На этот раз его натурально выдворяли на Другую Сторону силой; ну, как бы силой, понятно, что сопротивлялся он не всерьез, но обидно было совершенно по-настоящему. Очень не хотел вот прямо сейчас уходить. Как в детстве, когда только-только хорошо разыгрались, и тут вдруг появляются взрослые, тащат тебя обедать, или к врачу, или в гости. И как ни скандаль, не поможет, доиграть все равно не дадут.

Вот и сейчас не дали. Он только закончил скопившиеся за несколько дней дела, ввалился к Тони и, будь его воля, до утра бы на Маяке с ним сидел, потому что новостей накопилась какая-то чертова прорва, да и просто соскучился, словно не виделись год. Но воля была не его. Она никогда не была его – конкретно в этом вопросе, самом важном из всех. Не успели даже чайник поставить, как на пороге образовался Юстас из Граничной полиции, очень милый и очень вежливый, совершенно неумолимый, смерть-человек. Сказал:

– Откладывать дальше некуда, вы здесь уже почти восемь часов.

– Восемь? Да быть такого не может! – возмутился Эдо. Хотя и сам был в курсе, что провел дома – «дома»? серьезно?! – семь часов и пятьдесят с чем-то минут.

Он же только прикидывался беспечным балбесом, за которым надо присматривать, а на самом деле еще как следил за временем, буквально глаз от циферблата не отрывал. Справедливости ради, не столько из осторожности, сколько из желания зафиксировать новый рекорд, а потом говорить себе и другим заинтересованным лицам: «Года еще не прошло с моего возвращения, а я уже вдвое больше времени могу дома пробыть», – подразумевая, конечно: «Значит, постепенно привыкну и однажды смогу остаться тут навсегда», – хотя одно из другого совершенно не следовало. Никто ему такого не обещал.

Со своими рекордами Эдо носился, как с писаной торбой – отмечал, записывал и безбожно хвастался всем вокруг. Потому что оптимизм в этом смысле хуже новорожденного котенка: сдохнет, если непрерывно его не кормить.

Вот и сейчас первым делом посмотрел на часы – до нового рекорда осталось всего две минуты, но кому от этого легче; ладно, будем считать, что мне – и поднес руки к лампе:

– Видите, я пока вообще не прозрачный. Давайте мы еще хотя бы полчаса посидим.

Юстас задумался, и это был натурально прорыв, новый этап отношений с конвоем, прежде у неумолимого Юстаса на любые аргументы был один ответ: «Так нельзя, извините, мне очень жаль». Но беда пришла, откуда не ждали. Тони вдруг что-то не то примерещилось, и он подскочил:

– Слушай, по-моему, ты уже начинаешь просвечивать. Ну его к черту, не надо нам этого счастья. Пошли, я вас провожу. По дороге будем бухать в подворотнях под надзором полиции, если Юстас не возражает. – И зыркнул на Юстаса с выражением: «Я тебе возражу!»

На улице Эдо и сам заметил, что сквозь пальцы стал виден фонарный свет. И по телу разлилась такая приятная истома, еще ненастоящая усталость, больше похоже на лень. В общем, все симптомы налицо. Ладно, я здесь уже восемь часов четыре минуты. Все равно есть рекорд.

О пьянстве в подворотнях после этого, разумеется, речи быть не могло. Эти двое его натурально волоком волокли. Хотя непонятно, зачем так спешить. За пару часов совершенно точно ничего фатального не случится, превращение в незваную тень – неторопливый и, будем честны, чертовски приятный процесс. Но Юстас был непреклонен; оно и понятно, человек на работе, ему, если что, Кара голову оторвет. А Тони был еще более непреклонен, что, в общем, тоже понятно. То есть прекрасно он все понимал и был благодарен им за опеку; на самом деле это до ужаса трогательно, совершенно невозможно привыкнуть к тому, что тебя так старательно берегут. Но все равно, конечно, потрепал нервы обоим, то и дело демонстративно замедляя шаг. Как будто по-детски доказывал свою независимость – что хочу, то и делаю, ни хрена не боюсь! Собственно, почему «как будто», он же и правда доказывал. Просто не своим спутникам, а дому, милому дому, будь он трижды неладен. Не хочешь меня признавать, принимать обратно, а я все равно – вот он, тут!

Тони это, естественно, понимал, поэтому даже не прикидывался сердитым. Смотрел так сочувственно, хоть в драку с ним лезь. Проводил их до Юстасова любимого проходного двора, откуда на Другую Сторону можно попасть буквально за двадцать шагов, сказал:

– Завтра вечером я совершенно свободен. Если сможешь, давай, приходи.

А Юстас, неумолимый смерть-человек, который прежде всегда вежливо держал дистанцию и подчеркнуто не совался в его дела, вдруг предложил:

– Если хотите, я завтра сам за вами зайду, чтобы провести с Другой Стороны. Мне несложно и не займет много времени. Только скажите заранее, в котором часу.

Это был натурально контрольный выстрел, или даже контрольный осиновый кол, заколоченный прямо в сердце. Как, скажите на милость, сохранять стойкость в мире, который одновременно так суров и так бесконечно добр.

Поэтому, оказавшись на Другой Стороне, совершенно расклеился – у него это так называлось. Шел, не видя куда, улыбался, как полный придурок, чуть не плакал от злости, думал: «какое же счастье» и по-хамски грозил кулаком небесам, благо никто не видел. Юстас обычно выводит на пустынную набережную, где по вечерам никто не гуляет, только изредка пробегает какой-нибудь малахольный ночной спортсмен.

Идти домой в таком состоянии было сущим безумием – что там делать? На стены лезть? Идеально, конечно, было бы закончить вечер в кафе у Тониного двойника. Это даже логично: если с оригиналом надраться не получилось, используй запасной экземпляр. Но сам он к Тони в кафе попасть не мог, как ни старался. Ну, то есть на самом деле не особо-то и старался, сунулся туда пару раз, поцеловал заколоченную дверь и забил. Решил, хватит с меня разочарований. Если припечет снова получить мистический опыт, мелконарезанный, в соусе, хорошо пропеченный, настоянный на душистых весенних травах, добавленный в суп, можно просто позвонить Каре. Или ее подружке Эве. Или Люси. У них разговор короткий: возьмут за руку и отведут, куда надо. С такими девчонками не пропадешь.

Но сейчас никому звонить не хотелось. Хрен его знает почему. Хотя на самом деле, конечно, понятно. Просто осточертело уже быть беспомощным, постоянно кого-то о чем-то просить. Сколько ни говорил себе и другим: «Весь мир меня теперь бессовестно балует, и это приятно», – сам понимал, что первое – правда, а второе – все-таки нет. Ни хрена. Приятно – это когда можешь все сам. «Я так привык, – думал Эдо, поднимаясь с набережной на мост. – Поздно мне уже переучиваться. Да и не факт, что надо. Совсем не факт».

Холодно было зверски, как будто не сентябрь заканчивается, а уже начался ноябрь. Но, по крайней мере, дождь, моросивший с утра, перестал. И на том спасибо. Когда бредешь по городу поздним вечером и не знаешь, куда приткнуться, великое утешение оставаться при этом сухим.

В любой непонятной ситуации сперва выпей кофе, а потом уже с новыми силами не понимай – это простое правило выручало его всю жизнь. Хорошо, что в городе Вильнюсе есть улица имени города Вильнюса, а там – кофейня, которая работает аж до самой полуночи. Это они молодцы.

До полуночи оставалось всего полчаса, но до кофейни от набережной быстрым шагом можно добраться минут за десять. Он и пошел, потому что кофе – правда дело хорошее. И, кстати, разнообразных баров на той же улице Вильняус – завались. Можно будет потом накатить там для храбрости, вернее, для наглости. И отправиться-таки к Тони. А если в том дворе опять никакого кафе не окажется, то… ну, даже не знаю. Смотря, сколько к тому моменту успею выпить. Может даже и дверь эту их дурацкую заколоченную в щепки разнести.

На самом деле Эдо особо никогда не буянил. Даже в школьные годы дрался редко и только с теми, кого по какой-то причине боялся – им и себе назло. И, уж тем более, отродясь ничего не разносил в щепки. Он любил строить, а не ломать. Но думать, что, в принципе, это возможно, храбрости ему точно хватит, и отчаяния хватит, и дури, очень любил. Это всегда поднимало ему настроение и придавало сил. Ну и поскольку было правдой – действительно же готов! – обычно меняло в его пользу любой неудачный расклад. Реальность гораздо охотней идет навстречу, когда ты – угроза. Угрозу лучше учитывать. И уважать.

Но пока угроза из него была очень так себе, это Эдо и сам понимал. Слишком все-таки лирическое настроение. Как себя ни накручивай, а все равно же – счастливый дурак. И дома был счастлив все восемь часов без остатка, и здесь, на Другой Стороне, где всех наших сразу лютой тоской накрывает, да и местные, говорят, подолгу тоскуют и маются, вернувшись от нас домой. «А на меня, – думал Эдо, – Другая Сторона действует, как на юного Шарского демона, о которых Кара рассказывала. Приключение началось, ура! Может, я на самом деле и есть Шарский демон? А настоящего Эдо Ланга я, например, сожрал с потрохами, с именем, биографией и судьбой, то-то до сих пор помню так мало – просто профессор пока еще не усвоился. Например, у меня демонически медленный метаболизм. Правда, Шарские демоны не людоеды. Но я вполне могу быть первым, кто покусился на человечину. Пассионарием. Нонконформистом. Все-таки я – это я».

Так развеселился от этих мыслей, что даже сломанный аппарат в кофейне не испортил ему настроения. Но и планов не изменил. Мало ли что тут у вас поломалось, это ваши проблемы, а я свой кофе все равно получу. Знал, что за полчаса до закрытия бариста иногда сами отключают кофемашину, чтобы уйти пораньше, и врут посетителям, будто она неисправна, но девчонки вроде огорчились вполне всерьез. Предложил: «А давайте я посмотрю», – и, не дожидаясь ответа, нырнул под стойку. Хозяйским жестом похлопал блестящий бок, сказал: «Сейчас все будет нормально». На самом деле в профессиональных кофейных машинах Эдо понимал чуть меньше, чем ни хрена, но техника его всегда любила и буквально от прикосновения чинилась сама. Теперь-то понятно, почему так: дома рядовые поломки бытовой техники устраняются почти неосознанным усилием воли. Об этом никто специально не думает, тем более, даже в голову не приходит вслух обсуждать настолько очевидные вещи, просто все еще в детстве как-то незаметно, повторяя за взрослыми, приучаются строго и ласково смотреть на забарахливший прибор: ты чего это? Надо работать! Ты здесь для того, чтобы пользу нам приносить.

Удивительно, кстати, что этот навык продолжает работать на Другой Стороне, где совсем иного рода материя, гораздо тяжелей и плотней. По уму, одного усилия воли здесь никак не может оказаться достаточно, но у Эдо приборы всегда оживали как миленькие. И до сих пор продолжают оживать, принося ему славу супергероя, побеждающего энтропию. Вот и сейчас – подергал наугад какие-то рычажки, с умным видом ткнул на кнопку перезагрузки, и машина деловито зафыркала, а девчонки-бариста торжествующе завопили: «Ура!»

Был окрылен этой мелкой победой настолько, что честно заработанный кофе подействовал на него, как шампанское. В таком настроении вообще все действует, как шампанское, что ни проглоти.

Сидел снаружи, прямо на подоконнике, потому что уличные столы уже начали убирать. Но на широком низком подоконнике было даже удобней, чем на шатком металлическом стуле, так что не беда. Пил опьяняющий кофе, вдыхал ледяной опьяняющий воздух, курил совсем уж сшибающий с ног табак. Был доволен собой, весел, сердит, восхищен, растерян и беспредельно бездомен – ключ от съемной квартиры в кармане в этом смысле ничего не менял. Чувствовал себя так, словно только что в этот город приехал, где-то бросил рюкзак с вещами и сразу пошел гулять. Изумительное ощущение. Этого ему в новой двойной полупризрачной жизни больше всего не хватало – дурацких счастливых поездок неизвестно куда, не ради какой-то цели, а ради самой дороги и неизменно сопутствующей ей блаженной растерянности беспечного небожителя, внезапно свалившегося на землю: ой, а что это тут такое замечательное у вас?

– Надо же, какой вы везучий, – произнес у него над ухом знакомый голос.

Эдо сначала почти сердито подумал: «Галлюцинаций я пока не заказывал», – и только потом понял, что источник голоса, малоизученное, зато регулярно выдаваемое ему в ощущениях локальное мистическое явление по прозвищу Иоганн-Георг сидит рядом на подоконнике. Совершенно как настоящий, если не знать по опыту, не догадаешься, что это просто популярный многосерийный виленский бред. И одет, разнообразия ради, нормально. И тоже с картонным стаканом. То ли правда пьет кофе, то ли ловко маскируется под рядового посетителя кофейни, поди разбери.

Ответил ему:

– Везучий, факт. Сам удивляюсь. Я как раз сидел, думал, как было бы круто сейчас зайти к Тони на какой-нибудь полуночный суп, и сокрушался, что сам не умею…

– Что, кстати, странно, – перебило его чудесное видение. – По идее, давно должны бы уметь. Вы же там что-то ели и пили, причем много раз. Это должно сработать как клубная карта. В смысле, открыть перед вами двери. Со всеми Тониными завсегдатаями, которые к нему наяву приходят, было именно так.

– Мне говорили, – кивнул Эдо. – Но у меня пока не получается, хоть убейся. Может, еще слишком мало там съел?

– Да ладно вам – мало. Не прибедняйтесь. У Тони никто мало не ест. Это все ваш скептический ум и железная воля. Страшное сочетание в хороших руках! Вбили же небось себе в голову, что то ли нас не бывает, то ли ладно, бываем, но по какой-то зловещей тайной причине не желаем вас принимать; короче, не знаю, какая у вас концепция, вам видней. Но на вашем месте я бы ее сменил. Просто потому, что реальность, в которой мы с вами в равной степени есть и ходим друг к другу в гости, гораздо веселее, чем та, где у нас вечно не складывается. Вас же это, по идее, должно ужасно бесить!

– Бесит, – согласился Эдо. – Но не ужасно. Так, в меру. Может, в этом как раз проблема? Что мне надо, но не позарез? Иногда девчонки приводят к Тони в кафе за руку, и мне вполне хватает для счастья. На самом деле, правда хватает. Потому что в жизни в последнее время и так слишком много невероятного происходит. Оно уже не помещается в меня.

– Это я хорошо понимаю. Но тут помогает жадность. Возвышенное, благородное чувство, надо его в себе развивать. В меня моя жизнь, думаете, помещается? Да меня еще двадцать лет назад на куски разорвало! И каждый день продолжает заново разрывать. Но я все равно норовлю побольше захапать. Берите с меня пример!

«Вам хорошо говорить, вы мистическое явление, – подумал Эдо. – А меня же, если что, по-настоящему разорвет».

Но вслух сказал:

– Вот как раз сегодня я захотел, как вы говорите, захапать побольше. Решил, выпью для храбрости, пойду в тот двор и буду лбом об эту дурацкую дверь колотиться, пока не откроют. И вдруг – оп-па! – и лоб уже можно не расшибать, потому что рядом сидит проводник. Я правда нереально везучий. С вами-то, ясное дело, куда угодно можно пройти.

Проводник расхохотался так, что кофе расплескал.

– Вы меня в такой интересный момент встретили, что к Тони я сейчас сам хрен попаду, – сквозь смех сказал он. – Но это тоже можно считать везением. Просто своеобразным. Как, по-моему, вообще все у вас.

Эдо опешил. Он что, издевается? Это теперь у него такой новый прикол?

– Правда, правда, – заверил его Иоганн-Георг. – У меня сейчас, можно сказать, нервный припадок. Тяжелое обострение человечности. Или человекообразности? Короче, хронического антропогенеза. Я был плохой гоминидой. Допрыгался. Эволюционировал куда-то не туда… Извините, я сам понимаю, что слишком много и совсем не смешно шучу. Просто уже по самое не могу намолчался, и теперь меня несет.

– Да нормально вы шутите, – великодушно сказал Эдо. – Особенно «я был плохой гоминидой» – эту формулу раскаяния надо перевести на латынь и выучить наизусть, в католической стране пригодится. Просто все это… ну, как-то дико звучит. Что вы к Тони зайти не сможете из-за обострения человечности. Ну какой из вас человек?

– Примерно такой же, как из вас, – усмехнулся тот. – Еще и почеловечистей! Я все-таки здесь человеком родился, а вы – на изнанке. С нашей точки зрения, вы там все какие-то, прости господи, эльфы. Беспечно порхаете с цветка на цветок.

Эдо окончательно растерялся.

– Что, правда родились человеком? Я был уверен, вы… ну, странное что-нибудь. Например, падший ангел, или свихнувшийся демон, или чей-то удачно овеществившийся сон.

– Бинго! – обрадовался тот. – Сон и есть. Действительно крайне удачно овеществившийся! Просто не чей-то, а того человека, которым я долго был. И вот прямо сейчас снова стал на какое-то время. Ну, я надеюсь, что только на время. По крайней мере, до сих пор это всегда само проходило, буквально за пару дней.

– Ладно, – решил Эдо. – Если вы меня разыгрываете, то и черт с вами. Не в первый и, спорю на что угодно, не в последний раз. Будем считать, я настолько дурак, что поверил. От меня не убудет, а вам радость. Раз так, пошли выпьем. Я же еще когда мы с вами угнали рождественский поезд, решил, что с меня причитается. И с тех пор хочу… ну, для начала, как минимум, вас напоить.

– А чего до сих пор молчали? Тренировали волю?

– Ну так момента подходящего не было. Кого угощать? Видения? Голоса в голове? А в тех редких случаях, когда вас можно пощупать, вам и без меня наливают, только держись. Зато сейчас у меня никаких конкурентов. Глупо было бы такой момент упустить.

– Ладно, пошли, – согласился Иоганн-Георг, или как его там на самом деле. – Только учтите, – добавил он, поднимаясь с подоконника, – мне сейчас можно, максимум, бокал сухого вина. Как старшекласснице на новогодней вечеринке. Не знаю, какими делами вы занимались, пока мы не виделись, но даже если с утра до ночи отнимали чизбургеры у сирот, на пьяного меня-человека все равно не нагрешили. Никто во всем мире на это не нагрешил.

– Правда? – обрадовался Эдо. – Отлично! Я тоже в этом смысле не очень. В смысле, совсем не подарок. Значит, если все-таки чересчур увлечемся, устроим безобразный дебош.

– Вот сразу видно, что вы со мной совсем недавно знакомы, – кротко заметил тот. – А то бы вам в голову не пришло, будто безобразный дебош в моем исполнении это смешно.

В итоге отправились в «Шампанерию», взяли там бутылку какого-то заоблачно дорогого розе и, едва пригубив, вышли на улицу покурить. Стояли как два придурка с бокалами ледяной шипучки на ледяном же ветру без пальто, зубами пока не стучали, но к тому явно шло, и Эдо спросил:

– А вы правда с другом на погоду в карты играете? Или это Люси сама придумала?

– И в карты иногда тоже, – флегматично кивнул тот.

– Текущая холодрыга – ваша работа?

– И хотел бы еще больше испортить себе репутацию, но нет. Я нежный тропический овощ, я всегда за тепло.

– Значит, вы крупно продулись, – печально заключил Эдо.

– Да ни фига не продулся. Я как раз выиграл нам всем в покер шикарный, очень теплый конец сентября. Но друг внезапно слетел с катушек и устроил внеплановый климатический ужас. Не со зла, просто ему иногда становится очень надо все вокруг заморозить. Прям позарез. Как вам, к примеру, сходить домой и у моря там посидеть. Ну надо, так надо, что тут поделать. Обещал, вернет с процентами в октябре. Посмотрим. До сих пор вроде всегда возвращал. Но я, если что, давить на него особо не стану. Не настолько я склочный. В жизненно важных вопросах – нет.

Эдо хотел расспросить, почему холодрыга это жизненно важно, и не лучше ли ее любителям просто почаще проводить выходные в каком-нибудь ледяном аду, но в это время мимо прошли два совсем юных мальчишки с большущими рюкзаками. Они что-то возбужденно обсуждали по-испански, если слух его не обманывал, и озирались по сторонам, явно в поисках нужного адреса. Соображения про погоду сразу вылетели из головы. Сказал с завистью, какой сам от себя не ожидал:

– Счастливчики. Явно же только приехали. Сейчас отыщут свой хостел, бросят там вещи и всю ночь по городу будут гулять.

– Ну, мы с вами в этом смысле еще лучше устроились, – заметил Иоганн-Георг. – Они погуляют немного и уедут к чертовой матери. А мы здесь всегда живем.

– Приехать, погулять и уехать – это же счастье, – вздохнул Эдо. – Именно так я его себе всегда представлял. Ужасно мне этого сейчас не хватает. То есть я, упаси боже, не жалуюсь. Я же правда везучий, как в сказке. Отличная у меня получилась жизнь на границе между мирами, одной ногой здесь, другой там. Местами совершенно невыносимая, но крутая. Примерно такая, как всегда было надо – вот лично мне. Но все равно иногда очень хочется сесть в первый попавшийся поезд, или в автобус, поездов здесь все-таки слишком мало, одни электрички, толком не из чего выбирать… Знаете, как я раньше путешествовал? Наугад. Устраивал себе лотерею. Приходил на вокзал, смотрел расписание и уезжал на ближайшем поезде, куда бы он ни шел. Иногда до конечной станции, иногда выходил где-нибудь на полпути, зависело от того, сколько у меня было свободного времени и денег. Но даже на пригородной электричке до соседней деревни все равно было круто. Настоящее приключение, потому что оно само меня выбрало, а не я запланировал и осуществил.

– Класс какой! – восхитился его собеседник. – Даже жалко, что это не я придумал. Мне бы тоже отлично зашло. А почему вы больше так не катаетесь? Настолько много работы? И забить нельзя?

– Работы, кстати, действительно до фига, – согласился Эдо. – Я еще даже толком не вспомнил, кем был и чем занимался до того, как сгинул. Мне бы, по-хорошему, переучиться всему с нуля. Но моя прежняя карьера как-то сама на меня напрыгнула, и понеслось – хочешь не хочешь, а надо, давай! Не приходя в сознание, подписался вести курс новейшей истории искусств Другой Стороны; ну, мне, справедливости ради, и правда есть, что на эту тему рассказать. Это два дня в неделю, плюс дополнительно публичные лекции по пятницам, плюс время на подготовку, плюс я примерно о том же одновременно две книги пишу, для студентов и для широкой аудитории. Я, как внезапно выяснилось, на эту тему уже много чего в свое время понаписал. Перечитал и чуть со стыда не сгорел. Такой был наивный зайчик. Но, конечно, считал себя выдающимся знатоком, который все понимает. И даже Все Понимает – с заглавных букв. Теперь хочешь не хочешь, надо эти грехи замаливать. То есть что-нибудь осмысленное написать… Но дело не в этом, конечно. Лекции я бы спокойно подвинул, мне бы слова дурного никто не сказал, а книги и в разъездах можно понемногу долбать. Просто мне же нельзя выезжать за пределы граничного города…

– Как – нельзя? – опешил Иоганн-Георг. – С какого вдруг перепугу вам чего-то нельзя? Вы же теперь что-то вроде покойника, только в хорошем смысле. Я имею в виду, все самое страшное с вами уже благополучно случилось, и бояться вам больше нечего. Нечего стало терять!

– Я тоже так думал, – кивнул Эдо. – Но все наши – Ханна-Лора, Кара и остальные – натурально встали стеной. Они просто не знают, что со мной может случиться. Нет прецедентов. Никогда еще такого не было, чтобы кто-то только наполовину вернулся домой. Может, забуду все, что успело со мной с декабря случиться, и то немногое, что начал вспоминать? А может, вообще перестану быть Эдо Лангом, который с любым набором воспоминаний хоть сколько-нибудь, да я? Стану, к примеру, Фердинандом, владельцем компании электротехнического оборудования? Или бомжом Донатасом, только что пропившим найденный в парке чужой пиджак. Или певицей Аленой, собравшейся наняться на круизный корабль, – да мало ли вариантов… Ну или просто помру, к чертям, на границе города. Есть и такая безумная версия, будто при повторном пересечении эта долбаная граница – чистый яд.

– Они там все с дуба рухнули?

– Я этот вопрос задавал, – невольно улыбнулся Эдо. – И получил ответ: мы-то, может, и рухнули, а все равно не надо тебе рисковать, пока точно не выясним – вот интересно, как они собираются выяснять? Десять лет экспериментов на лабораторных мышах и лягушках? Я бы, пожалуй, забил на запрет, не настолько я законопослушный. Но Тони Куртейн, к сожалению, тоже верит во всю эту ерунду. А на него забить гораздо сложнее, чем на весь наш Граничный отдел. Я когда-то по-свински с ним поступил. Страшно разозлился на полную, в сущности, ерунду, смертельно обиделся и уехал из граничного города, типа на своей шкуре попробовать, каково это – сгинуть на Другой Стороне, а на самом деле, чтобы он потом всю жизнь себя проклинал, пока я тут с новой судьбой развлекаюсь. И вышло по-моему. Всю, не всю, но ее солидный кусок Тони на это угрохал. Месть удалась. Я победил, и мне это не понравилось. Ни о чем не жалею, но конкретно этот эпизод, если бы мог, отменил. Поэтому когда Тони попросил меня больше не делать резких движений, я ему обещал.

– Ну и зря, – сказал Иоганн-Георг так сердито, словно Эдо не себя, а его связал по рукам и ногам ненужными обязательствами. – Выдумали себе на ровном месте какое-то нелепое покаяние. Зачем оно вам?

– Выдумал, – согласился Эдо. – Потому что проще выдумать нелепое покаяние, чем признаться себе, что я сам боюсь до усрачки заново все потерять.

Сказал и сам удивился – тому, что это чистая правда. А еще больше – тому, что прежде этой правды не осознавал.

– Принято, – кивнул его собеседник. – Но почему вам всем отказала элементарная логика, все равно, хоть убейте, не понимаю. Вы же теперь технически, то есть физически – человек Другой Стороны. Не будь это так жили бы спокойно дома, не превращаясь там в Незваную Тень. В вашем нынешнем положении есть свои недостатки, но и преимущества тоже есть. Самое главное заключается в том, что люди, рожденные на Другой Стороне, могут спокойно, ничем не рискуя, пересекать городскую черту хоть триста раз в день. И ездят, куда захотят, а потом возвращаются. Ну и зачем держать вас практически под домашним арестом, раз так? Вы сами – ладно, лицо заинтересованное. Изнутри ситуации всегда бывает непросто объективно рассуждать. И с Тони Куртейном тоже понятно все. Но Кара-то, Кара! Чем она думала? У нее же самая светлая голова по обе стороны нашей границы. И умная, как примерно десяток моих.

– Ну так Кара тоже заинтересованное лицо. Она же тогда меня отпустила. Не стала силой задерживать, хотя, по идее, могла. И даже была обязана. Зная ее, уверен, что особо не горевала, у Кары к таким вещам здравый подход – делай что хочешь, и будь что будет, только учти, что будет оно не с кем-нибудь, а с тобой. Но когда я вернулся и начались проблемы, Кара приняла их очень уж близко к сердцу. Ближе, чем обычную рабочую ситуацию, я имею в виду.

– Все с вами со всеми ясно, – усмехнулся Иоганн-Георг. – У всех сердце, нервы, тревоги, привязанности, раскаяние, долг, дурные предчувствия и другие возвышенные эмоции, а нюхательной соли не подвезли. Говорю же, нежные эльфы. Один я суровый логик, без пяти минут Аристотель. Ладно. Хотите, прямо сейчас закроем этот вопрос?

– И как мы его закроем? – спросил Эдо. Голос при этом предательски дрогнул, потому что он уже догадывался как.

Тот отдал ему свой почти полный бокал. Сказал:

– Допивайте, вам сейчас не помешает легкий наркоз. Заодно, если верить народной примете, мои мысли узнаете. Все полторы. А мне больше нельзя, я за рулем.

– За каким вы рулем?

– Вероятно, за круглым. Надеюсь, ничего принципиально нового в последние годы не изобрели. Не переживайте, я когда-то отлично водил. Не думаю, что успел разучиться. И трезвый, как задница, сами видите, едва пригубил.

Он оглядывался по сторонам с таким хозяйским видом, что Эдо, обреченно вздохнув, сказал:

– У меня в телефоне есть специальное приложение для аренды автомобилей. Сейчас закажу машину, не надо ничего угонять.

Иоганн-Георг рассмеялся, страшно довольный:

– Это вы вовремя вспомнили. Значит, сегодня обойдемся без уголовщины. Ну ничего, наверстаем в следующий раз.

От восторга, решимости, ужаса – что я делаю? почему согласился? совсем дурак? – и бутылки вина, выпитой почти в одиночку, Эдо мало что соображал. То есть машину он, с грехом пополам попадая в телефонные клавиши, все-таки заказал и даже нашел почти сразу, хотя она стояла в настолько неочевидном месте, что долго можно было в переулках блуждать. Сел на пассажирское сиденье, пристегнулся, и на этом его интеллектуальная жизнь окончательно завершилась. И началась просто жизнь. Непривычно легкая, немыслимо безответственная, возможно даже счастливая, этого Эдо пока не понимал. И при этом такая страшная, что ему хотелось орать дурным голосом, как в детстве на ярмарке в Павильоне Ночных Кошмаров. Но он, разумеется, не орал, а мужественно курил в окно. Пытался вообразить, как все будет, когда автомобиль пересечет городскую черту. Если, предположим, я действительно все забуду, что начну вместо этого помнить? Кем стану? И как эту загадочную поездку с незнакомцем себе объясню? Или он просто исчезнет, окажется где-нибудь у себя дома и потом даже не вспомнит этот эпизод? Говорят, подобные случаи уже бывали, когда кто-то из наших, решив схитрить, покидал граничный город со спутником. Но этот-то, что бы ни заливал о приступах человечности, все-таки мистическое явление. По идее, не должен исчезать, пока сам не захочет… Или наоборот?

Мистическое явление оказалось хорошим водителем. То есть на удивление вменяемым и даже немного чересчур аккуратным; такое со многими случается после долгого перерыва, но в сочетании с его репутацией загадочного существа, привносящего хаос во все, до чего дотянется, аккуратность производила очень странный эффект, как будто он издевается. Хотя на самом деле, наверное, все-таки нет.

– Рано или поздно вы бы все равно это сделали, – рассудительно говорил он. – Предварительно усложнив жизнь и поистрепав нервы себе и еще целой куче народу. И, возможно, преждевременно поседев. Скорее всего, еще долго бы маялись, выполняя свое дурацкое обещание сидеть на месте, но в один прекрасный день плюнули бы и поехали, все равно куда, лишь бы отсюда. Ну так лучше сделать это прямо сейчас и в моей компании. Рядом со мной все всегда заканчивается хорошо. Сам в это не очень-то верю, я же мрачный скептик, еще и похуже вас, просто таково свойство моего организма. Возможно, биохимическое, хотя кто его разберет. А сегодня у меня еще такой день… наверное, можно сказать, счастливый. Хотя это все-таки не про счастье, а – сам пока не знаю про что. Короче, мне как раз позарез было надо срочно что-то этакое устроить. С кем-нибудь поделиться вот этим прекрасным не знаю чем. А тут вы подвернулись под руку – говорю же, вы очень везучий. И я тоже везучий – не каждый день выпадает возможность подарить кому-то весь мир. А вам как раз всего мира не хватало для полного счастья. Отлично, я считаю, совпало. Сошелся у нас пасьянс.

Говорил, не умолкая. И правильно делал, на Эдо его голос действовал умиротворяюще. Даже трудно поверить, что раньше бесил.

Когда выехали на трассу, еще не за городскую черту, но ясно, что буквально вот-вот из темноты появится табличка с перечеркнутым названием города «Вильнюс», и тогда все, ну или не все, но господи, как же страшно этой таблички ждать, Эдо преувеличенно бодро сказал:

– Если вы ошиблись в расчетах, и я все забуду к чертям, стану расспрашивать, кто вы такой и откуда взялись, просто скажите, что вы тот самый мистический тип в пижамных штанах с медвежатами. Потому что их из моей памяти никакой силе уже не стереть, в это я верю свято. Глядишь, так и вылезу из ямы забвения, ухватившись за ваши штаны.

– Всегда знал, что все остальные мои достоинства меркнут в сравнении с умением удачно принарядиться, – кивнул Иоганн-Георг. – Даже немного жаль, что никакой ямы забвения вам не положено. Неоткуда вылезать! Не пригодятся штаны. Мы уже в пяти километрах от города. И с вами нормально все.

– Как – в пяти километрах? – подскочил Эдо. – А где указатель? Его же не было!

– Был недавно, сразу после бензоколонки. Вы его проглядели. Я вас заболтал.

Он еще что-то говорил, но Эдо не разбирал, потому что практически умер от облегчения. Но, конечно, тут же воскрес. Полез за сигаретами, но руки так дрожали, что никак не мог попасть в свой карман. Собирался спросить: «А вам жертвы вообще приносят? Может быть, надо заколоть какого-нибудь черного петуха?» – лучше глупо шутить, чем лезть обниматься с водителем автомобиля, несущегося по трассе со скоростью сто с чем-нибудь километров в час. Но в этот момент краем глаза заметил-таки табличку с перечеркнутым «Вильнюсом» и возмущенно заорал:

– Эй, так мы же только сейчас из города выехали!

– Только сейчас, – согласился Иоганн-Георг. – Я вам нарочно про указатель соврал. Чтобы расслабились и перестали всякие ужасы воображать. Потому что у вас скептический ум и железная воля, как я уже говорил. И оптимист из вас даже хуже, чем из меня. Так себя всю дорогу накручивали, что я всерьез испугался: а вдруг вам удастся повернуть все по-своему, вопреки законам природы? И заодно мне назло, чтобы оказался неправ. А что вам же потом всю жизнь этот ужас расхлебывать, так для упертого, вроде вас, человека – нормальная цена. Короче, я вам наврал и правильно сделал. Потому что отлично же все получилось: мы выехали из города, и вы настолько в полном порядке, что теперь мечтаете заехать мне в глаз. Что, будем честны, нелогично. Я же только что положил к вашим ногам весь мир.

– Спасибо, – растерянно ответил Эдо. – И ведь действительно положили. Какой вообще может быть глаз.

– Тем лучше, – кивнул тот. – В любом случае, колотить меня пока рано, я за рулем. И не собираюсь останавливаться на достигнутом. Хочу, чтобы у вас не осталось сомнений. Если останутся, непонятно, зачем вообще было все это затевать. Поэтому поехали куда-нибудь дальше. Да хотя бы в Тракай.

– Почему в Тракай?

– Во-первых, там замок красивый, а я его уже целую вечность не видел. Во-вторых, тут ехать всего ничего. И при этом Тракай – совершенно точно не Вильнюс. И даже не какой-нибудь пригород. Отдельный самостоятельный город. Чтобы окончательно развеять сомнения, вполне подойдет.

Ночной Тракай оказался совершенно пустынным, даже все окна в домах были темные, горели только уличные фонари. Остановились неподалеку от замкового моста, вышли из машины. Эдо, размякший от облегчения и похмелья, совсем не рвался гулять, но его спутник настоял.

– Обязательно надо! Это пригодится вам завтра. Когда начнете во всем сомневаться, ваши ноги вспомнят, как по Тракаю ходили, и это будет веский аргумент. Собственной дурной голове легко не поверить, но невозможно не верить ногам. Память о чувственных ощущениях вообще великая вещь. Поддерживает, когда не остается других опор. Я сейчас сам в себя верю, в основном потому, что мое тело помнит, что оно чувствовало, когда превращалось в туман.

Не успел он договорить, как над озером начал подниматься туман. Как потерявшийся пес – услышал, что его позвали по имени, обрадовался и прибежал. Это было фантастически красиво, но окутанный туманом городок окончательно утратил сходство с реальностью. Эдо всерьез огорчился. Похоже, удивительная поездка все-таки – просто сон. И, проснувшись, придется заново совершать этот подвиг. Ну или не совершать.

– Не припомню другого случая, когда красота была бы настолько некстати, – усмехнулся Иоганн-Георг. – Тракай так хочет нам с вами понравиться, что выглядит миражом. И вы стремительно утрачиваете веру в реальность происходящего, причем вас легко понять… Но слушайте, на самом деле это вообще не проблема! У вас же есть телефон?

– Телефон? – удивился Эдо. – Естественно, есть.

– Ну так сфотографируйте что-нибудь. Только не меня, пожалуйста. Мне не жалко, но мои изображения иногда безобразно себя ведут, зачем вам лишняя путаница? Лучше замок сфотографируйте, например, – как он исчезает в тумане. Деревья, лодки, да все, что угодно. Чем больше нащелкаете, тем лучше. Телефон же автоматически отмечает место, где сделан снимок. И вы завтра собственными глазами прочтете: «Тракай», «Тракай», «Тракай».

– Гениально, – вздохнул Эдо. – Даже непонятно, как я сам до такой простой штуки не додумался. Но задним числом оно всегда кажется так.

Вытащил телефон из кармана, сфотографировал облако, в которое превратился замок на острове, получилось как-то неожиданно хорошо, а удача, даже такая мизерная, его всегда окрыляла, поэтому стал снимать дальше, еще и еще, уже не ради отметки геопозиции, а потому что с ума же сойти, как красиво, пусть будет, весело думал он.

Остановился после чуть ли не сотни кадров, да и то только потому, что осталось всего восемнадцать процентов зарядки, а он не любил, когда телефон разряжается в ноль.

Его спутник сидел на причале, окутанный туманом, подсвеченный фонарем, то есть вид имел беспардонно, почти неприлично мистический. Но, справедливости ради, здесь и сейчас так выглядел бы любой. Заметил, что Эдо его разглядывает, встал и пошел навстречу, слегка пошатываясь, словно все это время квасил тайком. Но выглядел спокойным и собранным. Спросил:

– Вы как?

– Да охренеть, – кратко ответил Эдо, сразу про все.

– Из вас уже шипучка выветрилась? Машину сможете вести? Если нет, ничего страшного, сам как-нибудь доеду. Но если вы уже можете сесть за руль, лучше побуду бессмысленным грузом. Как-то внезапно понял, что очень устал.

– Вообще не вопрос. Я уже и забыл, что было какое-то вино. А организм о нем еще раньше забыл – в тот момент, когда мы указатель проехали. С удовольствием вас сменю.

Ехать и правда было одно удовольствие, хотя он не особо любил водить за городом, на автомагистралях сразу начинал зверски скучать. Но сейчас все ощущалось совершенно иначе – трасса, безлунная ночь, ползущий вдоль дороги туман, и постепенно нарастающее ликование: я возвращаюсь в город, из которого час назад уехал. Уехал! И ничего со мной не случилось! Пересек городскую черту и не потерял себя! И теперь, получается, будет можно… Мама дорогая, да вообще все!

– Слушайте, – сказал он своему спутнику, – я, наверное, веду себя, как неблагодарная свинья. Но я – не она. Просто до меня очень постепенно доходит, что произошло. И только теперь дошло окончательно. Вы же мне реально весь мир подарили! И меня самого в придачу. Это дорого стоит – переступить через свой самый тайный, парализующий волю страх. А я даже спасибо вам не сказал.

– На самом деле сказали. Еще по дороге в Тракай, когда решили меня не колотить. И ведь действительно ни разу не стукнули. Ангел милосердия и терпения – это вы, – улыбнулся Иоганн-Георг.

Улыбка у него получилась такая вымученная, что Эдо вдруг как-то сразу поверил в его человеческое происхождение. Ничего толком не зная о духах, он был совершенно уверен, что страдать и одновременно прикидываться, будто все в полном порядке, они точно не умеют. Надо родиться и хоть какое-то время побыть человеком, чтобы вести себя настолько как человек.

Спросил:

– Я вам чем-то могу помочь? Только не заливайте, что все в порядке. Я же вижу, что нет.

– Ну так, – неопределенно поморщился тот. – На самом деле, вполне в порядке. Просто быть человеком отвык. Очень от этого устаю. А сейчас еще и голодный. Целый день только кофе пил, потому что он для меня в таком состоянии как веселящий бензин. Еще и дело удачно закончил. Поэтому организм с чистой совестью скис. Противно все это ужасно. Но ничего страшного точно нет.

– Ну слушайте, кофе я вам обеспечу, – с облегчением выдохнул Эдо. – И накормлю… наверное. Точно не помню, но кажется, какая-то еда в доме все-таки есть. Как минимум, банка ананасового компота из «Лидла». Вы его любите?

– Почти ненавижу. Но все равно съем.

– Отлично. А потом уснете на моем диване, скрипя зубами от ненависти. У нас, людей, свои нехитрые радости, и это – одна из них.

– Звучит неплохо. Но если честно, я бы вам не советовал меня к себе в дом тащить. Я сейчас – плохая компания. Не в том смысле, что учиню какое-то безобразие, это как раз, к сожалению, вряд ли. Просто когда мне хреново, хреново становится всем. В радиусе… на самом деле даже не знаю, какой у меня радиус поражения. Сейчас, может, и небольшой. Но вам точно хватит, чтобы как следует пригорюниться. И познать тщету всего сущего. Серьезно вам говорю.

– Ничего, переживу, – отмахнулся Эдо. – А то я без вас, можно подумать, тщету ни разу не познавал.

Хотел развить эту тему, благо о чем о чем, а о тщете всего сущего с понимающим собеседником можно говорить бесконечно. Но тут его осенило. Сказал:

– Слушайте, а может, вас лучше в Тонино кафе отвезти?

– Это было бы идеально. Уж там-то всегда найдутся желающие быстро привести меня в чувство, а потом догнать и снова в него привести. Но хрен вам. То есть мне. То есть нам обоим. Я в таком состоянии нашу дверь не увижу. Не говоря уже о том, чтобы открыть и войти.

– Ну так, может, я ее наконец-то увижу, – упрямо сказал Эдо. – Вы же сами говорили, что, по идее, должен. Столько там съел, что уже пора. Попробовать-то всяко можно. А если ничего не получится, потащу вас к себе домой и буду пытать ананасовым компотом. В обмен на тщету и тлен.

Иоганн-Георг не стал спорить. Кивнул:

– Как скажете.

И закрыл глаза, подтвердив свою репутацию мастера драматического жеста. То есть Эдо всерьез за него испугался, как за настоящего человека. Собственно, он и был настоящий. Кто тут вообще настоящий, если не он.