мертвого Вечного Демона с расстояния трех километров смотреть. И не буйный, как в юности был. И пришел, такой молодец, без подарков, в смысле, ничего ужасающего, кроме себя, сюда не притащил. Короче, полчаса я тут в твоем темном углу, возле самой границы побуду счастливым, а ты, моя радость, как-нибудь потерпи».

Стефан садится на стул, не смахнув с него мокрые листья, кладет руки на стол, опускает на руки голову, закрывает глаза и, сладко качаясь на зыбких течениях этого мира, как шлюпка на волнах прибоя, говорит почти беззвучно, изо всех сил стараясь оставаться спокойным и равнодушным, ничего по-настоящему не хотеть:

– Ну рассказывай, как у тебя тут дела.

Четверть часа спустя Стефан поднимает голову и улыбается. Не смеется он только потому, что обещал вести себя тихо, веселье придется отложить на потом. А место правда смешное. Даже представить не мог, что на изнанке огромного мегаполиса – сколько там миллионов жителей? три? четыре? на самом деле неважно, чтобы шокировать человека, который когда-то учился считать на пальцах, достаточно самого слова «миллион» – так вот, на изнанке огромного города Берлина оказался совсем крошечный городок с населением около пяти тысяч. Даже по меркам Этой Стороны, где тесниться особо не любят, почти ничего.

«То есть теоретически это понять несложно, – думает Стефан. – Граничные города – не близнецы. И судьбы у них по-разному складываются. Скажем, у нас город разделен на две части, Левый и Правый берег, а на Этой Стороне никаких двух берегов быть не может, там вообще Зыбкое море вместо нашей реки Нерис. Ну и здесь понятно, как дело было: на Другой Стороне крошечный Граничный городок Фридрихсхаген в свое время стал частью большого Берлина, а на Этой остался сам по себе. Но все равно смешно получилось… то есть это мне, постороннему, весело, а на месте Берлина я бы с такой горе-изнанкой, пожалуй, чокнулся, пытаясь понять, Граничный я город или все-таки нет. А он распрекрасно держится. Даже характер у него не испортился. Потрясающе стойкий город этот Берлин!» – восхищенно думает Стефан, наблюдая, как снизу, от озера к нему торопливо поднимается человек в длинном тонком сером плаще с закрывающим лицо капюшоном. Хотя дождя вроде бы нет.

«Отлично, что ребята тут держат охрану, – думает Стефан. – Это они великие молодцы».

Великий молодец в сером плаще издалека машет рукой и что-то говорит – строго и одновременно доброжелательно. Стефан в аналогичных ситуациях, когда надо аккуратно вывести заплутавшего путника за пределы опасной для него территории, сам примерно так говорит.

Немецкого языка Стефан не знает, но это совсем не проблема. Чтобы понимать другого человека, Стефану достаточно просто быть рядом, когда он говорит. А чтобы самому быть понятным, достаточно особым образом «громко», то есть внятно, с усилием, адресно думать. Ну, правда, от собеседника тоже много зависит. Встречаются такие тупицы, которых не прошибешь. Но с ними и говорить совершенно не о чем, так что нормально все.

Человек в сером плаще, тем временем, приближается, внимательно смотрит на Стефана и смеется от облегчения – явно понял, что этого гостя не надо отсюда за ручку домой уводить.

– Я Валентин, – говорит он. – Привет. Подожди секунду, я мигом, – ну, может, не слово в слово, но примерно как-нибудь так.

Валентин убегает обратно, к озеру. Там у него, – видит Стефан, – привязана лодка. Маленькая моторка с надписью на борту «Südwind», «Южный ветер». «Подходящее имя для лодки, сразу ясно, отличный мужик этот Валентин. И даже лучше, чем просто отличный, – думает Стефан, наблюдая, как Валентин достает из лодки бутылку с узким высоким горлом. – Умеет гостей встречать.

А я при таком раскладе, получается, Восточный ветер, – думает Стефан, уже специально для Валентина. И без особой уверенности: – Это я вообще правильно вспомнил? Или как всегда перепутал?» – повторяет вслух:

– Ostwind.

Валентин одобрительно кивает, на ходу ловко открывает бутылку, отпивает первый глоток, обернувшись, выливает немного в озеро – ну вот все человек правильно делает, приятно смотреть! – подходит, вручает бутылку Стефану и даже отвешивает какой-то смешной церемонный поклон. Усаживается напротив и задвигает длинную прочувствованную речь, смысл которой, это Стефану ясно, сводится к тому, что нет ничего в мире лучше некоторых незваных гостей.

«Вы круты, что сторожите границу. Разумный подход. И людям с Другой Стороны защита, если через забор перелезут, и у вас Незваные Тени не скачут по огородам, всем хорошо, – думает Стефан, пробуя вино.

Вино тут, кстати, шикарное – с виду обычное белое, прозрачное, как вода, а на вкус скорее как сладкий морозный «айсвайн». Стефан достает телефон и фотографирует этикетку – надо будет показать Каре, какие дивные вина на свете бывают. Она же наверняка может почтой пару ящиков заказать. «И потом добровольно, без принуждения, – весело думает Стефан, – поделиться с начальством в моем лице».

Валентин изумленно смотрит на телефон, и Стефан смеется. Думает: ну, чувак, ты же тут постоянно крутишься на границе с Другой Стороной, знаешь, как там жизнь устроена, давным-давно уже в шкурах босые не бегаем, а с техникой еще и получше, чем у вас обстоят дела. Ну и почему бы мне не завести телефон для удобства? Если такой великий шаман, то сиди, как наказанный, с бубном и колотушкой? Нет, не пойдет!

Валентин смущенно кивает – а, ну да. И говорит что-то вроде:

– Просто ты с виду скорее какой-нибудь демон неизвестной породы, чем просто шаман.

«Ну так одно другому не мешает, – думает Стефан. – Это знаешь, как старые психиатры обычно все с прибабахом. С кем поведешься, в того и превратишься, коротко говоря».

Валентин улыбается, оценив сравнение. Надо же, как точно все ловит. А с виду – вполне обычный. Нормальный человек Этой Стороны. В смысле, не какое-нибудь затаившееся среди людей волшебное существо. И даже не древний жрец, тех-то сразу видно. То ли школу прошел хорошую, то ли просто сам таким уродился. Интересный мужик этот Валентин, думает Стефан и отдает Валентину бутылку, натурально отрывая ее от сердца. Неохота, но надо делиться. Не настолько я демон, чтобы по-хамски все выжрать в одно лицо.

– У нас тут… – объясняет ему Валентин; дальше следует не до конца понятный Стефану образ. Что-то вроде «добровольной народной дружины», но не совсем. Но по сути-то ясно: горожан достали Незваные Тени, да и жалко стало гостей с Другой Стороны, которых ждет такая незавидная участь. К ним же наверняка дети толпами забираются, вот уж кого хлебом не корми, дай перелезть забор, тайком проникнуть в запретные чужие владения и поискать там призраков, или хотя бы старинный клад. В общем, местные – те, кто в теме, – однажды собрались, договорились и теперь дежурят на границе по очереди, возвращают гостей домой. Ну и сами на Другую Сторону регулярно ходят, конечно. Чего ж не ходить, если Проход открыт.

«Вот интересно, как вы с Другой Стороны домой возвращаетесь?» – думает Стефан.

– Да какие проблемы? – удивляется Валентин. – Какой дорогой туда ушел, такой и обратно вернулся. У нас каждому совершеннолетнему горожанину полагается ключ от замка.

«А если кто-то уснет на Другой Стороне и память утратит? – думает Стефан. – Или, упаси боже, за пределы Граничного города усвистит? Другая Сторона жадная, любит вашего брата присваивать. У вас есть что-нибудь вроде Маяка?»

– Ну так на то и правила техники безопасности, составленные многими поколениями путешественников, – говорит Валентин. – Не совсем же мы дураки, чтобы пренебрегать правилами… Хотя, – неохотно добавляет он, – чего только порой не случается. Все люди разные. Некоторым просто нравится нарушать правила. Я сам по молодости несколько раз нарушал.

Вот сейчас Стефан понимает буквально каждое его слово. Без сомнений, натяжек и вольных интерпретаций. Просто тема такая важная. Хочешь не хочешь, а надо все понимать.

– У нас нет настоящего Маяка, как у вас, на востоке, – продолжает объяснять Валентин. – Насколько я знаю, во всем мире больше ничего подобного нет. Никто не сумел такую странную штуку построить, а ваши сумели. Все-таки именно в ваших краях в Эпоху Исчезающих Империй был самый великий хаос и самые могущественные жрецы. Зато у нас есть Дита. Дита живет в Берлине, на Другой Стороне. Наши приходят к ней, когда попадают в беду. Так всегда получается: если попал в беду, рано или поздно обязательно придешь к Дите, даже если о ней не знаешь. Ноги сами в ее бар принесут. А дальше Дита уже разберется. Возьмет за руку и отведет домой.

«Вот это действительно интересно, – думает Стефан. – Что за Дита такая прекрасная? И почему меня вчера ноги к ней сами не принесли?»

– Так тебе же не была нужна помощь, – объясняет ему Валентин. – Ты сам отлично справляешься. А Дита – для помощи. Но ты все равно к ней зайди. Я уверен, Дита обрадуется. Она таких, как ты, любит. Я тебе расскажу, как ее найти.

Стефан, конечно, привычно думает: да ладно, зачем рассказывать, а то я сам не найду. Но тут же мысленно отвешивает себе затрещину за несвоевременный приступ гордыни – я не на своей территории, и времени мало, хрен его знает, что там за Дита, может, у нее с городом договор чужаков без особой надобности близко не подпускать? – и говорит вслух, то ли вспомнив нужные слова, то ли просто выудив их из воздуха:

– Заг, битте. Пожалуйста, расскажи.