ГЛАВА 10

ПОЧЕМУ Я УЗНАЮ ОБ ЭТОМ ТОЛЬКО СЕЙЧАС?

Исторически сложившееся взаимодействие полов в США, как, впрочем, и во всем мире, изобилует устойчивыми гендерными различиями в социальном положении и неравенством возможностей. Разрыв между мужчинами и женщинами существует в уровне заработной платы, в сфере математики и естественных наук, в том, насколько мы представлены в политической и экономической жизни и насколько учас­твуем в ней, и в распределении домашних обязанностей тоже. Быть женщиной — в какой бы точке мира ты ни жила — означает почти всегда быть на проигрышной стороне многих социально-экономических неравенств.

«Почетное» место среди самых вопиющих и губительных проявлений неравноправия, с которым в прошлом сталкивались женщины, всегда занимал дисбаланс в знаниях о женском здоровье по сравнению с мужским. До самого недавнего времени (до 1990-х годов, представляете?) многое из того, что нам рассказывали о женском организме и мозге, черпалось из научных исследований, которые проводились сплошь мужчинами и почти сплошь на мужчинах.

Возьмем, например, широко известную рекомендацию ежедневно принимать аспирин для поддержания сердечного здоровья. Большинство из нас слышали ее (во всяком случае, наши родители уж точно) от своих врачей, а те ссылались на исследования, показывающие, что ежедневный прием аспирина профилактирует ИБС — ишемическую болезнь сердца. Ну да, профилактирует… но только не у женщин.

Как выяснилось, Американская кардиологическая ассоциация выработала такую рекомендацию по результатам исследований на выборке, 80% которой составляли мужчины. Более поздние исследования среди мужчин и женщин показали, что у женщин терапия аспирином не снижает риска ИБС, а по большому счету может нанести больше ущерба, чем дать пользы, поскольку при травмах их организму из-за аспирина труднее останавливать кровотечение.

Ишемическая болезнь сердца тут не исключение. Многие вещи, которые, как вы считаете, известны вам об индивидуальности организма и здоровье, по всей вероятности, представляют собой знания о мужском организме.

Конгресс США в 1994 году принял закон, обязывающий привлекать женщин к клиническим испытаниям в рамках медицинских исследований, финансируемых Национальными институтами здравоохранения (National Institutes of Health, NIH); женщины по сравнению с мужчинами до сих пор в огромной степени недоизучены. При том что это примерно половина всех, кому в любой отдельно взятый год диагностируют ВИЧ, среди участников клинических испытаний соответствующих антиретровирусных препаратов женщины составляют всего 19% и лишь 11% — среди участников лечебных исследований. А в недавнем докладе о состоянии дел с назначением лекарственных препаратов сообщалось, что восемь из каждых десяти рецептурных препаратов (80%) были удалены с американского рынка вскоре после того, как поступили в продажу, поскольку вызывали осложнения у женщин — это ли не свидетельство, что специфические побочные эффекты этих средств именно на женский организм не были своевременно и во всей полноте изучены?

!!!!..

Несмотря на общеизвестный факт, что женщины чаще мужчин склонны при всяком недомогании обращаться к врачу, как и в точности следовать его предписаниям, наука до недавнего времени в упор не желала рассматривать женское здоровье как отдельный объект исследований. В итоге дамы куда чаще, чем хотелось бы, остаются в полном неведении относительно своего здоровья и особенностей функционирования собственного организма. А врачи в иных случаях не лучше своих пациенток разбираются в особенностях их здоровья.

Этот недостаток знаний подготовил почву для триумфального явления пилюль народу, и это из-за недостатка знаний мало кто задавался вопросом, разумно ли вмешиваться в самые основы женского естества и менять их (манипулируя женскими половыми гормонами) во имя таких выгод, как контрацепция, гладкая кожа или регулярность менструального цикла. И мало кто озаботился хотя бы задуматься, какого размаха может достигать влияние побочных эффектов противозачаточных пилюль на работу других, не связанных с овуляцией органов женщины, включая ее мозг. Конкуренция, политические соображения, намеренное замалчивание вкупе с удобным неведением — стечение этих неблагоприятных обстоятельств породило настоящий шторм, повинный в том, что и сами дамы, и их врачи приветствовали появление пилюль почти без вопросов, и в том, что нам почти ничего не известно о переменах в личности и организме женщин под действием этих пилюль. И сейчас мы обсудим факторы, по милости которых лишены информации о женском здоровье и о контрацептивном средстве, к которому большинство из нас однажды прибегают.

ПРИ ПРОЧИХ НЕРАВНЫХ

История знает немало времен и традиций, не видевших в женщине достойный отдельного изучения объект, но сейчас положение дел серьезно изменилось в сравнении с тем, какое наблюдалось еще 25 лет назад. Академическая профессура в значительной мере тяготеет к левым, чем к правым взглядам, и подавляющее большинство знакомых мне людей науки — как мужчин, так и женщин — всецело на стороне слабого пола в их стремлении к равноправию и обеими руками поддерживают право дам занимать достойное место в науке. Допускаю, что кто-то несколько иначе воспринимает современный ландшафт гендерного равенства, но считаю, что при прочих равных условиях большинство ученых с таким же тщанием изучали бы женский организм и важные для его здоровья проблемы, какое демонстрируют при изучении всего, что важно для мужчин и их здоровья. Мое утверждение тем более верно, если учесть, что женщин в науке становится все больше.

Но прочие условия не равны.

Не думаю, что здесь чья-то злая воля, но наука устроена так, что изучение женщин систематически наталкивается на препятствия. Женщин исследовать труднее, к тому же наука — область чрезвычайно конкурентная и требует, чтобы публикации сыпались одна за другой, как горошины, а отсутствие методологических сдержек и противовесов, которые обеспечивали бы дамам такое же изучение, как мужчинам, мягко говоря, не прибавляет желающих этим заниматься. В итоге исследования на женщинах и изучение важных для них проблем превратились в нечто вроде излишества, которое многие ученые не могут или не хотят себе позволить.

В качестве предыстории расскажу, а вы оцените, насколько сложно получить, а потом сохранять за собой место ученого-исследователя. Сказать, что такое место трудно найти, означает не сказать ничего, особенно если речь идет об этой должности в университете (а для большинства из нас оно самое желанное). Попасть туда удается не более чем половине обладателей степени Ph. D. по естественным наукам. А среди предлагаемых университетами позиций меньше четверти предполагают научную деятельность, хотя именно ради этого большинство аспирантов учатся свыше десяти лет. Словом, должностей в университетской науке крайне мало, а претендентов крайне много, и, если желаешь получить заветное место, изволь с пулеметной скоростью строчить научные статьи, ибо публикации и есть главная валюта на рынке академических должностей.

Если вам улыбнулось счастье добиться места университетского ученого-исследователя, на вас еще сильнее давит необходимость выдавать на-гора научные публикации. Согласно действующему во многих исследовательских университетах порядку, желающие получить бессрочный контракт (он называется tenure, на него возможно претендовать на шестом году работы в должности) обязаны публиковать в научных журналах от двух до семи статей в год. А если через шесть лет работы вы не получили заветный tenure, вас попросят на выход. Получение бессрочного контракта позволяет несколько перевести дух в гонке за публикациями, но не всем и только отчасти. Если не можешь предъявлять неиссякаемый поток публикаций, в любой момент ты и твоя лаборатория рискуют лишиться финансирования. Это всегда плохо для ученых, но особенно для тех, чьи зарплаты частично или полностью финансируются за счет грантов на научные исследования (что не редкость в области медицинских исследований). А если нет гранта, значит, не будет и работы (и исследовательский штат твоей лаборатории будет сокращен). Настоятельное требование беспрерывно и обильно публиковаться постоянно безжалостно поджаривает тебе пятки, а иначе не успеешь оглянуться, как пополнишь ряды жителей «города безработных» (населенного такими же скудно публиковавшимися бедолагами).

За каждой научной статьей, которую ты обязан издать, стоят сотни (а иной раз и тысячи) часов фактических научных исследований. Сюда входит время на разработку исследовательских протоколов; проведение экспериментов, для которых следует подобрать участников; анализ полученных данных; написание обзора литературы по теме и — если все пойдет, как запланировано, — на изложение результатов в пригодной для публикации форме. А поскольку в области научных изысканий провалы в порядке вещей и случаются с завидной регулярностью, на каждое серьезное открытие приходится энное количество неудавшихся экспериментов. И на них потрачено не меньше времени, усилий и средств, но даром — только для того, чтобы закончиться пшиком. Результаты провальных исследований не публикуются, откуда следует, что если желаешь сохранить место, то изволь крутиться как многостаночник, проводи одновременно чертову прорву исследований и пропадай в лаборатории с утра до ночи, иначе не наберется достаточного объема данных, которые «потянут» на достойную публикации научную статью, способную пополнить твой актив.

Таким образом, в науке тебе предлагается игра под названием «больше исследований хороших и разных, побыстрее и подешевле», а проще говоря — а ну-ка, угонись за дюжиной зайцев. И еще это означает, что ты в лепешку расшибешься, только чтобы твое исследование дало по­ложительный результат, притом как можно более однозначный, с как можно меньшим числом всяких «если», поскольку именно эти два аргумента редакции ведущих научных журналов частенько используют как секиру, чтобы зарубить тебе публикацию. Всяческие нюансы и неоднозначности — например, когда показываешь, что нечто по-разному срабатывает у мужчин и женщин или у гетеросексуалов и гомосексуалов — не приветствуются как указание на слабость работы. Бдительные стражи сияющих врат науки воспринимают это как признак, что ваши теории или применимость ваших результатов носят слишком частный характер. Наибольшее предпочтение в вопросах как публикации, так и финансирования отдается исследованиям, результаты которых выглядят самыми грандиозными, самыми неопровержимыми и (по общему мнению) описывают универсальные явления, происходящие везде, со всеми и при любых обстоятельствах.

Вот и угадайте: кто проигрывает в этой погоне за однозначными, прямолинейными и самыми простыми для проведения исследованиями?

Женщины.

Начать с того, что женский организм и мозг сильно отличаются от организма и мозга мужчины, вследствие чего в большинстве исследований первые и вторые ведут себя по-разному. К теориям, которые, предположительно, распространяются на всех, хотя и проверены только на одном из двух полов, в науке исторически сложилось более снисходительное отношение, чем к теориям, проверявшимся на обоих полах, но применимых только к одному. В первом случае материал внушает рецензентам (они решают, заслуживает ли статья публикации) надежду, что открытие распространяется на весь человеческий род. Если авторы убедительно оправдали проверку своих результатов целиком или в основном на представителях только одного пола, они сохраняют верные шансы попасть на страницы ведущего в их области журнала. В последнем случае — когда результаты проверены на представителях обоих полов, но находят подтверждение только у одного из них — рецензенты, недолго думая, считают это доказательством того, что выдвинутая научная гипотеза применима только к одному полу, и это автоматически делает ее менее притягательной и менее грандиозной.

Таким образом, на протяжении всей истории науки ученые усва­ивали ту простую мысль, что всякое явление удобнее исследовать на при­мере только одного пола — или мужского, или женского. Так ниже риск провала, к тому же намного упрощается практическая сторона ис­следования, поскольку для него понадобится меньше участников (по большому счету — вдвое, ведь изучаются представители только одного пола).

А при выборе, какой из двух полов сделать объектом исследования, предпочтение почти неизменно отдается мужскому. Известно же, что на изучение женщин почти всегда требуется больше вложений — как времени, так и денег, — чем на исследование мужчин.

Не забудем о циклическом колебании женских гормонов, ввиду чего в биомедицинских исследованиях с участием женщин приходится учитывать фазу цикла каждой участницы. Может, со стороны это кажется не очень большой проблемой, но даже логистика учета этого фактора при сборе данных у участниц эксперимента, и особенно если их достаточно много, грозит обернуться неимоверными сложностями и может запросто утроить объем и времени, и средств.

Чтобы дать представление, как это выглядит в практике повседневной работы, расскажу, как у меня в лаборатории мы выявляли взаимосвязь между работой иммунной системы и процессом принятия решений у женщин и у мужчин. При том что иммунная система, на первый взгляд, вполне подходящий кандидат в «гендерно-нейтральные» системы человеческого организма (как, например, легкие или селезенка), ее действие на самом деле в большой степени обусловлено как полом, так и, в случае с женщинами, фазой цикла. Беременность, например, заставляет организм искать иммунологические лазейки, чтобы иммунная система не атаковала имплантирующийся эмбрион, поскольку последний обладает рядом признаков, носителей которых она запрограммирована уничтожать: это и отличные от «родных» (материнских) гены (первейший признак патогенов), и ускоренное деление клеток (верный признак раковой опухоли), и, наконец, попытки подключиться к ресурсам материнского организма (верный признак паразитов). Именно эти признаки — особенно проявляющиеся все вместе — обычно включают иммунную систему в режим «найти и уничтожить». И чтобы этого не случилось, женские половые гормоны, по сути, корректируют ее работу, исходя из фазы цикла и статуса беременность / не беременность.

Для нашего исследования эти соображения подразумевали необходимость жестко учитывать фазу цикла женщин — участниц экспериментов. Во-первых, следовало добиться, чтобы женщины, участвуя в исследовании, находились в одной и той же фазе цикла, что обеспечивало бы строго научную сопоставимость между ними. Во-вторых, тщательно выбирать фазу цикла — именно ту, которая минимизирует специфическое влияние женских половых гормонов на работу иммунной системы, — теперь уже для строго научной сопоставимости с мужчинами. Руководствуясь этими критериями, мы решили привлечь для исследования только женщин с естественным течением цикла в его ранней фолликулиновой фазе.

Первой методологической проблемой стала необходимость привлечь женщин, не практиковавших гормональную контрацепцию. Делом это оказалось непростым, если учесть, что подавляющее большинство дам от 18 до 25 лет из расположенного неподалеку университетского кампуса (а это основной источник, откуда мы черпаем подопытных для наших исследований) сидят на пилюлях. Затем следовало устроить так, чтобы они пришли к нам в лабораторию в промежутке от четырех до семи дней с начала их менструации. Это означало, что у каждой имелись свои четыре дня в месяц, когда она могла бы удовлетворять требованиям к участию в исследовании, и эти дни не всегда было легко вычислить. Женский цикл порой ведет себя как ему вздумается, и далеко не все тщательно отслеживают, в какой фазе цикла в тот или иной день находятся. Мы нашли удобный выход, чтобы обеспечить появление участниц в нужное нам время цикла: попросили связаться с нами, как только у них начнется менструация, и сами назначали им время прихода в пределах ближайших четырех-семи дней. Если у кого-то назначенный день был занят другими делами (с чем мы сталкивались удручающе часто — жизнь сегодня насыщенная и порой расписана не то что на неделю, а на месяц вперед), приходилось ждать еще месяц, прежде чем предпринять вторую попытку вытащить участницу к нам.

Когда мы расписали всех участниц по подходящим для условий исследования дням, возникла следующая задача: для каждого дня наскрести летучий отряд исследователей-ассистентов для сбора фактических данных. Это было потруднее, чем рекрутировать участниц, поскольку каждый сеанс требовал присутствия восьми ассистентов, а многие из них ба­лансировали свое расписание между преподаванием, работой у нас и работой с другими изысканиями. И если нам удавалось набрать группу ассистентов — при условии, что в тот день звезды сложатся как надо, небеса воссияют и ангелы вострубят, — мы могли собрать требуемые данные у одной из участниц, и все бывали счастливы. Но такой фокус пришлось проделать 79 раз, пока мы не собрали данные у всех участниц.

А теперь сравните вышеописанные ухищрения с процедурой сбора данных у мужской части наших подопытных.

Во-первых, потребовалось обзвонить участников-мужчин и договориться о сеансе в день, на который планировалось собрать группу исследователей-ассистентов (маленький, но приятный бонус ввиду возможности все спланировать). Во-вторых, нашей команде заранее приглашенных в намеченный день специалистов надо было прогнать каждого участника по всем пунктам исследования.

Всего-то делов.

Если бы мы привлекли только мужчин, управились бы со сбором данных за два-три месяца, и обошлось бы это примерно в $12 000. Включение в исследование женщин, что по определению влекло за собой необходимость отслеживать фазы цикла, растянуло срок сбора данных на девять месяцев и потребовало около $30 000.

А захоти мы сопоставить действие иммунной системы или поведение женщин в зависимости от фазы цикла — то есть если бы обследовали группу наших участниц в разные фазы их циклов, а не в одну конкретную — или определить, как исследуемые параметры у этих женщин различаются с аналогичными параметрами у женщин на пилюлях, затраты и общий логистический кошмар наверняка удвоились, утроились, а то и учетверились бы. Проводить исследования с привлечением женщин — и с должным учетом вездесущего воздействия женских половых гор­монов чуть более, чем на все в женском организме, — чрезвычайно, невероятно и неподъемно сложная задача. Из-за чего многие исследователи попросту обходят стороной научные проблемы, требующие изучения женщин или дотошного учета фазы их цикла.

Вот почему в совсем еще недавнем прошлом — вплоть до 1986 года — научные журналы печатали статьи с намекающими на обобщение названиями вроде «Типичная картина старения человека», где приво­дились данные только по мужчинам. Хотя наметилось некоторое улучшение с тех пор, как Конгресс США обязал включать (некоторое число) женщин в клинические испытания, проводимые в рамках всех исследовательских проектов, которые финансируются Национальными инсти­тутами здравоохранения, проблема по-прежнему не решена. Женщины так и остаются на обочине научных экспериментов, недоизу­ченные на всех стадиях разработок, включая доклинические исследования на нечеловекообразных животных и клетках.

Возьмем, например, мышей и крыс — самых рабочих лошадок лабораторных исследований, каких только может предложить животный мир. У их самок, как и полагается всем женским особям, происходят цикличные колебания гормонов. А это означает, что если в исследовании задействованы грызуны, то следует учитывать фазы цикла подопытных самок. Но мыши еще не очень освоили навыки самоотчета, и потому экспериментаторам, чтобы определить фазу цикла самки в момент исследования, приходится прибегать к процедуре, включающей забор вагинальных мазков. Метод несовершенен, вгоняет подопытных в стрессовое состояние, а заодно требует дополнительных затрат денег и времени. К тому же для экспериментов нужно вдвое больше женских особей, чем мужских, чтобы отобрать одинаковое с мужскими особями число подопытных самок в одинаковой фазе цикла. И даже если ученые преодолеют все эти препятствия, кое-кто из рецензентов и научных редакторов все равно сочтет такое изыскание «технически неубедительным» под предлогом, что гормональный фон женских особей мог сделать результаты менее интерпретируемыми, чем если бы опыты проводились только на самцах.

До недавнего времени эта дилемма решалась самым простым способом: женские особи попросту не использовались для исследований. Это ускоряло сбор исходных данных и в качестве бонуса увеличивало шансы на публикацию в авторитетном научном журнале. Моего коллегу, изучающего болезнь Альцгеймера на мышах (это заболевание намного чаще поражает женщин, чем мужчин), рецензент спросил, почему в выборку животных не были включены самки — и на памяти этого ученого подобным вопросом интересовались в первый раз. Знаете, когда это было? В 2018 году. Хотя коллега работает в этой области добрых три десятка лет и по заведенному обычаю всегда брал для экспериментов только самцов. По его отзывам о положении дел в изучаемой сфере, минимум 90% попадавшихся ему исследований механизмов, провоцирующих болезнь Альцгеймера, проводились исключительно на мышах-самцах. Прежде всего потому, что а) при введении в эксперименты женских особей результаты получаются излишне дифференцированными (особи разного пола почти никогда не реагируют одинаково на одни и те же методы лечения) и б) результаты у самок автоматически получаются более разноречивыми (из-за возможного влияния половых гормонов). Ввиду двух указанных проблем исследования с участием женских особей публиковать сложнее, и это отбивает у ученых охоту вообще связываться с изучением каких бы то ни было представительниц этого пола.

С этим ни в коем случае нельзя мириться. Все (в прямом смысле все) медицинские исследования в первую очередь проводятся на животных. Без этого не обходится ни один научный поиск, ни одно исследование, в том числе испытание новых методов излечения рака, развития болезни Альцгеймера, аутоиммунных заболеваний, психических, посттравматических стрессовых расстройств и еще многого, что могло бы разладиться в человеческом организме или, наоборот, улучшиться (включая мозг). Опыты на животных составляют краеугольный камень всех биомедицинских изысканий. А поскольку женских особей изучать всегда сложнее (и результаты труднее поддаются интерпретации ввиду обусловленных фазой цикла особенностей), подавляющее большинство подобных экспериментов проводится только на самцах. Только на самцах. Более чем уверена, мы прохлопали крупные прорывы в лечении женского организма именно потому, что в исследованиях на животных задействуются прежде всего особи мужского пола. Самок грызунов изучают во вторую очередь (только когда получают многообещающие результаты у самцов) или вовсе не привлекают. Если какой-то метод не срабатывает в экспериментах на мужских особях, его спешат объ­явить неудавшимся, даже не удосужившись проверить, какой эффект он даст у женских.

Решение, включать ли женских особей в эксперименты — с должным учетом циклических колебаний их гормонов, нельзя отдавать на откуп доброй воле (и интересам) авторов исследования. Идя таким путем, наука оставляет за бортом женщин и проблемы их здоровья. Ученые настолько задавлены требованием публиковаться, публиковаться и публиковаться, что многие (и в этом я, признаться, грешна не меньше прочих) предпочитают тому пути, который ведет к научной истине, тот, что попроще, побыстрее и подешевле. Когда авторитетные научные журналы и так готовы освещать исследования, проведенные только на мужчинах, захотите ли вы создавать себе лишние трудности и заморачиваться с изучением женщин, предполагая к тому же, что это может вам же выйти боком? Или вслед за другими пойдете путем наименьшего сопротивления — соберете данные только по мужским представителям и ограничитесь оговоркой, что «результаты нуждаются в дальнейшей проверке на женщинах»? Мои вопросы имеют целью не оправдывать науку (а также себя и собственную практику экспериментов), а объяснить, как мы докатились до жизни такой. Это всем известно: исследования столь долгое время игнорировали женщин именно потому, что научный истеблишмент — издатели журналов, рецензенты, грантодатели и прочие финансовые доноры — всегда поощрял такой подход.

Положение понемногу выправляется (в США федеральные агентства больше не финансируют клинические испытания на людях, если в числе участников нет женщин, а Национальные институты здравоохранения теперь проводят политику увеличения включенности в доклинические исследования самок животных и их клеточные колонии), но впереди еще долгий путь. Многие ведомства до сих пор финансируют исследования, ограничивающиеся изучением только мужских особей, академические журналы с готовностью публикуют их, и во многих научных дисциплинах такое положение вещей все еще норма. Вот и многие биомедицинские периодические издания до сих пор не требуют от своих авторов не то что включать в исследования женских особей животных, а даже указывать пол подопытных. Основательные, корректно проведен­ные эксперименты на женщинах по-прежнему высокозатратны как по времени, так и финансово, а их результаты, как правило, толковать труднее, чем итоги исследований, в которых были задействованы только мужчины. Таким образом, когда научная карьера больше зависит от твоей «публикационной скорострельности», чем от надобности обстоятельно отвечать на поднимаемые вопросы, женщины и наиболее важные проблемы их здоровья выпадают из поля зрения науки.

В области научных исследований и публикации их результатов многие организации до сих пор привержены архаичной политике — еще тех времен, когда наука не постигла всей глубины и масштабности различий женского и мужского полов. Тогда считалось, что полученные при изучении мужчин результаты можно запросто распространить и на женщин, которые рассматривались как некие уменьшенные копии мужчин, отличающиеся от них разве что набором репродуктивных органов. Но сейчас мы знаем себя лучше, а потому и требовать имеем право большего.

Когда включение женского пола в исследования станет de rigueur (необходимым. — Прим. ред.) — чем-то столь же подобающим, как хорошие манеры, — для всех ученых (притом с обязательным учетом колебаний женских гормонов), больше женщин попадут в фокус внимания науки. И чем активнее она начнет изучать женщин, тем более пристального внимания удостоятся и их специфические проблемы — включая применение гормональной контрацепции.

МАТКА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ

Пренебрежение женщинами и их проблемами со стороны науки и медицины дорого обошлось нам. Мы расплачиваемся за это в том числе более слабыми знаниями об особенностях собственного организма, о нашем здоровье и способах лечения. И это во многом повинно в наших скудных сведениях о противозачаточных пилюлях и их воздействии на женский организм. Однако одним этим причиненный дамам вред не ограничивается. В частности, второсортное положение как объекта изучения выработало у многих женщин осторожно-недоверчивое отношение к науке, которое — хотя и вполне оправданно — чем дальше, тем больше подрывает нашу готовность расширять осведомленность о себе и своих специфических недугах.

Долгое время наука и медицина придерживались того мнения, что быть женщиной — это примерно то же, что иметь серьезный психологический сдвиг. Дамам нередко назначают гистерэктомию (удаление матки) или транквилизаторы вроде валиума для снятия симптомов истерического невроза (это «синдром», симптомы которого подозрительно схожи с поведением женщины, которой то и дело приходится сталкиваться с тупыми и унизительными сексистскими нападками). Хотя со времен повсеместности подобной практики наука и медицина прошли огромный путь, в жизни всех знакомых мне женщин и моей тоже был хотя бы один случай, когда с нами обходились — иногда даже лечащие врачи — как с существами менее разумными и менее склонными к логике, чем мужчины, — в силу только одной половой принадлежности.

Представление, что женщинам будто бы заведомо чужда логика и потому они не заслуживают равных с мужчинами прав, глубоко въелось в общественное сознание. И мы очень чувствуем это. Мы обречены выслушивать от многих тучи запредельной чуши о женских гормонах и нашем якобы недомыслии, препятствующем праву самим распоряжаться своей репродуктивной способностью. Такого рода заявки вкупе с дурным обращением, которое мы вынуждены сносить от медицины, невероятно затрудняют любому человеку — даже женщинам-ученым — серьезное, содержательное обсуждение вопросов женского здоровья, как, например, женские гормоны и регуляция деторождения. Подобные темы, когда наука все же обращает на них свое внимание, зачастую воспринимаются с подозрением всеми, кто обладает парой яичников (или кто симпатизирует их обладательницам).

Послушайте, с чем пришлось столкнуться доктору Кристине Дуранте, которая специализируется на изучении женских гормонов и может служить образцом использования широких возможностей, открывшихся благодаря женскому равноправию. Доктор Дуранте глубже других ученых-психологов вникла в женскую психологию (которую еще до недавнего времени игнорировали исследователи) и первой взялась за серьезное изучение овуляции. В области психологии Кристина одной из первых удостоила женские гормоны научного внимания, которого они, безус­ловно, заслуживают, а ее исследования пополнили науку важными открытиями относительно механизмов работы женского организма — в том числе представленными в этой книге.

В 2012 году доктор Дуранте провела серию экспериментов, чтобы выявить, каким образом меняющийся на протяжении овуляторного цикла гормональный фон может влиять на политические убеждения женщин. Для этого она сопоставила их политические предпочтения в периоды цикла с высокой фертильностью (на фоне повышенных уровней эстрогена и возможности зачатия) и в низкофертильные периоды (когда зачатие невозможно). Обнаружилось, что одинокие женщины в фазу высокой фертильности чуть больше тяготеют к либеральности, чем при низкой фертильности. Иную картину дали дамы, имевшие постоянного партнера: находившиеся в фазе высокой фертильности несколько больше склонялись к консервативным взглядам, чем в фазе низкой. Результаты исследования — весьма любопытные как в теоретическом, так и в практическом плане — выложила на своем сайте CNN, сопроводив интервью с доктором Дуранте, где та рассказывала, каким образом гормоны влияют на поведение.

Результаты изыскания доктора Дуранте не давали поводов для огульных оскорбительных выводов, но многих женщин страшно покоробил новостной репортаж, где говорилось, что исследованиями доказано: гормоны участвуют в формировании политического чего-то там. За какие-то минуты после того, как репортаж появился на сайте CNN, интернет взорвался комментариями от возмущенных особ с требованием немедленно убрать статью, а кое-кто позволял себе недостойные личные нападки на Кристину. Послушать разъяренных читательниц сайта CNN, так Дуранте представляла собой худшее из всех проявлений феминизма после куклы Барби и порно в интернете.

Вероятно, такую реакцию следовало предвидеть. Люди, которые не занимаются изучением гормонов или работы мозга в силу профессии (а таких целый земной шар за минусом горстки двинутых на науке шизиков), не могли не воспринять как совершенную дикость мысль, что женские гормоны способны как-то влиять на политические убеждения. Это попахивало попыткой развязать дискуссию на тему, заслуживают ли женщины иметь избирательное право ввиду такой переменчивости их взглядов и еще пущей переменчивости их гормонов. И такое, разумеется, не могло не разъярить дам.

Однако не такой вывод следовало бы сделать из исследования доктора Дуранте. Она получила вполне однозначные и безобидные результаты, указывающие, что «гормоны легонько науськивают наши предпочтения и так, и сяк, и этак». А утверждение, что гормоны подкручивают политические взгляды женщин — поскольку они подкручивают в женском организме вообще все, — ничем не опровергнешь, что, однако, не повод устраивать сыр-бор. Гормоны на то и гормоны, им это по должности положено. Они не умеют обходить стороной щекотливые темы вроде политики из-за того, что мозг находит их вмешательство слишком претенциозным. Нет ничего особенного, удивительного или настораживающего в простом факте, что женские гормоны влияют на все, включая политические убеждения. Мужские наверняка делают то же самое. Однако подобные разъяснения — а у меня ушло на них полных три главы в начале книги (и все равно такое чувство, что не помешало бы повторить, — слишком уж они перпендикулярны интуитивным представлениям о том, что и как у нас работает) — совсем не та задача, для которой уместен ограниченный формат новостного репортажа.

Берясь исследовать женские гормоны или противозачаточные пилюли, мы вступаем на минное поле политкорректности. Ученым это хорошо известно. Мало кто соглашается проводить изыскания на столь щекотливые темы, да еще когда результаты легко извратить и выдать за аргумент в пользу ущемления женских прав. Так много всякой откровенной чуши пишут и говорят о гормонах, мозге и работе человеческого ор­ганизма, что даже завести сколько-нибудь серьезный разговор на эти потенциально скандальные темы и то боязно, особенно в контексте газетной или журнальной статейки. И для ученых это огромный камень преткновения, ведь публикации в СМИ все так же служат нам первым и главным способом доносить до публики научные результаты.

Я ни на секунду не выпускала из виду эту проблему, пока писала книгу. И очень хорошо представляла, что у кого-нибудь возникнет соблазн извратить все, о чем я здесь рассказываю, и представить как желание запугать, осудить или вынести приговор. Как и понимала, что рискую сказать то, что — вырванное из общего контекста книги — может быть использовано в угоду чьим-то политическим интересам как основание для призывов ограничить свободную продажу противозачаточных пилюль. И поскольку я меньше всего желала бы подобного, приходилось всякий раз дважды подумать, стоит поделиться той или иной информацией либо безопаснее оставить ее при себе. Серьезно воспринимать все сказанное на этих страницах означает критически оценивать медицинскую технологию, которая в одиночку больше сделала для социального и экономического прогресса женщин, чем любое другое достижение за всю нашу историю. А вот легкомысленно отнестись к приведенным мной сведениям означает обречь поколения женщин еще долго принимать важные для их жизни и здоровья решения с завязанными глазами.

Необходимость выбрать из двух зол меньшее повергает большинство людей в растерянность и сомнения. И мне этот выбор дался ценой мучительных раздумий. Меньше всего хочется, чтобы эта книга внушила вам чувство безнадежности, страха или обреченности. И я категорически не желаю, чтобы кто-то выхватывал из контекста эту информацию, чтобы недобросовестно использовать как аргумент в пользу ограничения доступа женщин к гормональной контрацепции. Но если вообще не поднимать эти спорные темы, рискующие разделить нас на два враждующих лагеря, то как еще добиться прогресса в сбережении женского здоровья?

Мы живем в мире, где женские гормоны, сексуальность и репродуктивные возможности неимоверно политизированы в сравнении с мужскими. А в силу этого крайне трудно писать и говорить о неод­нозначных результатах исследований, которые стараются критически оценивать все плюсы и минусы пилюль. Но умалчивать о них означает в очередной раз ущемлять женщин. Мы все, как представительницы прекрасного пола, должны как можно больше поощрять серьезный разговор о нашем организме, мозге и работе наших гормонов, а не забывать об этих темах. Науке еще предстоит предпринять много целенаправленных и серьезных усилий, чтобы заслужить доверие женщин, но мы, со своей стороны, должны проявлять больше готовности выслушивать вещи, которые нам далеко не всегда хочется знать. Если научные исследования не будут вызывать отторжения у женщин, мы откроем новую эпоху в понимании, какими нас делают пилюли и какие мы без них. А без сотрудничества и взаимного доверия мы многое теряем.

САМООБМАН И ПОИСК ВИНОВНЫХ

Конкуренция и соображения политкорректности несут свою долю ответственности за недостаток наших знаний об устройстве женского организма и того, какими делают нас противозачаточные пилюли. Правда, это не единственные силы, действующие против нас. В определенном смысле мы и сами себе злейшие враги, потому что не хотим критически оценивать противозачаточные пилюли. Виной всему стремление выдать желаемое за действительное: мы спешим убедить себя, что вопрос с предохранением для женщин уже решен.

Большинство думает, что наше мировосприятие достаточно объективно, но на самом деле это не так. Слишком много всего происходит вокруг, и мозг не в силах воспринимать и обрабатывать весь объем информации — он вынужден выбирать, на что ему обращать внимание, а чем пренебрегать. А если уж мозг определил объект внимания, обязательно пустит в ход законное право на творческую интерпретацию увиденного. В ряде случаев отсев незначимого, выбор объекта внимания и его истолкование устроены весьма незамысловато. Например, при входе в помещение, где полно народу, внимание обычно сосредоточивается на людях, а не на приборах освещения или текстуре паркета. А если вы стеснены в средствах, более придирчиво воспринимаете цены в ресторанном меню, чем посетители, у которых денег куры не клюют.

В иных случаях сортировка и выбор объекта внимания продиктованы стремлением мозга поверить в желаемое. Когда нам хочется во что-то поверить, мозг активно выискивает и впитывает информацию, которая доказывает то, что мы хотим, независимо от степени сомнительности источника или смехотворности аргумента (ну правдоподобно же, да?). С другой стороны, мозг не заметит или отвергнет любые, даже самые надежные аргументы в пользу того, во что мы верить не желаем (нет никакого потепления климата, правда?). Эта склонность мозга видеть мир таким, каким нам хочется (а не таким, каков он есть), известна и называется предвзятостью восприятия. Чем сильнее мы намерены выдать желаемое за действительное, тем более предвзятым оказывается вос­приятие.

Я сочла уместным напомнить здесь об этом свойстве мозга, поскольку многие очень хотят верить, что проблема контрацепции, которую они представляют исключительно женской, уже решена. И потому сами женщины, их партнеры по сексу и лечащие врачи, ощущая себя заинтересованной стороной, тут же занимают оборонительную позицию, когда кто-то пытается критически оценить гормональную контрацепцию. Отсюда и наше нежелание сколько-нибудь глубоко и серьезно задумываться, действительно ли этот вариант против зачатия так уж хорош для женщин. Дам мотивирует к этому намерение иметь безопасный, недорогой, надежный и легкий в применении способ избегать нежелательной бе­ременности. Мужчин защищать пилюли побуждает такое же, как и у женщин, желание безопасного в плане беременности секса, но вкупе с целью получать интимные контакты легко и когда захочется и, разумеется, с лютой ненавистью к презервативам. Мотивы врачей тоже ясны: они хотят услужить пациенткам и не растерять практику. Никто не желает возврата к прошлому, когда женщины были связаны по рукам и ногам почти во всем, что касалось их возможностей регулировать собственную фертильность. В итоге многие из нас (и я в том числе) предпочли отгородить свое сознание от всего, что ставит под вопрос гормональную контрацепцию, и не задаваться вопросом, мудро ли ради предотвращения беременности менять естественный гормональный профиль.

Жизнь и благополучие женщин настолько улучшились благодаря пилюлям, что многие из нас не хотят даже допускать мысль, что эти маленькие штучки способны сотворить с организмом что-то плохое. Ставки в этом вопросе слишком высоки. Наш мозг пускается на все известные ему уловки, только чтобы мы воспринимали ту действительность, в которой доказано и утверждено: действие пилюль ограничено в основном яичниками, плюс они слегка затрагивают еще кое-какие системы организма, вызывая легкие недомогания — так называемые побочные эффекты. И ведь многие именно так считают, несмотря на то что некоторым женщинам, чтобы сохранять эту святую веру в таблетки, приходится отрицать собственный жизненный опыт.

Скольким из нас приходилось убеждать себя в банальности и не­избежности собственных недомоганий от гормональной контрацепции и в том, что не пилюли тому виной, а мы сами и наши придури? Скольким приходилось говорить себе или выслушивать от врачей, что надо всего лишь принять еще какую-то таблеточку — антидепрессант или транквилизатор, и мелкие недоразумения от противозачаточных средств как рукой снимет? И скольким приходилось покорно следовать этим советам, потому что другого выхода, получше, мы не видели?

Да, ставки в вопросе безопасного и надежного контроля за собственной фертильностью настолько высоки, что многие из нас скорее обвинят свой организм, чем поставят под сомнение разумность контрацепции пилюлями. А медицинское сообщество — заметьте, то самое, что до недавнего времени пребывало почти в полном невежестве относительно особенностей женского организма, — еще и усиливает нашу склонность к самообвинению манерой надменно отметать жалобы на дурное самочувствие из-за таблеток или приговаривать: «Житейское дело, с кем не бывает?» Нас, можно сказать, выдрессировали не ставить под сомнение гормональную контрацепцию и обвинять только себя, когда у нас где-то болит, меняется настроение или жизнь становится немила. А мы и не сопротивлялись и даже с готовностью соглашались верить в это, потому что других-то надежных способов предохра­няться у нас нет. Вот и вышло: женщины теперь не решаются оспаривать благоразумность гормональной контрацепции, а винят «неправильный» организм, по милости которого плохо переносят ее побочные эффекты.

Давайте перестанем пенять женщинам, что они, видите ли, не как надо чувствуют себя под действием пилюль, и начнем объективно и глубоко разбираться, почему у них от этого ухудшается состояние. Оральные противозачаточные меняют гормональный фон — ключевой фактор, определяющий нашу личность. Так что под действием этих препаратов некоторые из нас безусловно ощущают себя не в своей тарелке. Но не наша ущербность тому причиной. Все дело в пилюлях, это они проделывают с нашим организмом все мыслимые и немыслимые штуки, да еще одновременно. И вот это уже важно. А мы до недавних пор просто не осознавали всей серьезности положения.

Если мы готовы объективно оценивать весь масштаб воздействия пилюль, придется радикально изменить мировоззрение. Слишком беспечно мы относились к идее менять у женщин их гормоны, слишком безответственно. Не верите? Так сравните, насколько по-разному мы относимся к противозачаточным пилюлям и к анаболическим стероидам — любимым снадобьям спортсменов, готовых ради победы пойти на какой угодно мухлеж. Главный компонент стероидов — синтетический аналог ключевого мужского гормона тестостерона. Синтетики такого рода стимулируют рецепторы гормона, заставляя клетки включать тестостероновую программу. Ее действие приводит к определенным телесным изменениям — нарастает мышечная масса, высыпают прыщи, в поведении усиливаются специфические мужские проявления (задиристость, готовность подраться или шарахнуть кулаком в стену).

Как вы, возможно, в курсе, анаболические стероиды запрещены к продаже без рецепта. Они отнесены к перечню III препаратов, подпадающих под закон о контролируемых препаратах, и если вас поймают с ними, то получите штраф $1000 и до года тюрьмы. Стероиды стимулируют рецепторы гормонов и потому оказывают широкий спектр воздействий на тело и мозг мужчин. При длительном их приеме перемены, которые они вызывают, могут подорвать здоровье. Так как это едва ли остановит желающих накачиваться стероидами, их безрецептурная продажа за­прещена, что призвано ограничить их применение в здравоохранении.

Вы уже почувствовали иронию?

Мы беспокоимся за мужчин, принимающих синтетический мужской половой гормон, потому что он способен повредить их организму. А женщинам врачи знай себе прописывают женские гормоны да еще годами держат на них, невзирая на широкий спектр их воздействия на организм. Мы смотрим сквозь пальцы на все те перемены, которые творят с женщинами пилюли, потому что не допускаем и мысли вернуться в прошлое, где дамы не могли регулировать собственную фертильность.

Так больше продолжаться не может.

Не думаю, что нам следует вообще отказаться от противозачаточных пилюль. А вот что определенно следует сделать, так это снять шоры с глаз. Таблетки меняют женские половые гормоны, а следовательно, и сидящих на гормональной контрацепции женщин. И хотя имеющийся у нас корпус научных исследований не столь обширен, чтобы составить представление обо всех путях воздействия пилюль на организм, того, что есть, достаточно, чтобы мы хотя бы убедились: да, действительно воздействуют. Мы зна­ем, что пилюли влияют на жизнь женщин. И хватит уже безропотно принимать все, что предлагает нам наука; пора потребовать у нее то, что нам нужно. А нам требуются добросовестные, глубокие и основательные исследования, которые выяснят, как функционирует женский организм и как он меняется под действием оральных гормональных контрацептивов. И стоит искать другие пути и способы предохранения, чтобы было из чего выбирать. Самое важное, однако, — перестать винить себя за то, что нам не нравится наше самочувствие на пилюлях. Не в нас тут дело. Пусть нам не с руки пилить сук, на котором мы сидим, попытками объективно оценить мудрость решения предохраняться таблетками, но это наш первый и необходимый шаг к тому, чтобы потребовать себе чего-нибудь получше.

Отправить