Глава 7. Когда у нас похищают нормальный порядок вещей

У меня пересохло во рту. Руки немного занемели. В груди как-то кололо и давило. В голове всё расплывалось, а мысли превратились в разбитый калейдоскоп из миллионов воображаемых надежд, которые, как я думала, были близки к осуществлению. К нам. К «нам», которое теперь снова становилось одиноким «мне».

Мы только встречались. Но мозг уже забежал вперёд и рисовал передо мной картины жизни с этим мужчиной. В будущем мы отправлялись на романтические пикники, смеясь играли в снежки, планировали свадьбу, строили дом и придумывали имена детям с его улыбкой и моими глазами.

Не уверена, что для него это было хоть сколько-нибудь правдоподобно. Но для меня – так же реально, как и остывший кофе прямо перед глазами. Который я всё так же помешивала, чтобы было на чём сосредоточиться, но даже и не собиралась пить. Пить кофе казалось слишком обычным занятием в тот момент, когда во всей моей внутренней жизни только что было объявлено чрезвычайное положение.

Потому что совершенно внезапно моя распланированная жизнь оказалась охвачена огнём. Сегодня я не просто теряла любимого. Я теряла связь со всеми мечтами о завтра, которое теперь стало невозможным.

Его слова, звучавшие в ушах, постепенно спускались мне в сердце.

Я чувствовала всю силу их жёсткой посадки. Скатываясь на тормозах по самым чувствительным участкам трассы внутри меня, они своим беспощадным весом выжгли, рассекли и разорвали в клочья то, что мне казалось таким прочным. Отвержение всегда оставляет глубокие, тёмные следы.

Это было больше двадцати пяти лет назад. Но я вспоминаю так, словно это было вчера. Так или иначе, мне нужно что-то отыскивать в своём прошлом, ну а это событие – тут как тут. Рана больше не пульсирует от боли. Это скорее шрам. Как рана, полученная на войне, теперь это только история.

Хотя поначалу я не могла отвлечься даже ночью. Даже если мне везло и я не видела этого во сне, я всё равно просыпалась опустошённой, едва переступив границы, за которыми реальность вновь обрушивалась на меня. Я переживала это снова и снова, пока острые моменты не стали днями, затем неделями и наконец достаточным промежутком времени для того, чтобы это медленно переместилось из реальности в память и затем в то самое место, что зовётся моим прошлым.

Сегодня я достала свой дневник и попыталась уловить суть того, что делает отвержение таким ужасным. Но в конце концов не смогла выразить всю глубину красивыми изысканными фразами. Вместо того чтобы углубляться в свои мысли, я позволила им выйти на поверхность простыми, своими словами.

Мне нравится стабильность.

Мне не нравится быть застигнутой врасплох.

Мне нравится быть признанной.

Мне не нравится чувствовать себя выброшенной вон.

Мне нравится, когда люди верят в лучшее во мне.

Мне не нравится быть непонятой.

Мне нравится чувствовать, что моё присутствие притягивает людей.

Мне не нравится чувствовать, что они увидели меня, но сделали вид, что не увидели.

Мне нравится, когда я нравлюсь.

Мне не нравится, когда меня обделяют или уходят от меня.

Мне нравится чувствовать, что этот человек – мой человек.

Мне не нравится сознавать, что этот человек был моим и уже больше не мой.

Я всё продолжала список, и наконец появилась строчка, которая как будто описывала отвержение лучше, чем все предыдущие: «Я не хочу, чтобы у меня похищали нормальный порядок вещей». Жизнь кажется невозможно опасной, когда мне напоминают, как непредсказуемые обстоятельства могут пошатнуть и навсегда изменить то, что я знаю и люблю в своей жизни. И, распавшись, некоторые фрагменты уже никогда не смогут вернуться на своё прежнее место.

Словно фотографируешь всех своих любимых, и вдруг кто-то из них специально вырезает себя из снимка. И оставшееся пустое место чем-то даже хуже смерти. Если бы причиной их отсутствия стала смерть, ты горевала бы об утрате. Но когда причиной их отсутствия стало отвержение, ты не только горюешь об утрате, но и вынуждена биться с тем фактом, что это было их желание. Они сами захотели вырезать своё изображение.

Ты опустошена, а они, уходя, – возможно, чувствуют облегчение. Или хуже того, даже счастливы. И вот ты сидишь, уставившись на искромсанную фотокарточку, которую не восстановить никаким клеем на свете. У тебя похитили нормальный для тебя порядок вещей. Это не несчастный случай. А умышленный поступок человека, которого ты никогда не заподозрила бы в таком умысле.

Отвержение – абстрактное слово, не обладающее никакими средствами визуализации. Поэтому я и не могла представить себе целостную картину, пока не стала свидетельницей чего-то подобного в универмаге на прошлое Рождество. Когда вор похитил нормальный порядок вещей прямо среди белого дня, дня, совершенно обычного во всём остальном.

* * *

Звук женского крика достиг моих ушей быстрее, чем я поняла, что происходит. Мужчина прямо рядом с нами рванулся на улицу. Женщина в кожаных сапогах, только что из коробки, погналась за ним. Она в панике звала на помощь, и обеспокоенный продавец обувного отдела выбежал следом.

У выхода собралась толпа, все что-то бормотали и собирали вместе обрывочные сведения о произошедшем. Получается, женщина примеряла сапоги в этом прекрасном магазине с креслами, зеркалами в полный рост и гостеприимными продавцами. Играла рождественская музыка. На стеллажах были размещены таблички о распродаже. И счастье витало в воздухе, как смех детей на детской площадке.

Мы с дочерью обсуждали пару сапог как вариант подарка нашей общей подруге. Тут всё и случилось.

Как будто резко прервали музыку, процарапав иглой поперёк всю пластинку, в знак того, что надо замереть и затаить дыхание. А мужчина, очевидно, предварительно наблюдал, и ждал, и присматривался к этой сцене.

Потом женщина в новых сапогах сделала два шага к зеркалу, обернулась – а её сумочки и след простыл, вместе с незнакомцем. И вот она уже несётся с криками по тротуару, и весь её день неожиданно обернулся хаосом.

Я подошла к тому месту, где она сидела минуту назад, и посмотрела на брошенную куртку и обувь, в которой она пришла в магазин. Я не знала эту женщину. Не уверена, что даже заметила её рядом с нами. Это было просто ещё одно лицо в толпе, размытый фон для моих собственных дел. Но теперь я почувствовала странную связь с этой незнакомкой и решила охранять её оставшееся имущество. Я встала на страже этого места, где похитили её нормальный порядок вещей.

И этот момент показался на удивление священным.

Потому что я имею не последнее отношение к таким моментам, когда жизнь раскалывается и похищает нормальный порядок вещей прямо у меня из-под ног. Я стояла и смотрела на всё это, так же не веря своим глазам, как и сама эта женщина, уже вернувшаяся в магазин в новых сапогах.

В итоге она лишилась только мобильного телефона. Вор, как оказалось, не ожидавший, что кричащая женщина будет его преследовать, бросил сумочку и скрылся от всего переполоха с одним телефоном.

Я подошла к ней, протянула ей куртку и изрядно поношенные сапоги и пожелала удачи. А затем мне захотелось тоже побежать с криками по улице в следующий раз, когда у меня похитят нормальный порядок вещей. Мне захотелось, чтобы жизнь передумала и вернула мне обратно почти всё, чего я лишилась. Но так бывает не всегда.

Порой украденное не возвращается.

Сердце моё уже достаточное число раз разбивалось, чтобы понимать это.

И у многих из нас.

Как и у моей подруги, чей муж решил, что с него уже хватит её, а не хватает ему лишь другой женщины, завладевшей его вниманием. Моя подруга услышала опустошающие слова, какие не захочется услышать ни одной жене, и теперь смотрела, как упаковывают и увозят жизнь, которую она любила.

Спустя несколько часов, продолжая опустошать дом, грузчики выносили её свадебный портрет и спросили: «Хотите, чтобы фотографии с лестницы поехали с нами, или повезёте их отдельно, на своей машине?»

«Я повезу их отдельно», – сказала она, не теряя иронии. Отдельно. Так теперь пойдёт её жизнь. Отдельно от квартала, где выросли её дети. Отдельно от мужа. Отдельно от того, как должна была пойти, по её мнению.

Она забрала у грузчика свадебный портрет, и её охватило чувство растерянности. Она села на крыльцо у входа в дом и позвонила мне. Сквозь слёзы она сказала: «Не знаю, что делать с этим портретом. Как ты поступаешь с вещами, которым больше нигде нет места? Мы строили жизнь вместе, а теперь нет никакого «вместе». У меня в голове нет для этого места. Как мне быть?»

У неё похитили нормальный порядок вещей. И, казалось, места нет не только этому портрету. Всё казалось странным, сложным, не таким, невозможно необратимым. Полагаю, это и есть основная причина, почему отвержение жалит волнами, снова и снова. Потеря того, что было, и того, что – как мы думали – ещё будет. Нормальный порядок вещей похищен, и никакие крики и погоня по улице не вернут его обратно.

Но тревожит нас не только утрата. А также и реальность, показывающая, что люди могут быть злыми, эгоистичными, жестокими. Вот что творит отвержение. Отвержение крадёт безопасность, всё, что мы считали прекрасным и стабильным, и оставляет нас напуганными, слабыми и ещё более уязвимыми, чем прежде.

Как ни странно, в тот день в магазине я увидела не просто происшествие с украденной сумочкой. Я увидела, как муж моей подруги отвергает её. Я увидела ещё одну свою подругу, которая забрала доверенную ей частичку моего сердца – и перестала мне звонить. И увидела своего отца, который оказался не в силах остаться в семье. И учителя, что громко окликнул мою дочь в коридоре и стал называть её плохой, плохой, очень плохой девчонкой, так что она залилась слезами.

Я сжимаю руку в кулак, а на губах складываются слова «как ты можешь». Желанная расплата так сладка и приятна на вкус. У меня начинает назревать злой умысел.

Но Бог. Он здесь.

Единственный, кого я объявила добрым. Добрым по отношению ко мне. Добрым в том, чтобы быть Богом.

Единственный, с которым я проживаю историю любви.

И я знаю, что не могу по-прежнему полностью принимать Бога, если отвергаю Его пути.

Бог бросил мне в сердце какое-то слово. Как глоток апельсинового сока сразу после чистки зубов. Я отшатнулась от неожиданного привкуса. Благодати.

Благодать!

Почему благодать?!

Благодать, полученная в тот момент, когда она кажется наименее заслуженной, – единственное противоядие от горькой гнили.

Я представляю, как стою между двух коробок. С одной стороны – невыносимый смрад, расползающийся тёмным туманом смерти. А другая коробка полна белых лилий. Их ангельские бутоны вытянулись на высоких стеблях и источают аромат, сладкий и чистый.

Коробка горечи. Коробка благодати.

Смотря на эти коробки, я могу увидеть ужасное в горечи и достойное в благодати. Вид и запах горечи лишают её всякой привлекательности. Я делаю ещё один глоток апельсинового сока и оказывается, что теперь мне понравилось. Чем больше я пью, тем больше я хочу чувствовать этот вкус.

Благодать «не сейчас» вскоре становится благодатью «прямо сейчас». Я понимаю: если я не посодействую благодати в этот момент, по отношению к этому врагу, этой подруге, моему отцу и тому учителю – значит, потащу за собой весь смрад из коробки с горечью и буду марать им всех, кто подходит ко мне поближе. И это понимание меня сильно раздражает.

Меня обидели, и теперь мне надо быть более великодушной? Это они – вор, подруга, отец и учитель – должны набрать лилий из благоухающей коробки, собрать их в букет с листьями папоротника и белыми веточками гипсофилы, поставить в стеклянную вазу и доставить к моему порогу. С конфетами. И захлёбывающимися рыданиями раскаяния. Когда у них будет худшая в жизни стрижка и плюс семь килограммов, от которых я хотела бы избавиться.

Да!

Теперь всё кажется чуть справедливее.

Но поиск справедливости никогда не разрушал козни мира и не раскрывал прекрасную реальность женщины, любящей Иисуса. Это под силу только чистому сердцу, в котором есть место для благодати. В самом деле, благодать – такое безумное понятие для сердца, испытавшего отвержение. Но если мы переступим через чувство обиды и отвернёмся от коробки с горькой гнилью, то сможем взять коробку со сладкими чистыми лилиями.

Мы можем делать и раздавать букеты.

За нами будет тянуться аромат, как от того, чьи руки работают с благодатью.

Мы увидим, как у нас в душе происходит тонкая настройка на фоне того, что украденное не возвращается. Мы доказываем, что не все в этом мире злые, эгоистичные и жестокие. И у нас даже хватает смелости молиться за вора, подругу, отца и учителя. Потому что у них тоже кто-то когда-то что-то забрал, и они так же остались на тротуаре, крича вслед.

Мы ничего не можем сделать, чтобы избежать отвержения. О, как бы мне хотелось! Всеми фибрами души мне хотелось бы убрать его из своего мира, и из вашего тоже. Но я не могу. Единственное, что в моей жизни действительно сработало и защитило моё сердце от глубоких ран, – это постоянный поиск сладчайшей благодати.

Любить Бога – значит содействовать Его благодати. И покуда я очень хорошо осознаю свою потребность в благодати, я должна быть готова свободно отдавать её. Пустота, остающаяся после каждого отвержения, должна стать возможностью создавать всё больше и больше места для благодати.

В 25-й главе 1-й книги Царств рассказывается о женщине по имени Авигея. Она не понаслышке была знакома с трудностями, скверными людьми, отвержением, и наверняка ей хотелось, чтобы дела складывались не так, как они складывались.

Но так или иначе, она оставалась стойким человеком. И её стойкость оказала сильнейшее влияние на жизнь Давида. Это Давид, который победил Голиафа и стал царём Израиля. Тот, кто падал и колебался много раз и всё равно, как сказал сам Бог, был ему по душе. Этот Давид – прародитель Царя Иисуса.

Сегодня об Авигее особо не говорят. Не знаю, отчего. Когда все остальные попадут на небеса и будут требовать возможности выпить кофе с древними святыми, в моём списке она будет одной из первых. Уверена, нам суждено стать лучшими друзьями. Конечно, она этого не знает, поэтому, если доберётесь туда вперёд меня, – прошу вас, не рассказывайте ей и не заставляйте её думать, будто я отношусь к категории этих странных навязчивых преследователей.

Но серьёзно, я обожаю эту женщину.

Она была замужем за болваном по имени Навал – его имя в переводе с иврита буквально означает «дурак», и он глубоко оскорбил Давида.

Давид и его люди помогли Навалу, защитив его пастухов. И, покуда был праздничный день, Давид послал к Навалу с просьбой «услужить» в ответ и отправить ему особой праздничной еды. На иврите значение «услужить» в этом случае выражено словом с корнем «хэйн», что тоже означает «благодать».

Но Навал отказал Давиду. Он не дал ему еды. И, естественно, не оказал ему услугу и не дал по благодати. Напротив, он ответил возмутительным отвержением Давида и его людей. Давид, в свою очередь, поклялся убить Навала и всех мужчин, имевших к нему какое-либо отношение.

Очевидно, Авигею очень задела эта ужасная ситуация, вызванная небрежными словами её мужа. И не только в этом случае ей было тяжело. Я уверена, что жестокость и глупость Навала выплёскивались на неё чаще, чем на кого-либо другого. Она, вероятно, неоднократно чувствовала себя отвергнутой в своём браке. А потом, раз за разом, – ещё и людьми, которые не хотели иметь ничего общего с женой такого глупца.

Но вместо того, чтобы заполнять комплексами пустоту, оставшуюся после отвержения, она наполнила ее благодатью – и обрела стойкость. Чем больше её обижали, тем больше она научалась помогать другим, кого тоже обидели.

В этой ситуации она нашла способ передать Давиду не только праздничную еду, но и любезность, в которой ему отказал Навал. Она подала ему из своей собственной нужды, из пустоты в своём сердце, которое Бог наполнил такой благодатью. С огромным местом для благодати в сердце она подошла к Давиду – человеку, собиравшемуся убить её семью и слуг, – и сразу же поклонилась ему.

И я так хочу. Но ох как это непросто в раскалённый момент обиды. Поразительно, как это удалось Авигее. Я понимаю, что сама в её истории пытаюсь сопротивляться благодати. Ведь её первые слова Давиду кажутся настолько великодушнее того, что в этой ситуации позволили бы мои собственные чувства: «на мне грех, господин мой» (1-я Царств 25:24; Новая американская стандартная Библия).

Я читаю это и стискиваю зубы. Я так полюбила её, что абсолютно отказываюсь мириться с тем, чтобы на ней был хоть какой-то грех.

Возложите вину на Навала. Он оказался нахалом во всей этой истории.

Или возложите вину на Давида. Он здесь погорячился.

Но не на Авигею.

Ей и так уже приходилось бороться с тяжестью несправедливой жизни. А теперь она ещё вынуждена встать между своим нелепым мужем и голодным, взбешённым Давидом и взять на себя явно не свой грех?

Она жертва. Она – та, у кого в самый разгар подготовки к празднику похитили нормальный порядок вещей. Вот она составляет список для похода по супермаркетам, как в следующую же минуту заявляется слуга и сообщает, что дому грозит катастрофа. Но вместо того, чтобы склониться перед гневом, цинизмом, обвинением – такими частыми плодами отвержения, – она выбирает благодать.

Как она справилась с этим так разумно? У неё душа как-то по-особому подстроена? Какая-нибудь воображаемая коробка с горечью, пахнущая гнилью, к которой ей было отвратительно приблизиться? Я не знаю этих подробностей. Но вижу непосредственное содействие благодати.

Давая благодать, она не оправдывает мужа и не поддерживает Давида.

Она спасает себя.

Это заставляет Давида поубавить пыл.

Это заставляет остановиться мужчин, уже потрясающих мечами и помышляющих о смерти. Я почти вижу, как дрогнули их руки, полные оружия, их тела, переполненные тестостероном. Вот это сцена. Хотя Авигея кланяется до земли, благодать даёт ей преимущество. Она отказывается быть жертвой обстоятельств, которые она не может полностью изменить. Вместо этого она меняет то, что может.

Невозможно одновременно поднимать знамя жертвы и победы. Помня о победе, она низко кланяется Давиду и, с большим мужеством, позволяет возложить вину на свои плечи. В конце концов, только у неё хватает силы с этим справиться.

Унижение от брака с человеком по имени Дурак потихоньку выковало что-то хорошее в глубине души Авигеи. Чем больше она содействовала благодати, тем больше её унижение превращалось в смирение. Смирение нельзя купить на распродаже. Это долгая работа благодати над благодатью в ранах нашего сердца.

Смирение дало Авигее величайшее преимущество в этом жизненно важном разговоре с Давидом. Смирение открывает слух возможности.

В следующей главе мы рассмотрим их потрясающий диалог. Полные благодати слова Авигеи – одни из величайших в Библии, на мой взгляд. В конце концов, сейчас мы сидим и говорим о них, тысячи лет спустя. И не крики с тротуара, а её слова отдаются эхом в глубине нашего сердца.

НЕВОЗМОЖНО ОДНОВРЕМЕННО ПОДНИМАТЬ ЗНАМЯ ЖЕРТВЫ И ПОБЕДЫ.