22. Матрас его не спас
Пока у нас дома травят термитов, мы с семьей на два дня уезжаем в Лас-Вегас. Всю дорогу я рисую в блокноте, меня укачивает, и я с трудом сдерживаю тошноту. В этом смысле я похож на всех остальных обитателей Вегаса.
Наша гостиница построена в виде тридцатиэтажной пирамиды, и лифты в ней ходят по диагонали. Лифты — гордость Лас-Вегаса. Тут и стеклянные стенки, и зеркальные, и хрустальные люстры, которые так трясутся и звенят, будто каждый подъем и спуск — целое землетрясение. Гостиницы все соревнуются между собой, кто быстрее доставит клиента из номера в казино. В нашей лифты даже оборудованы игровыми автоматами для тех, кому совсем уж невмоготу ждать.
Я почему-то нервничаю.
— Тебе нужно поесть, — предлагает мама. После еды ощущение не проходит.
— Тебе нужно поспать, — советует папа, как будто я ребенок; но все мы знаем, что дело не во сне.
— Тебе надо преодолеть свою застенчивость, Кейден, — не раз повторяют они оба. Проблема в том, что раньше я никогда не страдал от застенчивости, всегда был уверен в себе и открыт к общению. Они не знают — даже я пока еще не знаю — что с этого начинается что-то более серьезное. Пока на свет показалась только верхушка огромной черной пирамиды.
Родители полдня играют в казино, пока не решают, что проиграли достаточно денег. Потом они начинают ругаться и сваливать вину друг на друга:
— Ты не умеешь играть в очко!
— Я же говорил, что предпочитаю рулетку!
Всем нужно на кого-то свалить ответственность. Семейные пары ругают друг друга. Так проще. Ситуацию усугубляет еще и то, что мама умудрилась сломать левый каблук своих любимых красных туфель и ей пришлось хромать до гостиницы, потому что шлепать по улицам Вегаса босиком было бы крайне неразумно. Ходить по раскаленным углям и то не так больно.
Пока родители ищут утешение в спа-салоне, мы с Маккензи отправляемся гулять по бульвару, любуясь танцующим фонтаном «Белладжо». Меня немного напрягает гулять с сестрой, потому что она сосет свой любимый ядовито-голубой леденец. С ним она выглядит гораздо младше своих неполных одиннадцати, и я чувствую себя нянькой. К тому же, идти рядом с кем-то, у кого весь рот перемазан синим, тоже довольно неловко.
По пути я беру рекламу эскорт-услуг у неопрятных парней, раздающих ее всем желающим. Я не собираюсь звонить по указанным на визитке номерам, просто у меня что-то вроде коллекции. Как некоторые собирают бейсбольные карточки. Только на моих карточках изображены девушки в нижнем белье. Одна такая стоит целой команды высшей лиги!
Я вспоминаю, что одно из зданий, мимо которых мы проходим, некогда было отелем “MGM Grand” и когда-то давным-давно пережило страшный пожар. Испугавшись дурной славы, компания продала дом какой-то другой сети отелей и построила новую гостиницу — огромное святилище азартных игр, изобильное, как страна Оз. Старое здание теперь скрывается под другим названием. В том пожаре погибло много народу. Какой-то парень выпрыгнул с верхнего этажа на матрас, чтобы не сгореть заживо. Матрас его не спас.
Потом я начинаю думать о нашей гостинице: а вдруг она тоже загорится? Как выбраться из объятой пламенем стеклянной пирамиды, если нельзя открыть окно? Мои мысли носятся, как ненормальные. А что если какой-нибудь из этих немытых парней решит, что хватит с него раздавать рекламу и настало время для небольшого поджога? Я всматриваюсь в одного из них и вижу что-то такое в его глазах, что сразу понятно: он на такое способен. Мной овладевает сильное предчувствие, внутренний голос повторяет, что нельзя возвращаться в гостиницу. Потому что за мной наблюдают. Может быть, все они за мной следят. Кто знает, вдруг все эти замызганные парни работают вместе? И я не могу вернуться в гостиницу, потому что тогда она точно загорится. Так что я убеждаю Маккензи, ноющую, что натерла ногу, идти дальше, хотя и не объясняю, почему. Мне вдруг начинает казаться, что мой долг — защитить ее от этих ненормальных.
— Давай заглянем во «Дворец Цезаря», — предлагаю я. — Там должно быть круто.
Войдя внутрь, я немного успокаиваюсь. Вход охраняют огромные каменные центурионы, в доспехах и с копьями. И хотя они стоят тут просто для украшения, мне кажется, что они защитят нас от любых коварных поджигателей.
Внутри, среди магазинчиков с духами, бриллиантами, кожей и норковыми пальто, в нише стоит еще одна статуя. Это отличная копия «Давида» Микеланджело. В Лас-Вегасе кругом — отличные копии: Эйфелева башня, Статуя Свободы, пол-Венеции… Они подделали целый мир для вашего развлечения.
— Фу, почему тот парень голый? — спрашивает Маккензи.
— Не тупи, это же «Давид»!
— А… — К счастью, сестра не спрашивает: «Какой еще Давид?». Вместо этого она интересуется: — А что у него в руке?
— Праща.
— Что еще за праща?
— Такое оружие. По Библии, из нее он убил Голиафа.
— А… — говорит Маккензи. — Пойдем отсюда?
— Сейчас. — Я не готов уйти, потому что прикован к месту каменными глазами Давида. Его тело расслаблено, как будто он уже завоевал свое царство, но лицо полно скрытого беспокойства. Мне приходит в голову, что Давид был вроде меня. Тоже видел повсюду чудовищ, на которых в мире не хватит пращей.
